Тайны лабиринтов времени

У меня свои купцы есть, они по ярмаркам мой товар развозят, а мне денежки – ох как нужны. Теперь-то я богатей, но предложил я ватажникам своим уходить подалее, потому, как охоту на меня открыли. Хочу к Черному морю податься, в Дикое Поле. Ты был, когда на море? Небось, даже не знаешь, как оно выглядит?

– Даже не видел Дикое Поле, а уж про море, да еще и Черное, даже не слыхивал, что за диковина? А вот, атаман, у меня к тебе вопрос есть.

– Задавай, меж казаком и атаманом не должно быть туману.

– Если ты богат, то зачем пошел в бурлаки?

– Поготь немного, да ты ешь и пей на здоровье, а вечером я отвечу на твой вопрос сполна.

Прокопыч собрал ватагу, когда стемнело, казаки спустили на реку легкие струги.

– Браты, прибыл наш караван, возьмем его – и айда к казакам в Дикое Поле. Ответил я на твой вопрос?

– Нет, признаться, я ничего не понял.

– Караван нам этот нужен. А следить за ним как? Меня по всей Руси ловят, а в бурлаках никто искать не будет. Сейчас все поутихло, да и караван наш теперь богатой добычей станет. Он, видишь ли, по реке пока идет, то товар купеческий и собирает. В Казани он в последний раз загружался и товара теперь всякого на нем тьма.

Ватажники сели на лодки, и мы отчалили от берега.

– Караван, он потому караван, что его охраняют солдаты, – наставлял меня Прокопыч, – нам нужно без шума и стрельбы их взять.

– Ну, хотя бы постараться, – ответил я.

– Стой! Не подходи к каравану! Кто там? Отзовись! Чего вам нужно? – раздались команды с баржи.

– Чей товар бережете, служивые? – спросил Прокопыч.

– Торговых людей из Астрахани.

– Так это не ваш, стало быть.

– Знамо, не наш.

– А что, служивые, вы сами выбрали себе энту жизнь? Небось, забрили в солдаты и не спросили, а охота ли вам двадцать годков в серой шинели ходить, да ни семьи, ни детей не иметь. Я предлагаю вам в Дикое Поле – к казакам идти. Хлебнуть волюшки без панов и офицеров.

– О казаках слышали, но как быть, ежели побьют нас?

– Так ваша жизнь и так побитая вся.

– Пали в него, чего разговоры разводишь? Под суд захотел? – зазвенел мальчишечий голос.

В темноте и не разобрать, что там приключилось, но мы услышали тот же голос солдата:

– Так, ты говоришь, что дойдем до казаков?

– Обязательно дойдем, служивый.

– Стой – где стоишь, к барже не приближайся. Стрелять начнем, коли самовольно, к нам полезете. Слышь, что говорю!?

– Слышу, служивый, а долго твой ответ ждать?

– Ничего, подождешь.

Долго не было ответа с баржи, но Прокопыч – не торопил и, нам велел тихо сидеть и во все глаза наблюдать, чуть что – стрелять и, желательно, не мимо. В полночь с баржи сбросили тела людей.

– Офицеров мы порешили, атаман, команда баржи, почти, вся с тобой пойдет к морю, а нет, так мы и сами – без тебя к морю уйдем.

Ватага Прокопыча пополнилась новыми людьми и без единого выстрела захватила баржу с огромным количеством ценного груза.

– Всех порешили, или кто ушел? – спросил Прокопыч.

– Приказчик в одном исподнем за борт выпрыгнул, не доглядели, атаман.

– Теперь будьте готовы к сюрпризам.

– Омелько и Ивашка, пойдете в город и разведаете, все ли тихо, водки заодно привезете в дорогу.

Ах, казак, ты иди на войну,

До отказа наполни мошну,

Ведь у каждого татарина-барина,

Серебром изба завалена,

Украдешь чуть-чуть,

Он и не заметит.

Мы с Ивашкой отправились в город, взяв с собой мешочек с серебряными рублями. Причалили к берегу и, заплатив извозчику плату за целый день, покатили в город.

– Город небольшой, стало быть, и побить нас уже некому, а городовые еще не знают, что мы захватили баржи. – Так мы рассуждали, пока катили на телеге. На улицах никого, и мы решили зайти в трактир – и там пусто.

– Есть кто живой? – спросил Ивашка и подошел к прилавку.

На полке выставлены бутылки с разноцветными этикетками. Я почувствовал, что кто-то на меня смотрит, и обернулся. В зале стояла стройная девушка, она игриво подошла ко мне, подняла руку и, схватив за чуб, нежно потянула.

