Напокишу. Книга о моем отце

Сегодня вспомнил, как папа в последние годы часто заходил в мою комнату. Стоит, молчит у меня за спиной. Я сижу за компьютером, беспокоюсь, раздражаюсь оттого, что он сзади маячит. Ничего ему не говорю, но время от времени поворачиваю в его сторону голову. Папа, видя, что я нервничаю, говорит извиняющимся голосом:

– Я сейчас уйду, – и уходит.

Иногда заставал меня на кухне или в комнате и начинал выговаривать:

Папа и Мария Петровых. Лукьяновка, 1968 год

– Что вы будете делать, когда нас с матерью не станет?

Имелось в виду, что мы бестолковые какие-то, ничего без родительской опеки не в состоянии сделать, не в силах себя материально обеспечить.

Я страшно раздражался на это, резко уходил в другую комнату, закрывал за собой дверь. Прежде, чем уйти, зло бросал в сторону отца:

– Не переживай, я раньше умру.

Отец с ужасом и огорчением смотрел мне вслед.

Вот что я сегодня подумал.

Отец был в поле моего зрения всю мою жизнь, всегда был рядом. Конечно, я и не думал о том, что так будет не всегда, когда-нибудь это закончится. А отец об этом думал. Отец знал об этом. Он уже пережил смерть своей матери, смерть сестры Лиды. Я, черствый и невнимательный человек, этого не замечал. А вот Ира, жена моего младшего брата Олега, видела, как переживал папа, как горевал, по нескольку дней не вставал с кровати, думал о чем-то своем.

Так вот, отец уже готовился к смерти, пока я, балбес, был занят своими никчемными проблемами. Еще в конце 1990-х он уже забеспокоился, когда попал в больницу с кистой почек (или что-то в этом роде), хотел оставить завещание. А сейчас, в последние годы, мучился от кучи болячек, понимал, что становится немощным, силы оставляют его – а значит, скоро его покинет и жизнь. И он заходил посмотреть на меня, как в последний раз. Он заходил, и всякий раз молча прощался, впитывал глазами мой облик, последние воспоминания.

Я с мамой и папой. Лукьяновка, 1968 год

Может, я все это придумал, и были другие причины подобных сцен. Но я ни разу не повернулся к отцу, не пошел ему навстречу, не обнял, не поговорил. Сейчас так не хватает этого, чувствую опустошающее одиночество. Мне даже с родными одиноко: брат занят бесконечной работой, мама спряталась на даче, и чтобы увидеть ее раз в день, нужно откладывать дела, работу, идти на эту дачу. В доме нет разговоров о папе. И на кладбище кроме меня никто не ходит. Иногда я говорю домашним, что был у папы в Выселках. А иногда умалчиваю об этом, потому что вижу немой вопрос: зачем?

Мне не с кем было выговориться о потере, некому было рассказать о своей утрате. С домашними я не мог это сделать. Потому что на похоронах я не проронил ни слова. На 9 дней, на 40 дней и на 80-летии отца я тоже ничего не сказал. Потому что душили слезы при любой попытке сказать хоть слово. Я знал, что маме и брату ничуть не легче, чем мне, и поэтому не мог позволить себе слез.

Записываю на видео мамины рассказы, воспоминания. Думаю, как бы так подгадать под настроение, чтобы уговорить ее рассказать о папе. Только боюсь, что во время записи начну плакать. А надо записать. Надо записать.

Слева направо: Машина подруга Галина Рогожина, Мария Петровых, папа, мама и я. Лукьяновка, зима 1970 года

В общем, я чувствую, что папа бесконечно одинок, брошен. И я по возможности спешу на встречу с ним. Но понимаю, что это нужно только мне. Папы больше нет, его тело лежит глубоко под землей и разлагается. Сегодня подумал, надо поискать в интернете: стадии разложения человеческого тела. И все равно: над толщей земли над трупом я прихожу и плачу, и разговариваю с этим местом, обращаясь к отцу. Даже о своем горе я могу рассказать только могильному холмику. Больше никому это не интересно.

