Лето придёт во сне. Оазис

Лицо оказалось высоким и стройным парнем – узнать что-то большее мне не позволила темнота. Но, к счастью, наш обмен приветствиями отвлёк Яринку и Яна друг от друга, вернув в суровую действительность.

– Здравствуй, Дайка, – Чуть смущённый Ян шагнул ко мне, протянул руку. – Спасибо тебе за помощь.

Мне доводилось много раз видеть Яна со стороны: и одного, и с Яринкой, – но вот общаться нам до сих пор не пришлось, поэтому сейчас я с интересом, хоть и тоже не без некоторого смущения, обменялась с ним неловким рукопожатием.

– Привет. И тебе спасибо, что приплыл.

Яринка, державшая Яна за локоть и волшебным образом мгновенно вернувшая себе обычную насмешливую уверенность, закатила глаза.

– Да-да, всем привет, всем спасибо! Может, уже перейдём к тому, зачем мы здесь собрались?

– Э, нет! – неожиданно ответил ей стоящий в стороне незнакомый парень, и, судя по тому, как Яринка подпрыгнула от неожиданности, она его до сих пор тоже не замечала. – Давайте уж соблюдём все правила приличия и представимся друг другу.

– Да. – Ян протянул руку своему спутнику. – Это Ига, мой лучший друг и единомышленник. Он помог мне обойти береговую охрану и пересечь фарватер, вряд ли без него вообще что-то получилось бы.

– Не так уж это было и трудно, – с ноткой пренебрежения отозвался друг и единомышленник со странным именем Ига. – Я бы даже сказал – возмутительно легко.

Он подошёл к нам почти вплотную, и теперь я могла более-менее разглядеть четвёртого участника нашей авантюры. Довольно худой парень, очень молодой, возможно, даже моложе Яна, со светлыми волосами, живописно растрепавшимися под морским бризом.

– Ига, это Ярина, моя девушка и будущая жена, – не обратив внимания на хвастливое замечание друга, продолжил Ян и приобнял Яринку за плечи. – А это её лучшая подруга Дайка.

Мы с Игой обменялись вежливыми кивками. До меня только сейчас дошло, что непонятное имя Ига – скорее всего, сокращение от Игоря. Видимо, за пределами приютских стен искажения православных имён порицались не так строго, как я привыкла считать.

– Идёмте! – Решив, что знакомство состоялось, Ян двинулся между глыбами к морю, увлекая за собой Яринку. – Мы сумели вытащить лодку на берег и спрятать в камнях, теперь понадобится некоторое время, чтобы снова спустить её на воду. Потом ещё часа два грести в темпе марша.

– Отсюда до земли всего два часа на лодке?! – изумилась я, прежде чем успела сообразить, какую чушь ляпнула. После года жизни на острове мне бы уже полагалось знать, что земля, находящаяся на расстоянии двух часов вёсельного хода, была бы видна на горизонте. По крайней мере с Айсберга точно.

Но никто не засмеялся. Ига вздохнул:

– Если бы…

А Ян грустно объяснил:

– Два часа – это только, чтобы уплыть из зоны слышимости на вёслах и иметь возможность запустить мотор.

Велико было искушение спросить: а как далеко вообще до материка: неважно, на вёслах ли, на моторе? Какое расстояние отделяет меня от свободы, сколько километров синей глади? Но я промолчала, боясь сморозить новую глупость. Да и время уже не позволяло отвлекаться на болтовню.

Гуськом мы пробрались через нагромождение глыб и снова вышли под лунный свет уже со стороны моря. И там я сразу увидела лодку.

В Маслятах лодки тоже были. На них наши рыбаки ходили по безымянной речушке, на берегу которой стояла деревня. Но то были тяжёлые неповоротливые «ящики» из плохо оструганной древесины. Здесь же лодка оказалась надувной, овальной, аккуратной, на вид лёгкой и звонкой, как поплавок. Не составляло труда представить, как игриво запрыгает она на морской зыби, взлетая с волны на волну. Я даже губу закусила от обиды, что плыть по ночному морю на таком воздушном чуде предстоит не мне…

Ига и Ян наклонились, с двух сторон подхватили лодку и, спотыкаясь на камнях, понесли её к воде. Только сейчас в свете луны я заметила, что оба парня насквозь мокрые: видимо, пристать к крутому берегу Русалкиной ямы оказалось делом непростым даже на таком судёнышке.

