Право на одиночество. Часть 1

– Скажите, а Вы лю… – Ася осеклась, увидев выражение моего лица. – Вам действительно так плохо?

– Да, – какой смысл притворяться.

– И что же Вы теперь будете делать?

– Да…

– Извините, мы не хотели Вас обидеть. – У Светланы оказался неожиданно низкий грудной голос.

– Да…

– Мы пойдем.

– Очень бы не хотелось, чтобы вы думали обо мне, как о бесчувственном чурбане, – глубокомысленно выдавил я, – Спасибо вам за… – и замолчал, так и не поняв, куда продолжать, и просто физически ощущая вопросы, которые крутились сейчас в их хорошеньких головках. Молчание стойко повисло в воздухе. Формальности соблюдены. И пусть будет все, что угодно. Только бы не продолжать начатый разговор.

– Пойдете в столовую? – Ася старалась не обращать внимания на мою раскисшую рожу. Я молча покачал головой и сделал вид, что мне опять стало плохо.

– Тогда мы зайдем через пару часиков. Вашу спину нужно будет еще разок обработать. – Ася улыбнулась. – Все будет хорошо.

– Ася – медик, – повторила Светлана.

– Не сомневаюсь, – мои глаза окончательно закрылись. Следующим звуком был скрип прикрываемой двери.

И тут мне действительно стало не по себе. Комната разбилась на отдельные детали и поплыла перед глазами. Ощущения верха и низа спутались и перестали существовать. Сочетания деталей расчлененной комнаты менялись с калейдоскопической быстротой. Окружающее виделось мне все ярче и отчетливей. Все ярче и отчетливей. Затем контрастность стала обжигающей как вспышки молний. В глазах зарябило. Цвета и полутона исчезли. Мир обратился черно белым – без протяженности и теней – и замер в состоянии стоп-кадра. Необъяснимый ужас заполнил все клетки сознания. Я уже почти видел себя со стороны, когда ватная тишина вдруг прорвалась стеклянно дребезжащим звуком. По телу пробежал спазм. Меня вырвало. И окружающее рухнуло следом.

Я очнулся почти сразу и ощутил себя лежащим, свешиваясь с края кровати, в очередных позывах рвоты. Меня раз за разом выворачивало наизнанку. Потом появился жуткий вкус горечи во рту. Желудок был совершенно пуст, но спазмы снова и снова катились к горлу, заставляя до боли в пальцах цепляться за спинку кровати, чтобы не опрокинуться в растекшуюся на полу лужу. Это состояние боли, пришедшей извне, и позволило телу немного расслабиться. Катарсис?… Сил хватило только на то, чтобы перевернуться на спину и, несмотря на изводящий зуд обожженной кожи, пролежать так около часа, почти не двигаясь. Только мухи жужжали вокруг и ползали по лицу и рукам, напоминая о жизни, текущей по соседству.

Легче не стало, но пришлось встать. Я вспомнил про незапертую дверь и побоялся нового визита. Интерьер комнаты к этому явно не располагал. Так что постояльцу предстояло изыскать силы и средства для устранения некоторых привнесенных деталей. Казенное полотенце послужило в качестве половой тряпки. Потом оно долго поласкалось в раковине, но так и осталось серым с бурыми пятнами от съеденной утром свеклы. Вода была холодной, и уже ощущение ее движения между пальцев помогало собрать в единое целое лоскутья ускользнувшей реальности. Тело до того измоталось, что мозги отказывались о чем-то думать. Желания отсутствовали. Настроение – тем более. Человек, очнувшийся из комы, бродил по комнате и не знал, куда себя теперь деть.

