Диктатура трезвых

В песне Владимира Высоцкого есть строки:

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,Если руки сложа, наблюдал свысока,И в борьбу не вступил с подлецом, палачом —Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!

Быть в жизни ни при чем – именно это и предпочли некоторые, в том числе и горячие поклонники творчества великого поэта…

Полученный мною заряд от прослушанной лекции В. Г. Жданова был велик, настолько велик, что я решительно не мог долее продолжать свое прозябательство в своем глухом, удобном окопе простого непития.

Надо было безотложно что-то делать?

Но – что же!?

Я размножил аудиозапись и раздал всем, кому только мог. Я перенес аудиолекцию на бумагу – распечатал на пишущей машинке и раздал тем, у кого не было магнитофона. Но это ж ничтожно мало?! Что же еще? Поскольку на тот момент я уже не пил, а дважды пить не бросишь, то я, прокуривший 22 года, и дошедший уже до двух пачек сигарет «Opal», 31 декабря 1984 года решительно и навсегда бросил курить.

Во, какова она, сила пламенного слова!

Несомненно, выступление Жданова я воспринял, как сигнал к личной мобилизации – бери шинель, пошли на фронт!

Активная трезвость побудила искать и соратников. И таковые вскоре нашлись – старший научный сотрудник ОНМЦ при РДК Виктор Павлович Кривоногов и член областного суда Олег Игоревич Трофимов. С этой нашей «троицы» и начался, в сущности, прозвучавший впоследствии на весь Советский Союз дискуссионный клуб трезвости «Луч», в судьбе которого пришлось принимать участие и Управлению КГБ по Хакасии, и инструктору ЦК КПСС Кувитанову, и начальнику абаканского ГОВД МВД…

Именно клуб «Луч» явился и инициатором приглашения в Хакасию лектора Всесоюзного общества «Знание» В. Г. Жданова. Было это уже в 1987 году.

Славное времечко! Ах, каков был Владимир Георгиевич! Молод, бурлящ, искрометен, напорист, неожиданен, легко гуляющ от самых теплых эмоций до возмущения духа, восходящего до гнева, от пауз, благодаря которым так прекрасно доходил смысл и трагизм сказанного до словес – не высокопарных, не претенциозных, не тех, что пропитаны махровым чинушничеством, но таких, которые являлись, как речь самого высокого звучания…

Я не скажу, что он был популярен или знаменит на излете XX-го века, или что он был эдаким всеобщим любимцем. Популярны – Верка Сердючка и Филипп Киркоров, известны – Борис Березовский и Андрей Чикатило, знамениты – Михаил Жванецкий и Михаил Горбачев. В известности, популярности, знаменитости есть некая потребительская, утилитарно-шкурная подстройка либо сверху, либо снизу: «он для меня», «я ради него». Феномен же Жданова, как мне думается, лежал совершенно в ином измерении и удовлетворял – в тогдашней атмосфере информационного вакуума, тотальной лжи и фарисейства, в атмосфере невыносимой духоты, невозможной для жизнедеятельности нравственной личности, – совершенно иную потребность – потребность даже не в сильной личности, которой чуждо лизоблюдство и своекорысть, не в такой достойной личности, которая молодцевато гарцевала в приторных передовицах и гордо бронзовела, топорщась на высоких трибунах, но в такой, лучшие черты которой саккумулировались в прекрасном слове «товарищ». «Товарищ» не в партийно-советском смысле и не в еврейско-торгашеском, но в том, в каком понимал его русский философ и священник Павел Флоренский: «товарищ… означает, собственно, защита, защитник…».

В песне Михаила Анчарова, гениальнейше исполненной Валентином Никулиным, есть строки:

Говорил мне отец:«Ты найди в себе слово,Чтоб оно, словно песня,Повело за собой.Ты ищи его с верой,С надеждой, с любовью, —И тогда оно станет твоею судьбой».Я искал в небесах,И средь дыма пожарищ,На зелёных полянах,И в мёртвой золе,Только, кажется мне,Лучше слова «товарищ»Ничего не нашёл я на этой земле.

