Лето придёт во сне. Оазис

Он обнял меня за плечи, повёл прочь от причала. Коротко сказал.

– Да.

Я громко выдохнула на ходу и, не сдержавшись, засыпала его вопросами:

– Ты ещё вчера позвонил? А Ян? Вы поговорили? Он уже знает про то, что Бурхаев собирается отобрать у него все деньги? А…

Ральф чуть сжал моё плечо, заставляя замолчать, и ответил:

– На все вопросы – да. И не только. Этот ваш Ян так забавно отреагировал на новости, что я не успел вовремя бросить трубку.

– Как отреагировал? – опасливо спросила я и даже успела задуматься о том, что скажу Яринке, если окажется, что Ян знать ничего не желает о её бедах.

Но Ральф ответил с лёгким смешком:

– Заплакал. Едва я только успел сказать, что сделал его отец с твоей подружкой, как он разрыдался мне в ухо. Обычно меня так просто с толку не собьёшь, но тут я натурально охренел и не отключился вовремя.

– Заплакал? – Наверное, я тоже охренела, потому что умудрилась споткнуться на ровном месте и не растянулась на дорожке только благодаря своевременной поддержке Ральфа.

– Смотри под ноги! – довольно сердито сказал он, придавая мне вертикальное положение, но я впервые не обратила внимания на его недовольство.

Ян плакал от жалости к Яринке! Что бы сказала об этом Ирэн, какие гормоны обвинила? Так, может быть, любовь – это не благодарность, как я думала последней ночью с Ральфом, а жалость? И насколько сильной должна быть любовь мужчины, чтобы заставить его плакать при одних только словах о боли возлюбленной? С ума сойти, никогда в жизни не видела плачущих мужчин!

Занятая этими мыслями, я не сразу поняла, что мы идём не в глубь острова, не к Айсбергу, а, свернув от причала, шагаем вдоль берега. И не в сторону людных пляжей, а к пустынной галечной полосе, к Русалкиной яме.

– Куда мы? – Я замедлила шаги, но Ральф уверенно потянул меня за собой. Сказал, не останавливаясь:

– Нам есть о чём поговорить. В номере не хочу. Сомневаюсь, чтобы там была прослушка, но перестраховаться всё-таки стоит. Так что прогуляемся.

Я сразу и сильно встревожилась. Не только оттого, что Ральф явно собирался сказать мне что-то очень важное, раз опасался даже ничтожного шанса быть подслушанным, но и потому, что прогулкой это никак не выглядело. Он шагал быстро и решительно, увлекая меня прямиком туда, где в нагромождении тёмных глыб притаилась Русалкина яма, спокойная в этот погожий день, но не менее опасная. По крайней мере, так мне говорила интуиция.

– Ты не испортишь обувь? – робко спросила я, когда песок под нашими ногами сменился галькой, постепенно переходящей в крупные неровные камни.

Ральф не ответил, и я встревожилась ещё больше. Сейчас от улыбки, с которой он сошёл на берег, не осталось и следа. На ходу заглядывая ему в лицо, я видела нахмуренные брови и плотно сжатые губы, но не осмеливалась ни о чём спрашивать, пока мы, уже не шагая, а перепрыгивая с камня на камень, оказались прямо перед коричневыми, нагретыми солнцем валунами, о которые лениво плескался тёмный глубокий прибой.

Ральф, прищурившись, глянул вперёд и вверх, туда, где за малыми глыбами громоздились огромные, уже больше похожие на скалы.

– Мы же не… – начала я, но не успела договорить: сильные руки подхватили меня за бока и взметнули на ближайший камень, выше моего роста. Я взвизгнула, машинально вцепившись руками в его шершавую поверхность, перекинула одну ногу, села. Вопросительно и испуганно обернулась к Ральфу, не понимая, что всё это означает. А он уже оказался рядом со мной, ловко подтянувшись на руках, и теперь стоял, слегка балансируя на неровной, чуть горбатой спине валуна. Внимательно и изучающе оглядывался вокруг.