Достав банку одеколона, я растер себя там, где мог дотянуться. Брызнул на пол, чтобы отбить стоящий в комнате запах, и подался прочь. Мои нервы не выдержали бы еще одних заботливых рук. Остаток дня прошел под забором в тени розовых кустов. Сквозь прорези в ограде был виден прибранный участок пляжа, скорее похожий на лежбище котиков. Народ играл в волейбол, карты или сох под солнцем, если не бултыхался в грязноватой воде. Ася и Света играли вместе со всеми. Мое отсутствие, так же как и присутствие, не вносило никакого изменения в пляжную кутерьму. Ужин прошел для меня так же как и обед. Единственный желанным действием был переход к собственной койке. Прострация продолжилась, распространившись на окружающее пространство. Ветер стих, и приторный запах роз пропитал воздух. В навалившихся сумерках замигали огни дискотеки. Но в комнате ее буханье почти не отличалось от шороха набегающих волн. В темноту окна из темноты вселенной заглядывали неизменно безразличные звезды. Луна походила на уличный фонарь. Кто-то постучал в дверь, потом еще раз, и ушел, оставшись без ответа. Потом звуки моря, ритмы музыки, все вокруг потонуло в стрекоте цикад. Только звезды, которые совсем рядом, и кузнечики. Свет, пронизавший бесконечные пространства, и насекомые, которые через пару дней станут ничем – вечность и миг, совмещенные в одной точке пространства…. Тысячезвездие неба превратилось в тысячеглазие Аргуса, и я кожей чувствовал, как оно наблюдает за мной.

День прожит. О ночи можно не беспокоиться. Именно она вскрывает все, что было упрятано под суетливым пологом дня. Но она же прячет, кутая в свое покрывало то, чему надлежит быть укрытым. Все, все, все. Прием окончен. Все ушли на фронт. Никого нет дома. Осторожно, злой крокодил!

Я проснулся оттого, что часы в моем сне показывали 7.70. Он не выдержал этого напряжения и лопнул. Боязнь проспать стала панической. Манией на грани срыва. Поэтому личный хронометр, уложенный еще вчера на прикроватную тумбочку, нашелся только после пятиминутного метания по комнате. Половина восьмого. До автобуса оставалось еще целых полчаса. Время предостаточное для того, чтобы три раза привести себя в порядок и пять раз собраться. Тем более что собираться особенно и не за чем. Ощущение раскаленного утюга, приложенного сразу ко всему телу от ушей до пяток, за ночь только усилилось. Но, как ни странно, чувства голода так и не появилось. "Это придет. Никуда не денется", – такая успокаивающая мысль. Действительно, не должно бы.

День обещал быть жарким. Духота и сейчас ползла уже из всех щелей. Мои блуждания по комнате сводились к тезису: "Что бы еще придумать?" Посмотреть в окно? Уложить волосы? Подрезать ногти? Постирать носки? Да, что угодно! Только бы отвлечься от ожидания окончательной развязки.

В автобусе мельтешение по комнате заменило движение пейзажа за окном. Те же лужи, только с водой. И чайки в них. Желтые поля вызревших подсолнухов и кукурузы. Холмы. Скалы. Будки сторожей на бахче и томатах. Время двигалось еще медленнее, чем в первый раз. И ощущениям никак не удавалось запутать себя в открывающейся перспективе. Серые строения промышленного района наползающего города выглядели как логический конец сбившегося в голове психоза.

Центральная почта со всеми причиндалами смыкалась со зданием автовокзала. Заказ. Номер. Ожидание. Автомат. Гудки тянулись целую вечность. «Или дозвонюсь, или нет. Или ответят, или нет. Проще простого!»

На том конце подняли трубку. Ее мать. По тому, как она сказала: «Слушаю..», – вопроса можно было и не задавать. Но он уже прозвучал:

– Здравствуйте. Ника дома? – Дыхание замерло до судороги в груди.

– Она умерла, – и долгие гудки в продолжение. Вот и все… Сохранить иллюзию, еще не значит сохранить жизнь. Теперь и она исчезла.

Пальцы почти машинально набрали папин рабочий телефон.

– Слушают, – раздалось в трубке.