– Дайка… – Яринка неслышно подошла, горячей ладонью сжала мой локоть, и я вздрогнула от неожиданности. – Дайка, пойдём с нами, пожалуйста. Уплывём вместе.

Я только вздохнула. Она говорила мне это много раз, начиная со вчерашнего вечера. И я неизменно отвечала одно и то же. Что Доннел (да, теперь только Доннел, не Ральф!) поставил мне бескомпромиссное условие: или я обещаю ему остаться на острове, и тогда он позволит спастись моей подруге, или письмо Яна попадёт в руки папаше Бурхаеву. Что я дала такое обещание. Что это самое разумное решение, учитывая то, насколько опасно стало для Яринки находиться в Оазисе.

Я отвечала так столько раз, сколько раз она спрашивала. Ответила и сейчас, равнодушно, заученно, без каких-либо эмоций. Эмоции потом. Но теперь Яринка, выслушав меня, не сникла, как раньше, а упрямо тряхнула волосами, прищурила оттенённые синяками глаза.

– К чёрту обещания! – Даже голос её стал прежним, она больше не шепелявила разбитыми губами. – Ты никому ничего не должна! Просто садись с нами в лодку – и всё. Твоего Доннела здесь нет, и остановить тебя он не успеет. А когда спохватится, мы будем уже далеко. А там как-нибудь выкрутимся. Главное, чтобы вместе!

Раздался громкий всплеск. Парни уронили лодку в воду с метровой высоты, и теперь Ига придерживал её за весло, а Ян, торопливо прыгая по камням, направлялся к нам.

Яринка потянула меня к себе, глядя умоляющими глазами. Но я не двинулась с места.

Нет, не данное Доннелу слово держало меня. После нашего последнего разговора я считала себя полностью свободной от любых обязательств по отношению к нему. Кроме разве что оговорённых условиями контракта. И сейчас я бы, не задумываясь, нарушила своё обещание, если бы знала, что это приблизит меня к свободе и не будет иметь негативных последствий. Но это было не так. Не могу сказать, откуда мне это было известно, но грозное предупреждение разливалось в ночном воздухе, в золотом лунном свете, оно звучало в плеске прибоя, морским бризом посвистывало в ушах.

И проигнорировать его было невозможно.

Я подалась вперёд, крепко, до дрожи обняла Яринку. Она вскрикнула от боли в надтреснутом ребре, но не отстранилась, только всхлипнула. Чтобы не дать ей расплакаться и не заплакать самой, я быстро заговорила:

– Ты всё помнишь? Наш тайник в лесу! Оставь в нём письмо, а я доберусь туда в любом случае, рано или поздно.

Это мы обсудили ещё вчера ночью, когда Яринка незаметно выбралась из палаты, и мы долго шептались, спрятавшись в кустах за клиникой. Поклялись найти друг друга на материке, местом встречи выбрали лес за забором приюта, способом связи – тайник под поваленной сосной, где целую вечность назад прятали наши рогатки. Да, далеко. Да, ненадёжно. Но после всего пережитого это уже не казалось проблемой.

– Я не уеду на Запад без тебя, – сказала Яринка, прижимаясь лбом к моему лбу и заглядывая в глаза. – Я буду ждать, сколько нужно. Убеги отсюда, Дайка. Уплыви, улети! Ты сможешь.

– Смогу, – спокойно и честно подтвердила я, потому что в тот момент сама верила в это.

– Любимая, нам пора, – извиняющимся тоном сказал Ян, который, оказывается, уже какое-то время стоял рядом с нами. Осторожно взял Яринку за плечо и потянул к себе.

Она успела поймать мою руку, наши пальцы переплелись, и ещё какую-то секунду мы были вместе. А потом парень, который отныне занял в Яринкиной жизни моё место – место самого близкого человека, – повёл её прочь.

Он ничего не спросил, хотя наверняка ожидал, что в лодку мы сядем вместе, но, видимо, о чём-то догадался, потому что, перед тем как уйти, внимательно посмотрел на меня и склонил голову.

– Спасибо тебе. Мы не забудем.