Так вот, В. Г. Жданов, на мой взгляд, и явился пред зачарованно внимающим народом именно в этой ипостаси – ипостаси товарища, который сказал совершенно ясно, твердо и мужественно: «мы – спились», мы – потомки тех, кто с трезвой головой, отражая нашествия хищных племен Востока и полчища завоевателей Запада, собирал столетиями Великую Россию; мы спились, но не вина наша в том, что с нами произошло, ибо есть хитрейший и подлейший, незримый тайный враг – мировая закулиса, – умело направляющий алчные, торгашеские своры, вненациональное чиновничество госструктур и охолуевшее, аморальное сообщество журналюг и деятелей культуры во исполнение чудовищного заговора против народов мира и получившего название «теория „золотого“ миллиарда».

Есть совершенно конкретно обозначенный враг и есть совершенно понятный и простой выход: нужно взять и бросить пить – объявить для себя самого «сухой закон». Не только ради здоровья, но и ради Родины нашей, и ради детей тоже.

Так сказал Владимир Георгиевич Жданов, наш современник, один из самых достойнейших людей конца XX-го столетия!

Кстати, мог ли, уважаемый читатель, кто-нибудь из нас представить, что в 1984 году В. Г. Жданов окажется, к сожалению, прав? Ведь это он, а не астролог Павел Глоба, сказал, – я подчеркиваю, в 1984 году сказал:

«Когда мы построили эти графики и сделали простейшие оценки, я, честно говоря, две ночи просто не мог заснуть. Товарищи, с нами никто не собирается воевать. Вот это мы все ясно себе должны, чётко отдавать отчёт. Все эти разговоры о „першингах“, вся эта напряжённость – это, товарищи, блеф просто. Самый настоящий блеф. Зачем с нами воевать, если мы через 15 лет просто рассыплемся как суверенное государство?!»

Через 15 лет – 8 декабря 1991 года – в результате Беловежского сговора, – Соглашение о создании Содружества Независимых Государств, – суверенное, пьяное государство – СССР – рассыпалось…

Рассыпалось… Так оно ж и понятно: алкоголь разваливает буквально все: и личность, и семью, и род, и народ, и общество, и государство! И поэтому, соратники, у нас нет иного выхода, как вдуматься и уверовать в то, второе пророчество, которое В. Г. Жданов сделал уже через год после первого – в 1985 году: «Трезвость – наше оружие! И мы – победим!»

…Множество хороших слов хотелось бы мне сказать сегодня в адрес товарища Жданова. И пожелать хотелось бы многого, ведь Владимир Георгиевич это, по сути, человек, который не просто в значительной степени изменил вектор моей судьбы, но и, мобилизовав в ряды защитников естественного, трезвого образа жизни, придал особый смысл этой судьбе. Быть может, он и сам того же смысла ради четверть века тому назад, встал плечо к плечу рядом с одиноким, опальным академиком Ф. Г. Угловым и, будучи не удовлетворенным положением дел и в науке, и в обществе, и предчувствуя в себе способность различать должное и непотребное, потому-то и обратился к просветительству народа, полагая, вслед за Федором Григорьевичем, что правда об алкоголе вкупе с такими атрибутами русского народа, как стыд и совесть, помноженная на тоску народа по красоте, чистоте и порядку – это и есть та информационно-нравственная основа, которая способна поднять современников на переустройство бытия в соответствие с идеалом, который был сформулирован и провозглашен в виде трезвого человека.

Мы знакомы более 20 лет. Обо всем не напишешь, не расскажешь, а о многом и хотелось бы рассказать, написать, да я и сам того не понимаю. Например, не понимаю, как он работает над словом, как он создает архитектонику своих удивительных лекций, и где он берет столько душевных сил, столько энергии, чтобы с необычайной легкостью и щедростью раздаривать это все людям, ничего не требуя взамен и не прося признаний и похвал.