– Привет, пап. Как дела?

– Чего это ты вдруг проявился? – "Все-таки они ничего не знают!" – намек на позитивную мысль.

– У тебя порядок?

«Нет, папа, я хотел бы умереть сейчас, хотя бы на время.....»

– Конечно… – губы двигались сами собой.

– Что-то голос у тебя, как из гроба. Наверно связь барахлит. Давай там, дуй на полную катушку! – уверенный голос отца вливался в меня через трубку. – У нас все нормально. Возвращайся, но не торопись. Извини, дела. Пока!

Делать было больше нечего.

Ника и в смерти продолжала существовать моим самым заветным оберегом. Это ее терпеливая предусмотрительность и скрытность, пока все не встанет на свои места до последнего слова и смысла, сохраняла меня сейчас от всех возможных расспросов и разборок. Она спрятала наши отношения в драпировках обезличенной жизни. И отпускала теперь на свободу. Вот только вкус у этой свободы немного горчил.

Часа два я бродил по городу, тупо глядя в землю под ногами и почти не разбирая дороги. Заблудился окончательно и сел на подвернувшуюся скамейку в тени платана. До обратного автобуса оставалось еще три часа. Целых три часа ожидания. Пойти разве что на археологические раскопки, да там себя и закопать. Только что это изменит? «Удел мудрых – сохранять спокойствие». Выходит, во мне мудрости ни на грош. Или грош – цена такой мудрости. И единственная цель ее – погибель. И все-таки что-то во мне прорвалось. Оно болело, саднило, но начинало заживать. И рассудок уже начал уговаривать себя, чтобы потом вытащить вслед и чувства.

– И все пойдет своим чередом, – шептали губы. – Взойдет солнце, и зайдет солнце. И снова восстанет. И все пойдет своим чередом.

Жизнь вокруг продолжала пережевывать время. В соседней подворотне двое крыли друг друга матом. Первый оснащал свою ругань уверенно и деловито. Второй не отличался мастерством. Зато делал это с увлечением. И потому производил большее впечатление.

Духота дня в скамеечной тени была не такой отчаянной. И я не спешил убраться отсюда. Глаза упирались в каменные заборы частных домов. Еще – пара слив и старая кряжистая шелковица. Несколько гусей развалились в их тени. Все остальное – желтый песчаник стен, прерываемый разномастными воротами и черепица крыш. Мухи по-прежнему лезли в залитые потом глаза и щекотали губы. Саднили ожоги на спине и ляжках. Но это не помешало мне снова впасть в долгое дремотное оцепенение. Тупая физическая усталость оказалась лучшим выходом из всех проблем. И эта глухая стена перед глазами, как стена безразличия, рухнула теперь и рассыпалась в сонном забытье. Существование почти остановилось, как и раскаленный воздух вокруг.

– Зморився, сынку? – донесся сквозь эту пелену низкий, скрипучий голос. Кто-то присел на лавку, принеся с собой терпкий, приятный, почти знакомый запах. Сосед порылся в карманах и закурил сигарету.

– Дремлю, дедушка, – проговорил я, не открывая глаз и все еще стараясь удержаться в этом моем почти безмятежном оцепенении.

– Та який я тобi дiд? – Обиделся собеседник. – Менi ж ще й пiвста не минуло!

– Ну, внуки все ж, наверно, имеются? – я приоткрыл один глаз. Рядом со мной сидел крупный мужчина лет сорока пяти с обветренным загорелым лицом и такими черными глазами, что зрачки в них почти не читались.

– Авжеж, маю. Але навiто тобi , молодику, такi дiти пасують, – прохрипел он, улыбаясь. – Ти баг, як хватанув. Я ще не завсiм стара худоба.

– Не обижайтесь, голос у Вас такой, надтреснутый что ли. Это от курения, может быть.

– Ну, голос як голос. Звичайный. Ти сам звiдкiла?