Я лишь кивнула в ответ, боясь, что не сдержу слёз, если заговорю. И потом только смотрела, как Яринка и Ян спрыгивают с камней в лодку, как устраиваются в ней – парни у бортов, Яринка на носу, лицом ко мне. Как поднимаются и опускаются вёсла, отталкиваясь от вод Русалкиной ямы, и маленькое, почти игрушечное судно начинает скользить прочь, качаясь на лёгкой зыби. Как Яринка машет мне тонкой рукой, пока пелена всё-таки пролившихся слёз не скрывает от меня и её, и море, и безжалостный лунный свет…

Глава 18

Ссора

Не знаю, сколько времени я ещё провела на берегу Русалкиной ямы. Помню только, что сначала до боли в глазах всматривалась в морскую лунную даль, надеясь в последний раз увидеть там чёрную точку – лодку, увозящую мою единственную подругу. Потом опустилась на один из камней, обняла руками колени и сжалась в комок. Слёз больше не было, как не было и радости от того, что побег увенчался успехом, а Яринка теперь в безопасности. Все эмоции остались позади, и я не имела ничего против такого состояния, даже не отказалась бы остаться в нём навсегда, но в глубине души знала, что это лишь краткая передышка, минутка затишья перед бурей. Всё потом будет: и невыносимая тоска по Яринке, и чёрное одиночество, и, несмотря на это, – гордое понимание того, что я сделала всё как надо. Им я и утешусь, уж его-то у меня никто не отнимет. А пока можно и отдохнуть, наслаждалась абсолютным штилем и пустотой в душе.

Странно, но даже находиться в Русалкиной яме посреди ночи оказалось совсем не страшно. Я больше не думала ни о зловещей глубине рядом, ни о том, что это место было последним, что увидели в своей жизни девушки, тоже воспользовавшиеся Русалкиной ямой как путём на свободу. Но сейчас я сама стала её частью, слилась с темнотой и безлюдьем, и мне здесь ничего не грозило.

Тем более что я была не одна. Чувствовала это совершенно точно, как до этого чувствовала, что нельзя пытаться бежать с Яринкой. Поэтому не встревожилась и не оглянулась, услышав сзади приближающиеся шаги. Не пошевелилась, когда они стихли у меня за спиной. И, лишь когда тёплая рука легла мне на плечо, нехотя подняла голову.

– Я горжусь тобой, – тихо и серьёзно сказал Ральф.

Луна мягко светила ему в лицо, скрадывая морщины, оттеняя глаза и губы, делая его почти красивым. Но для меня это была теперь чужая и отталкивающая красота.

Не дождавшись ответа, наверняка почувствовав, как закаменело моё плечо под его рукой, Доннел тем не менее не отстранился. Напротив, сказал мягко, почти ласково:

– Надо уходить, Лапка. Скоро начнёт светать, и лучше к этому времени тебе быть в своей постели.

Ещё несколько секунд я не шевелилась, пытаясь продлить состояние спасительной пустоты в душе, потом медленно поднялась. Не потому, что боялась ослушаться Ральфа, просто понимала: сколько ни тяни, а время не остановишь. Новый день неотвратимо приближался, и встречать его лучше не здесь.

Оказавшись на ногах, я бросила последний взгляд на простертую через море лунную дорожку, по которой уплыла от меня Яринка. Попыталась представить, как несётся она сейчас по волнам, вольная, счастливая, а вокруг неё – только бескрайнее море и небо. В добрый путь, родная…

– Осторожно! – Ральф подхватил меня под локоть и удержал на ногах, когда я, ничего не видя из-за вновь набежавших слёз, шагнула с очередного камня в пустоту. И уже не отпускал, пока мы не оставили за спиной нагромождения тёмных глыб и не ступили с гальки на песок.

Там я остановилась и присела на корточки, словно для того, чтобы потуже завязать шнурки на ботинках, но на самом деле избавляясь от руки Ральфа. Я вообще надеялась, что он уйдёт: ведь я осталась на острове и уже никуда не денусь, – но Доннел терпеливо стоял рядом, пока я возилась с обувью. Наконец, поняв, что отделаться от него не удастся, я поднялась и побрела по пляжу, песок которого под лунным светом выглядел почти красным, марсианским, если верить астрономической энциклопедии, когда-то раздобытой для нас Дэном.

Ральф молча шагал рядом со мной, не то оберегая, не то конвоируя, но взять за руку больше не пытался. Русалкина яма осталась позади, как и мрачные нежилые строения на её берегу, и теперь слева снова уютно горели разноцветные фонари и развешанные на деревьях гирлянды. Но ни смеха гостей, ни звона их бокалов больше не слышалось: даже самые развесёлые гуляки угомонились в этот предутренний час.

