Лето придёт во сне. Оазис

Два охранника, пришедшие с доктором, переложили совсем ослабевшую Яринку на носилки, а я собрала кое-что из её вещей. Все вместе мы двинулись в клинику, провожаемые молчаливыми соседками, появления которых я даже не заметила. По иронии судьбы Яринка заняла ту же палату, в которой год назад лежала я. Не к месту вспомнилась ночь, что я провела здесь на подоконнике, во все глаза глядя на проходящих под окнами странных людей: пьяных, голых, бесстыжих. А для меня как давно это стало обыденностью?

– Она поправится? – спросила я у доктора сиплым от слёз голосом, когда Яринка была уложена на больничную кровать, а охранники убрались восвояси.

– Не беспокойся. – Он отозвался почти безмятежно, заставив меня сжать руки в кулаки. – Вы, девчонки, как кошки живучие. Себя-то помнишь?

– Когда я могу навестить её?

– Завтра днём приходи. – Доктор уже возился со шприцами и ампулами, и я бесшумно вышла, постаравшись взглядом уверить Яринку в том, что выполню обещание.

Возвращаться в домик я не стала, боясь расспросов, которыми меня неизбежно засыпали бы соседки. Но ещё больше боялась того, что их утешения будут звучать примерно так: «Ярина поправится, это ещё ничего, а вот меня гость однажды…». Такого я могла уже не выдержать. Оазис, жёлтый от песка и синий от моря, кажущийся на первый взгляд райским местечком с его пальмами и павлинами, с аккуратными, словно сказочными, домиками, сегодня повернулся ко мне иной стороной. Тёмной и глубокой, как воды Русалкиной ямы, скрывшей самые страшные его тайны.

Абсолютная безнаказанность Бурхаева. Равнодушие доктора и охранников. Молчание соседок. То, как Яринка, еле держащаяся на ногах, истекающая кровью, в разорванной одежде, одна дошла от Айсберга до дома, и никто не остановил её, не предложил помощь. Понимание, что подобное в любой момент может случиться с любой из нас…

Я торопливо шагала по улочкам Оазиса, освещённым разноцветными фонариками, от которых всё вокруг казалось ещё красивее, и чувствовала себя зверьком в смертельной западне. В западне, стены которой медленно, но неотвратимо смыкаются вокруг меня. И неважно, что стены эти пестреют всеми красками южного лета, пахнут морем и фруктами, звучат музыкой и шумом прибоя. Всё равно рано или поздно они сойдутся так тесно, что меня между ними уже не останется.

До Айсберга мне казалось, что я держусь неплохо, но, судя по тому, как Ральф, сидящий на террасе ресторана, не донёс до рта вилку, замерев в нелепой позе при моём появлении, – только казалось.

– Что с тобой?!

Я хотела ответить, но увидела своё отражение в зеркальной стене – съёжившееся, дрожащее, с мокрыми дорожками от слёз на щеках – и закрыла лицо руками.

Ральф торопливо поднялся, бросил на стол купюру и, обняв меня за плечи, быстро повёл прочь. Я послушно семенила за ним, уже не сдерживая слёз. Но заметила, что ни мой плач, ни наш поспешный уход не привлекли ничьего внимания. Как, наверное, не привлекла его бредущая по улицам окровавленная Яринка. Чьи-то слёзы и кровь не пользовались здесь успехом.

Ральф закрыл за нами дверь номера и тут же опустился передо мной на корточки, заглянул в лицо, слегка встряхнул за плечи:

– Что случилось? Тебя кто-то обидел? Кто?

Говорить я ещё не могла, но помотала головой, и Ральф заметно расслабился. Поднялся, шагнул к холодильнику, забулькал там чем-то, отгородившись от меня открытой дверцей. Я медленно прошла в номер, потерянно села на краешек кровати, пытаясь собраться с мыслями, чтобы начать разговор о том, зачем пришла. Получалось плохо.

Подошёл Ральф, протянул мне стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость. Я отпрянула, по запаху узнав коньяк, целую бутылку которого залпом выдула в нашу первую совместную ночь.

– Пей, – Ральф не дал мне отодвинуться, – сейчас можно. Пей и рассказывай, что стряслось.

Я выпила. Вкус оказался таким отвратительным, что осталось только подивиться тому, как я не заметила его в прошлый раз. Горло обожгло, в животе протестующе заворчало, зато я уже не плакала.