– Отдыхающий я. Из Питера. Погреться приехал. Пара недель безделья – и домой. А сейчас так – прогуляться вышел. – Вступать в откровения с первым встречным как-то не тянуло.

– Iдеш? Ну, йди, йди. Цим шляхом просто. Там майдан. На ньому пошта та кiнотеатр, але вiн не працюе. Та й не треба тобi туди. Пiдеш праворуг. Майже до берега, там i знайдеш, що тоби потрiбно.

– А чего мне еще не хватает?

– Ну, що? Сутiнок, стiльцi плетенi. Кава там гарна. Був там, знаю.

– А Вы сами-то откуда будете?

– Та ми археологи. Украiнськi, як ти зразумiв. Поперед працював у Серединьоi Азii, займався капищами Заратустри. А ось тепер доводиться на скiфськi кургани переходити. Як виймеш оцими руками сто кубiв материку, то й буде тобi i голос, i обличчя. А ти дiд, дiд! Уся справа у логицi peчей, якоi нiбито немае, алек яка таки е. Добре, менi вже час йти. Та й тобi також манувати його не треба. Пiшов. Бувай, хлопець. – Он хлопнул меня по плечу, отчего я застонал, ошпаренный припечатанной кожей, и снова закрыл глаза. Звук шагов растаял в мареве дня. Человек исчез. Вместе с ним исчез и его запах. Только сейчас я сообразил, что так пахнет сандаловое дерево…

– Все дело в логике вещей, которой вроде бы нет, но которая все таки есть, – повторил я еще раз его фразу, неожиданно зацепившуюся в моих мозгах. – Все таки есть… – встал и побрел по предложенному мне маршруту.

По дороге к заведению боль снова прижалась к вискам, и глаза сами собой норовили закрыться. Мозги саднили как после литра антифриза. То, что удалось сунуть голову под уличный фонтанчик, несколько улучшило состояние, но положения не спасло. «Может, действительно стоит выпить? Говорят, это помогает. Легкий запой для промывания мозгов». Я дотащился до бара и плюхнулся за первый свободный столик. Минут пятнадцать просто сидел, не обращая внимания на бармена и любопытные взгляды посетителей. Там было божественно прохладно. Голова начала приходить в норму, и я уже мог различать окружающие предметы. «Все в порядке. Все в порядке. Нужно только дождаться автобуса, добраться, а потом пойти лечь и уснуть». С этими мыслями я двинулся к стойке, взял себе полтинник коньяка и большой стакан колы со льдом и снова растекся по креслу в самом темном углу помещения. Сделал глоток. Спиртное прокатилось по горлу, приятно опалив нёбо. Голоса вокруг, прежде совершенно неразборчивые как жужжанье, начали проясняться, но доходили обрывками, будто кто-то резко включал и выключал звук.

Голова сама собой облокотилась на руки, глаза закрылись, и начался провал. «Нет! Господи! Неужели опять уезжаю…» – думал я, пытаясь подавить подкативший приступ истерии. Наконец, мне все удалось. Я полностью контролировал свое внимание, скрипел зубами, но заставлял себя это делать, концентрируясь на окружающих.

Неподалеку сидели две загорелые дамочки в бикини. Молодящаяся старуха пила кофе и разгадывала кроссворд. Почти как в Париже. Потный толстяк с лицом индюка и золотой цепью на шее небрежно расспрашивал бармена. И тот делал важное лицо, но говорил почти панибратски. Больше народу не набралось. Какой идиот кроме отдыхающих потащится сейчас на улицу?