Я представила, как возвращаюсь в пустой номер, где уже никогда не зазвучит Яринкин смех, как ложусь в холодную постель и слушаю влетающий в открытое окно шум прибоя – неизменное звуковое сопровождение моей здешней жизни… И съёжила плечи от первого, но далеко не последнего, в чём я была уверена, приступа глухой тоски. Какое ещё бесчисленное множество раз мне предстоит засыпать и просыпаться одной на этом проклятом Богом (если Он, конечно, есть) рукотворном острове?

Впрочем, почему одной? И кто сказал, что остаток ночи я проведу в нашем домике?

Я покосилась на шагающего рядом Доннела. Вот кто по-прежнему решает, где и с кем мне спать. Разве не за этим он оставил меня в Оазисе?

– Мне идти к тебе в номер? – спросила я и сама удивилась тому, как холодно и отстранённо прозвучал мой голос. Никогда раньше я не позволяла себе разговаривать с Ральфом таким тоном.

Он ответил не сразу, словно тоже был удивлён. Но когда, наконец, заговорил, я не услышала в свой адрес ни нотки досады или раздражения:

– Как тебе угодно, Худышка. Хочешь пойти ко мне?

– Нет! – быстро ответила я. Быстрее и резче, чем мне бы хотелось, но Ральф не рассердился и на этот раз.

– Как тебе угодно, – повторил он.

Я уловила в его голосе нотку сожаления и испытала мгновенную злую радость. Сударь Доннел думал, что, шантажом и угрозами разлучив меня с Яринкой, сумеет оставить в своём владении не только моё тело, но и душу? А вот не выйдет.

Молча мы дошли до первой лестницы, уводящей с пляжей наверх, через хитросплетения узких улочек и переулков Оазиса к сияющему над всем этим, как исполинская елочная игрушка, Айсбергу. Здесь, у поворота к нашему домику, я не выдержала и, остановившись, задала вопрос, который не давал мне покоя с момента нашего с Ральфом последнего разговора:

– Если бы я села в лодку с Яринкой, что бы ты сделал?

Ральф молчал; я видела, что он не хочет отвечать, но упрямо стояла на месте, вопросительно глядя снизу вверх на его резкий профиль.

Наконец Доннел коротко сказал:

– Я был бы вынужден сделать то, что обещал. Остановить вас всех.

Я удовлетворённо кивнула сама себе: правильно сделала, что не поддалась на Яринкины уговоры и не провалила этим всю затею. Значит, и жалеть не о чём. Хорошо.

– Я пойду? – Ральф оставался моим хозяином, и я не осмелилась просто взять и уйти, не получив на это его разрешения.

– Нет, – неожиданно он одной рукой резко взял меня за плечо и развернул лицом к себе, а второй придержал за подбородок, не давая отвернуться. Заглянул в глаза.

– Ты помнишь, что я тебе говорил? Почему я не могу тебя отпустить?

Я помнила. Отлично помнила наш разговор в день его возвращения, когда он передал мне письмо Яна и поставил перед выбором: свобода Яринки в обмен на мою. Конечно, первое, о чём я спросила, услышав такое, – почему? Ответ меня не убедил.

Наверное, именно это сейчас отразилось на моём лице: я услышала, как Ральф с бессильной досадой скрипнул зубами.

– Да пойми, глупая, ты же совершенно не социолизированный ребёнок! Ничегошеньки не видела, кроме своей деревни в лесу, потом приюта и вот теперь – этого острова. Почему ты не можешь просто поверить в то, что здесь тебе будет лучше и, главное, – безопаснее?

Теперь заскрипела зубами я. А почему бы ему просто не понять, что для меня возможность быть рядом с Яринкой важнее безопасности?! Нашёл чем пугать!

Ральф продолжал говорить, но всё это я уже слышала в прошлый раз. Да, он заботится обо мне. Да, я представления не имею о том, на что обрекла бы себя, даже если бы сумела найти Дэна, Михаила Юрьевича и всех других. Да, при самом удачном раскладе мне предстояло лишь несколько тяжёлых лет в подполье, которые всё равно рано или поздно закончились бы арестом, а то и гибелью. Да, побега на Запад мне не видать, как своих ушей, потому что это всего лишь замануха для вербовки наивных глупцов, придуманная кучкой вредителей, возомнивших себя сопротивлением. Да, он – Ральф Доннел, взрослый, видавший виды человек, и он прекрасно понимает, какие последствия может иметь моё опрометчивое стремление к свободе, и потому принял решение не позволить мне совершить ошибку, которая впоследствии обязательно меня погубит. Да, сейчас я могу сколько угодно дуться и злиться, но когда-нибудь пойму, что он всё сделал правильно. И скажу спасибо.