Я завозилась, устраиваясь поудобнее, повернулась лицом к морю, с некоторой опаской свесила обе ноги над водой. Валун был тёплым от солнца, но не горячим, и сидеть на нём оказалось неожиданно приятно. Если ещё не думать о том, что, возможно, именно отсюда девушки, не нашедшие иного выхода, бросались вниз, в объятия тёмной пучины…

Ральф закончил осматриваться и сел рядом со мной, безжалостно растягивая отутюженные брюки. Непонятно сказал:

– Да, место подходящее. Может, и получится…

– Что получится? Для чего подходящее? – взмолилась я, больше не в силах выносить пытку неизвестностью. Меня пугала плещущаяся подо мной тёмно-зелёная вода, по слухам скрывающая бездонную глубину, пугало само осознание того, что мы находимся в самом жутком месте острова. Конечно, рядом со мной был Ральф, большой и сильный, которому наверняка не страшны никакие русалки, но его странное поведение пугало тоже.

К моему облегчению, длилось это недолго. Ральф, совсем как я недавно, свесил ноги вниз, и теперь мы сидели рядышком, обратив лица к морскому горизонту. Мне вдруг очень захотелось, чтобы он обнял меня, как на картинках, изображающих счастливые парочки на фоне романтических пейзажей. Но вместо этого Доннел запустил руку в нагрудный карман рубашки и вынул сложенный в несколько раз бумажный конверт. Показал мне, многозначительно заломив одну чёрную бровь.

– Что это? – опасливо спросила я.

– А это, Лапочка моя, – я никак не могла понять эмоцию, звучавшую в его голосе: некое досадливое недоумение, словно он сам не верил в то, что говорит, – сердечное послание твоей Ярине от её Яна.

Я просияла, разом забыв обо всех тревогах, потянулась за конвертом. Но Ральф отдёрнул руку.

– Не так сразу. Прежде, чем ты или твоя подруга прочитаете это, я хочу кое о чём предупредить.

Я была согласна на какие угодно предупреждения, лишь бы скорее получить письмо и бежать радовать Яринку, но Ральф смотрел строго и серьёзно. Поэтому, чтобы поторопить его, я спросила первое, что пришло в голову:

– Вы виделись с Яном?

– Разумеется, виделись, раз он мне письмо передал. – В голосе Ральфа снова засквозила досада. – До сих пор не понимаю, зачем согласился на эту встречу. Не иначе как идиотизм заразен. Но бурхаевский отпрыск так ревел и просил… Вот я и разрешил ему подъехать. Но прежде, чем ты прочтёшь то, что он написал…

Я впервые позволила себе перебить Ральфа:

– Я не буду читать! Это письмо для Яринки, не для меня.

Доннел снова заломил бровь, как бы спрашивая, не желаю ли я сказать что-нибудь ещё? От этого я сразу стушевалась, опустила глаза, но упрямо повторила:

– Не буду читать чужое письмо.

– Отлично, – вдруг легко согласился Ральф и начал разворачивать конверт. – Тогда я сам прочитаю его тебе вслух.

Я протестующе дёрнулась.

– Как прочитаешь? Ты… ты уже читал?!

– Разумеется. – Он даже не счёл нужным посмотреть на меня, занятый вскрытием конверта. – Я, может, и сглупил, ввязавшись в ваши авантюры, но ещё не настолько выжил из ума, чтобы дать использовать себя вслепую.

Моему возмущению не было предела. Я открыла рот, чтобы высказать всё, что думаю по поводу этого поступка, но Ральф не дал мне такой возможности. Продолжая одной рукой держать уже развёрнутое письмо, вторую он протянул и положил мне на шею, под затылком. Начал ласково почёсывать и поглаживать, отчего я невольно зажмурилась, как жмурятся кошки, когда их щекочут за ухом.

С моря тянул ровный бриз, и благодаря ему здесь не было жарко, несмотря на полуденное солнце, стоящее в зените. Пологие волны под нами переливались всеми оттенками зелени, лениво плеща о камни. И, посмотрев на них, я сказала совсем не то, что хотела изначально:

– Ральф, какая здесь глубина?

Он глянул на меня удивлённо, очевидно, ожидая совсем других слов, потом пожал плечами:

– Не думаю, что очень глубоко. Это искусственный остров, а значит, ставили его на отмели. Хотя, для того чтобы утонуть, более чем достаточно, если ты об этом. Почему тебя это вдруг заинтересовало?

Теперь пожала плечами я. Не говорить же, в самом деле, о том, что мне неуютно сидеть, болтая ногами над этой, неизвестно как далеко уходящей вниз бездной? И почему Ральф выбрал для разговора именно Русалкину яму? Ведь я говорила о том, какое здесь нехорошее место!

