Пятнадцатилетний капитан

– А нам придется перевалить через Анды? – быстро спросил Дик Сэнд.

– Нет, юный друг мой, нет, – улыбаясь, ответил американец. – Ведь я сказал «вы увидели бы», а не «вы увидите». Не беспокойтесь, нам не придется выходить за пределы этого плоскогорья, которое нигде не поднимается выше полутора тысяч футов. При тех средствах передвижения, какими мы располагаем, я ни за что не повел бы вас через Анды.

– Много проще было бы идти берегом, – сказал Дик Сэнд.

– О да, во сто раз проще, – согласился Гаррис. – Но ведь асьенда Сан-Фелисе расположена по эту сторону Анд. Таким образом, в течение всего путешествия мы не встретим никаких серьезных трудностей.

– А вы не боитесь заблудиться в лесу, раз вы пересекаете его впервые? – спросил Дик Сэнд.

– Нет, мой юный друг, нет, – ответил Гаррис. – Я отлично знаю, что этот лес подобен безбрежному морю или, скорее, морскому дну, где даже моряк не смог бы определить своего положения. Но ведь я привык странствовать по лесам и умею находить в них дорогу по расположению ветвей на некоторых деревьях, по направлению, в котором растут их листья, по рельефу и составу почвы – по множеству мелочей, которых вы не замечаете. Будьте покойны, я приведу вас и ваших спутников прямо в нужное нам место.

Обо всем этом Гаррис говорил очень уверенно. Дик Сэнд и американец шли рядом впереди отряда, и никто не вмешивался в их разговор. Если у Дика и оставались кое-какие сомнения, которые американцу не всегда удавалось рассеять, то он предпочитал держать их пока при себе.

Восьмое, девятое, десятое, одиннадцатое и двенадцатое апреля миновали без всяких происшествий. Отряд продвигался за двенадцать часов не более чем на восемь-девять миль. Остальное время уходило на остановки для еды и на ночной отдых, и хотя путники начинали чувствовать некоторую усталость, в общем состояние здоровья у всех было удовлетворительное.

Маленькому Джеку уже наскучило это однообразное странствование по лесу. Кроме того, взрослые не сдержали своих обещаний. Резиновые деревья и птицы-мухи – все это без конца откладывалось. Говорили, что покажут ему самых красивых попугаев на свете. Но где же зеленые попугаи, родиной которых были эти леса? Где расцвеченные во все цвета радуги ара с голыми щеками и длинным хвостом, ара, которые никогда не спускаются на землю? Где амазоны, обитающие преимущественно в тропиках? Где мелкие пестрые попугайчики с пушистым ошейником из перьев? Где все эти болтливые птицы, которые, по мнению индейцев, до сих пор говорят на языках давно вымерших племен?

Из всех попугаев Джеку показали только пепельно-серых жако с красным хвостом. Их было много под деревьями. Но этих жако мальчик видел и раньше. Их привозят во все части света. На двух континентах они наполняют дома своими невыносимыми воплями, и из всего отряда попугаев они легче всех выучиваются говорить.

Нужно сказать, что если Джек был недоволен, то не более доволен был и кузен Бенедикт. Правда, ему не мешали теперь во время переходов рыскать по лесу. Но до сих пор он все еще не сумел разыскать ни одного насекомого, достойного занять место в его коллекции. Даже светляки упорно отказывались показываться ему по вечерам и привлекать его мерцанием своих щитков. Природа, казалось, издевалась над несчастным энтомологом, и неудивительно, что кузен Бенедикт все время был в отвратительном настроении.

В течение следующих четырех дней отряд продолжал все так же двигаться на северо-восток. К 16 апреля путники прошли не менее ста миль от берегов океана. Если Гаррис не заблудился – а он категорически это отрицал, – асьенда Сан-Фелисе была не более как в двадцати милях от того места, где они в этот день остановились на ночлег. Следовательно, самое позднее через сорок восемь часов путешественники окажутся под ее гостеприимным кровом и отдохнут наконец от своих трудов!

А пока, хотя они почти полностью пересекли плоскогорье Атакама в средней его части, они не встретили в этом бесконечном лесу ни одного туземца.

Дик Сэнд не раз про себя жалел, что «Пилигрим» не потерпел крушения в каком-нибудь другом месте побережья. Чуть южнее или чуть севернее им давно попался бы город, деревушка или плантация, и миссис Уэлдон и ее спутники давно уже были бы в безопасности.

