Тёмная сторона Луны

Тем временем Аня прочувствовала свою ошибку и вернулась к тому, что для Кати представляло особую болезненность.

– А потом? Ну, говоришь, два часа крутил пластинку? Потом ушёл?

– На следующий день пришёл, как ни в чём не бывало. Но осадок остался. И вообще… Иногда замечаю в нём что-то такое, что мне не нравится. На людях один, со мной другой. Иногда угрюмый. Запросто может обидеть и не извиниться. А мне, знаешь, жалко тратить время на выяснение отношений. Если честно, я как-то по-другому себе любовь представляла.

На этот раз Аня слушала очень внимательно, ни разу не перебив, потом вынесла вердикт, который больше напоминал диагноз.

– Знаешь, что я скажу, ты просто немного устала, запуталась, обиделась, что он вот так уехал. Нет, я ещё понимаю, если б он тебе запретил! Так нет же, просил, чтоб я с тобой сходила!

– Ещё скажи – умолял! – сказала Катя и рассмеялась.

– Ты – дурочка, что ли? – мгновенно отреагировала Аня и бросилась в наступление по всем фронтам. – За что ты себя наказываешь? Мы так мечтали услышать эти песни! Ну, уехал Лёня! Тоже мне горе! Ты, как влипла в эту свою любовь, так только и делаешь, что хандришь! Дура просто какая-то! И дёрнул меня чёрт дружить с такой дурой! – Она собиралась заплакать, но вдруг, будто испугавшись чего-то, сделала взгляд молящим и буквально вцепилась им в Катю. – Катька, я не переживу, если ты не увидишь этого! Ну, только представь Монгола, Барабана или лучше всего Ваську Ромашко! – Назвав несколько громких для Подвилья имён, Аня резко воздела руки к люстре на потолке и запела. – О, Белладонна, ай ла-ла-ла-ла!

Исполнение оставляло желать лучшего, но это был удар прямо в сердце. Катя бросила взгляд в сторону часов и, поняв, что времени для сборов почти не осталось, объявила итог сражения:

– 1:0 в твою пользу. Умеешь ты, Анька, найти ключик к моему сердцу.

Аня взвизгнула и, подпрыгнув на радостях, задела рукой люстру, которая угрожающе закачалась из стороны в сторону.

– Катька, я, наверное, пять килограммов сбросила за эти два дня! Боюсь, по дороге брюки потеряю!

– Вот! – Катя подняла вверх указательный палец и бросилась к шкафу. – Я, наверное, тоже брюки надену. Только не знаю, что к ним подобрать. Помогай, раз уж тебе так повезло с подругой.

– Ну, не знаю, – явно давая понять, что выбор Кати не слишком ей нравится, Аня быстро отыскала взглядом красную юбку, потом достала её и приложила к себе. – Может, лучше юбку? Обожаю её! Она так тебе идёт!

– Нет, только не эту! И тебе не дам. Она же Лёнькина любимая. Не хочу, чтоб что-то напоминало о нём. Лучше платье!

– Платье мне тоже нравится, – с несвойственной ей поспешностью согласилась Аня, но, смерив подругу взглядом, замотала головой, – мрачновато, ты не находишь? К тому же прохладно, и придётся поддеть что-то. Пусть даже белая молния освежает, слишком строго получается. Во! На похороны идеально!

– Ага, на похороны любви, – мигом подхватила Катя и не сумела сдержать слёзы, взбухшие в глазах. Однако взгляд стал благодарным. – И зачем ты только со мной возишься?

– Из-за справедливости! – не моргнув глазом, отрезала Аня. – Просто, если ты, конечно, можешь понять, за тебя обидно. Я-то все эти песни слушала у своих одноклассников, а ты так и не воспользовалась приглашением Борьки и Сашки. Прям, съедят они тебя!

– Не съедят, но неудобно как-то. Явлюсь такая, рассядусь на их диванах и музыку буду слушать! Что родители скажут?