– Чего растерялся? Я же не приведение, живая, горячая и страстная. На меня не смотреть надо, а любить. Пойдешь со мной? Я кивнул.

– А у тебя деньги есть?

Я снова кивнул.

– Тогда плати пятак – и пошли наверх.

Мы поднялись по крутой и скрипучей лестнице. Здесь было множество комнат, разделенных перегородками, вместо дверей висели занавески.

– Как зовут тебя? – спросил я.

– Дуняха, – ответила девица и проскользнула за занавеску одной из комнат. Единственной мебелью в комнате была кровать. Дуняха легким движением скинула сарафан, рубаху и осталась стоять у стола. Я открыл рот, чтобы поглубже вздохнуть и не потерять сознание от счастья, охватившего меня… И тут меня что-то ударило по голове.

Очнулся я в лодке, связанный по рукам и ногам. Первое, на что упал мой взгляд, была луна; а первое, что я почувствовал – это дикую головную боль и легкий ветерок. На веслах сидел офицер, рядом еще двое в военной форме, то ли солдаты, то ли… впрочем, я не мог даже разглядывать и закрыл глаза. Боль поутихла.

– Ну что, оклемался?

– Я думал, мы его до смерти пристукнули.

– Давайте ему ноздри вырвем, чтоб издали было видать, что это за фрукт.

– Сколько вас, и какое оружие имеете? Куда собрались? Зачем в город снова пожаловали?

Я молчал по двум причинам: во-первых, говорить не мог, во рту была каша из крови, а в глазах плавали кровавые пятна; во-вторых, не видел смысла говорить – все равно убьют.

– Нас много, – промычал я беззубым ртом, – и оружие, и девки имеются.

– Что ж ты с девкой пошел, коль у вас на барже есть?

– А какая тебе разница, пошел или не пошел, все едино пристукнете.

– Обязательно пристукнем, только немного погодя, бурлак.

Лодка плыла вниз по течению, ночь была спокойная, река шелестела волной. Вот природа, мать ее ити, подумал я. Как умирать неохота, да в такую ночь. Мне стало зябко, думаю, просто бил нервный озноб, я поежился.

– Что, холодно? Ничего, еще немного – и ты перестанешь чувствовать и холод, и жару.

Лежу здесь, словно червяк на птичьем дворе, и жду, когда меня какая-нибудь помойная курица клюнет в висок. Я пошевелил ногами: веревки не впиваются в ноги… Неужели эти олухи не сняли с меня сапоги? Так и есть, рубаху и кафтан стащили, а сапоги оставили. Эти сапоги остались после одного убитого офицера, и Прокопыч приказал мне их надеть. Обувка у меня и правда, была никудышная. Сапоги были в пору.

–Одевай и офицерский кафтан, – сказал тогда Прокопыч. – Придем в Дикое Поле, настоящим казаком тебя сделаю.

– Что с Ивашкой сделали?

– Да уж, сделали, – они заржали. – Водочки захотелось? Будет вам похмелье и праздник со свинцовыми ягодками.

Если получится высунуть ноги из сапог в воде, то им не просто будет меня поймать, али подстрелить в такой темноте. Лучше, конечно, подстрелить, чем когда шкуру заживо сдирают. Меня вдруг взяла такая злость, что я дал себе зарок: если выберусь живым, найду эту девку, этих трех служивых – и устрою им такую жизнь…

– Вот и пришли мы на место, молись, бурлак – может, бог простит твои поганые дела и примет покаяние.

Офицер бросил весла на дно лодки. Схватил меня, приподнял – и принялся привязывать к моим ногам камень. То ли офицер волновался, то ли очень сильно хотел меня утопить, но руки у него не слушались, и камень не держался у меня на ногах.

– Это хорошо, что ты не визжишь как свинья. Раз смерть неизбежна, надо принять ее достойно.

Достойно умирать у меня не было желания. К этому моменту я почувствовал, что его попытки привязать ко мне камень не прошли бесследно. Веревка на моих ногах ослабла.

– Последнее желание есть?

– Есть. Развяжи и отпусти меня, пожалуйста.

– Не хочу. Все, или еще что-нибудь попросишь?

– Можно, я этим камнем размозжу тебе голову?

Офицер разозлился и, пинком в зад, послал меня на дно реки. Я полетел в воду и стремительно стал погружаться на дно. Мои легкие разрывало от недостатка воздуха, в ушах шумело и, казалось, что голову вот-вот расплющит. Я боялся потерять сознание, тогда бы точно – не выплыл.