Но если эта область казалась совершенно безлюдной, то животные за последние дни стали попадаться все чаще. Время от времени издалека доносился протяжный жалобный вой. Гаррис говорил, что это воет аи – крупный ленивец, весьма распространенный в этих лесных краях.

Шестнадцатого апреля в полдень, когда отряд расположился на отдых, в воздухе прозвучал резкий свист, такой странный, что миссис Уэлдон встревожилась.

– Что это такое? – спросила она, быстро поднявшись с земли.

– Змея! – вскричал Дик Сэнд и, схватив ружье, встал перед ней. В самом деле, можно было опасаться, что какое-нибудь пресмыкающееся проползло в густой траве до самого места привала. Это мог быть гигантский «сукуру» – вид удава, достигающий иногда сорока футов в длину.

Но Гаррис тут же позвал назад Дика Сэнда и бросившихся за ним негров, успокоил миссис Уэлдон.

Он объяснил, что это не сукуру, что сукуру не свистят, а звук этот издают совсем неопасные четвероногие, которых очень много в здешних краях.

– Успокойтесь, – добавил он, – и не двигайтесь, а то испугаете этих безобидных животных.

– Но что это за животные? – поинтересовался Дик Сэнд, не упускавший случая расспросить американца, который, впрочем, рассказывал обо всем очень охотно, не заставляя себя просить.

– Это антилопы, мой юный друг, – ответил Гаррис.

– Ой! Я хочу посмотреть на них! – воскликнул Джек.

– Это очень трудно, мой мальчик, – сказал Гаррис, – очень трудно.

– Может быть, я все-таки попробую приблизиться к этим свистящим антилопам? – спросил Дик Сэнд.

– Вы не успеете сделать и трех шагов, – возразил американец, покачав головой, – как все стадо тут же умчится. Не советую вам напрасно тратить силы.

Но у Дика Сэнда были свои основания для любопытства. Не выпуская ружья из рук, он скользнул в траву. В ту же секунду с десяток грациозных антилоп с маленькими и острыми рожками вихрем пронеслись мимо привала. Их ярко-рыжая шерсть огненным пятном мелькнула на темном фоне деревьев.

– Вот видите, я предупреждал вас! – сказал Гаррис, когда юноша вернулся.

Антилопы, такие быстрые, что их не удалось рассмотреть, были не единственным стадом животных, попавшимся на глаза путникам в этот день. Других животных им удалось разглядеть – правда, не очень хорошо, – но их появление вызвало довольно странный спор между Гаррисом и его спутниками.

Около четырех часов пополудни маленький отряд ненадолго остановился на лесной полянке, как вдруг несколько крупных животных появились из чащи в ста шагах от них и тут же умчались с молниеносной быстротой.

Несмотря на все предупреждения американца, Дик Сэнд на этот раз вскинул ружье и выстрелил. Однако в тот самый момент, когда прозвучал выстрел, Гаррис толкнул ствол, и хотя Дик был метким стрелком, пуля в цель не попала.

– Не надо стрелять! Не надо стрелять! – сказал Гаррис.

– Да, но ведь это были жирафы! – воскликнул Дик Сэнд, пропустив мимо ушей замечание американца.

– Жирафы! – воскликнул маленький Джек, приподнимаясь на седле. – Где жирафы?!

– Жирафы? – переспросила миссис Уэлдон. – Ты ошибаешься, Дик. Жирафы не водятся в Америке.

– Ну конечно, в этой стране не может быть жирафов! – сказал Гаррис с несколько удивленным видом.

– В таком случае, что же это за животное? – спросил Дик Сэнд.

– Не знаю, что и подумать, – ответил Гаррис. – Может быть, ваши глаза вас обманули, мой юный друг? Может быть, это были страусы?

– Страусы? – в один голос повторили миссис Уэлдон и Дик и удивленно переглянулись.

– Да-да, обыкновенные страусы, – повторил Гаррис.

– Но ведь страусы – птицы, – сказал Дик, – и следовательно, они двуногие…

– Вот именно, – подхватил Гаррис, – и я как раз ясно видел, что эти животные, которые умчались с такой быстротой, были двуногие.

– Двуногие? – повторил юноша.

– А мне показалось, что у них четыре ноги, – сказала миссис Уэлдон.

– И мне тоже, – заметил старый Том.

Бат, Актеон и Остин подтвердили его слова.

– Четвероногие страусы! – расхохотался Гаррис. – Вот было бы забавно!

– Поэтому-то мы и подумали, что это жирафы, а не страусы, – возразил Дик Сэнд.

– Нет, мой юный друг, нет! – сказал Гаррис. – Вы плохо разглядели их. Это объясняется быстротой, с какой страусы убежали. И опытным охотникам иной раз случается ошибаться в таких случаях.

Объяснения американца выглядели весьма правдоподобно. На далеком расстоянии крупного страуса нетрудно принять за небольшого жирафа. У того и другого очень длинная шея и голова запрокинута назад. Страус похож, так сказать, на полужирафа. У него нет второй пары ног. При быстром беге, когда они лишь промелькнут перед глазами, их можно перепутать.

Главное же доказательство ошибки миссис Уэлдон и ее спутников заключалось в том факте, что жирафы не водятся в Америке.

– Но по-моему, и страусы тоже не водятся в Америке, – заметил Дик.

– Нет, водятся, мой юный друг, – возразил Гаррис. – Как раз в Южной Америке водится одна разновидность страуса – нанду. Его-то мы и видели.

Гаррис говорил правду. Нанду – довольно обычный житель южноамериканских равнин, и мясо молодых нанду очень вкусно; это сильная птица, ростом иногда более двух метров, с прямым клювом, у нее длинные крылья с густым синеватым оперением, а на ногах три когтистых пальца, чем нанду существенно отличается от двупалых африканских страусов.

Все эти сведения, вполне точные, были сообщены путешественникам Гаррисом, который, видимо, хорошо знал повадки этих птиц. Миссис Уэлдон и ее спутники вынуждены были признать, что они ошиблись.

– Возможно, мы встретим еще стадо страусов, – продолжал Гаррис. – Постарайтесь получше рассмотреть их, чтобы впредь не принимать птиц за четвероногих. А главное, мой юный друг, не забывайте моих советов и не стреляйте больше, какое бы животное вы ни встретили. Нам нет нужды охотиться ради пропитания, и я повторяю: не следует ружейными выстрелами оповещать всех о нашем пребывании в этом лесу.

Дик Сэнд ничего не ответил. Он глубоко задумался: сомнение снова зародилось в его уме…

На следующий день, 17 апреля, отряд с утра тронулся в путь. Гаррис утверждал, что еще и суток не пройдет, как путники будут уже под кровом асьенды Сан-Фелисе.

– Там, миссис Уэлдон, – говорил он, – вас окружат всеми заботами, необходимыми в вашем положении, и несколько дней отдыха восстановят ваши силы. Быть может, вы не найдете на этой ферме той роскоши, к какой привыкли в вашем доме в Сан-Франциско, но все же убедитесь, что наши асьенды даже в самых глухих уголках страны не лишены комфорта. Мы вовсе уж не такие дикари.

– Мистер Гаррис, – ответила миссис Уэлдон, – к сожалению, признательность – вот все, чем мы можем вас отблагодарить за вашу благородную помощь, но, верьте, она исходит от чистого сердца! Да, нам пора бы уже прибыть на место!..

– Вы очень устали, миссис Уэлдон?

– Я – нет! – ответила миссис Уэлдон. – Но я вижу, что Джек очень утомлен. Каждый день в определенный час его лихорадит.

– Хотя климат этого плоскогорья считается здоровым, – сказал Гаррис, – случается, что в марте и в апреле люди иногда заболевают здесь перемежающейся лихорадкой.

– К счастью, предусмотрительная природа поместила противоядие рядом с ядом, – заметил Дик Сэнд.

– Что вы хотите этим сказать, мой юный друг? – с недоумением спросил Гаррис.

– Разве здесь не растут хинные деревья? – ответил Дик.

– Ах да, – сказал Гаррис, – вы совершенно правы. Здесь родина хинных деревьев, кора которых так хорошо излечивает от лихорадки.

– Меня, по правде сказать, удивляет, что мы до сих пор не встретили ни одного хинного дерева, – добавил Дик Сэнд.

– Ах, мой юный друг, – сказал Гаррис, – хинные деревья не так-то легко распознать. Правда, они часто очень высоки, у них большие листья и розовые пахучие цветы, но обнаружить их нелегко. Растут они обычно не группами, а поодиночке, затерянные среди других деревьев. Индейцы, занимающиеся сбором хинной коры, узнают их только по вечнозеленой листве.

– Если вы заметите такое дерево, укажите мне его, мистер Гаррис, – попросила миссис Уэлдон.

– Разумеется, миссис Уэлдон, но на асьенде Сан-Фелисе вы найдете сернокислый хинин, это средство еще лучше прекращает лихорадку, чем простая кора хинного дерева.[58]

Последний день путешествия прошел без всяких приключений. Наступил вечер, и отряд устроился на ночлег как обычно. Погода все время стояла сухая и ясная, но сейчас, видимо, собирался дождь. Теплые испарения поднялись от земли и окутали лес непроницаемым туманом.

В этом не было ничего неожиданного, так как близилось начало дождливого периода. К счастью для маленького отряда, гостеприимная асьенда была уже совсем недалеко. Оставалось только несколько часов.

Хотя, по расчетам Гарриса, который исходил из времени пути, отряд находился не дальше как в шести милях от асьенды, но тем не менее на ночь были приняты все обычные меры предосторожности. Том и его товарищи должны были поочередно нести караул. Дик Сэнд настаивал на этом со всей решительностью. Больше чем когда-либо он требовал соблюдения всех предосторожностей, ибо страшное подозрение сверлило его ум, хотя пока он ни с кем не хотел о нем говорить.

Привал устроили в роще, у подножия гигантского дерева. Устав от долгого перехода, миссис Уэлдон и ее спутники скоро уснули, но вдруг их разбудил громкий крик.

– Что случилось? – спросил Дик Сэнд, первым вскочивший на ноги.

– Это я… Это я крикнул! – ответил кузен Бенедикт.

– Что с вами?

– Меня кто-то укусил…

– Змея? – с ужасом спросила миссис Уэлдон.

– Нет-нет, не змея, а какое-то насекомое, – ответил кузен Бенедикт. – Подождите, вот оно, я его поймал.

– Так раздавите же его и не мешайте нам спать! – сказал Гаррис.

– Раздавить насекомое?! – вскричал кузен Бенедикт. – Нет-нет! Я должен его рассмотреть!

– Какой-нибудь москит, – сказал Гаррис, пожимая плечами.

– Нет, – возразил кузен Бенедикт, – это муха… и весьма любопытная муха.

Дик Сэнд зажег свой ручной фонарик и подошел к кузену Бенедикту.

– Бог мой, что я вижу! – вскричал энтомолог. – Наконец-то я вознагражден за все невзгоды и разочарования! Я сделал великое открытие!

Кузен Бенедикт захлебывался от счастья. Он глядел на пойманную муху взглядом триумфатора. Казалось, он готов был ее расцеловать.

– Но что это такое? – спросила миссис Уэлдон.

– Двукрылое насекомое, кузина, и какое замечательное!..

Кузен Бенедикт показал всем бурую муху, размером чуть поменьше пчелы, с желтыми полосками на брюшке.

– Она не ядовитая? – спросила миссис Уэлдон.

– Нет, кузина, человеку она не страшна. Но для животных – для антилоп, буйволов, даже для слонов – это страшный враг! Ах, какая прелестная, восхитительная мушка!..

– Да скажите же нам наконец, что это за муха? – воскликнул Дик Сэнд.

– Эта муха, – ответил энтомолог, – эта милая мушка, которую я держу в руке, называется цеце.[59] Этой мухой до сих пор по праву гордился только один континент! Никто нигде еще не находил цеце в Америке.

Дик Сэнд не решился спросить кузена Бенедикта, в какой же части света до сих пор встречалась эта ужасная цеце!

И хотя все путешественники снова погрузились в сон, прерванный этим происшествием, но Дик Сэнд, несмотря на сильную усталость, до самого утра не сомкнул глаз.

Глава восемнадцатая

Страшное слово

Пора бы уже было добраться до асьенды! Миссис Уэлдон настолько изнемогала от усталости, что не могла больше продолжать столь трудное путешествие. На ее маленького сына жалко было смотреть. Его личико пылало во время приступов лихорадки и было белее мела, когда приступы кончались. Мать страшно тревожилась и не доверяла его даже старой Нэн. Она не спускала теперь ребенка с рук.

Да, давно пора было добраться до асьенды! Но если верить американцу, именно в этот день, 18 апреля, маленький отряд должен был к вечеру вступить за ее ограду.

Двенадцать дней странствований по тропическому лесу, двенадцать ночей, проведенных под открытым небом, – этого было достаточно, чтобы подорвать силы даже такой энергичной женщины, как миссис Уэлдон. Но для маленького ребенка это было еще хуже, и вид больного мальчика, лишенного необходимого ухода и лекарств, окончательно ее сломил.

Дик Сэнд, Нэн, Том и его сотоварищи лучше переносили трудности и усталость.

Продовольствие, правда, подходило к концу, но пока его хватало, а потому состояние их было вполне удовлетворительно.

Что касается Гарриса, то, казалось, этот человек был создан для долгих путешествий по непроходимым дебрям, и усталость не имела над ним власти. Однако Дик заметил, что по мере приближения к асьенде Гаррис становился более озабоченным и не таким разговорчивым, как раньше. Казалось бы, все должно быть наоборот. Так по крайней мере думал юноша – он день ото дня все меньше доверял американцу. А с другой стороны, зачем стал бы Гаррис их обманывать? Дик Сэнд этого не понимал, но он очень бдительно присматривал за своим проводником.

Очевидно, тот чувствовал, что Дик косо на него поглядывает, и, несомненно, это недоверие «юного друга» и было одной из причин молчаливости американца.

Отряд снова двинулся в путь.

Лес поредел. Непроходимые чащи сменились небольшими рощами, между которыми лежали широкие поляны. Не начиналась ли настоящая пампа, о которой говорил Гаррис?

За первые часы похода не случилось ничего, что дало бы Дику новые поводы для беспокойства. Но два обстоятельства обратили на себя его внимание. Быть может, сами по себе они не имели особого значения, но в тех условиях, в каких находились путешественники, нельзя было пренебрегать даже мелочами.

Внимание Дика Сэнда привлекло прежде всего странное поведение Динго.

Собака, которая все эти дни словно шла по следу, внезапно стала совсем другой. До сих пор она бежала, опустив нос к земле, обнюхивая траву и кусты, и либо угрюмо молчала, либо оглашала воздух жалобным воем, в котором слышались не то боль, не то горе.

Но в этот день лай собаки вдруг стал звонким, сердитым, временами даже яростным. Динго лаял теперь так же, как на палубе «Пилигрима», когда там появлялся Негоро.

В мозгу Дика Сэнда мелькнуло подозрение, и оно еще более окрепло, когда Том сказал ему:

– Вот странно, мистер Дик! Динго не обнюхивает больше травы, как вчера. Он держит нос по ветру, шерсть на нем взъерошена, он злится. Можно подумать, что он учуял…

– Негоро, не правда ли? – докончил Дик, схватил за руку старого негра и сделал ему знак говорить тише.

– Да, Негоро, мистер Дик. Может, он идет вслед за нами?

– Да, Том, и, может быть, он сейчас совсем близко от нас?

– Но… зачем? – спросил Том.

– Или Негоро не знает местности, – ответил Дик Сэнд, – и тогда ему никак нельзя терять нас из виду, или…

– Или? – спросил Том, тревожно глядя на Дика.

– Или он ее хорошо знает, и тогда…

– Но как Негоро может знать эту страну? Ведь он никогда здесь не бывал!

– Никогда здесь не бывал?.. – прошептал Дик. – Но одно совершенно бесспорно: Динго ведет себя так, словно этот человек, которого он ненавидит, находится где-то рядом.

Он остановился и подозвал собаку. Динго нехотя приблизился.

– Ату! – сказал Дик. – Негоро, Негоро, Динго! Ату его!

Собака яростно залаяла. Имя судового кока произвело на нее обычное впечатление, и она бросилась вперед, словно Негоро притаился за ближним кустарником.

Гаррис издали видел эту сцену. Сжав зубы, он подошел к юноше.

– Что вы сказали Динго? – спросил он.

– О, ничего особенного, – шутливо ответил Том. – Мы спрашивали у Динго, нет ли каких известий об одном нашем спутнике по кораблю, который куда-то запропастился.

– Ага, – сказал американец, – это тот португалец, судовой кок, о котором вы мне рассказывали?

– Да, – ответил Том. – Послушать Динго, так Негоро должен быть где-то неподалеку.

– Как он мог сюда добраться? – спросил Гаррис. – Вы, кажется, говорили, что он никогда не бывал в Боливии?

– Если только он не скрыл этого от нас, – ответил Том.

– Зачем бы он стал скрывать? – заметил Гаррис. – Впрочем, если хотите, можно обыскать кустарник. Может быть, бедняга нуждается в помощи, может быть, он попал в беду…

– Нет, это бесполезно, – сказал Дик Сэнд. – Если Негоро сумел добраться сюда, он сможет идти и дальше. Он человек энергичный.

– Как хотите, – ответил Гаррис.