– Да у них нормальные родители, прости, господи, не то, что наши! Дверь закроют и не будут мешать! А потом ещё и чаю предложат, как у нашего Трофимова было.

– Нет уж, я лучше на вечер! – отказалась от такой перспективы Катя. – Потом как-нибудь и записи послушаю. Не готова я по гостям шастать! Ещё не хватало!

Говоря это, она обыскивала глазами свой гардероб. Вряд ли можно было назвать изобилием то, что она видела, но при умелом подходе, комбинируя одну вещь с другими, ей удавалось создать несколько ярких комплектов, которые нравились её подругам. Гольф, чёрный, из приятной на ощупь, эластичной ткани, выторгованный у поляков, которые приезжали к родственникам на соседнюю улицу, был, можно сказать, палочкой-выручалочкой и подходил ко всему. Катя сбросила с себя школьную форму и через минуту предстала перед Аней с сияющим лицом. Бывали такие дни, когда она себе нравилась. Сегодня был именно такой день.

– Класс! – восхищённо воскликнула Аня, – совсем другое дело! Сегодня тебе чертовски просто идёт чёрный цвет. Я уж не говорю о том, как он подчёркивает значимость момента!

Катя кивнула. О каком моменте упомянула Аня, она вряд ли понимала, но теперь точно знала, что та читала книгу её судьбы или – что тоже верно – была послана ею.

10

Когда подруги достигли цели, зрительный зал бурлил от нетерпения. Обычные для любого клубного заведения того времени кресла, сколоченные по несколько штук, громоздились в два этажа по всему периметру. Святая святых, сцена, опутанная проводами и заставленная аппаратурой, безмолвствовала, но лишь подхлёстывала любопытство тех, кто нашёл себе местечко, и тех, кто только прибыл. Сарафанное радио работало лучше любых афиш, и поток молодых людей не прекращался.

Чего-чего, а зрелищ в Подвилье имелось предостаточно. Необходимую долю разрешённых удовольствий молодёжь получала на регулярных школьных вечерах, городских танцах и здесь, в ПТУ, которое готовило специалистов для сельского хозяйства. Здесь можно было посмотреть фильм, причём, совершенно бесплатно, послушать музыку, потанцевать и познакомиться. Нередко именно в этих стенах завязывались отношения, которые приводили людей в ЗАГС. Семья в те времена считалась ячейкой общества и охранялась государством. В школах преподавалась этика и психология семейной жизни. Разводы не приветствовались, а за подобное неблагоразумие люди расплачивались партийным билетом или карьерой.

Время, объявленное началом, давно вышло, и толпа стала проявлять признаки беспокойства. Однако границ дозволенного никто не переходил. Нарушение правил могло повлечь строгие ограничения, вплоть до прекращения вечера.

– Скоро здесь яблоку негде упасть будет! А ты идти не хотела, дурочка! Слушай, мне тут сказали, что Антонов тоже когда-то на танцах пел! Я, честно говоря, в шоке!

– А ты не знала? Точно знаю, что в Молодечно, – улыбнулась Катя и уже открыла рот, чтобы выдать источник, что снабдил её столь ценной информацией, как вдруг застыла, уперев полубезумный взгляд в сторону входа.

Аня сразу встревожилась.

– Ты чё, Кать? Ты что побледнела? Что с тобой?

Катя не отвечала. Она вообще перестала слышать голоса и звуки и, казалось, попала в другой мир, без стен и потолков, разукрашенный в необыкновенно яркие цвета, которых до этого не существовало в природе. Сердце колотилось в висках, в животе, вырывалось из груди. Глядя в одну точку, она никого не видела, кроме парня, который только что вошёл в зал, и сначала дождалась, когда он снимет шапку, и только после этого озадачила Аню вопросом:

– Ань, а кто это?

– Где? – не поняла та и принялась вертеть головой.