Забрав из моих рук опустевший стакан, Ральф бесцеремонно сгрёб меня в охапку и оттащил к окну, в глубокое кожаное кресло, где мы обычно сидели по вечерам, глядя на раскинувшуюся внизу панораму Оазиса. Пристроил у себя на коленях. Неожиданно, как фокусник, выдернул откуда-то белоснежный платок, принялся вытирать им моё зарёванное лицо. И такое проявление почти отеческой заботы успокоило меня куда больше выпитого коньяка. Именно благодаря этому я нашла в себе силы начать говорить.

Историю любви Яринки и Яна Ральф уже знал, как и всё остальное, что произошло со мной и моей подругой в Оазисе. Теперь настала пора открыть и наши планы побега на Запад. Я рассказала об этом одним длинным прерывистым предложением, глядя на свои сцепленные на коленях руки. А когда замолчала, не сразу подняла глаза на Ральфа, боясь, будто рассердила его тем, что до сих пор держала в секрете часть правды. Когда же, наконец, осмелилась заглянуть ему в лицо, то увидела совсем другую эмоцию. Глубокую печаль.

Густые чёрные брови поднялись домиком, что, на мой взгляд, Ральфу очень шло и делало моложе сразу лет на двадцать. Но сейчас я испугалась, потому что в последний раз видела такое выражение на его лице нашим первым утром, когда, заплаканная и жалкая, вышла из ванной, кутаясь в слишком большой для меня халат. Тогда Доннел пожалел меня, запутавшуюся, напуганную, не знающую, куда деться от стыда… Значит ли это, что и сейчас я по какой-то причине вызываю жалость?

– Детский сад, – наконец сказал он на глубоком грустном выдохе. – Какие же ещё глупые эти твои Ярина и Ян. Бурхаева решили за нос водить? Вот и получили.

– Ты знаешь Бурхаева? – осторожно спросила я, просительно подсунув кисть под его ладонь, как просовывает собака морду под руку хозяину в надежде, что её погладят.

– Не лично. – Ральф резко мотнул головой, но одновременно ласково сжал мои пальцы, отчего я чуть расслабилась. – Но достаточно наслышан о нём. Не с тем человеком твои друзья задумали играть.

– Откуда он узнал? – тоскливо спросила я в пустоту. – Как он узнал, что они его обманывают?

Ральф пожал плечами:

– Вариантов масса. И один из них такой: он ничего не узнавал, просто взял твою подружку на понт.

Я задумалась и кивнула. Да, может быть, и так: Яринка была слишком напугана, поверила в то, что их с Яном план раскрыт, и даже не попробовала отвертеться.

– А может быть, – продолжал Ральф, – это был всего лишь повод от неё, наконец, избавиться. Срок, на который Бурхаев купил своему сыну твою подружку, ведь и так подходил к концу? Ну вот. Решил убить одним выстрелом двух зайцев: наследничку урок преподать и ту, за которую заплатил, самому попробовать.

Я обдумала и это и снова не нашла, что возразить. Судя по рассказам Яринки, Бурхаев был той ещё мразью, он вполне мог использовать надуманный предлог, чтобы изнасиловать Яринку и разлучить её с Яном. Кто же знал, что предлог этот совпадёт с истинным положением вещей?

– И сыночек его тоже тот ещё идиот. – В голосе Ральфа зазвучала плохо сдерживаемая злость. – Запудрил вам мозги! Каким, интересно, образом он думал сбежать на Запад, да ещё вместе с вами, двумя несовершеннолетними без документов? Книжек, что ли, начитался или в компьютерные игры переиграл?

Я секунду подумала и решила раскрыть последнюю карту – терять-то было уже нечего.

– Мы думали… сможем найти Дэна или Михаила Юрьевича. А они уже сведут нас с остальными, как и обещали.

Ральф возвёл взгляд к потолку, покачал головой, но ответил спокойно, даже вдумчиво:

– Допустим. Допустим, с помощью связей бурхаевского сынка вам бы это удалось. Допустим, что вы встретитесь с Дэном и прочими, кого ты называешь другими. Но с чего вы взяли, что они помогут вам бежать из страны?

Я посмотрела на него с искренним недоумением. Как это – с чего взяли? А разве не за этим вообще всё затевалось?

Ральф, внимательно следящий за выражением моего лица, закатил глаза ещё раз.