– Молчать, Динго! – крикнул Дик Сэнд, чтобы прекратить неприятный разговор.

Второе наблюдение, которое сделал юноша, относилось к лошади американца.

По ее поведению незаметно было, что конюшня где-то близко. Лошадь не втягивала ноздрями воздуха, не ускоряла шага, не ржала – словом, ничем не проявляла нетерпения, свойственного лошадям, когда в конце долгого путешествия они чуют приближение отдыха. Она оставалась такой спокойной, словно асьенда, на которой она бывала много раз, находилась еще за сотни миль.

«Нет, если судить по лошади, конца нашему пути еще не видно!» – подумал Дик.

А ведь накануне Гаррис утверждал, что до асьенды осталось не более шести миль, и к пяти часам пополудни из этих шести миль, несомненно, уже было пройдено по меньшей мере четыре.

Однако лошадь все еще не учуяла конюшни, по которой должна была очень соскучиться, да и вообще ничто вокруг не выдавало близости такой большой плантации, как асьенда Сан-Фелисе.

Даже миссис Уэлдон, всецело поглощенная заботами о своем ребенке, удивлялась тому, что местность по-прежнему кажется такой пустынной. Ни одного туземца, ни одного слуги с асьенды, которая была так близко! Не заблудился ли Гаррис? Нет! Миссис Уэлдон отогнала от себя эту мысль: новая задержка могла быть гибельна для ее маленького Джека…

Тем временем Гаррис, как и прежде, шел впереди отряда. Но он всматривался в глубину леса, поглядывая то вправо, то влево с видом человека, не очень уверенного в себе… или в правильности выбранного пути.

Миссис Уэлдон закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

За равниной, шириной в милю, снова показался лес, правда, не такой густой, как на западе, и маленький отряд опять вступил под сень высоких деревьев.

В шесть часов вечера путники достигли зарослей кустарника, сквозь который, видимо недавно, прошло стадо каких-то крупных животных.

Дик Сэнд внимательно осмотрелся кругом.

На высоте, намного превышающей человеческий рост, ветви были сорваны или обломаны. Трава на земле была примята, и местами на влажной почве виднелись следы больших ног – такие следы не могли принадлежать ни ягуарам, ни кугуарам.

Чьи же ноги оставили такие следы – аи или другого ленивца? И почему ветки обломаны на такой высоте?

Конечно, слоны могли бы оставить такие следы, проложить такую просеку в кустарнике. Но ведь слоны не водятся в Америке. Эти огромные животные не живут в Новом Свете, и их никогда не пытались туда ввозить.

Значит, догадку о том, что следы принадлежат слонам, приходилось отбросить.

Как бы то ни было, Дик Сэнд ни с кем не поделился мыслями, которые возникли у него при виде этих загадочных следов. Он даже не стал расспрашивать о них американца. Да и чего мог он ждать от человека, который пытался выдать жирафов за страусов? Гаррис придумал бы какое-нибудь фантастическое объяснение, но что от этого изменится?

Во всяком случае, Дик составил себе вполне определенное мнение о Гаррисе. Он чувствовал, что это предатель. Дик дожидался только случая, чтобы сорвать с него маску, и все говорило ему, что случай этот не заставит себя долго ждать.

Но какая тайная цель могла быть у Гарриса? Какая участь ждала доверившихся ему людей? Дик Сэнд повторял себе, что он все еще отвечает за судьбу своих спутников. По-прежнему – и больше чем когда бы то ни было – он обязан заботиться о безопасности всех, кого крушение «Пилигрима» выбросило на этот берег. Именно он должен спасти своих товарищей по несчастью: эту женщину, ее маленького сына, негров, кузена Бенедикта. Но если юноша был в силах что-то сделать как моряк, будучи на борту корабля, то что мог он предпринять здесь, перед лицом опасностей, которые предвидел?

Дик Сэнд не хотел закрывать глаза на ужасную истину, которая с каждым часом становилась все более ясной и неоспоримой. Пятнадцатилетнему капитану «Пилигрима» в минуту грозной опасности снова приходилось взять на себя трудную миссию командира и руководителя. Но он не хотел говорить ничего, что встревожило бы бедную мать Джека, до тех пор пока не настанет пора действовать.

И он ничего не сказал даже тогда, когда, обогнав свой отряд на сотню шагов, внезапно увидел впереди, на берегу довольно широкой речки, огромных животных, которые быстро двигались под прибрежными деревьями.