Последнее меня добило. Спасибо? За что?! За те минуты, когда я не могла даже в последний раз посмотреть на свою уплывающую подругу из-за застившей глаза пелены слёз? За то, как была вынуждена раз за разом отказывать ей в том, чего сама хотела больше всего на свете, – умчаться прочь вместе, повторить восторг нашей звездопадной ночи побега из приюта? За то, что не могу быть уверена, что когда-нибудь увижу её снова? За предстоящие мне бесконечные дни, недели, месяцы, а возможно, и годы одиночества?

Руки непроизвольно сжались в кулаки. Теперь Ральфу уже не нужно было придерживать меня за подбородок, чтобы не дать опустить глаза, – я сама уставилась на него, испепеляя взглядом. И, наверное, ярость моя в тот момент была настолько осязаема, что разошлась вокруг незримой ударной волной, и Ральф отдёрнул руку, даже отступил на шаг, растерянно замолчав. А я, не в силах контролировать злость и обиду, даже не столько на него, сколько на всю свою нескладную жизнь, негромко, но непримиримо сказала:

– Ты всё врёшь. Тебе просто жаль терять то, на что ты потратил деньги. Тебе хочется и дальше трахать меня, когда и как вздумается, ведь я не могу тебе отказать. Так не стесняйся этого, я ведь и сама знаю своё место и никогда его не забуду!

Лицо Ральфа дрогнуло. На миг брови поднялись знакомым домиком, рот приоткрылся, но тут же губы сжались в тонкую черту, скулы закаменели. Он молчал какое-то время, выжидающе глядя на меня, словно думал, что я сейчас возьму свои слова обратно. Потом криво усмехнулся:

– Значит, такого ты обо мне мнения? Что ж, не стану тебя разубеждать и отнимать роль жертвы: она имеет свои преимущества. Скажу только, что отныне не предъявляю никаких прав на твоё общество. Ты по-прежнему можешь прийти ко мне, но только тогда, когда сама захочешь. А до тех пор избавляю тебя от своей деспотичной персоны.

С этими словами Ральф отвесил в мою сторону что-то вроде полупоклона и быстро зашагал вверх по улице. Но за долю секунды до того, как он отвернулся, я снова успела увидеть выражение почти детской обиды на таких обычно жёстких чертах лица.

«Вот теперь я осталась совсем одна», – подумалось мне, и внезапно пришло острое сожаление о сказанных Ральфу словах: я даже невольно потянулась вслед за ним – догнать, извиниться! Но тут же вспомнила, какими глазами смотрела на меня из лодки Яринка, как отчаянно переплелись наши пальцы в последнюю секунду… и осталась на месте.

А когда в начавшей уже сереть предрассветной темноте подходила к крыльцу дома, снова заплакала.

Яринки хватились только к вечеру. Доктора обеспокоило то, что она не явилась к нему на ежедневный осмотр, и он сказал об этом Ирэн. Ирэн, в свою очередь, побеспокоила Аллу, Алла – меня. Я, проспавшая до обеда и пребывающая в самом мрачном расположении духа, – думаю, не надо объяснять, почему, – вяло огрызнулась, заявив, что Яринка в клинике, где ей и положено быть после того, до чего её довела чудесная местная работа. Алла посмотрела на меня странно, но ничего больше не сказала.

Здесь я и совершила ошибку, впоследствии ставшую роковой. Мне следовало изобразить крайнюю обеспокоенность Яринкиным исчезновением, ведь все знали о нашей дружбе. Если бы я предусмотрела это и начала самостоятельные поиски подруги, стала бы тормошить Аллу, доктора и Ирэн, бегать по Оазису, поднимать всех на уши, – думаю, тогда в отношении меня не возникло бы подозрений. Скорее всего, через какое-то время Яринку сочли бы очередной отчаявшейся, что предпочла быструю смерть в глубине Русалкиной ямы новым издевательствам своего постоянника. Но я вела себя слишком спокойно, и это не прошло не замеченным.

Возможно, следующую ночь охрана Оазиса посвятила бесплодным поискам пропавшей, не знаю: я спала. Но утром, когда стало ясно, что Яринки на острове нет, ко мне снова подошла Алла. И, отводя глаза в сторону, сообщила, что Ирэн велит немедленно явиться к ней. Я пожала плечами и явилась. Никакого страха не было – чувство потери, не отпускающее меня с момента нашего с Яринкой прощания на берегу, притупило все эмоции.