И вот еще что. Все время упускаю этот момент дня смерти моего отца, 1-го апреля.

Как только в мозг поступила информация о смерти – сработал защитный механизм, произошел выброс адреналина, организм стал работать в усиленном режиме.

Свадьба Анатолия и Марии Макаровых. Слева направо: мама, папа, Анатолий Макаров, Мария Макарова (Петровых), Клавдия Петровых. Лукьяновка, июнь 1970 года

Оформили документы в ритуальном бюро, я все оплатил, вернулись с братом домой, там нас встретила зареванная мама. Все было сделано на текущий день, оставалось ждать два дня до похорон.

Меня словно распирало изнутри, сердце выпрыгивало из груди, колотилось где-то в горле, мозг выскакивал из головы. Я не мог усидеть на месте. В возбужденном состоянии я вышел прогуляться на улицу. В этот день шел сильный снегопад, все тротуары были засыпаны снегом. Тротуар, соединяющий магазины «Магнит» и «Пеликан» рядом с нашим домом, все-таки чистили. В округе это было единственное свободное от снега место. И я стал шагать там взад-вперед как заведенный – раз, другой, третий, десятый, пятидесятый раз взад-вперед на узком участке асфальта.

Дети – мой брат Олег Смирнов, я, наша двоюродная сестра Алена Макарова. Взрослые – мама, папа, мамина сестра Мария Макарова. Лукьяновка, 15 декабря 1971 года

Потом я ринулся в наш Молодежный драматический театр, чтобы посидеть на вечернем спектакле, показывали «Без меня меня женили». Впрочем, я подъехал чуть раньше, даже успел подготовить релиз для департамента культуры и отправил его, поскольку в ближайшие дни меня ожидали траурные хлопоты, и я не мог исполнять служебные обязанности. Спектакль я посмотрел 15 минут, возбуждение не проходило, я не мог находиться на одном месте, и поэтому я побежал домой. Я смотрел на сцену, смотрел на людей в зале, и не мог осознать, как-то уложить в голове: еще несколько часов назад мой папа был жив, а теперь он мертв, и я знаю об этом, а окружающие меня люди ничего этого не знают, у них все по-другому, я словно окунулся в иной мир. Какие странные это были ощущения. Мне хотелось кричать о своей беде, но вокруг веселились люди, и я понимал, что никому до меня нет дела. А уж тем более никому нет дела до моего папы, который еще утром находился у нас дома и был жив.

Удостоверение народного дружинника. Тольятти, конец 1970-х годов

Я переживаю эти мгновения, эти часы вновь и вновь. Я ничего не хочу забывать. Во всяком случае – не сейчас. Пусть еще поболит. Я имею право на свое горе, я никого им не допекаю, никому не надоедаю. Это мое личное дело.

03.09.2018

Долго готовился к сегодняшней записи. Я и маму попросил написать мемуары по этой причине. А затем еще и штатив купил, чтобы удобней было записывать на видео мамины воспоминания. В общем, мне хотелось, чтобы мама рассказала мне о моем отце.

26 июня мама прекратила писать мемуары, а с 3 июля я стал записывать ее устные рассказы на видео. Начал с нейтральных, не болезненных тем. Но постоянно думал о том, как бы перейти к разговору об отце.

В Центральном парке всей семьей: папа, я, Олег, мама. Тольятти, 1 мая 1977 года

Дело в том, что у нас в семье не принято проявлять эмоции. Я боялся, что начну плакать во время записи. К тому же я не знал, как мама отреагирует на предложенную тему, что будет происходить с ней.

Мама отреагировала спокойно, сразу начала рассказ. У меня изредка подкатывали слезы, но я держался, чтобы все не испортить. Настал момент, когда и у мамы дрогнул голос, глаза повлажнели, в уголках глаз стали скапливаться слезы. Я боялся, что она все же заплачет, а я вслед за ней. Но мама и с мокрыми глазами продолжила рассказ. В итоге запись длилась более полутора часов.