Вероятно, я так сильно дергал ногами, что, в конце концов, сапоги стали наполняться водой и потихоньку сползать с меня, а когда коснулся дна, смог оттолкнуться и, налегке, без сапог, стал подниматься вверх. Неужели жив? Жадно глотая воздух, понял, что мое тело вновь тянет меня на дно. Нужно лечь на воду и отдышаться. Повернув голову, увидел темный силуэт лодки. У борта стоял офицер и смотрел на воду, двое других спокойно сидели.

– Упокой его душу господь, – блаженным голосом пропел офицер, и они дружно засмеялись.

Я выбрался на берег, дрожа от холода и слабости, сил больше не было. Сняв мокрую одежду и, повалившись на песок, стал растирать себя руками. Холод проник в меня так глубоко, что только резкие движения, или пылающий костер могли спасти мое тело. К сожалению, костра не было, и силы иссякли, чтобы там прыгать или еще какие упражнения проделывать. К тому времени, как взошло солнце, я готов был отдать полжизни за тепло костра, за стакан водки, или за возможность покурить.

Тютюн у Прокопыча знатный, вспоминал я, дай бог ему здоровья, а я, дурак, сапоги не хотел надевать с покойника. Кормил бы сейчас рыб.

При дневном свете смог определить, где нахожусь. Выше по течению – казанский кремль. Меня еще продолжала бить дрожь, а живот завыл песню волка. Деревенька от меня стояла, ну в верстах в двух, не более. Я видел, как мужики шли в сторону невспаханного поля.

Если бы я пошел в деревню и попросил кусок хлеба, то, может, и получил бы его, но меня взял страх, что в деревне могут стоять солдаты. А, исходя из вчерашних событий, солдаты уже имеют приказ уничтожить ватагу.

За последние дни я уже не раз мог быть прострелян, зарезан и утоплен, сегодня мне могло просто не повезти. Офицеры считают, что убили меня и скормили рыбам, и пока я покоюсь на дне Волги, то могу считать себя в безопасности. По этой причине я и решился на грешный поступок.

Воровать дурно, особенно у людей, растивших хлеб своим трудом, но теперь у меня не было другого выхода.

Девочка хворостинкой гнала гусей к реке, и у меня возник план. Я нашел камень, вымазался в грязи и стал подползать к гусям. Птицы почуяли меня и загалдели, а я полз и шипел на гусей.

– Да, что это с вами! – воскликнула девочка. – А ну, гэть назад! И девочка хлестнула гуся веточкой. Птицы недовольно гоготали, но слушались. Я вскочил в полный рост и бросил камень в ближайшую птицу. Та закричала, сделала два шага и замертво упала на землю, а девочка, в удивлении и ужасе, застыла на месте.

Я быстро подбежал, схватил гуся и бросился наутек.

– Черт! Черт! – завопила девочка, указывая на стремительно бегущего черта, на которого, безусловно, я был очень похож.

– Он Михеича стырил! – кричала малышка.

Михеичем был, наверное, покойный гусь.

Бабы заохали, захлопали по бедрам руками и стали креститься. Мужики схватились за вилы. Все жители деревни бросились за мной в погоню.

Ох, и не приведи господи попасть им в руки, живым они меня не отпустят. Бегал я быстро, а еще меня подгонял страх быть продырявленным вилами и страшный голод, хорошо, что тело согрелось.

Я без труда оторвался от погони и укрылся в прибрежных камышах. Погоня, кряхтя и ругаясь, на чем свет стоит, пронеслась мимо.

Выбравшись из своего укрытия, я подошел к одному из ближайших домов в надежде, что там найдется хоть какая-нибудь одежда. Спрятавшись за бочкой, что стояла во дворе дома, и, убедившись в отсутствии людей, я вскочил в дом.

В комнате сидел старик и качал колыбельку. Увидев меня голого, вымазанного черной грязью и, появившегося внезапно, а значит, ниоткуда – он выпучил глаза и забормотал, едва шевеля губами от страха.

– Спаси, господь, и прости грехи мои тяжкие. Не бери младенца, а я готов.

Я стоял перед ним на полусогнутых ногах, разведя руки в стороны, и растопырив пальцы. Придя в себя, ведь надеялся, что нет людей в доме и, вспомнив, зачем я ворвался в дом этого почтенного старца, стал взглядом ощупывать стены дома. Схватив лежащее у печки огниво, кусок хлеба со стола, горшочек с солью и штаны, я выскочил и помчался в плавни через луг, где был спрятан гусь. Долго сидел в камышах и прислушивался, нет ли погони.