– Ну, вон, вошёл в голубом и красном, – уточнила Катя, махнув рукой в сторону входа. Незнакомец к тому времени спустился в зал и остановился в группе парней неподалёку от сцены. Уточнение сработало. Аня поняла, о ком речь и даже изобразила некое подобие радости.

– А-а-а, так это же Лёшка Астахов! Я с ним за одной партой в первом классе сидела, – пояснила она и, не позволив Кате опомниться, толкнула в спину обеими руками.

Эффект неожиданности вместе с силой удара оказались совсем не в пользу Кати. Всячески пытаясь сбросить скорость, она уткнулась в спину Лёши, потом узнала песню и, утонув в его огромных глазах, передумала извиняться и пригласила на танец.

Музыканты играли «Отель Калифорния».

Когда Катя с Лёшей вышли на улицу, оказалось, что наступила зима. Ветер к ночи совсем утих, и снег ложился на землю с бережной осторожностью, будто заметал их следы, пряча от любопытных глаз.

Говорят, когда встреча двух людей похожа на чудо, это судьба. Вряд ли Катя могла знать об этом, но всеми силами пыталась удержать время, осознавая какой-то частью себя, что прошлое и будущее, эти извечные спутники тревоги и беспокойства, мешающие человеку наслаждаться действительностью, утратили над ней власть. Привычный груз опыта, страха, сомнений – всё это было не про неё. Лёгкая, как мотылёк, она была собой, какой себя ещё не знала, лишь иногда смущалась под взглядом Лёши, а потом снова ждала, что он посмотрит и улыбнётся, едва подняв уголки губ. Память фиксировала каждый жест, каждую мелочь. Будто два странника из далёких и непостижимо близких миров они бродили по спящим улочкам города и говорили, не переставая. Темы рождались сами собой, легко и просто, и Катя ловила себя на мысли, что знает этого человека не первый год и уже говорила с ним обо всём, не один раз, поэтому предвидит то, что он скажет и даже как поведёт себя в следующий момент. Сдержанная по натуре, упрятанная в панцирь запретов и комплексов, она не избавилась от них и всё-таки совершенно себя не узнавала. И хоть окоченела до дрожи внутри, не соглашалась поставить точку, – увлекала своего спутника – то в одну сторону, то в другую, и всякий раз, оказываясь у своего дома, символично водружённого на перекрёстке двух дорог, испытывала горечь какой-то огромной, невосполнимой утраты.

О Лёне Катя вспомнила дома, оказавшись в своей постели, и как-то вдруг, будто шла по лесу и увидела что-то страшное. Но даже в эту минуту осознания собственной вины видела перед собой глаза Лёши, продолжая разговаривать с ним мысленно и ощущая мурашки по всему телу от его взгляда и голоса. Что это было? Помутнение рассудка? Мираж? Сон? Катя на всё соглашалась только бы забыть о своём поступке, который оказался во сто раз хуже того, что совершил Лёня в ту памятную субботу после Осеннего бала. Сколько она пролила слёз в эту подушку, измучившись! Сколько получила косых взглядов, каждый из которых был будто нож в спину! Лёня ещё не знал, что предан, но она ненавидела и презирала себя со всей мощью своей чистоты и невинности.

Дать волю чувствам Катя хотела сразу, но сдерживалась из-за мамы, которая иногда ночевала здесь, в этой крохотной комнате с двумя кроватями. Слёзы сначала душили её, потом хлынули лавиной. Сдержать их не получалось. Прижавшись к холодной стене всем телом, Катя закрыла рот рукой, потом одеялом, как вдруг почувствовала на себе тёплые мамины руки.

– Что ты, девочка моя! Не плачь! Чшшш! – Пытаясь хоть как-то её успокоить, Надежда Ивановна гладила Катю по спине, по волосам, ни на миг не останавливаясь и ни о чём не спрашивая. Худшей пытки нельзя было придумать. Уворачиваясь от этой нежности, Катя вырывалась и вздрагивала от каждого прикосновения, как от удара плетей. Наконец, когда силы иссякли, резко развернулась и выдохнула:

– Мама, я изменила Лёньке!