Для того чтобы как-то сосредоточиться, я стал читать надписи на бутылках, стоящих на стеллажах за стойкой, и рекламные объявления. Все выглядело почти нормально. Если бы не веки. Было ощущение, что под них нашпигован песок. И что этот песок скрипит при каждом движении. И глаза упрямо продолжал закрываться. Душно мне было. Отчаянно душно. Отчаянно. И даже не удалось уловить момент, когда голова опять облокатилась на спинку кресла, а я поплыл. Потом полетел. Сорвался со всех катушек разом и уже не смог выбраться из этого кувыркания в бесконечность. Такое бывает только после крутых попоек. Может быть еще при ломках, когда уже прочно сел на иглу – не знаю. Может быть. И тогда… Стоит только закрыть глаза и твое сознание проваливается в тошнотворный полет. Все это я уже и не соображал. Тогда было только ощущение одной чудовищной пустоты без образов и мыслей, без ничего. Только стремительное движение к ее эпицентру. Ощущения движения тоже не существовало, только то, что оставалось мной, все равно приближалась к этому кошмарному пределу. Было невозможно оставаться так. Я орал. Звал маму , Господа Бога, черта в ступе. Крика не было. Только звенящая обморочная тишина вокруг. Жутким усилием воли я опять заставил себя поднять веки и оглядеться по сторонам. То, что предстало перед глазами, оказалось уже совсем из области фантасмогорий.

Я находился в центре бара. Только на меня никто не обращал внимания. Зато сам видел отлично. Или воспринимал. Вот две дамочки (сейчас мне показалось, что я где-то уже их видел), старушка с чашкой и кроссвордом, два мужчины возле стойки, я сам, расслабленно откинувшийся на спинку кресла. Из-за всего этого выползал дикий ползучий ужас. Ужас, который не поддается ни контролю, ни описанию.

Животный инстинкт самосохранения швырнул меня в сторону. И я снова начал различать цвета и почувствовал запахи. Жара стала еще невыносимей. Внезапно заболела поясница и заныл зуб. В легких шипело и булькало при каждом вздохе. Головная боль сползла, но мысли двигались так, как если бы со всех шестерен, шариков и роликов разом смыли всю смазку. Они дергались как муха в паутине и стремительно тупели. Я прямо таки ощущал, что в голове крутятся эти колесики, периодически цепляя друг дружку своими зубьями. Может быть, это и спасло меня от окончательного вывиха остатков мозгов. «Карамба!» Фокусировка зрения забирала все силы. Я крепко зажмурился, потряс головой и посмотрел на руки… Они были чужими!

Взгляд заскользил по пространству бара. А вон и я сам, примостившийся в уголке. Тело не двигалось. Заснул, похоже. Я еще раз взглянул на руки – мощные, волосатые кисти с большим перстнем-печаткой на указательном пальце. Провел ладонью по шее и зацепился за толстую цепь. «Вот это да! Не хочу быть этим мужиком!!!!»

– Что, снова зуб заболел? – услышал я как через вату участливый голос бармена.

«Хана!» – пронеслось в голове. Не издавая ни звука, я попробовал повернуться и тут же снес всю посуду со стойки. Тело ощущалось как футляр. И не очень-то повиновалось. Совсем почти не повиновалось. Ноги-шарниры стали подгибаться, и туша мужика со мной в качестве содержимого завалилось на пол. Пытаясь хоть немного сдемпфировать падение, я снова резко дернулся и опять оказался вне тела. Ощущения вырубились, но сознание продолжало фиксировать происходящее. Теперь я мог только различать людей и окружающие предметы. Нужно было всего лишь «открыть глаза». Захотеть и все. Вот и мужик. Теперь он лежит на полу в полутора метрах от меня. Бармен выбегает из-за стойки. Женщины подскочили с мест. Даже бабуся отвлеклась от кроссворда… И мое тело в дальнем углу…

Я опять рванулся, теперь уже к себе – любимому, к собственной спасительной оболочке, и понял, что мне это удалось. «Вот это да! Ни хрена себе!» Меня душил восторг и обалдение как после удачного прыжка через бездонную пропасть. Голова продолжала трещать, спина горела, но никогда в жизни я еще не испытывал такого блаженства от ощущения самого себя. «Вот это номер!»