Ползком по траве, таща за собой свои трофеи, добрался до леса. Под деревом с огромным дуплом спрятал украденное и пошел смывать грязь. Пришлось тщательно мыться, грязь упорно не хотела отмываться. Попыхтев и приложив некоторые усилия, я стал приобретать человеческий вид.

Мне необходимо вернуться к ватаге и предупредить атамана, что за нами ведется охота и в городе полно солдат. Нужно срочно уходить из Казани. Издалека увидел перекрытые рогатками дороги, и у каждой стояли солдаты.

Итак по дороге к городу не пробраться, по реке – и думать нечего, там солдаты быстро схватят одинокого горе-рыбака. Берег, но посты и солдаты, ведь идет охота на бурлаков, к тому же, если меня схватят просто так, то офицеры опознают меня. Вот удивятся – и тогда мне точно конец.

Я уже собирался заночевать в поле, как увидел карету, спешившую в город. Эту точно пропустят в город. Карету остановили у рогаток и потребовали пропуск. Солдат лениво смотрел, как кучер достает документ, окно в экипаже было задернуто, и никто не мог меня увидеть.

Я быстро забрался под карету. Кучер наклонился к солдату и передал бумагу. Караульный повертел бумагу в руках, вызвал старшего из караульной будки, тот повертел бумагу, и, может, карета так бы никуда и не поехала, но вышел офицер, бросил взгляд на бумагу и, отдав честь, произнес:

– Можете проезжать. Афонька, поднимай шлагбаум, и быстрее, не видишь, их благородие спешит. Солдат выполнил приказ, и полосатая палка взлетела в небо.

– Трогай, родимые! – прокричал кучер, и лошади понесли карету по пустынным улицам Казани. Миновав слободку, она въехала в ворота древней стены, окружающей такой же древний дом и остановилась возле одной из башен. Из бойницы на нижнем этаже пробивался мерцающий свет. И вдруг я услышал знакомый голос.

– Ну как же, ты же обещал… Оставь кучера стеречь карету, а мы пойдем. Эй, солдат, останешься с кучером стеречь карету до нашего возращения.

Я узнал этот голос, он говорил мне давеча, как хорошо, что не визжу, словно свинья.

Офицеры не уходили со двора. Вскоре я услышал еще один приятный голос. На вопрос офицера, не приходили ли бурлаки за водкой снова, женский голос ответил: «Нет, не приходили, господин офицер, иначе я бы заработала еще один рубль».

Офицеры потоптались во дворе, посмеялись и направились к дому. Кучер, не сползая со своего места, достал бутылку, сделал глоток и передал солдату.

Дверь, висевшая на единственной петле, качалась и скрипела на ветру. Окно на верхнем этаже дома осветилось. Какие у военных планы? У меня появилась возможность хоть что-нибудь узнать, навестив моих друзей. Ведь дал же обещание устроить им веселую жизнь, а свое слово нужно держать.

Я соскочил на землю и, забежав за угол, стал подниматься по стене наверх. Мое счастье, что дом был в ужасном состоянии.

Эта цитадель давно не видела ремонта, бревна рассохлись от времени, поэтому мне не составило труда взобраться под самую крышу. Пару раз, правда, я чуть не свалился – бревна оказались, ну, очень трухлявые, но бог миловал.

Через окно на втором этаже я увидел офицера, сидящего у печки, рядом с ним лежали пистолеты, ружье и топор. Я полез выше и заглянул в вентиляционное окно.

– Бери только хорошее вино, а не ту кислятину из твоих запасов. Да, не крутись ты, как заведенный, и сядь, наконец. Прекрати мельтешить перед глазами.

– Там полно клопов.

– Привык к шикарной жизни, значит. Забыл, как купались в болоте?

– Замолчи, наконец. Я хочу все забыть, раз и навсегда.

Я пошевелился, и моя нога соскочила, вниз полетел кусок трухлявого дерева.

– Что это?

– Кошка, наверное. Чтобы подтвердить его догадки, я промурлыкал. У меня с детства получалось хорошо подражать котам.

– Терпеть не могу котов, пристрелю гада. Не то будет орать тут – всю ночь, мерзкая тварь.

– Сиди. А, ты действительно, какой-то буйный стал в последнее время.

Послышался звук упавшего пистолета. Я притаился и замер, а офицер отошел от окна. Послышались шаги, и хлопнула дверь.

– Вот ненормальный. Иди, проспись, и солдат не трогай, а то они тебе завтра все припомнят, тогда я не смогу тебе уже ничем помочь.