– Ну детский сад же! – с досадой и болью в голосе повторил он. – Пойми, худышка, эти твои другие – не что иное, как террористическая группировка. Одна из тех структур, в которую легко войти, но из которой невозможно выйти. Они взрывают храмы, разгоняют крёстные ходы, уничтожают святыни, шумно, глупо и бессмысленно протестуют против власти церкви! И новые люди им нужны для того, чтобы и дальше вести свою борьбу, а вовсе не за тем, чтобы разбежаться по заграницам!

Я опустила глаза и промолчала. Слова Ральфа меня абсолютно не впечатлили и прозвучали так же пусто и странно, как когда-то слова Агафьи про телегонию. Глупость. Чушь. Совершенно ничем не обоснованная информация, применения которой в моей реальности нет. Как вообще может Доннел, этот всем обеспеченный, не знающий нужды и горя выходец с волшебного Запада, знать что-то о Дэне, о его родителях, о Михаиле Юрьевиче? И тем более об их целях?

Наверное, моё лицо приняло упрямое или даже надутое выражение, потому что Ральф безнадёжно махнул рукой:

– Ладно, молчу. Оставлю тебе твои иллюзии. Тем более что ваш побег всё равно сорвался. Вряд ли Бурхаев бросал слова на ветер, так что, боюсь, твоя подруга больше никогда не увидит его сына.

Я вскинула голову, вспомнив данное Яринке обещание просить Ральфа побыть посредником между нею и Яном, но в последний момент испугалась и прикусила язык, понимая, что такая просьба прозвучит нагло даже для наших с Ральфом, казалось бы, таких доверительных отношений. Пусть он жалеет меня, пусть балует, пусть никогда не напоминает о том, что я для него всего лишь очередная приобретённая на досуге забава, но факты от этого не меняются. Он мой хозяин, он может и не потерпеть излишних вольностей.

Ральф заметил моё смятение, но понял его неправильно. Погладил по волосам, осторожно чмокнул в висок и попробовал успокоить:

– Я не думаю, что твоей Ярине придётся и дальше терпеть выходки Бурхаева. За избитых девочек заведение берёт дорого, а он мужик прижимистый. На первый раз такое ему простится, если он сможет объяснить свой поступок Ирэн. Но снова она такого не потерпит. Больная девушка не приносит выгоды, покалеченная – тем более. Вот сейчас твоя подружка какое-то время не сможет танцевать, а значит, ночная программа многое потеряет: насколько я знаю, она – одна из лучших. Уже убыток. Так что, скорее всего, Бурхаев от неё отступится, когда кончится оплаченный им срок.

– Срок кончится только через три недели! – Я в отчаянии скомкала подол платья. – За это время Бурхаев обязательно доберётся до Яринки ещё раз! И она… она его убьёт.

Ральф недоверчиво вздёрнул бровь, но я не дала ему ничего сказать:

– Ты не понимаешь! Ты Яринку просто не знаешь! Помнишь, я рассказывала про её семью?

– Ну?

Я прикрыла глаза, оживляя в памяти картины прошлого, и заговорила уже спокойнее:

– На все свои дни рождения и на каждое Рождество… знаешь, что она загадывала? Убить отца. Это её заветная мечта с восьми лет. Думаешь, она Бурхаева пожалеет?

Теперь Ральф не стал закатывать глаза. Задумался. А потом сказал ставшим вдруг жёстким голосом:

– Ну, тогда тебе лучше сказать своей подруге, чтобы выбросила эти мысли из головы и терпела всё, что Бурхаев захочет с ней сделать! Потому что в противном случае, неважно даже, убьёт она его или только попытается, наказание будет не просто жестоким, а чудовищным.

– Смерти она не испугается, – глухо ответила я. – Точнее, испугается, но только потом, когда будет уже поздно. А сначала сделает, что задумала.

– Пусть передумает! – так же жёстко ответил Ральф. – Знаешь, что случается в таких заведениях с провинившимися или просто ставшими ненужными девушками?

Я качнула головой, борясь с желанием по-детски прижать ладони к ушам, чтобы ничего не услышать.

– Мы оба знакомы с Ховриным, – после небольшой паузы сказал Ральф. – Ты сама мне рассказывала, какие слухи ходят о нём на острове. И он не один такой. Есть мужчины, которые возбуждаются, только причиняя партнёрше боль. Чем сильнее боль, тем лучше. Само собой, прейскурант на такие услуги высок, ведь лечение девушек требует времени и денег. Но совсем другое дело, если девушка заведению больше не нужна. Тогда её просто продают какому-нибудь извращенцу без требования возврата. Надеюсь, ты понимаешь, что с ней случается потом?