Десятки раз Владимир Георгиевич бывал в нашем городе – в Абакане. Множество раз выступал на телеканалах благодаря местным знаменитым тележурналистам Татьяне Ежовой и Людмиле Растащеновой. И нередко в студию на запись шел прямо с утрешнего поезда.

Его работоспособность – поразительна.

Известно, что в период проведения съезда, конференции и т. п. делегатам удается поспать не более 2—3 часов – хочется пообщаться, выговориться, выслушать… Но ведь в этот же период на В. Г. Жданове лежала, как обычно, и обязанность подготовить ту или иную резолюцию, ту или иную «важную бумагу». Конечно, для этого всегда избиралась соответствующая рабочая группа, но эта группа к самому ответственному моменту уже представляла собой банальную «варенную рыбу». Кто нас спасал? Владимир Георгиевич, под чью диктовку, сразу, «с голоса», без «творческих мук» над черновиком записывались совершенно четкие, выверенные формулировки.

Поразительный мозг!

Поразительная личность!

Есть легион тех, кто норовит, рассевшись дома на мягком диване в теплых тапочках покраснобайствовать на тему «роль личности в истории», маскируясь под бараньей шкурой «я – как все», когда «столько боли вокруг». Жданов же не склонен витать в эмпиреях, он даже не склонен призывать к чему бы то ни было этих краснобайствующих и витийствующих. Он третье десятилетие, из года в год, из города в город, из села в село неустанно несет людям истину об алкоголе, об алкогеноциде, о трезвом образе жизни. Он с одинаковой искренностью и самоотдачей, выкладывается «на все сто» и на Центральном телевидении, и перед сотнями собравшихся в актовом зале, и перед десятком слушателей семинара, проходящего меж костров и палаток в лесу на юге Урала, и перед пятью членами редакции районной газеты в глухом сибирском селе Белый Яр…

И при этом никогда и никаких жалоб.

Настоящий русский интеллигент – что с него возьмешь!

Все, кто пивал чаи за одним столом с Владимиром Георгиевичем, парился в баньке, балагурил у костра, на всю жизнь запомнили и то, как он читал стихи русских поэтов – Николая Рубцова и Валентина Сорокина, как задушевно пел русские песни и как рассказывал всевозможные истории, байки, анекдоты! Ненавязчивая, непретенциозная манера поведения, благодаря которой каким-то непостижимым для меня образом, в общей атмосфере прекрасного настроения исчезает очевидное на первых парах эмоционально-интеллектуальное неравенство собравшихся, исчезает непропорциональность личных вкладов в создание общей атмосферы, и компания при этом не дифференцируется, не дробится на диполи – объединяется.

И еще я заметил, что там, где присутствовал Жданов, никогда не проявлялось высокомерное зубоскальство средь собравшихся по поводу друг друга, и никогда не слышал я, чтобы сам он кого-либо осуждал, отчитывал, а тем более, позволял бы себе высказывать нелицеприятное мнение о ком-либо из отсутствующих.

Поразительный человечище!

Как-то, будучи у меня в гостях и увидев книгу Н. В. Гоголя «Тарас Бульба», Владимир Георгиевич взял ее в руки, бережно полистал и начал читать вслух речь Тараса, да так читать, что внове мне показался этот, еще со школьной скамьи известный фрагмент, и на каком-то совсем ином уровне я вдруг понял нечто совершенно новое и очень важное для себя: «Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же, как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!»

И вот, вспоминая сейчас этот эпизод, думаю я: до чего ж велик был русский писатель Николай Васильевич Гоголь, если спустя 300 лет после известных событий и 200 лет спустя после написания исторической повести, атаман трезвеннического движения из новосибирского Академгородка, защитник Русской земли, уже очищенной от ляхов, но все еще не от жидов-корчмарей, как самую наиактуальнейшую вещь, читает речь старого полковника, речь, которую гоголевский Бульба произнес перед казаками накануне тяжелого сражения «не для того, чтобы ободрить и освежить их, – знал, что и без того крепки они духом, – а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце»!..