Признание далось с трудом. Слёзы не останавливались. Катя боялась моргнуть и вглядывалась в родное лицо с таким трепетом, будто ожидала приговора высшего суда, не слишком надеясь на его милость. Взрослея, она перестала делиться с мамой своими переживаниями и бедами. То не хотела выглядеть глупо, то боялась огорчить. Сейчас был тот редкий случай, когда чувства не умещались внутри, били фонтаном, требовали живого участия. Катя сжалась, готовая к новому удару и вся превратилась вслух, как вдруг услышала голос мамы.

– Целовалась?

– Что ты, мама! – возмущённо отпрянула она, – нет!.. Но он мне очень понравился, – уже совсем тихо, словно боясь огласки своей тайны, призналась Катя и снова заплакала.

Надежда Ивановна понимающе улыбнулась и прижала её голову к своей груди. На Катю пахнуло запахом маминого тела. Тёплое ото сна оно источало тонкий аромат молока, для любого человека – аромат детства, той самой лучшей и по-настоящему счастливой поры, когда мама может решить любую проблему, просто прижав к себе, а потом подув на больное место. Всхлипнув несколько раз, трогательно, совсем по-детски, Катя придвинулась к маме всем телом и потом обняла обеими руками.

– Это не измена, доченька. Поверь мне. Засыпай, а плакать не надо. Вот увидишь, утром тебе будет легче.

Так ли это, Катя не знала, но уснула в тёплых маминых объятиях, а потом всю ночь гуляла с Лёшей по заснеженным улицам Подвилья и мечтала о том, чтоб это никогда не заканчивалось.

11

– Давай, Катюша, поднимайся. Отец ушёл. А я с тобой голодная. Знаю ведь, давно не спишь, вертишься. – Надежда Ивановна говорила в открытую дверь и, увидев, что дочь поднимается, вернулась к своим делам, но продолжала делиться впечатлениями о сюрпризе, который преподнесла погода.

Катя не отвечала и не очень слушала. Все её потребности на данный момент сводились к тому, чтобы никто и ничто не напоминало о вчерашнем происшествии. Собственно поэтому и провалялась в постели дольше обычного, что хотела оттянуть неприятный разговор. И хоть чувствовала себя гораздо лучше, не принимала свой поступок и ни на минуту не переставала ругать себя.

– Что, даже не причешешься?

– Обойдусь, – Катя умылась, даже не взглянув на себя в зеркало, и села за стол. – Сырники? – Её лицо посветлело.

– Сырники. Решила тебя побаловать. А вечером блинчиков напеку. Ты ешь, ешь, пока горячие. – Надежда Ивановна кивнула в сторону окна. – Надо же, что погода вытворяет. Который год без снега Новый год отмечали, а в этом году, похоже, будем со снегом.

Катя улыбнулась и приступила к еде. Мама часто угадывала её мысли и даже желания, но сегодня превзошла себя: ни взглядом, ни делом не напоминала о том, что случилось.

Аня, забежав к обеду, беззаботно и весело болтала о всяких пустяках. Катя слушала её и глупо улыбалась. День тянулся бесконечно – сначала от завтрака до обеда, потом от обеда до ужина. Она не могла дождаться, когда наступит ночь, и, как только забралась в постель, отдалась на волю воспоминаний, а потом смотрела всё тот же сон, где не было никого, кроме неё, Лёши и города, в который без объявления, в один день, нагрянула зима. Нагрянула и с тех пор мела, не уставая и будто навёрстывая за те несколько лет, что была скупа на снег и морозы.