У стойки сгрудились все присутствующие кроме меня. Из хозяйственного помещения вынырнула уборщица.

– Не волнуйтесь. Не волнуйтесь. Парень просто перегрелся. – Успокаивал публику сердобольный бармен

– Дайте мне, – сказала одна дама, – у меня муж – врач.

– Пульс есть, – констатировала она после минутной паузы, – дыхание нормальное. И температура, похоже, в норме. Диету соблюдать надо. Тогда и здоровье будет…

– Вызывайте «скорую», – перебил ее бармен, – сам вызову. Кузьминична, компресс ему сделай. Похолодней.

Тело не подавало никаких признаков жизни. «А ведь это я его так» – в конце фразы не стояло никаких знаков. Руки сами потянулись к бокалам на столе. Вначале коньяк, потом кола. Все еще холодная. «Вот это да!» – снова прорвалось восклицание между восторгом и отвращением. Потрясение происшедшим стерло из ощущений все, давившее на меня до этой минуты. Я таращился в зал, тщетно пытаясь оценить ситуацию.

«Скорая» приехала минут через тридцать. Потерпевшего погрузили на носилки и поволокли в машину. Врач разглядывал пострадавшего и автоматически задавал вопросы: «Эпилептический припадок?» – «Нет». – «На что-нибудь жаловался?» – «Нет». – «Просто стоял и упал?» – «Да». – «Странно, все, вроде бы, работает неплохо. Видимо, инсульт. Или… Мозги сканировать надо. Только вот у нас таких приборов нет». Они уехали.

«Это я его оформил». Уверенность только возросла. Выкинул его душу. Куда? В этом сейчас не разобраться. Пора идти. На автобус опаздывать нельзя.

То, что творилось во мне все это время, не поддавалось никакому описанию. Я стал первобытным человеком, впервые пытающимся выразить что-то, затаившееся в мозгу. Дорога назад превратилась в мозаику образов, в промежутках между которыми страх и любопытство истязали друг друга. И только оказавшись в пансионате, я понял, как же мне хочется есть. Слава Богу, время ужина уже подоспело, и там, в столовой опять же удалось соблюсти приличия – вальяжно ковыряться в очередной курице ножом и вилкой и не набивать рот. Знал бы кто, чего мне все это стоило! Только вычистив тарелку до последней крошки, я смог осмысленно оглядеться по сторонам. Публика также вяло копошилась в своих тарелках и вела чинные беседы. Ася со Светой, отметив мой взгляд, кивнули в знак приветствия, но в глазах остался вопрос. Мне это все было сейчас до фени. Нисколечко не интересно. Поднявшись к себе, я запер дверь и повалился на постель. «Вот это да!»

«Обойдемся пока без далеко идущих выводов. Как же это вышло? Останавливаться нельзя. Не выйдет. Все равно не смогу. Любопытство заест». Тем более память снова и снова возвращала последовательность происшедшего в баре. Сначала ничего не получалось. Куцые куски отрывочных ощущений никак не хотели собраться даже в подобие какой-то картины. Стало выходить немного лучше, когда события удалось расставить в хронологическом порядке: «Пришел, увидел, … Да!?!» Только страх не поддавался воспоминанию. Он пришел, ушел. И с концами. «Пришел, ушел …». Страх прошедшего времени не действовал в настоящем. И это только отягощало задачу.

Комната постепенно погружалась в темноту. Но время сейчас двигалось почти в стороне. Попытка новой отлучки из самого себя всего меня и поглотила. Я то старался остановить любые мысли, напрягаясь так, что даже задерживал дыхание, то, наоборот, накручивал до состояния близкого к истерике. Ничего не получалось. Из темноты выплыло лицо Ники. Я шарахнулся от него, уже совсем не соображая, что делаю. И тут в дверь постучали. И этот стук был резкий и неожиданный. Ни звуков шагов, ни голосов. Только громкие, отчетливые удары в дверь. Я дернулся открывать… И опять ощутил себя вывороченным из собственного тела. По инерции пролетев еще некоторое расстояние и оказавшись в коридоре, та часть меня, которая могла воспринимать происходящее, напоролась на одну из вчерашних дам. Она еще немного постояла у моего номера, потом дернула ручку и заорала сквозь дверь:

– Выключите кран, сколько Вам говорят!