Май 2009 г.

СИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

Академик АМН СССР Федор Григорьевич Углов в лекции «Алкоголь и мозг» (Новосибирск, Дом ученых, 1983 г.) сказал просто и ясно: «Если общество не прекратит себя спаивать, оно превратится в сборище дегенеративных, умственно отсталых людей. …надо, чтобы народ узнал правду об алкоголе, чтобы идея отрезвления овладела массами, чтобы за ее осуществление взялся сам народ. Я верю в свой народ, в его светлый разум».

Именно эти слова и подняли на борьбу за трезвость в начале 80-х лучшую часть советского общества. И эта часть увлеченно читала лекции, проводила беседы и круглые столы, издавала журнал и книги, публиковала статьи, но… узнавать-то народ правду узнавал, а с пути дегенерации и умственной отсталости сворачивать не торопился. В ряды трезвомыслящих вставали буквально единицы. И это нас, тех, кто трезвость понял и принял, – крепко озадачивало, поскольку представлялось совершенно иррациональным и абсурдным. От того же, что настырное продолжение всенародного запоя, нами просвещенными, воспринималось как казус, легче не становилось. Быть легче могло стать только от результатов. А их, увы, не было.

Сейчас-то, умудренные 25-летним опытом, мы уже знаем, что на персональный выбор влияет не только информация, но и страх оказаться в статусе белой вороны, и страх не справиться без алкоголя с бытовыми и прочими проблемами, и страх трезвости, как экстремально выглядящей новизны… И не знали мы, что масса не всегда идет за теми, у кого правда, но почти всегда за теми, у кого сила. Масса идет за сильным лидером, даже если понимает, что лидер выжил из ума, а впереди – пропасть.

Многое сейчас представляется понятным.

А тогда…

А вот тогда-то – в июле 1987 г. – и попала к нам, членам абаканского дискуссионного клуба трезвости «Луч» статья «Рюмка подает в отставку», повествующая о работе ленинградского клуба «Оптималист»…

Юрий Александрович Соколов, председатель ленинградского клуба «Оптималист» на мое письмо, отправленное по сути «на деревню дедушке» – Ленинград, ДК п. Парголово, Ю. А. Соколову, – ответил сразу и безапелляционно: приезжайте, сами будете проводить курсы, у вас – получится!

?!..

У меня?!..

Ленинград. 14 декабря 1987 года.

Мокрый снег. Слякоть. Ночь. Неизвестность. Мимо снуют равнодушные к судьбе моей прохожие. За два часа до полуночи, добравшись наконец-то из аэропорта до уличного таксофона, звоню, дабы доложить о своем прибытии. Нежданно, Юрий Александрович, вместо того чтобы «отфутболить» меня в постылую гостиницу, где неизменно «Мест нет», приглашает к себе в гости, да так, что чувствуется – не проформы ради, – живо и приветливо объясняет, как добраться до его жилья.

Добрался.

Сейчас трудно объяснить, где в то время жил Юрий Александрович с супругой Людмилой Юрьевной. Вход был как бы не в подъезд, и не вверх, а – вниз. Некое, как мне помнится, полуподвальное, ужасно малоквадратное, но почему-то не тесное помещеньице, в котором царил тот самый строгий порядок, встречающийся в музеях, но порядок не мертвый, не холодный, не официозный, напротив, порождающий ощущение, будто бы находишься в какой-то очень уютной, чистенькой, сказочной, расписной шкатулке, разнаряженной старинными фарфоровыми статуэтками, кружевными салфеточками, картиночками…

Людмила Юрьевна и Юрий Александрович встретили меня тепло и радушно, от чего на душе стало радостно и празднично.

Не помню, о чем, но проговорили до трех часов ночи. И пили чай, который заваривала любезная Людмила Юрьевна. Чай из 26 трав! Никогда в жизни я такого чая больше не пивал! Жаль не записал рецепт.