Я покосилась на него и, увидев, что Доннел уже шевелит губами, собираясь читать письмо Яна, отчаянно замотала головой:

– Не надо! Яринка на меня обидится, если узнает, что я это слушала!

– Ну, хорошо, – неожиданно легко согласился Ральф. – Читать не буду, тем более что там больше соплей, чем дела. Своими словами расскажу. Но сразу предупреждаю – не радуйся, пожалуйста. Не хочу потом расстраивать тебя ещё больше.

Последние слова Ральфа насторожили, и я решила всё-таки выслушать то, о чём писал Ян моей подруге. Надеюсь, она меня простит. Тем более что Доннел всё равно настоит на своём, и я не уйду отсюда, пока не узнаю всё, что он намерен до меня донести. Поэтому опустив взгляд на плещущийся под моими сандалиями прибой, я сложила руки на коленях, всем своим видом изобразив смирение перед неизбежным.

Убедившись, что возражений с моей стороны больше не поступает, Ральф ровно заговорил, продолжая поглаживать мою шею, перебирая пальцами распущенные волосы.

– Выходит так, Худышка, что этот бурхаевский мажор серьёзно запал на твою подружку. Настолько серьёзно, что не боится пойти не только против воли отца, но и против закона. Какие-то свои деньги у него уже были, а кроме этого, он знал код от домашнего сейфа. И вчера в нём побывал. Теперь Бурхаев-старший, вернувшись домой, обнаружит там пропажу не только единственного наследничка, но и кое-каких сбережений. Лично я уверен, что он не обеднеет – вряд ли дома хранилась большая сумма, – но вашему Яну и того должно хватить на осуществление задуманного…

– Это он тебе рассказал? – не сдержалась я, хоть и собиралась сначала выслушать всё до конца, а уже потом задавать вопросы.

Ральф прекратил поглаживания и слегка дёрнул меня за прядь волос на затылке, явно недовольный тем, что его перебили. Но ответил тем же ровным тоном:

– Нет, конечно. С чего бы ему посвящать меня в такие неловкие подробности? Это он имел глупость написать в письме. Наверно, надеялся, что твою подружку немного утешат потери, понесённые её обидчиком. Вообще, большую часть письма он извиняется за отца, очень нудно и слезливо.

Я метнула на Ральфа гневный взгляд. Его циничный тон коробил меня, сама-то я находила переживания Яна достойными всяческого уважения. А то, что он нашёл в себе силы нести ответственность за поведение отца, – делало ему честь вдвойне.

Ральф не заметил моей реакции; а может, только сделал вид, что не заметил. Продолжил так же буднично:

– В любом случае спёртые у бати деньги парнишка решил потратить с пользой. Завтрашней ночью он приплывёт сюда на нанятой по такому случаю лодке и заберёт твою подружку. Вместе с тобой, если вы так захотите.

Я замерла. Пологие волны продолжали плескаться под нами в ловушке камней, ровный ветер с моря трепал мои волосы и одежду, рука Ральфа ласкала шею, но всё это вдруг отодвинулось в дальние дали, было вытеснено одним ярким, как вспышка, воспоминанием.

…Пасмурный ветреный день. Я ещё вся в бинтах, мы с Яринкой впервые обошли вокруг острова и приблизились к Русалкиной яме. На море почти шторм, прибой ревёт, как беснующийся зверь. Яринка говорит, что пора уходить, и мы поворачиваемся спиной к морю. Я неловко оскальзываюсь на камнях и внезапно ловлю себя на мысли, что, когда придётся идти сюда ночью, нужно будет надеть более удобную обувь. Ветреной ночью, где лишь полная луна и брошенная ею через море дорожка дрожащего света…

Выходит, я тогда уже знала, что нам предстоит пробираться сюда в темноте? Пробираться тайком, чтобы умчаться прочь по чёрным водам Русалкиной ямы? Вот уж не думала, что именно это место станет нашим освобождением. А впрочем, почему нет? Ведь оно уже не раз было им для тех девушек, что нашли здесь свой единственный выход из безнадёжной ситуации. Вот только я и Яринка, скорее всего, окажемся первыми и единственными, кого Русалкина яма отпустит на волю без рыбьих хвостов…

Незаметно для себя я начала улыбаться. Где-то слышала слова о том, что любая история всегда повторяется дважды. Колесо судьбы вращается и рано или поздно приносит нас к тому, что уже когда-то было пройдено. И пусть на этот раз вместо тёмного леса и пожара за спиной будет чёрная вода над морской бездной, суть от этого не меняется.