Мама рассказала, что нынешней ночью ей приснился папа. Он зашел в наш дачный домик и сказал:

– Галя, я больше не могу работать на солнце.

– Тогда зайди в помещение, посмотри пока телевизор, – сказала ему во сне мама.

А еще сегодня во сне она видела свою маму, что иногда бывает, своего отца, что бывает крайне редко, и свою сестру Тамару. Ее мама видит часто, потому что с Тамарой Ивановной было связано много конфликтов и переживаний. А папу видит совсем редко, потому что он был спокойным человеком, и никаких огорчений не доставлял. Я с момента смерти отца видел его во сне только один раз. Хотя, конечно, хоть во сне хотел бы его увидеть.

Верхний ряд: Сергей Хазов, Александр Петровых, папа. Средний ряд: Тамара Хозова, Клавдия Петровых, Мария Макарова, мама. Нижний ряд: Александр Хазов, Юрий Макаров, Алена Макарова, мой брат Олег, я. Тольятти, 1978 год

В общем, такого никогда не бывало, но сегодня маме во сне пришли все ее умершие близкие. Я тут же вспомнил примету: дескать, они зовут ее с собой.

Ох, какие это нелегкие темы. В приметы я не верю. Но мама уже в таком возрасте и у нее такое состояние здоровья, что начинаешь обращать внимание на все подряд.

Но все же маму задел нынешний разговор, разволновал. Вечером с дачи вернулась Ирина, которая была не в курсе этой беседы, и рассказала, что мама с ней продолжила обсуждать затронутые темы, пересказала некоторые моменты того, что рассказывала мне. Завтра спрошу, как ей спалось. Наверняка ведь разволновалась. Но я так хотел ее расспросить о моем отце. Когда-нибудь это нужно было сделать.

09.09.2018

Вечером приготовил борщ с телятиной. Очень вкусный. На мгновение подумал: «Нужно папе оставить, сейчас придет домой и поест».

Но это на доли секунды промелькнуло. Не придет папа, не с кем разделить ужин.

Верхний ряд: Анатолий Макаров, Александр Хазов, Сергей Хазов, папа. Средний ряд: Юрий Макаров, Алена Макарова, Олег Смирнов, я. Нижний ряд: Мария Макарова, Клавдия Петровых, Тамара Хазова, мама. Тольятти, 1980 год

Был период, когда за рабочими буднями я вроде немного успокоился. Сейчас опять несколько раз в день набегают слезы. Каждый день. Это верный признак того, что папа меня зовет: нужно сходить на кладбище, навестить могилу. Я уже обратил внимание: после посещения могилы я ненадолго успокаиваюсь, наплачусь там, выговорюсь, и вроде как какое-то кратковременное обязательство выполнил. Скоро уж три недели, как я не был на кладбище. 1-го октября исполнится ровно полгода со дня смерти отца, тогда и навещу. Пока не знаю, составят ли мне компанию мама и брат. Накануне напомню им о полугодовой дате, но настаивать не буду.

Кажется, я как-то писал, что радиоточка в квартире так и не включалась со дня папиной смерти. Он рано вставал по утрам, готовил маме завтрак и включал радио. Кроме него эту радиоточку и не слушал никто.

Я редко обращаю внимание на радиоточку, но когда вспоминаю о ней, натолкнувшись взглядом, то вот о чем думаю. Она молчала полгода с момента папиной смерти, и сейчас, когда я включу радио, что-то должно случиться. Или я услышу папин голос. Или вообще услышу то, что не должен был слышать. Кстати, папин голос не сохранился ни в каком виде – ни на видео, ни на аудио. Мне остается только вспоминать звучание папиного голоса. В последние годы жизни он был уже сиплым, скрипящим. Таким родным.