Встали не поздно – часам к 9. Себе на удивление, был я бодр, свеж и к работе охоч. После легкого завтрака – в путь. В поселок Парголово. В тот самый поселок, где в разные годы отдыхали и творили свои великие шедевры А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, А. Н. Майков, М. А. Балакирев, А. К. Глазунов, П. А. Федотов, Ф. И. Шаляпин, И. Е. Репин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, М. Горький… И где 30 июня 1872 года в Спасо-Парголовской церкви венчались композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков и пианистка Надежда Николаевна Пургольд. И где 15 декабря 1987 года начинал свой очередной курс избавления от пьянства, алкоголизма и курения Ю. А. Соколов.

Именно сюда-то и съехалось более полусотни хроников-алкоголиков и куряк Советского Союза, в большинстве своем прошедшие уже многое и бесполезное: ЛТП, кодирование, «рыгаловка», «торпеда», пластыри, настои, отвары…

Например, сибиряк Александр Иванович Игнашов. Четверо детей, высшее образование, три записи в трудовой книжке «уволен по 33-й статье» за невыход на работу, «вшивал» эспераль, три раза проходил медикаментозный курс в наркологии, прибегал к «народным средствам», пытался и «просто не пить»… Приехал в Ленинград после того, как сельский нарколог после очередного безуспешного лечения сказал откровенно и по-простецки: «Ну, что, Игнашов, теперь у тебя только одна дорога – петля».

Ровно через год Александр Иванович абсолютно трезвый и заметно посвежевший, с иголочки одетый да при часах и при галстуке, с вузовским ромбическим значком – «поплавком, – на лацкане пиджака вновь приедет в Парголово, но теперь уже чтобы выступить в качестве реального, живого, «наглядного пособия» перед очередной группой «живых трупов» – тех, кто не успел повешаться, застрелиться, налететь на пьяный нож, загнуться от хворей и тоски, – и еще чтобы принять участие в документальном фильме «Последний банкет», снимаемом Госкино СССР.

Ну, это все потом, а сейчас – в Доме культуры перед собравшейся совершенно разношерстной публикой, – помятыми, побитыми, одетыми в последнее, морально полураздавленными и до блеска выбритыми, торжественно и с гордецой держащимися, одетыми по случаю и с претензией на шик, непошедшими далее неполной средней школы и с «тремя дипломами во лбу», не верящими ни в себя, ни себе, ни прочим, ни Господу Богу самому – меж этой, напряженной человеческой массой и стенкой, на которой висел портрет отца оптимализма – Г. А. Шичко, с наидобрейшей улыбкой стоял бывший алкоголик 2-ой стадии, бывший курильщик с 37-летним стажем, апостол Трезвости Юрий Александрович Соколов и с болью в голосе говорил им, курильщикам и алкоголикам то, от чего замирали их давно и намертво окаменевшие сердца: «Помните! Вы не виноваты в том, что вы пьете и курите! Вы так запрограммированы. Вы выполняете чужую, злую волю. Чью волю? Волю определенных сил вне страны и некоторых людей и групп в нашем обществе».

И каким же бальзамом ложилось все это на израненные души всех сидящих, всех тех, кто был многажды много раз растоптан, унижен и обесчещен! В том числе, и с помощью своих собственных рук. А тут как бы так выходило, что не злыдень я какой – жертва!? И Геннадий Андреевич ведь о том же и так же: «Закономерные следствия всякой войны – раненые и убитые, неизбежные спутники массового алкоголепотребления – пьяницы и алкоголики. Подобно тому, как мы, инвалиды, являемся жертвами войны, так алкоголики являются жертвами сходного с нею противоестественного и нелепого занятия – поглощения дурманящих напитков. Правильно подметил В. М. Бехтерев еще в 1913 г.: алкоголики больны не по своей воле и не по своей вине».