В реальность меня вернул голос Доннела, сердитый и виноватый одновременно:

– Ну предупредил же – не радуйся!

Я обернулась к нему, торопливо прогнав из головы картину бескрайнего ночного моря, которое вдруг перестало быть преградой к свободе, обернувшись, напротив, дорогой к ней. Встревоженно спросила:

– Думаешь, не получится?

– Ну почему же… – Ральф отвёл глаза. – Может, и получится. Я специально пришёл сюда посмотреть, насколько реален замысел бурхаевского сынка. Вижу, что вполне реален. Место уединённое, с причала не просматривается, небольшая лодка в темноте может подойти незамеченной. Если, конечно, у пацана хватит ума не брать судно с мотором и дойти сюда на вёслах или под парусом.

Но я не сомневалась, что всё это Ян понимал и учёл, ведь, если верить словам Яринки, а у меня не было повода им не верить, Ян вообще был парнем неглупым. И раз даже Ральф говорит, что всё может получиться…

– Не радуйся! – На этот раз голос Ральфа прозвучал резче, а рука, лежащая на моей шее, потяжелела. – Мне и так очень тяжело говорить то, что я должен тебе сказать.

Теперь я посмотрела на него со страхом, и он снова отвёл глаза, что напугало меня ещё больше. Я попыталась придвинуться ближе к нему, прижаться плечом, неосознанно ища утешения, но Доннел удержал меня на расстоянии, сжав рукой шею. Сжал слегка, ласково, но я всё равно ощутила себя кутёнком, взятым за шкирку.

И прозвучавшие затем слова Ральфа только усилили это чувство, захлопнули ловушку, которая неумолимо смыкалась вокруг меня последние дни.

– Тебе не надо радоваться, Лапка. Потому что, если даже у младшего Бурхаева всё получится, ты никуда не поплывёшь с ним и своей подругой. Ты в любом случае останешься здесь.

Как можно не верить в приметы и предчувствия, если знамения окружают нас на протяжении всей жизни? Я уже не говорю про голос-без-слов, неоднократно подсказывавший мне выход из трудных ситуаций: его я давно научилась воспринимать, как нечто обыденное. Но даже у меня пробежали по коже мурашки, когда я увидела, что ночь Яринкиного побега оказалась именно такой, какой пригрезилась мне в мимолётном видении больше года назад.

Полная оранжевая луна плыла по небу, простирая через море колеблющуюся дорожку золотистого света. Звёзды стыдливо померкли в её самодовольном сиянии.

– Как светло! – в страхе пискнула нетвёрдо шагающая рядом со мной Яринка. – А если охрана заметит лодку?

– Не заметит. – Утешение, не имеющее под собой никаких оснований, но больше я ничем не могла её утешить. – Зато волн почти нет. Вот где повезло.

Это действительно было везением. Будь море неспокойным, никакая лодка не подошла бы к камням Русалкиной ямы вплотную, а значит, Яринке пришлось бы самой как-то плыть до неё. Плавать она умела неплохо, но не в том состоянии, в каком находилась сейчас. Трещина в ребре давала о себе знать постоянной болью, лицо и тело покрывали синяки, но и это бы ещё ничего, вот только подруга совсем ослабела от выматывающей смеси страха и надежды. Я чувствовала её до предела натянутые нервы, как свои.

Мы миновали последнюю освещённую улочку и вышли на ночной пляж. Теперь впереди были только море и темнота, позолоченная лунным светом. Я придержала Яринку за локоть, настороженно огляделась вокруг. Как и ожидалось, гости в такую погожую ночь не желали сидеть по своим номерам. Даже сейчас, в самый глухой час, ближе к утру, они и не думали идти спать. В отдалении несколько мужчин плескались в море, кто-то звенел бокалами на шезлонгах, неподалёку звучал пьяный смех. С одной стороны, это было даже хорошо: на нас никто не обратит внимания, не заподозрит ничего дурного в ещё двух гуляющих под луной фигурах. Но с другой – вдруг кому приспичит любоваться лунным морем именно в тот момент, когда лодка Яна будет отходить от острова?

Яринка наверняка думала о том же и нервно кусала губы, вцепившись в мою руку. Сегодня в нашем тандеме она была ведомой. И не только по причине болезненного состояния. Начиная со вчерашнего вечера, когда я принесла ей письмо Яна, мне пришлось буквально заставлять подругу пойти на этот побег.