Я съёжилась на коленях у Ральфа, снова пережив ужас, который пришлось испытать, когда выяснилось, что зловещий Ховрин намерен приобрести меня для своих садистских утех. Ральф успокаивающе обнял меня второй рукой, но продолжил:

– За девушку, отданную на растерзание, можно получить хорошие деньги не только от её покупателя. Обычно процесс изнасилования, пыток и последующего убийства записывается на видео. А такое видео на чёрном рынке стоит немалых денег. Находятся любители. Снафф называется, не слышала?

Я качнула головой, снова чувствуя, как Оазис смыкается вокруг меня, подобно ловушке, из которой нет выхода. Сдавленно произнесла:

– Ирэн говорила, что здесь никого не заставляют и не насилуют. Что, если девушка не хочет работать, то её просто перепродадут в другое место.

Ральф не стал возражать.

– Кого-то перепродают, наверное. Оазис далеко не единственное заведение такого рода на Руси. Но и то, о чём я тебе рассказал, тоже не редкость. Поэтому лучше твоей Яринке не злить ни Бурхаева, ни Ирэн. Знаю, что совет этот плохой, но пусть терпит. Бурхаев отстанет от неё рано или поздно. Вариантов всё равно нет.

– Есть! – Я посмотрела Ральфу в глаза, опять кажущиеся чёрными в полумраке ночного номера. – Есть один вариант. Я об этом и пришла поговорить… попросить.

Доннел поднял одну бровь, показывая, что ждёт и слушает. Отступать было поздно, и, не опуская взгляда, словно от этого зависела его реакция, я выложила Яринкину просьбу. И перестала дышать в ожидании ответа.

Выражение лица Ральфа почти не изменилось – лишь брови чуть сошлись к переносице, – но я расценила это как признак приближающейся грозы и, опустив голову, торопливо забормотала:

– Я знаю, что не должна просить о таком. Но ведь тебе ничего не стоит… один звонок. А для нас это… Если ты чем-то рискуешь…

– Да ничем я не рискую, – перебил Ральф с досадой в голосе, но без злости. – Звонок можно сделать, и не представляясь. Главное ведь, как я понял, – донести до младшего Бурхаева о выходке и планах старшего?

– Да. – Я осторожно подняла глаза, ещё не смея ни на что надеяться. – Просто всё рассказать. Пожалуйста. У меня же никого нет, кроме Яринки… и тебя.

Возможно, мне показалось, но глаза Доннела потеплели, лоб разгладился, брови дрогнули. Нет, не поднялись милым домиком, но и хмуриться он перестал.

– Допустим, я и позвоню, и расскажу. – Ральф двумя пальцами взял меня за подбородок, не давая снова спрятать взгляд. – Но не станет ли после этого только хуже? Бурхаевский сынок закатит отцу истерику, отец осерчает пуще прежнего и, как думаешь, на ком отыграется? Опять же на твоей подружке. Не лучше ли последовать моему совету и просто переждать бурю?

– Нет. – Я упрямо мотнула головой. – Не лучше. Раз Яринка так просила, значит, ей виднее, чем это кончится. Она Яна знает, а мы нет.

Ральф скептически хмыкнул, отпустил мой подбородок. Но я продолжала смотреть на него в упор, ожидая окончательного ответа, и Доннел вдруг кивнул:

– Хорошо. Позвоню этому вашему Яну, пусть тоже лиха хлебнёт, не всё же твоей подружке за их игру в любовь расплачиваться. Тащи его номер, завтра поплыву на берег.

– Уже завтра? – прошептала я, не смея поверить в такую удачу.

– Завтра. Но не думай, что я изменил планы ради этой парочки влюблённых идиотов. Дела у меня там. Через несколько дней вернусь.

Неожиданно для самой себя я снова пустила слезу, на этот раз от облегчения и вспыхнувшей надежды. Обняла Ральфа за шею, уткнулась лицом ему в плечо и принялась всхлипывать, бормоча бесконечные «спасибо».

А позже, когда мы легли в постель, впервые сама выступила инициатором близости. Сама покрывала поцелуями его шею и грудь и неумело ласкала твёрдое, так не похожее на моё, мужское тело. И впервые подумала, что любовь может быть не взрывом страсти, как у Яринки и Яна, и не выбросом в кровь гормонов, как уверяла Ирэн, а просто благодарностью.

Я даже уснула почти умиротворённой, поверив в то, что, пока рядом Ральф, ничего по-настоящему плохого случиться не может. Но лучше бы вообще не засыпала. Потому что во сне снова увидела ныряющую среди волн очень бледную и грустную Яринку с гибким рыбьим хвостом.

Я пришла в клинику на следующий день после обеда. Спросила разрешения у доктора, несмело заглянула в палату, прикрыла за собой дверь. Сначала мне показалось, что подруга спит, но опухшие веки дрогнули от звука моих шагов, приоткрылись. Я ожидала встретить пустой взгляд, полный вчерашней боли и безнадёжности, но из-за страшной бордово-синей маски, в которую теперь превратилось её лицо, на меня спокойно и внимательно глянула прежняя Яринка. Уголки разбитых губ приподнялись в намёке на улыбку.

Громко выдохнув от облегчения, я подалась вперёд, чтобы обнять мою многострадальную подругу, но не знала, как это сделать, не причинив ей новой боли, и лишь поцеловала в спутанные волосы.

– Ну что? – Яринка, верная своей натуре, не стала ходить вокруг да около и сразу перешла к главному: – Ты попросила Доннела позвонить Яну?

Я гордо кивнула, радуясь тому, что хоть чем-то могу её утешить.

– Да. Он с утра уплыл на материк и даже, наверно, уже позвонил. Обещал сделать это сразу.

Яринка попыталась шире раскрыть глаза, но лишь болезненно поморщилась.

– Ох… всё болит. Дайка, спасибо тебе! И Ральфу твоему спасибо.

– Пока не за что. – Я осторожно погладила её по плечу через белую больничную рубашку и еле сдержалась, чтобы не сказать, насколько сама удивлена тем, что Ральф согласился на подобную авантюру. – Как думаешь, что сделает Ян, когда всё узнает?

Яринка покачала головой:

– Не знаю. Для меня главное, чтобы Бурхаев не успел заблокировать его карту. Чтобы у Яна были деньги на побег. Не хочу, чтобы он стал таким же, как отец.

– Он никуда не убежит без тебя. – Я была в этом уверена. – Сюда приплывёт.

Яринка беспомощно всхлипнула, и я увидела, что на самом деле её спокойствие – показное, поверхностное, готовое вдребезги разбиться в любой момент.

– Хорошо, если приплывёт, – прошептала она. – Хоть попрощаемся.

Я не нашлась с ответом. Успокаивать, говорить, что всё наладится, в такой ситуации было бы насквозь лицемерно. Яринка не дура и не хуже меня видит, что на этот раз дела по-настоящему плохи.

– Ральф говорит – надо терпеть. – Это единственное, что пришло мне в голову. – Если ты попытаешься убить Бурхаева, если даже хоть поцарапаешь его, тебя могут отдать… такому, как Ховрин. Насовсем.

Рассказывать Яринке про грозящее ей наказание в виде долгой и мучительной смерти, заснятой на видео для дальнейшей продажи извращенцам, я не стала: это было бы слишком жестоко. Но по её потускневшему взгляду поняла, что она сама всё понимает.

– А как ты вообще? Как себя чувствуешь? Что доктор говорит? – зачастила я первое, что пришло в голову, лишь бы разбить эту тягостную тишину.

Яринка оживилась:

– А, нормально всё. Ну, как нормально, выглядит, конечно, жутко, но Бурхаев мне даже нос не сломал, расквасил только. Губы вот разбил, доктор зашивал вчера, синяков наставил. Ещё ребро треснуло, но это он на меня своей тушей упал, когда я отбрыкивалась. Ну и… там, внутри, есть разрывы, потому что руку пихал. Ничем другим-то не смог, гы-гы. Тюфяк.

– Мудак он, а не тюфяк. – Я невольно сжала кулаки от бессильной ярости. – Хоть бы в море утонул, что ли…

– Оно не тонет. – Я с удивлением увидела, что Яринка скривила губы в попытке рассмеяться, но поморщилась от боли и выдавила лишь сдавленное хихиканье. – Ничего, пока я в таком состоянии, мне нельзя работать. А там, может, он уедет. Хотя нет. Не надо, чтобы сразу уезжал: Яну нужно время…

– Да забудь ты о Яне! – с неожиданно прорвавшейся злостью перебила я. – С Яном ничего не случится, его и пальцем никто не тронет! Нам-то что делать?!

– Нам? – Яринка нарочито равнодушно пожала плечами. – А что мы можем сделать? Ждать твоего Ральфа. Если он вернётся и скажет, что дозвонился до Яна, тогда и будем думать.

Я не успела ответить. Дверь палаты распахнулась, и на пороге возникла Ирэн. Почти такая же, какой я видела её в то утро, когда она пришла сообщить мне о закрытии аукциона. Глаза гневно сверкают, грудь вздымается, губы плотно сжаты.

– Уйди! – бросила она мне и деревянными шагами проследовала к кровати, на которой испуганно притихла Яринка. Остановилась, нервно притопывая туфелькой.

Я поднялась, бросив на подругу извиняющийся взгляд. Вышла, неплотно прикрыла за собой дверь, воровато окинула взглядом пустой коридор и приникла ухом к замочной скважине.

– Объяснись! – приказала в палате Ирэн.

А поскольку ответа от Яринки не последовало, повысила голос:

– Как получилось, что гость был вынужден сам учить тебя хорошим манерам?!

Я заскрипела зубами, невольно царапая косяк. Учить? Вынужден? Вот как здесь это называется?

– Он вам так сказал?! – Похоже, Яринка полностью разделила моё возмущение.

– Именно! – Ирэн почти кричала, её голос перестал быть колокольчиковым, звучал резко и неприятно. – Ты отказалась выполнять свои прямые обязанности перед человеком, заплатившим за это большие деньги! Оказала сопротивление хозяину!

– Он мне не хозяин! – Яринка тоже закричала. – Я с его сыном!

– Он купил тебя! Он, а не его сын! По факту ты принадлежишь ему и не имеешь права ни в чём отказывать! Ты опозорила заведение, вынудила меня приносить господину Бурхаеву извинения и компенсировать неудобства!

Я уже еле сдерживалась, чтобы не распахнуть дверь и не высказать Ирэн всё, что думаю о господине Бурхаеве, о её заведении в целом и о ней самой в частности. Но Яринка сделала это не хуже:

– Ну и зря! Это Бурхаев должен извиняться передо мной, это на него вы должны орать, а не на меня! Я никому не сделала ничего плохого!

Я даже слегка присела, втянув голову в плечи в ожидании реакции Ирэн, но она меня удивила. После ошеломлённой паузы ответила почти спокойно:

– Я прощаю тебя, Ярина, за эти слова. Делаю скидку на твоё состояние и на то, что это первый твой серьёзный проступок. Но я прощаю кого-либо лишь единожды! Не повторяй своих ошибок. Как только доктор разрешит тебе выходить, ты отправишься к господину Бурхаеву и сделаешь всё, чтобы загладить свою вину перед ним. А сейчас хорошенько подумай, прежде чем ответить.

Снова повисла пауза, и я принялась мысленно умолять Яринку быть благоразумной и больше не злить управляющую: ведь разве наши жизни не в её руках? К счастью, подруга понимала это.

– Да, сударыня, – наконец сухо, но смиренно отозвалась она. – Я так и сделаю.

– Вот и умница. – Голос-колокольчик снова зазвенел приветливо и добродушно. – Если господин Бурхаев тебя простит, мы забудем этот случай, как досадное недоразумение. Поправляйся.

Сообразив, что сейчас Ирэн выйдет из палаты, я на цыпочках побежала к лестнице.

Глава 17

Лодка

Ральф вернулся быстро, уже на следующий день после того, как я навещала в клинике Яринку. Она на тот момент всё ещё находилась там: доктор решил перестраховаться и продлить ей постельный режим. А учитывая то, что по выздоровлению подруге предстояло каким-то образом заглаживать «вину» перед Бурхаевым, она не возражала.

Я мучилась от тревоги за неё, за нашу затею и, пусть не была уверена, что Ральф вернётся именно сегодня, но на всякий случай решила подождать его у причала. На сам причал девушек не пускали, и мне пришлось сидеть у закрытых ворот, возле которых прогуливался охранник, поглядывающий на меня очень подозрительно. Ему я показала язык. А приближающийся катер заметила издалека, как и сходящего с него Ральфа. Вскочила ему навстречу, нервно заломила руки.

– Ты уже тут, Лапка? – Ральф подошёл, улыбнулся, чмокнул меня в макушку, и я успокоилась. Он бы не выглядел столь беззаботно, не сумев выполнить просьбу, которая так много для меня значила.

– Ну что? – спросила я, но покосилась на охранника и продолжать не стала, лишь умоляюще заглянула Ральфу в глаза.