Алкоголики «больны» не по своей воле, но по воле, в том числе, и государства. Государства, стоящего вне морали и совести. И этот тупой, глухой и слепой аморализм хищной, бездуховной власти, признающей только торгово-коммерческий расчет и политическую целесообразность, проявляется не только по отношению к тем, кого оно собралось споить и уже споило, но и по отношению к тем, кто пытается хоть что-то сделать ради торжества человечности и милосердия, ради спасения погибающих и еще не пригубивших чашу алкогольно-наркотического пойла.

Разве это не показатель – холуй и пособник Алкобизнеса, многие годы увлекающий телесмотрящих на позорную и погибельную тропу алкоголизма, Л. Якубович, неутомимый игруля и «полечудесник», за кривлянье на 1-ом государственном телеканале награждается государством орденом, а спасающие свой народ от алкогольно-наркотической чумы, удостаиваются либо хулы, либо безразличия, либо гонений и преследований?!..

Впрочем, народ-то хорошо знает цену этой волчьей ягоде с «Поля чудес». Именно поэтому бывший аукционист Якубович, – уродившийся от начальника конструкторского бюро Аркадия Соломоновича Якубовича и врача-гинеколога Риммы Семёновны Шенкер, – баллотирующийся в депутаты Государственной Думы Российской Федерации на выборах 1995 года, не преодолел 5% барьер! Вот она – истинная цена этой телепустышки!

Но… пустышка пустышкой, а зря ли жива народная поговорка: «От копеечной свечки Москва загорелась»?..

В самиздатовском варианте книги Ю. А. Соколова «Трезвость. Противокурение» (Ленинград, 1988 г.) размещены, как эпиграф, строки А. Травникова:

Я рад, что ты со мной, забота,И не спала во мне ни дня…Вот оступился рядом кто-то,А ты – ударила меня.

Сострадание к оступившимся, а тем более, к тем, кого настойчиво, методично и подло сталкивали на обочину жизни владельцы телеканалов и газет, журналисты и артисты, политики и просто холуи Алкобизнеса, – вот, на мой взгляд, то, что руководило Юрием Александровичем Соколовым, когда он, в день похорон в большом зале крематория, стоя у гроба Г. А. Шичко, поклялся продолжить дело своего Учителя.

Продолжить дело, когда и дела-то еще собственно никакого не было. Не было и метода, облаченного в какую-то описательную форму. А «Оптималист» только-только выбрался из подвала – склад клуба «Турист», – пропахшего плесенью, где проводились занятия по дезалкоголизмии и прозвучали слова: «Нынешнее пятое „трезвенническое“ движение непременно завершится установлением трезвости в стране».…

Но уже 16 декабря 1986 года клуб «Оптималист», благодаря выдающимся организаторским способностям Ю. А. Соколова и Л. Ю. Захаровой, официально зарегистрирован в научно-методическом центре управления культуры Леноблгорисполкома.

И – процесс пошел!

Юрий Александрович пишет письма. Великое множество. Собственноручно. Ночами. Иногда по 2—3 страницы. Размашистым, энергичным, крупным почерком. И собирает вокруг себя людей, и обучает, и делится опытом и своими мечтами…

Его вера в нас была столь велика, а наша в самих себя столь ничтожна, что возникало удивление, так похожее на шок, и пока мы пребывали в этом состоянии дезориентации, он безапелляционно и твердо, сквозь свою наидобрейшую улыбку, внушал непостижимое: вы – можете! И мы вставали пред, в упор на нас смотрящих, и мы начинали, и у нас действительно – получалось! Получалось то, что не получалось у больших спецов от наркологии: слушатели наших курсов действительно легко и с радостью расставались с многолетним курением и запойным пьянством.

Юрий Александрович воодушевил и мобилизовал в свою армию огромное количество людей от Анадыря до Калининграда и Сочи. И в Советском Союзе возникло движение оптималистов, объединившихся в 400 клубов, работающих по методике ленинградского ученого. Он создал и возглавил Всесоюзное объединение «Оптималист», затем Международное содружество «Оптималист» и – 21 апреля 1999 года, – Академию социальных технологий им. Г. А. Шичко.