Когда, помня о возможной прослушке, я с разрешения доктора увела её из клиники на одну из скамеек в тени пальм и сказала, что должна остаться на острове, Яринка закатила мне истерику. Мы чуть не поссорились впервые за всю историю нашей дружбы. Я сдавленным шёпотом кричала о том, что мне, в отличие от неё, оставаться здесь безопасно: Ральф никому не даст меня в обиду. Яринка так же приглушенно, но не менее эмоционально живописала то, какой она станет эгоисткой, предательницей и просто сволочью, если бросит меня одну.

Не помню, сколько времени мы препирались: я была ужасно зла, и от того, чтобы не взять подругу за плечи и не начать трясти, как грушу, меня удерживало лишь её плачевно-побитое состояние. Но не факт, что удерживало бы и дальше, продолжай она упрямиться; однако этого не произошло. В какой-то момент Яринка замолчала на полуслове и разрыдалась, обняв меня так порывисто и внезапно, что я чуть не свалилась со скамьи вместе с ней. «Прости, я очень боюсь!» – шептала она мне сквозь слёзы, а я гладила её по потускневшим волосам и только повторяла, что правильно боится, что Бурхаева надо бояться, что он не оставит её в покое, и, если есть шанс бежать, то глупо им не воспользоваться.

Яринка так и не сказала «да», но я всё решила и сделала за неё. Собрала в небольшую сумку кое-что из вещей, разведала наиболее быстрый и скрытый путь до Русалкиной ямы и, наконец, уговорила доктора отпустить подругу ночевать домой. Она весь вчерашний вечер и весь сегодняшний день молчала, держа глаза на мокром месте, я постоянно ловила на себе её полный боли взгляд. В такие моменты мне хотелось закричать и заплакать, безудержно разрыдаться, как сделала сама Яринка на скамье перед больницей, но я держалась. Да, было очень трудно, почти невозможно представить свою жизнь без лучшей подруги, единственного теперь (Ральфа я больше вряд ли могу таковым считать) близкого человека. Как представить бесконечную череду дней и ночей без наших разговоров, прогулок, без её шуток и дурачества? К кому я теперь пойду, когда станет одиноко, кому пожалуюсь в тоскливый час? Ради кого буду бороться? Яринка уходила, и с ней уходили моя сила, моё упрямство, моя надежда на что-то лучшее, всё то, благодаря чему я держалась здесь все эти месяцы…

Но такие мысли были слишком безнадёжны, поэтому я заперла их в подвале своего сознания, закрыла на сто замков. Потом. Потом, когда Яринка будет в безопасности, у меня хватит на это времени, уж тогда мне ничто не помешает плакать хоть целыми днями. А пока надо просто делать то, что должно, и не допустить ошибки. Второй попытки нам никто не даст. И, как бы мне ни было плохо без Яринки, это будет в тысячу раз лучше, чем снова увидеть её избитой, истерзанной, с погасшим взглядом заплывших глаз…

Поэтому сейчас я решительно тянула подругу за собой, несмотря на праздно шатающихся неподалёку гостей, несмотря на яркую, как прожектор, луну, заливающую всё вокруг оранжевым светом, несмотря на то что не знала, насколько ещё хватит моей решительности.

Мы двигались вдоль пляжей в тени домов, не прячась, но и не высовываясь на открытое пространство. Если сейчас нас встретит кто-то из охранников, вряд ли у него возникнут какие-то вопросы: гулять по острову никому не возбранялось в любое время суток. Насторожить могла разве что Яринкина сумка, перекинутая через моё плечо, но про неё мы знали, что сказать. В Русалкиной яме нам тоже ничего не грозило. Вряд ли там кто-то мог появиться в тёмное время суток: здешние легенды берегли это место лучше всякой охраны даже днём. Пожалуй, только время играло против нас. Оно неуклонно двигалось к рассвету, а до этого момента лодка, на которой Ян увезёт Яринку, должна уже скрыться за горизонтом.

Не иначе, как подруга читала мои мысли, потому что шепнула на ходу:

– Как думаешь, он уже там? Если ещё нет, мы не успеем…

– Должен быть там, – тем же заговорщическим тоном, хотя вокруг никого не было, ответила я. – В письме же написал, что подплывёт с темнотой и будет ждать в камнях.