К четвергу город успели расчистить. Пушистые шапки снега, украсившие крыши домов, заборы, козырьки и отливы, не выдержали собственной тяжести и осыпались на землю. И только деревья пока ещё хранили своё убранство, хрупкое, нежное – до первого ветерка. Катя не припоминала такой красивой зимы и не могла вспомнить, когда в последний раз улыбалась. Если только наблюдая за птицами, которые опять устроили пиршество на кустах сирени. Каждую зиму она подкармливала их, сама делала кормушки. В этом году, со всеми волнениями, выпустила из вида.

– Тук-тук! – Голос Ани извинялся и как будто спрашивал, есть ли в доме кто-то из взрослых.

– Одна я, заходи.

– Слава богу, улыбаешься! А я с доброй вестью. Лёнька вернулся. Стрелку на шесть забил.

– На шесть? – зачем-то переспросила Катя, и этим ненужным вопросом окончательно себя выдала. Аня не растерялась и подсказала решение трудной задачи, над которой Катя билась все эти дни.

– Да рада ты, рада, просто не знаешь, что сказать! Уверена просто: ходишь и разговариваешь с ним. Не так?

– Так.

– Так вот, не вздумай ничего говорить! Меньше знает, лучше спит. Поняла?

– Поняла, Аня. Только ему всё равно скажут! Пусть не сегодня, потом, и будет ещё хуже. Так что я сама лучше. Уже с трудом терплю, если честно.

Аня возмущённо мотнула головой.

– Сама так сама, только скажи, не забудь, что это я тебя толкнула. – Лицо её вдруг стало виноватым. – Хоть убей, не знаю, что на меня нашло! И вообще, сидели бы мы лучше дома! Или знаешь, давай я с тобой пойду. Расскажу ему всё, как есть!

– А как есть, Аня? Лично я рада, что ты меня на этот вечер вытащила. Что с Лёшей познакомилась – тоже рада. – Катя смутилась этих слов и всё равно продолжила. – Мне другое покоя не даёт: я ведь думала, что знаю себя, оказалось, со-о-овсем не знаю! Стыдно просто, понимаешь? Даже в зеркало на себя смотреть не могу!

– Ну ты и дура, Катька! – не стала молчать Аня. – Не знает она себя! Я тебя знаю! Уверена, даже за руку себя не разрешила взять! Что ты такого сделала, если разобраться? Гуляли, про книжки всякие говорили. Не так, что ли?

– Почти. Я поскользнулась, и он удержал меня за руку.

– И что? Всё сказала? Или ещё есть пикантные подробности? Самой не смешно? Знаешь, дуй-ка ты к своему Лёнечке, а то опоздаешь! Мне с вами молоко бесплатно полагается, за вредность! Только я его не люблю! Если что, я дома.

Дверь захлопнулась раньше, чем Катя успела найти слова. Озвучив мысли, которые до этого упрямо наматывались на шпульку с названием «если», она испытывала некое подобие облегчения. И всё же не очень представляла, как будет смотреть в глаза Лёне. Считалось это изменой или нет, она совершила подлость и давно для себя решила, что не заслуживает ни Лёни, ни Лёши, ни кого-то ещё.

Где и когда произойдёт свидание, всегда было немного тайной. Лёня жил у больницы, на противоположном конце города, и передавал через Аню лишь время выхода из дома. И так уж повелось, что именно Катя успевала пройти большую часть пути, встречаясь с ним за сквером или на повороте к парку. Сегодня она тоже не слишком надеялась на что-то другое, как вдруг увидела его переходящим улицу у почты и остановилась, пытаясь осознать, тот ли это человек сорвал с головы шапку и бежит навстречу, не глядя по сторонам.

Катя следила за ним глазами и совершенно себя не узнавала. Каким-то другим, незнакомым, новым, казался не только город, весь мир. Хватило нескольких дней и одного единственного нового человека.

Лёня ничего не заметил, быстро пересёк наискосок ещё одну улицу и, подхватив Катю, как пёрышко, стал кружить, не обращая внимания на недовольные взгляды прохожих. Застигнутая врасплох его открытостью, Катя рассмеялась.

– Я так соскучился! – воскликнул он и, наконец, опустил её на землю. – Как ты тут без меня, не шалила?

Глаза Лёни сияли радостью, чем подтверждали его неведение, но Катя не стала менять планов.

– Не очень, – призналась она и добавила недостающих подробностей тем самым голосом, которым обычно усыпляют бдительность. – Меня Лёша Астахов проводил домой. Мы просто говорили. Вот и всё.

С лица Лёни сползла его обычная уверенность, и он уставился на Катю таким взглядом, будто отказывался ей верить. Мысленно Катя уже побывала в этой точке, причём не один раз, и всякий раз видела перед собой разгневанного, оскорблённого в лучших своих чувствах, человека. Сейчас перед ней стоял кто-то другой и настолько несчастный, что преуменьшить истинные потери показалось ей самой разумной мерой.

– Лёнь, ну это же не серьёзно, ты понимаешь, – сказала она и тотчас подтвердила эти слова правдивым взглядом. Соврать оказалось легче, чем выбирать между одним и другим. Но самое странное, к этому Катю подталкивал также и взгляд Лёни, которым он ощупывал её лицо и, казалось, искал на нём опровержение этому неприятному факту. Наконец тяжело выдохнул из себя досаду и, взяв Катю за руку, потащил в сторону сквера.

– Нас там ждут. Мы, вроде как, в кино идём. Надеюсь, Лёша не очень обидится? – нахмурив брови, сострил Лёня и, наконец, сделал взгляд обиженным.

Катя сразу затормозила и взмолилась.

– Лёнь, ты либо убей, либо прости!

– Да ладно! Пойдём уж! – бросил он и увлёк её за собой, обречённо махнув свободной рукой.

Для Кати поведение Лёни стало полной неожиданностью. Окончание этого вечера она представляла себе совсем по-другому. Скандал, разрыв, громкие обвинения. Катя переключалась на фильм, а потом снова копалась в себе и, то, казалось, потеряла что-то важное, то нашла, но пока не могла найти этому должного места. Но главное, чего никак не могла ожидать, что-то новое читала в глазах Лёни, который больше не смотрел на неё, как раньше, сверху вниз, а подолгу задерживал внимательный, а порой и печальный взгляд и потом усмехался своим мыслям.

Вот только Лёша не исчез из её мыслей полностью. Как бы она не запрещала себе, как ни пыталась вытеснить из своего сознания то ощущение чистоты и свежести, покорившее её душу при встрече с ним, он возникал миражом, чаще всего, перед сном, когда никто и ничто не мешало этому.

Катя жила так второй месяц и уже почти уверовала в то, что это был мираж, как вдруг столкнулась с Лёшей лицом к лицу прямо на улице.

Узкая обочина сработала как ловушка. Лёша остановился первым, но даже не подумал скрывать, что рад и счастлив такому стечению обстоятельств. Ничего предосудительного в том, чтобы обменяться несколькими словами, не было, но Катя не понимала, что творится с её сердцем и, кивнув коротко, опустила голову и прошла мимо. Однако чем дальше уходила от этого места, тем больше понимала, что сама судьба берегла их двоих для каких-то своих игр и даже назначила день и час. Сегодня – лишь подтвердила свои намерения. Кто мог подумать, что это только начало её забав.

12

Сбываясь в срок, мечта попадает в архив. Не сбываясь, превращается в навязчивую идею. Сбываясь с опозданием, может стать спасением, а может – несчастьем или бедой.

Все эти открытия, которые рано или поздно делает каждый человек, были у Кати где-то впереди. Одно не подлежало сомнению: на пути познания жизни и её законов, включая знаменитый закон подлости, она стояла обеими ногами.

– Ты, доченька, прямо на себя не похожа, – заметив странности в поведении дочери, не выдержала Надежда Ивановна. – Задумаешься и сидишь, в одну точку смотришь. Спрошу, не слышишь.

Катя вспыхнула, но лишь пожала плечами. Всего она могла ожидать от Лёни, но только не приглашения на вечер в его школу. Бывая там регулярно, Лёня успел использовать весь набор отговорок, чтобы не брать её с собой. И вдруг ясно дал понять, что не примет отказа.

– В Лёне дело? – снова решилась на вопрос Надежда Ивановна и, подумав, добавила, – не простил, может?

– С чего ты взяла, мама! Наоборот, в субботу идём с ним на вечер в его школу.

Катя очень старалась произнести это бодрым голосом, но что-то в нём насторожило её маму, которая сразу нахмурила брови и снова обратилась с вопросом.

– А этот парень, Лёша, кажется, не там учится? Даже не знаю, что сказать! Проверку тебе устроил? Для него твой взбрык, конечно, удар по самолюбию. Сама-то ничего не хочешь мне сказать?

– Что, мама? Не понимаю, о чём ты! Если о нас с Лёней, то всё хорошо. Правда!

– Я верю-верю, – замахала руками Надежда Ивановна, – просто беспокоюсь. Твой отец тоже присмирел, когда понял, что птичка могла упорхнуть из клетки, а теперь измывается. Самолюбие, знаешь, это такая штука, которую ничем не успокоить. Уж я-то знаю. Так что не ходила бы ты, мой тебе совет. Скажу, заболела. Мне поверит.

Катя опешила. И Алеся, и Анька, и мама – все в один голос упрашивали её не ходить на этот вечер, но, видимо, у неё тоже имелось самолюбие, и оно не позволяло ей трусить.

– Сама натворила делов, мне и отвечать, – коротко, но твёрдо ответила она, потом смягчила голос. – И не волнуйся. Если это экзамен, то я к нему готова. И не надо этих сравнений. У нас с Лёней другая история.

– Ах, вот в чём дело! Ну, как знаешь, дочка, тебе видней.

В голосе Надежды Ивановны чувствовалась насмешка, но Катя решила не обострять больной вопрос. Лёня представлял интерес и для неё тоже: когда она была верна ему, позволял себе всякие странности, теперь – в своём отношении к ней – был безукоризнен. Ни разу – ни словом, ни делом не напоминал о её проступке. Она, разумеется, наступила на его самолюбие, в этом Катя не сомневалась, но вместо того, чтоб потерять, только приобрела от этого шага. Лёня изменился и изменился в ту лучшую сторону, которой она могла совсем не узнать. И теперь всё чаще смотрела на него каким-то другим взглядом, в котором вместо прежней слепоты влюблённости появилось нечто жалостливое, сродни материнскому. И это был ещё один секрет, который Катя не открывала даже самой себе.

Самоуверенность юности – это корабль, который несётся на рифы на полном ходу. К чёрту чужие карты и лоции. Ты сам управляешь им, и это главное. И совершенно неважно, что этот маршрут не нов, что ты не первый и не последний, кому не терпится обойти всех на этом пути и первым достичь благословенных берегов счастья. Всё получится. Главное верить. Наверное, Катя тоже рассуждала подобным образом, сейчас она уже не помнила. Поэтому отказалась прислушаться к своему сердцу, которое больше, чем о себе, беспокоилось о чувствах других людей, и всё же больше всего – о безопасности Лёши.

Пытаясь нащупать мотив в поступках Лёни, она совершенно запуталась. Брать её с собой, когда весь город только и говорит о том, что она наставила рога своему парню, казалось верхом сумасбродства. И верхом глупости было не учесть тот факт, что редкая драка в этом городе обходилась без Лёни. Как показала встреча с Лёшей, он или совсем не умел скрывать чувства, или не видел в этом необходимости. И Катя всерьёз опасалась, что Лёня воспользуется правом обиженного и на глазах у всей школы преподаст ему урок.