Профсоюзный билет, 1985 год

Есть еще одно место, где «скрывается» (в кавычках) папа. Когда от Комсомольского рынка идешь на дачу мимо гаражей, там есть железная дверь в бетонной стене. Здесь была папина сторожка, когда он последние годы подрабатывал по выходным электриком на гаражах. Как-то раз папа сказал, что устал, и с тех пор, с весны прошлого, 2017 года, он уже больше нигде не работал. Рядом у бетонного забора стоят мусорные контейнеры, там постоянно скапливается мусор. Раньше папа его сжигал, присматривая за огнем. Сейчас это некому делать, мусор никто не увозит, не сжигает. С той поры, как папа перестал здесь работать, его каптерка закрыта. По пути на дачу я не каждый раз прохожу мимо этой дверцы, там две дороги, по которым можно пройти. Но иногда я сворачиваю к этой бетонной стене с железной дверью, подхожу, прикасаюсь к замку, к ручке двери. И говорю:

– Папа, хватит прятаться! Выходи!

Мне кажется, папа скрывается за этой дверью. Он обиделся на нас, и теперь уже никогда не выйдет. Я знаю, что он там, но стараюсь его часто не беспокоить. Совсем редко, даже не каждый месяц подхожу, произношу буквально одну-две фразы, и иду дальше.

Фото на документы, 1980-е годы

А еще у меня на рабочем столе лежат папины наручные часы, которые он носил в последние годы своей жизни. У них короткий завод, хватает примерно на сутки. Ой, сейчас я взял их в руки, и секундная стрелка прошла половину циферблата. В основном они лежат без дела, стоят. Крайне редко я завожу их, они оживают, прикладываю часы к уху, пытаюсь вслушаться в тиканье механизмов, но ничего не слышу. Я словно в папино сердце вслушиваюсь, а оно молчит. Ремешок на часах скреплен медной проволокой. Внутренняя сторона ремешка засалена от пота и кожных выделений. На ней ДНК папы. Часы редко, но оживают, повинуясь моей воле и моему механическому воздействию. А папа оживает только в моей памяти, больше нигде. Все внимание, которое мы не додали папе, мы теперь направили на маму. Она даже, я вижу, утомилась от нашего к ней внимания. Да, мы беспокоимся за маму. И еще мы словно компенсируем потерю папы. В общем, маме достается от переизбытка нашей запоздалой любви и заботы.

26.09.2018

О том, о чем я сейчас напишу, я стал размышлять много позже после смерти отца. При жизни я видел все это, но визуальная картинка не способствовала мыслительной деятельности, в тот момент я думал о другом.

1980-е годы

Отец стал сохнуть, худеть. Его глаза впали, скулы обострились, взгляд стал пронзительней и безумней. Он смотрел на меня с жалостью и страданием, но ничего не говорил, словно боялся ранить, или считал, что мне не нужно знать то, что он мог бы сказать.

В марте нынешнего года я несколько раз встречал его на улице, когда направлялся на остановку, следуя на работу. Мы сталкивались взглядами и молча расходились, не проявляя никаких эмоций, словно незнакомые люди. Отец действительно стал похож на чужого мужика, череп все отчетливей проглядывал сквозь лицо. Где-то на задворках памяти крутилось понимание, что отцу осталось совсем немного, что это ненормально, когда человек так выглядит. Но мысль эта не развивалась, я ничего не предпринимал.

Дома, в отличие от улицы, я не мог рассмотреть отца. Квартира тесная, с трудом расходишься друг с другом на кухне или в коридоре. А в комнату к родителям я не заходил, там и без меня уже не было места.

Отец высокий, выше меня, ходил по дому в трико и в рубашке с короткими рукавами, шаркал по полу ногами в тапочках. Ну, просто фигура проходит рядом в тесном коридоре, где там чего разглядишь?

Он часто вставал ночью в туалет. Несколько раз падал в коридоре. Мама вставала, поднимала его. Утром все было, как ни в чем не бывало.

1980-е

В прошлом году осенью я в октябре проболел полтора месяца, тяжелая форма простуды. Мама как раз на месяц уехала к сестрам в Лукьяновку. А в совместной квартире раз один болеет, то и все остальные тоже от него заражаются. Папа тяжело кашлял, категорически не хотел принимать никакие лекарства, уговоры не действовали.

Перед смертью он тоже в последние дни и недели кашлял. Врач Борис Скотневский потом рассказал, что происходило в момент смерти. Жидкость заполнила легкие, дыхательные пути стали пережаты, и человек стал испытывать такое же удушье, как при утоплении.

Я снова и снова возвращаюсь к тому моменту, когда отец умирал у меня на глазах. Но даже в эти секунды у меня не было предчувствия, что все, сейчас все закончится.

Словом, всем своим видом, своим состоянием папа показывал, что жить ему осталось чуть-чуть. Я почему-то думал, что это нормально для старого человека, он и должен так выглядеть, и должен быть не очень здоровым.

Чувство вины не дает покоя. Отец мог еще немного пожить. Не уберегли мы тебя, папа. Даже не пытались уберечь.

1980-е

У нас никогда не было разговоров по душам. Все наше общение сводилось к бытовым репликам: «Сходи на дачу», «Сходи в кладовку за картошкой». Была такая отстраненность: папа жил своей жизнью, я – своей. Лишь после смерти я понял, как отец был дорог мне. И я не ожидал, что теперь мне станет настолько одиноко.

30.09.2018

С утра поехал на кладбище: сегодня полгода со дня смерти отца.

Химия, которой я потравил сорняки, оказалась эффективной: ничего в пределах оградки не растет. Бархатцы на могиле вымахали здоровенные, и в разные стороны склонились к земле от собственного веса. Я срезал два цветка, чтобы засушить и зимой смотреть на них. Это ведь первые цветы, выросшие на могиле отца. Перед уходом уложил бархатцы в сторону креста: пусть зимой высохшая ботва прикрывает посаженные мной летом цветы, мясистые такие, типа алоэ или кактусов – не знаю, как называются.

2 марта 1986 года. Папа и мама на кухне нашей квартиры по ул. Победы, 70

К концу дня зашел к маме на дачу, Олег с Ириной тоже пришли. Напомнил, что сегодня полгода, что был на кладбище, что вечером возьму пироги, посидим, попьем чай, вспомним папу.

Пирогов не было, «Миндаль» сегодня закрыт. В «Пеликане» взял блины с разной начинкой.

О папе за столом не говорили. Да все и так в курсе, что за повод почаевничать, к чему еще какие-то речи? Папина смерть становится обыденной. Кажется, все понемногу привыкают к ней. Мне ведь тоже надо становиться спокойней. Эта боль разрушает.

01.10.2018

Сегодня День учителя. Чтобы порадовать маму и поздравить ее, сходили всей семьей в Sushi`n Roll. Потом прогулялись в «Люблины» и там съели по блинчику с грибами. Пришли домой, и я взял в «Пеликане» еще блинов с разными начинками.

2 марта 1986 года. Папа в нашей старой квартире по ул. Победы, 70

Ну, такая вот психологическая компенсация. Наверстываю то, что за всю жизнь недодал маме любви и внимания, не уделял ей достаточно времени. Ну, и как психологическое самооправдание – рассматриваю это как своего рода компенсацию за папу. Мы так были невнимательны к нему. Он так и не дожил до того дня, когда мы стали проводить время всей семьей. Папина смерть подтолкнула нас к этому. Неужели нужно умереть, чтобы все поняли, что нужно дорожить близкими, нужно ценить время, проведенное вместе, рядом?

05.10.2018

Все забываю написать: несколько дней назад папа передал еще один привет.

В ванной сломался выключатель, и поэтому приходилось мыться, включив свет в коридоре и в туалете, чтобы тусклый свет пробивался хотя бы сквозь щели. Это длилось с неделю, наверное: я ленился, а у брата не было времени.

Наконец у Олега дошли руки, чтобы устранить эту поломку. Даже для такого мелкого ремонта нужно в коридоре при входе в квартиру открыть электрощиток и отключить там электричество.

Оказывается, папа сделал так, чтобы одним выключателем отключался свет во всей квартире. Например, при возникновении пожара это удобно – одним движением обесточить все помещения. А вот при ремонтных работах нужно, чтобы в соседних комнатах можно было или включить свет, или подсоединить к розетке светильник.

Сфотографировал папу спящим – в так называемом зале нашей старой квартиры, 19 марта 1986 года

В общем, прежнее участие папы в нашей жизни все еще аукается такими вот мелкими деталями. Настанет момент, когда и это все полностью исчезнет, не останется ничего даже от механического участия, одна лишь память.

08.10.2018

Сегодня съездили в димитровградскую типографию, привезли тираж 41-го выпуска литературного журнала «Город». Там на 130-и страницах опубликованы воспоминания мамы. Дома по этому поводу устроили маленькое пиршество. Хоть Олег уехал в Казань на выставку, я купил торт, мы почаевничали с мамой и Ириной. Я поздравил маму с первой публикацией, поблагодарил за то, что она откликнулась на мою просьбу написать воспоминания.

У мамы хорошее настроение, она рада выходу публикации, спрашивает, сколько можно взять экземпляров журнала, чтобы подарить знакомым и родственникам.

Папа спит, 19 марта 1986 года

Хотя все это организовано мной, но для меня это удивительно: папа умер считанные месяцы назад, а воспоминания о нем уже напечатаны на бумаге. Словно доказательство, подтверждение мне, Фоме неверующему: да, он умер, всё.

18.10.2018

Мама сегодня еще раз подтвердила, что хочет сделать в квартире ремонт. Ну, хотя бы в своей комнате. Говорит, что ей тяжело находиться в этой обстановке, давят воспоминания. Папин диван нужно отвезти на дачу.

– А то, – говорит мама, – просыпаюсь, смотрю: Смирнов, что ли, лежит?

19 марта 1986 года

Шкаф, где висела папина одежда, уже перебран, одежда висит в другом порядке, ее стало меньше. Мама тоже хочет все постепенно увезти на дачу. Олег предлагает выкинуть. А я пока не могу расстаться с личными вещами отца. Хотя практического применения они не будут иметь.

25.10.2018

1-го ноября собрался к папе на кладбище. Вышел на улицу в 7.00 утра и понял, что одет я не по сезону. Уже в транспорте обнаружил, что забыл дома телефон, без электронных часов неудобно ориентироваться с рейсовыми автобусами. Поехал на работу, сканировать семейные фотографии, это тоже определенный эмоциональный фон. Для поездки к папе решил выбрать другой день. Сегодня завтракаю с мамой, с трудом сдерживаю слезы. Два раза ходил умыть лицо. Словно папа зовет, словно ждет меня, ведь я не пришел.

03.11.2018

Пока погода хоть чуть-чуть терпимая – поехал сегодня в Выселки, навестить папу на кладбище, а то дальше еще хуже с погодой станет. С тех пор, как не стало папы, это было самое длинное расставание: один месяц и 10 дней. Зимой, наверное, эти промежутки станут еще больше: все-таки холодно, да и снегом там все занесет.

На многих случайных фотографиях этого периода папа запечатлен с книгой или газетой в руках, март 1986 года

На кладбище снял два видео, поговорил над папиной могилой, поплакал. Пусто там все и голо уже, листья опали, и вся зелень погибла от недавних холодов, земля покрылась ледяной коркой.

У мамы вчера сломался телевизор, она его водой залила. Олег на 20 тысяч ей подарок делал, теперь телевизор восстановлению не подлежит. И тут еще один «привет» от папы: видать, он как-то поворачивал с силой телевизор, и в самом углу продавил жидкокристаллический экран. Теперь даже на такие вещи обращаешь внимание.

10.11.2018

Мой комментарий в сети:

Март 1986 года

– Почему-то вспомнил своего отца: он во время войны вставал зимой на лыжи, закидывал ружье за спину и на целый день уходил в лес. На хуторе три дома, одни старики, других детей не было. Это потом уже, когда стал учиться, в интернате впервые увидел детей.

12.11.2018

Еду на малую родину вместе с мамой, не был там 43 года. Это село Лукьяновка Омской области Одесского района (райцентр называется Одесское, а не Одесса). Через полчаса садимся в такси и едем в Самару на железнодорожный вокзал.