Больше в коридоре никого живого не было. Именно «живое» и его оттенки, были теми крупицами, которые позволяли понимать окружающее. «И сквозь стены могу! Ай да я! Ну, что разделаться с тобой, Мымра?!» Докончить не успел. Дикая жуть, которая словно туман поднималась из глубины, существующей как бы в другом измерении, погнала меня обратно. Для этого оказалось достаточным опять пожелать. Бросок к цели, и… И только ощутив себя снова в уютной телесной оболочке, мой рассудок смог успокоиться и здраво оглянуться по сторонам.

– Эй, пацан, я знаю, что ты дома. Выключи воду, тебе говорят! – снова раздалось из-за двери.

У меня, действительно, тек кран. Вода, журча, сочилась в раковину. И все. Почти капала. Капала и все. «Ну ладно. Пусть. Пойдем, закроем». Голос за дверью обнадеживающе замолк. Вернее, слился с еще парой – мужским и женским – все трое перетекли в бурчание и слились по коридору. На улице забухала дискотека. Продолжать самоистязание сил больше не было. Лучше уж прогуляться.

Я вышел из здания и двинулся по аллейкам ночного парка. Темнота скрадывала окрестности, но делала звуки еще отчетливее. Звезды, море и буханье дискотеки. Столько произошло за последнее время. Моя жизнь прочно стояла на голове, если не на ушах. Так что окружающее волновало меня постольку поскольку. Звезды, море, прочая фигня. Разве вот дойти до дискотеки.

Дошел. Заведение напоминало танцплощадку времен моего детства. Только вместо звезд местного джаза суетился бравый дискжокей. Вокруг ограды мигало несколько фонарей, изображая цветомузыкальную установку. Динамики, надрываясь, рожали лидеров народного хит-парада, а в загородке толпился народ от пяти до пятидесяти. Веселились от души.

У прохода стояли Ася со Светой. Мне почти захотелось подойти к ним. В этот момент к девушкам присоединились двое ребят из нашей смены. Значение «почти» сместилось в сторону «не». Наше южное знакомство оказалось чуть короче, чем могло бы. Встретились – разошлись – нормальное развитие сюжета. Добрые самаритянки спасли заблудшего путника и растворились в тумане. Разочарование. Какое тут может быть разочарование? Отвлекся, простите. В это момент меня тронули за плечо сзади. Я обернулся, стараясь двигаться всем телом, чтобы не шевелить обожженной шеей. Рядом стояла Люба. Она выглядела даже более красивой, чем позволяла ее внешность. Светлые волосы на фоне черного открытого платья. Большие глаза на загорелом лице. Стройные ноги в маленьких туфельках.

– Приветик!

– Здравствуй, – видимо, я выглядел все еще несколько настороженным.

– Как дела? – Люба не обратила на это никакого внимания. – Тебя совсем не видно. Ездил в город?

– Обгорел.

– Да, выглядишь на все сто. По Фаренгейту. Я к тебе заходила. И..

– Может, спал. Да какая разница. Пришел вот.

– Понятно.

– В смысле?

– Потанцевать собрался?

– С моей-то кожей!

– Пойдем тогда гулять.

– Пойдем. – Мы двинулись в темноту парковых аллей.

– Здесь все, действительно, очень старое, – снова заговорила Люба. – Многое, конечно, перестроено. Но я тут разыскала несколько местечек. Хочешь посмотреть? – Я молча кивнул головой. Она скорее почувствовала, чем увидела это и взяла меня за руку: