Полная версия
Напокишу. Книга о моем отце
Напокишу
Книга о моем отце
Вячеслав Смирнов
© Вячеслав Смирнов, 2021
ISBN 978-5-0053-5950-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НАПОКИШУ
Книга о моем отце
Папе стало плохо 16 марта. Пошли с мамой на дачу, но по дороге повернули обратно: он стал задыхаться, тяжело дышать. Вернулись домой, мама его ругала, говорила, что придуряется, и ей самой пришлось нести весь груз.
Надо бы посетить поликлинику. Я предложил пойти с его паспортом и взять в регистратуре талончик к терапевту. У меня перед глазами рецепты, они выписаны 20 марта – значит, сходили позже.
А у меня 17 марта юбилей, и в голове крутилась эгоистичная мысль: как бы папа не умер, это поломало бы все планы.
В последующие дни лучше не стало, но я человек безответственный, поэтому не прилагал усилий к тому, чтобы заняться папиным здоровьем. Были еще попытки сходить на дачу, но затем они прекратились – папе становилось хуже. А тут еще и мама заболела 29—30 марта, и все внимание переключилось на нее, потому что уже привыкли, что старенький папа жалуется на здоровье.
Вчера, 31 марта, мама с папой собрались на дачу. За день до этого жаловалась, что не в силах сходить к врачу. Какая дача?! Еле их отговорил.
Сегодня, 1 апреля, я еще спал. Показалось, что раздался звонок домофона. Показалось, что где-то что-то грохнуло. Но все это было в полудреме. Примерно в 6:10 в комнату заглянула мама и сказала: «Слава, не пугайся. Там скорая приехала. Надо папе помочь». В комнате родителей находилась женщина-врач и две санитарки. Папа сидел на кровати, обложенный подушками, и тяжело дышал.
Папино свидетельство о рождении, дубликат 1953 года
Позже мама рассказала, что папа встал в 5:00 утра, стал метаться по комнате, жаловаться на удушье. Мама спросила: «Тебе скорую вызвать или таблетки дать?» Выпил две таблетки. Нас не стали будить, час прошел в поисках телефона скорой. Наконец медпомощь удалось вызвать через телефон экстренных оперативных служб 112. Я разбудил брата, он выглянул, сказал: «А, понял», – и стал одеваться.
Папа хотел пописать, поскольку принятое лекарство обладало мочегонным эффектом. Но врач запретила ему вставать. Брат взял тазик, врач и санитарки тактично отвернулись, мы с братом подняли и поддерживали отца, но он из стеснительности пописать не смог. Надели рубашку, накинули куртку, джинсы, ботинки. Штаны застегнуть не удалось. Посадили на стул и понесли к лифту. На крыльце передохнули и донесли до скорой. Оказывается, тяжело нести вдвоем. В скорой отца усадили в кресло, я предложил сесть рядом с ним, чтобы придерживать его, чтобы он не упал. Врач сказала: ничего, пусть держится за поручни. Отец тяжело дышал, но держался.
– Куда мы едем? – спросил я.
– В Комсомольск, – ответила врач.
Через минуту спросила:
– Он у вас выпивал?
– Нет, – ответил я.
Мой дедушка Смирнов Иван Николаевич, снимок примерно 1939 года
При высадке из скорой отца пересадили на каталку перед приемным покоем. В приемном отделении к лицу отца присоединили легкую маску с подачей кислорода. Оформили документы, задали мне какие-то вопросы, пришел мужчина-врач и спросил у отца имя, отчество. Отец хотел писать. Принесли колбу, но он опять стеснялся это делать при людях. Затем сказал, что хочет сходить по большому. Речь отца стала несвязной. Меня спросили:
– Он всегда так говорил?
Повезли на рентген. В рентген-кабинете я снял с отца рубашку, ему пришлось встать к рентген-аппарату. Стоять отец не мог, рентгенолог ругалась на него за это. Затем попросила на момент съемки задержать дыхание, но отец все равно тяжело дышал. Я подхватил его на руки и усадил в каталку. Отец сел неглубоко, и я обошел его, чтобы со спины придвинуть поглубже к спинке. Медичка отвлекла меня, попросив снять с отца брюки – все равно его нужно будет раздевать. Отец стал наклоняться вперед и падать. Я разогнул его, склонился к ногам, стал снимать ботинки. Отец застонал и стал изгибаться – типа мостик, сползая с каталки. Я воскликнул:
– Смотрите, что с ним?
Папа сидит на коленях своей матери Екатерины Захаровны, слева от них – папина старшая сестра Зоя, справа – средняя сестра Лида. Снимок сделан примерно в 1939 году
Рентгенолог и медсестра стали помогать мне вытаскивать каталку в коридор. Отцу по внешним признакам становилось все хуже. В его лице я читал панику, ужас и боль. Еще несколько человек медперсонала находились в другом помещении. Я закричал:
– Помогите!
– Не надо кричать, – ответили мне.
В приемном отделении я помог переложить отца на медицинскую каталку-кушетку, ему стали делать массаж сердца, а меня тут же выставили в коридор. Я ходил взад-вперед по коридору, пытаясь подавить нахлынувшие слезы. Это получалось плохо, я утирал платком глаза. Санитарка взяла швабру с тряпкой и скрылась за дверью. Я понял, что папа все-таки пописал, но произошло это непроизвольно и незапланированно. Примерно в 7:50 меня пригласили в приемное отделение. Тихо сказали:
Свидетельство об окончании семилетней школы, 1953 год
– Ваш папа умер. Соболезнуем.
Я глубоко вдохнул, чтобы отогнать слезы. Сел на кушетку. Встал.
– Вы можете подойти, проститься.
Подавляя слезы, я молча вышел в коридор и закрыл дверь. Вдохнул-выдохнул, набрал номер брата Олега, произнес:
– Папа умер.
– Что?!
Мой голос срывался и, наверное, был неразборчивый.
– Папа умер.
Объяснив Олегу, где я нахожусь, стал ждать, что скажут врачи. В моем представлении – они должны были оформить какие-то документы и подсказать насчет похорон. Судя по всему, папа умер примерно в 7:30.
Дежурная врач сказала:
Фото с комсомольского билета, предположительно 1959 год
– А вы что здесь ждете? Можете идти домой. Завтра приходите в 9:00 в морг за документами и за телом.
И еще объяснила, что тело отца два часа должно лежать в больнице – прежде, чем его заберут в морг. Так положено по закону.
Я стал что-то мямлить про похороны, врач набрала телефон представителя ритуальных услуг:
– У нас тут клиент в растерянности и в беспомощном состоянии, надо ему помочь.
Приехал брат, мы кратко обнялись, стали ожидать ритуальщика. Он приехал, мы все обсудили и собрались к нему в контору для оформления.
К 9:00 в приемном отделении сменилась дежурная смена. Мы зашли и попросили проститься с отцом. Он лежал под простыней на кушетке в дальнем помещении. Видно, что челюсть была подвязана то ли бинтами, то ли полотенцем. Я не стал открывать лицо, боясь увидеть его искаженным мукой. Провел отцу рукой по голове, по волосам, брат прикоснутся к его руке через простыню. Отошли, постояли несколько секунд, и пошли оформлять похоронные дела.
Все вопросы решили сразу, я оплатил все сразу, похоронят папу в Выселках 3 апреля, к моргу нужно подъехать к 11:00.
Служба в армии 1957—1960 годы. Фотография впервые попала мне в руки только в 2019 году
Сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что еще утром папа был жив. Это было несколько часов назад. Как-то надо научиться теперь с этим жить.
01.04.2018Сегодня зашел в морг, он находится через дорогу от театра. С центрального входа мне сказали, что кабинет заведующего – с правого конца здания. У заведующего я спросил:
– Я завтра забираю отца. Можно мне его сегодня посмотреть? Вот мои документы, – протянул паспорт.
Заведующий взял единственную папку с соседнего стола, посмотрел ее и ответил:
– Нельзя, он в работе.
Мой любимый папин портрет в военной форме: служба в армии 1957—1960 годы
Что такое «в работе» – я сразу понял, и ретировался. По дороге представлял, как моему голому папе вскрывают живот, вынимают внутренности, распиливают черепную коробку. Попутно вспоминал – какие детали я упустил из вчерашнего дня.
Итак, меня попросили удалиться из приемного отделения, я вышагивал взад-вперед по коридору, глотая слезы. Минут через двадцать дверь приоткрылась, меня пригласили. Дежурный врач тихо сказала:
– Ваш папа умер. Мы не смогли его спасти. Соболезнуем. Не хотите с ним проститься? Он в дальней комнате.
Я резко выдохнул-вдохнул, и вышел за дверь – не хотел, чтобы посторонние видели, как я давлюсь слезами.
Обрезок новогодней открытки обнаружил в архиве Сергея Орлова в 2019 году. Съемка 1957-1959 годов
Потом, когда уже пришел Олег и сменилась новая смена, мы с братом попросили попрощаться с отцом. Новые люди не знали нашу реакцию, поэтому, пока мы проходили в дальнее помещение, произнесли в спину:
– Вам нашатырь дать?
Да, простыню с лица отца я не стал снимать – боялся увидеть его лицо, искаженным от боли. Потому что за полтора часа до этого, когда я видел его еще живым, он слабо бился в конвульсиях и слабо кричал. Он испытывал ужас и был в панике. Ему было больно, больно. Распахнутые глаза были похожи на рыбьи – такие, когда рыбу сварят, и при этом сворачивается белок. Он уже что-то видел, чего не увидеть живым.
Комсомольский билет папе вручили в армии, 1959 год
Я понимал, что папе плохо. Но я доверял врачам. Сейчас, задним числом, я уже вижу, что нельзя его было ставить к рентгену. Если бы он не встал с каталки и не стоял около минуты – он был бы жив. Дома, когда его забирала скорая помощь, врачи категорически запрещали ему вставать. А здесь лаборантка рентгенкабинета, не разобравшись в ситуации, допустила оплошность. Да и я растерялся, не разрулил ситуацию, вовремя не сообразил, что происходит. Эта сцена будет стоять у меня перед глазами до конца моей жизни: умирающий папа, который смотрит на меня. И вот – уже не на меня он смотрит.
Надпись на обратной стороне фотографии: «Дорогой сестре Зое от брата Анатолия в честь моей службы в Рузе. 22 III 1958»
Мы все, вся семья, не уберегли тебя. Как мы к тебе были невнимательны. Все могло бы быть иначе.
Сегодня днем позвонил человек из ритуальных услуг, занимающийся нашим вопросом:
– Хороним в Выселках, все верно?
– Да.
– Я сейчас оформляю землю под захоронение. Предлагают два участка в одной оградке, дополнительно 9400.
Я все понял, говорю:
– Да, делаем так.
Мама плохо себя чувствует. Брат плохо себя чувствует. У меня – глаза на мокром месте. Завтра – похороны. Как мы все поведем себя завтра? Я не должен распускаться, должен держать себя в руках. На мне – ответственность за завтрашний день. Господи, дай мне сил. Я тоже хочу плакать и кричать. Вечером собирался сходить к каналу, чтобы на безлюдном берегу кричать в истерике:
Служба в армии 1957—1960 годы, папа справа
– Папка, бедный папка, мой несчастный папка, мой любимый папка!
В итоге просто взял маму, и мы больше часа ходили по окрестностям, спокойно разговаривали. Я ее успокоил, она успокоила меня. Я говорил ей, что теперь наступила другая жизнь, теперь все по-другому, не нужно горбатиться на даче, все эти разносолы и варенья никому не нужны.
В общем, нам еще предстоит оценить, насколько сильно изменится наша жизнь без папы. Это был самый ущемленный член нашей семьи, самый несчастный. Как мне его жалко. Как он жутко умер. Господи, дай мне силы.
02.04.2018Теперь папа из надземного мира перешел в мир подземный. Надо привыкать к мысли, что я больше никогда не увижу его. Перед прощанием я держал его за скрюченные подагрой руки. Затем поцеловал в лоб. Всматривался в лицо. Смерть исказила его черты – это был папа, и в то же время как бы не папа.
Служба в армии 1957—1960 годы, папа справа
Я боялся этого дня – боялся, что все будут не просто плакать, а кому-то из нас может стать дурно. Ритуальная газель стояла рядом с моргом. Мне нужно было передать деньги работнику ритуальной конторы – за дополнительные услуги. Он предложил сделать это в газели. Там уже лежал в гробу папа. Я попросил сопровождающего оставить меня на минутку одного. Взрывных эмоций не случилось, поскольку я уже знал, что увижу папу мертвым.
На кладбище у могилы мама сказала:
– Ты порой в шутку говорил: «Спи спокойно, дорогой товарищ!» Теперь эти слова говорю тебе. И прости за все вольно или невольно нанесенные обиды.
Почва на кладбище в Выселках – суглинок. Пришли домой – еле ноги отмыли. И вот теперь я думаю: как он там, мой папа, под этим толстым слоем земли?
На отдыхе с сослуживцами, 1957-1960 годы. Папа – крайний слева
Вроде я уже успокоился. Когда молчу – все нормально. Но начинаю говорить – и пробивает на слезы. Ладно, домашние рядом, это я с ними общаюсь. А на работу как ходить?
Папа – второй справа, 1957-1960 годы
Вчера не сразу уснул, стало сильно колотиться сердце. Сегодня тоже ощущал давление изнутри грудной клетки. Все эти дни не позволял себе ни успокоительных таблеток, ни даже травяного сбора. Сегодня вечером все же выпил пару таблеток экстракта валерианы – все позади, можно прибегнуть к медикаментозным средствам.
Папу похоронили недалеко от могилы Вадима Леванова. Мог ли я предполагать в 2011 году, когда хоронили Вадика, что спустя несколько лет в эту же землю ляжет настолько дорогой для меня человек? Тетю Тамару похоронили здесь пару лет назад. Теперь – папу. Понимаю, что здесь и буду собирать всех своих.
03.04.2018Папе сегодня 9 дней.
Прими благодарность за то, что всю мою жизнь ты был рядом. Это немало – 50 лет, полвека.
Очень я перед тобой виноват: семью не завел, детей не родил, не дал тебе с внуками понянчиться. Всю жизнь был инфантильным эгоистом, только о себе думал.
За всю жизнь мы с тобой так ни разу и не поговорили. Я даже не успел узнать – что ты за человек? Я не знал, где ты работаешь, кто твои друзья, что тебе нравится.
С сослуживцами, 1957—1960 годы. Папа – сидит слева в первом ряду
Последнее общение дома, 31 марта. Я что-то готовил на кухне. Папа зашел и встал. Я стал перемещаться, обходить его. Он извиняющимся голосом сказал: «Я сейчас уйду».
В том, что ты на самом деле ушел, виноваты мы все. Ты и сам виноват: говорил, что врачи хотят тебя отравить, не принимал таблетки, не хотел идти в больницу, почти никогда не жаловался, не рассказывал о своем состоянии здоровья. Утром 1 апреля было упущено время: папе стало плохо, мама не разбудила нас, долго искала телефон скорой, дала таблетки, которые не нужно было пить. В приемном отделении не сразу определили надвигающуюся трагедию, в рентгенкабинете заставили стать перед аппаратом, хотя врачи скорой не разрешали отцу вставать. Затем, когда он стал «уходить», не смогли его реанимировать. А ведь я его живым привез, он разговаривал. В итоге лишь извинились: «Простите, мы не смогли его спасти». Да я и сам не сориентировался, растерялся. Я не смог тебе помочь, даже когда был рядом, я оказался бессилен.
На боевом посту, 1957—1960 годы
Ты ушел от нас несчастным. Даже слова любви и признательности мы приготовили лишь к твоему юбилею, до которого ты не дожил два месяца. Твоя жизнь была очень тяжелой, и мы, самые близкие люди, ничем не облегчили ее. Все эти 50 лет я был ребенком, ни за что не отвечал. Ты весь дом тащил на себе: оплачивал квартплату, закупал продукты питания. Я даже еще не очень представляю, как мы теперь будем жить без твоего участия.
Я понимаю, что люди рождаются, а потом когда-то умирают. Но как это опустошает и ошеломляет. Все мои мысли с тобой, папа.
Можно сколько угодно заниматься самобичеванием, но папу это не вернет. Ты всегда присутствовал в моей жизни, и ничего другого я представить не могу. Теперь придется научиться жить без тебя.
1957—1960 годы
Я с ужасом оглядываюсь на свою жизнь: ни семьи, ни детей, ни квартиры, ни нормальной работы и, соответственно, заработка. Я с раздражением реагировал, когда папа нередко говорил мне: «Обеспечить себя не можете. Что вы будете делать, когда мы умрем?» Представляю, как я огорчал папу, когда на его глазах я просирал, пропивал, прогуливал свою жизнь. Все его надежды и чаяния в отношении меня не сбылись. Прости меня. Ты меня уже никогда не услышишь, я это говорю куда-то в воздух, для себя, для самоуспокоения. Прости меня, папа.
09.04.2018Возвращаюсь домой – на площадке в подъезде стоят какие-то парни с бумагами, разговаривают с мамой. Я дернулся: в чем дело? Оказывается, идет уточнение данных по детям войны, им будут доплачивать по тысяче рублей.
– Смирнов так ждал эту надбавку, так надеялся на нее. И не дожил совсем немного.
Папа – слева, 1957—1960 годы
Мама называла папу по фамилии еще со времен Лукьяновки, когда тетя Маша вышла замуж за Анатолия Макарова. Так в семье появилось два Толи и, чтобы не путаться, стали называть их не по именам, а по фамилиям – Макаров, Смирнов. Так и прижилось.
Сейчас опять после маминых слов набежала слеза. Папа не дожил… Первые дни как только просыпался – сразу садился на кровати и начинал рыдать. Сейчас это происходит не так истерично, но все равно – в течение дня, когда рядом никого нет, время от времени начинаю плакать или подавляю в себе рыдания.
Не получается смириться с потерей, так все быстро произошло. Ира рассказывает, что мама плачет в мое отсутствие. Очень тяжело сейчас. Все еще тяжело.
25.04.2018Папы нет уже почти месяц, а мы все еще доедаем продукты, купленные им. Только что утром доели два последних яйца. Папа купил целое ведро еще в конце марта. Он и был основным потребителем яиц, потому что их очень просто готовить. Наверное, поэтому остатки яиц так долго не заканчивались: их уже некому было есть.
Папа – второй слева, 1957—1960 годы
Позавчера зашел в подвал, кладовку, принес домой ведро картошки. Тоже заканчивается, но ее хватит до конца мая. И тоже прошлой осенью, кажется, в октябре, картофель на зиму покупал папа.
Я ему помогал таскать на тележке от места продажи к месту хранения. Это всего лишь продукты питания, расходный материал. Но в них есть папино участие.
Я даже пару недель назад покупал творог и кефир с давним сроком изготовления: они были произведены 1-го апреля, когда еще был жив папа.
И вот я ем эти продукты. А папы уже нет. Малейшую ерунду я облекаю в систему символов. Понятно, что это эмоциональная неустойчивость. Своего рода психологическая защита. Я не успел проститься с папой. И теперь таким образом тяжело расстаюсь с ним.
27.04.2018Вроде на радостном событии был, но постоянно приходилось скрывать, подавлять слезы.
Сводил маму в театр. Сегодня у нас шли «Тетки» – самый кассовый спектакль за последние два года, на него до сих пор аншлаги. Он очень смешной и идет три часа.
В наряде по части, 1957—1960. Папа – крайний справа
Завтра поведу маму на «Год змеи» – это о Василии Баныкине. Послезавтра – «Муж и жена снимут комнату» – это о поколении 1970-х.
Я давно собирался сводить маму и папу в театр. Маму и папу. В итоге прособирался. Теперь могу сводить в театр только маму. Оттого и слезы. Все нужно делать вовремя.
Маме сегодня понравилось, она аплодировала и кричала «Браво!», у нее поднялось настроение. Я ее сегодня фотографировал в фойе, на фоне декораций, в костюмерной, на хоздворе, перед театром, в зале. А вот папу за последние 30 лет я всего лишь два раза фотографировал. И теперь, получается, с мамой наверстываю. Даю маме то, что не смог, не успел дать папе. Лишь бы она не заметила, что я все время в слезах, что лицо искажается от подавляемых рыданий. Пусть моя мама радуется.
27.04.2018Папе прислали поздравление с 9-м мая. Он все еще числится в каких-то реестрах. Для кого-то он все еще жив.
28.04.2018Перебираю документы отца. В трудовой книжке неожиданно для себя обнаружил запись.
С сослуживцами на железнодорожном вокзале в Уфе, 1957—1960 годы. Папа – третий справа
1960.XI.20
1961.VII.5
Служил в органах МВД 8 месяцев и 15 дней. Уволен за нарушение дисциплины.
Инспектор ОСЧ УПО Коляда
пр. УПО №77 от 19/XI-1960 г.
пр. УПО №47 от 28/VIII-1960 г.
Слово «дисциплины» жирно подчеркнуто красным карандашом – видимо, чтобы при трудоустройстве инспектор отдела кадров всякий раз обращал на эту надпись внимание.
Что это была за история – так и не узнаю теперь, спросить некого. Первая запись в трудовой книжке после службы в армии на следующий же день после увольнения из СА. Отец никогда об этом не рассказывал.
29.04.2018Сегодня впервые после смерти приснился отец. Он был живой, но… задыхался. Мы, кажется, ехали в каком-то общественном транспорте. Рядом, вроде, были мама и брат. А отец задыхался. И я вспомнил вот это словосочетание: отек легких.
06.05.2018Съездил вчера в Выселки. От Парк Хауса до села – 18 минут на 315-й маршрутке. По селу 15 минут до дома по ул. Победы, 30, и по проселочной дороге еще 15 минут.
Папа – слева, 1957—1960 годы
По селу буквально бежал, в голове пульсировала мысль: «Сейчас встречусь с папой». Ну, не с папой, конечно, а с местом его упокоения.
На папину могилу поставили оградку. Могила провалилась после таяния снега. У соседей попросил лопату, закидал землю в образовавшийся провал, кое-как подравнял могильный холмик. Надо будет аккуратней в следующий раз срезать землю.
Пока живу, я тебя не забуду, папа. Спасибо тебе за все.
Это я сказал у могилы. Несколько раз доставал платок, утирал слезы.
Сложно сказать: это еще служба в армии, или уже послеармейская работа в воинских частях Приморского края? Начало 1960-х годов. Папа – крайний справа
Перед этим подходил ненадолго к могиле Вадима Леванова, она неподалеку. Надгробный камень словно подернулся пеленой, изображение уже не такое яркое.
Пытался найти могилу Тамары Ивановны, но эта часть кладбища неожиданно для меня оказалось затопленной: кресты, могильные плиты – все под водой.
Обратно ехал на 320-й маршрутке. Проезд 30 рублей. Старожилы сказали, что у остановки часто дежурят таксисты, проезд тоже по 30 рублей с носа – до Парк Хауса.
Почему-то военный билет выдан после службы в армии, датирован 1962 годом. Скорее всего, это дубликат – взамен утраченного документа