– Если только его не заметили раньше. Если охрана не поймала…

– Да ну! – нарочито небрежно отмахнулась я. – Тогда бы уже все об этом знали, тут же сплетни вмиг разлетаются! И Бурхаев бы визжал на весь остров…

Яринка нервно хихикнула. Кажется, мне удалось частично её успокоить, но сама я никакого спокойствия не испытывала. Если охрана засекла подходящую к берегу лодку и встретила её, то это не обязательно должно было стать известно обитателям Оазиса. По крайней мере не сегодня. Тогда мы могли прождать в Русалкиной яме до рассвета. А вернувшись в дом ни с чем, обнаружить там Бурхаева и Ирэн, жаждущих расправы над несостоявшимися беглянками.

Постепенно смех, голоса и звон бокалов отдалялись. Чем дальше мы уходили от центральных пляжей, тем реже встречались цветные фонарики и качающиеся на ветру перемигивающиеся гирлянды. Теперь справа от нас тянулись нежилые здания: склады, подстанции, бетонные коробки без окон непонятного назначения, за стенами которых что-то мерно гудело. Когда и они сменились глухим забором, я невольно замедлила шаг: Русалкина яма была совсем рядом. Русалкина яма, а с нею – момент истины.

– Дайка… – жалобно шепнула рядом Яринка, видимо охваченная тем же смятением. Но её слабый дрожащий голос придал мне решимости, и я, покрепче сжав руку подруги, устремилась вперёд. Чем быстрее всё закончится, тем лучше. Да и луна, миновав точку зенита, угрожающе клонилась к западу, напоминая о приближающемся рассвете.

Вообще этому яркому до неприличия светилу следовало отдать должное. Не знаю, чем я думала, не взяв с собой даже планшета, чтобы подсвечивать им дорогу в кромешной темноте южной ночи, но не будь луны, мы бы добрались до места назначения с разбитыми носами и лбами: нагромождения камней перед Русалкиной ямой и днём представляли собой сложное препятствие. Но сегодня благодаря жёлтому лунному свету, заливающему окружающее пространство, нам удалось достичь цели без потерь.

Яринка, которую до этого мне приходилось волочь чуть ли не на буксире, почуяв конец пути, вырвалась вперёд и резво скакала по камням, кривясь на один, помятый Бурхаевым бок. Я слышала её прерывистое, со всхлипами, дыхание и на какой-то миг испугалась, что она начнёт в голос звать Яна. Не начала, только едва слышно что-то шептала на ходу. Я различила слова «мамочка» и «пожалуйста», из чего сделала вывод, что это была своеобразная молитва. И мысленно горячо присоединилась к ней, обращаясь сразу ко всему сущему: морю, небу и луне, прося у них помощи и защиты в этот смутный опасный час.

Словно в ответ на нашу общую мольбу длинные чёрные тени глыб Русалкиной ямы потянулись нам навстречу, спеша обнять, укрыть и спрятать. В моём сознании на миг ярко ожила картина из прошлого: я и Яринка, пригнувшись, бежим через открытое, освещённое фонарным светом пространство к ночной церкви, стремясь быстрее укрыться в её тени. История всегда повторяется дважды…

Подруга впереди негромко вскрикнула, и моё сердце оборвалась. Засада? Я неловко замерла, силясь разглядеть что-либо в темноте каменных нагромождений. Луна оранжевым прожектором била в глаза, и сделать это было нелегко. А потом уже не понадобилось.

Сквозь лёгкий плеск прибоя до моих ушей долетел счастливый Яринкин смех, звуки поцелуев, обрывки восторженных восклицаний: «Пришёл… пришёл за мной!» – и, облегчённо выдохнув, остаток пути я преодолела уже не торопясь, давая влюблённым возможность насладиться встречей наедине. Правда, для этого времени им понадобилось куда больше, чем мне, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние даже неспешным шагом. Я терпеливо стояла рядом, деликатно глядя в сторону, а они всё обнимались, целовались, и, кажется, оба ревели, шумно шмыгая носами. Ян безостановочно просил у Яринки прощения за то, что ей пришлось пережить, а подруга утешала его. Мне эта мелодрама уже начала надоедать, и я принялась скучающе оглядываться, благо, к тому времени глаза почти привыкли к царящей среди глыб тьме. И вздрогнула.

– Привет! – довольно дружелюбно поздоровалась со мной неподвижная фигура, застывшая в стороне и только сейчас мною замеченная.

– П… привет, – испуганно отозвалась я, силясь разглядеть это новое, возникшее на сцене лицо.