В роскошном кабинете управляющей Ирэн оказалась не одна. Здесь же, на небольшом кожаном диванчике, том самом, на котором я сидела больше года назад, во время подписания контракта с Оазисом, развалился грузный пожилой мужчина. Я никогда не видела Бурхаева-старшего, но сразу поняла, что это он. Словно далёкая теперь Яринка вдруг шепнула мне это на ухо.

– Здравствуйте, – бесцветным голосом сказала я в пространство, едва переступив порог, и стала смотреть на шикарный пейзаж за панорамным окном.

– Здравствуй, – холодно ответила Ирэн, Бурхаев же не удостоил меня приветствием, только скосил водянистые глаза.

Сесть мне не предложили, но я была не в том настроении, чтобы ждать предложений. Сама прошла к столу и опустилась в одно из кресел, расположившись напротив Ирэн. Её тонкие безупречные брови взметнулись вверх. Бурхаев крякнул.

– Где твоя подруга? – Ирэн не стала тянуть и сразу перешла к делу.

– Не знаю. – Я тоже не затруднила себя многословием.

– Как это – не знаешь? Тебя не беспокоит, что её второй день никто не видел?

– Беспокоит. – Я посмотрела в тщательно накрашенные глаза управляющей и слегка пожала плечами. – Но ведь если кто-то и может знать, где она, то только вы.

Ирэн дёрнула уголком рта. Надо думать, оценила мой ход. Покивала.

– Нападение – лучшая защита, да? Хочешь сказать, что я могла, к примеру, продать Ярину в другое заведение, и теперь ломаю перед всеми комедию?

Я ответила, как мне хотелось думать, смиренным взглядом.

Ирэн поднялась, обошла стол и угрожающе нависла надо мной. Ещё недавно в такой ситуации я бы сжалась от ужаса, но сейчас даже не опустила глаз. Чем она теперь может меня напугать?

Напугать Ирэн и не пыталась. Она попыталась обмануть. Её колокольчиковый голос вдруг стал сладким и тягучим, как мёд, обволок со всех сторон:

– Дайника, ты, конечно, можешь не верить, но нам небезразлична судьба Ярины. Я не знаю, как ей удалось покинуть остров, но за его пределами она в куда большей опасности, чем была бы здесь. Я понимаю, что имели место некие… хм… причины. – Тут управляющая бросила быстрый взгляд на молчащего Бурхаева. – Но, к сожалению, это издержки местной жизни. Обещаю, что не стану наказывать Ярину, если ты сейчас расскажешь, где она может быть. Мы просто постараемся её вернуть, и всё будет как раньше.

Ах ты, лживая гадина.

Не станешь наказывать, значит? Конечно, не станешь, ведь, если тебе удастся добраться до Яринки, ты просто отдашь её Бурхаеву, верно? Комплимент постоянному клиенту от проштрафившегося заведения. Получите виновницу своих неприятностей, делайте с ней, что хотите, и давайте забудем об этом досадном инциденте?

Голову я не опустила, продолжала молча смотреть в глаза управляющей и видела, как в них притворная ласковость постепенно сменяется сначала раздражением, а затем неприкрытой злобой. Она опустила ладонь на мою кисть, лежащую на подлокотнике кресла, и неожиданно сильно сдавила. Длинные ярко-красные ногти глубоко вдавились в кожу, но я не дрогнула. И неизвестно, чем бы закончилось наше безмолвное противостояние, но тут Бурхаев счёл нужным напомнить о себе.

Он завозился на диванчике, угрожающе запыхтел и изрёк:

– Уважаемая Ирина… э-э-э… сударыня. Долго мне ещё ждать?

Сказано это было сварливо-ядовитым тоном. И готова спорить, что Бурхаев не забыл отчества Ирэн, но нарочно пренебрёг им, желая напомнить о том, кто здесь платит, а следовательно, заказывает музыку.

На щеках управляющей вспыхнули алые розочки румянца. Но когда она заговорила, голос продолжал сочиться мёдом:

– Одну минутку, пожалуйста. Дайника умная девочка, она понимает, что на самом деле будет лучше для её подруги, и всё нам расскажет. Не правда ли, дорогая?

Я не успела ответить, потому что Бурхаев внезапно взревел:

– Да мне насрать, кто тут у вас умный, а кто дебил! Мой сын пропал вместе с моими деньгами! И это ваша рыжая прошмандовка его надоумила! Пока вы тут кудахчете, они могут свалить куда угодно! Сделайте уже что-нибудь, или я пущу ваш бордель по миру!