Я не мог, да и не хотел больше стоять одной ногой на трухлявом выступе стены дома. Забравшись в вентиляционное окно, я по ступенькам спустился с чердака и вышел в коридор, там никого не было. За дверью раздавался храп. Приоткрыв двери в комнату (что характерно, она не издала ни единого звука при этом), разглядел, что на тюфяке лежал и храпел мой старый знакомый.

Зайти или нет? А зайду, будь что будет. Взяв со стола пистолет, я поднял его над головой спящего, как бы прицеливаясь, но передумал и ударил его по голове со всей силы огромной рукояткой пистоля. Быстро переодевшись в его форму, захватив оружие и деньги, которые они у меня отобрали, вышел в коридор и, громко стуча подкованными сапогами, стал спускаться по лестнице. Я спустился на первый этаж – и нос к носу столкнулся с офицером.

– Где вы пропадаете, вас уже заждались. Прошу пройти в зал.

В зале стоял дым столбом, пьянка была в самом разгаре.

– Вам надо было отпустить этих бурлаков с водкой, – кричал толстый офицер.

– Оставьте свои фантазии, капитан, их допросить нужно. Но с другой стороны, для чего? Нам и так, все о них известно.

– Ну, так – если вам все известно, тогда командуйте. Чего же вы сидите, чего ждете?

– Вы несносны, знаете ведь, что воевода просил и, заметьте, очень просил, сохранить груз в целости и сохранности. Вы так нежно ему улыбались… Что ж вы не сказали тогда, что приступ не может гарантировать сохранность и целостность груза?

– Если бы пропустили этих с водкой к бунтовщикам, то они перепились бы, и мы, заметьте, без единого выстрела бы их перерезали. А теперь что?

– Теперь слушайте мой приказ, господа офицеры. Подберите двух солдат, переоденьте их в крестьянскую одежду. Пускай возьмут как можно больше браги, подсыпят в нее макового порошка – и отнесут на баржу. С солдатами пойдет трактирщик, чтоб подозрения не вызвать. Исполняйте немедленно.

– Организовать охрану и конвой…

– Да, вы с ума сошли. Никакой охраны и сопровождения. Все сделать тихо и, не привлекая внимания.

Сидеть дальше не имело смысла, да, и мне нельзя было упустить из вида офицера, которому поручена эта миссия.

– Вы пойдете со мной, – услышал я голос за спиной.

Вскочив со своего стула и встав по стойке смирно, я отдав честь, проговорил:

– Слушаюсь, – и пошел за офицером. Мы спустились в конюшню, но мой командир передумал:

– Пойдем пеши, капитан приказал, как можно меньше привлекать к себе внимания. Эти бурлаки, наверняка, имеют свои уши и глаза в городе.

Мы вышли за ворота и направились в таверну.

– А, как же солдаты, которые должны переодеться крестьянами? – спросил я.

– Мы сами переоденемся, ну, если и не крестьянами, то лавочники из нас получатся.

– Да, у вас явно лицо не крестьянина, вас-то они, вмиг расшифруют – дворянина видно за версту, как бы он ни принарядился. Если я не ошибаюсь, бурлаков было двое?

– Вы правы, за водкой приходили двое.

– Одного утопили, а со вторым что случилось, уж не сбежал ли он?

– Второй в подвале таверны, и связан крепко.

– Не боитесь, что сбежит?

– Никуда он не денется, а в таверне за ним хорошо приглядывают.

– Великолепно, мы сможем его допросить, и не нужно в тюрьму для этого тащиться. Я предлагаю найти солдат, свободных от службы и…

– Солдаты, увы, не надежны, вы же знаете, что конвой баржи перешел на сторону бунтовщиков.

– Это черт знает что!

– То-то и оно.

– Тогда вы организуйте нужное количество макового порошка, а я вытрясу из лавочника бочку водки – и сам отвезу это пойло на баржу.

– Согласен, из меня даже лавочника не получится, я доложу капитану о вашем предложении.

Офицер остановился и стал внимательно осматривать меня. Я заметил, как по его лицу пробежала тень недоверия.

– Это ваша сабля? Где-то я ее уже видел, по-моему, эта сабля – с дарственной надписью, ну-ка покажите.

Я достал саблю из ножен и полоснул офицера по лицу.

– Не был бы ты, уж таким внимательным, может, и до старости бы дожил. Убрав мертвое тело с дороги, я зашагал к таверне. Мне нужна была команда и, встретив двух солдат, я приказал им следовать за мной. Не успели мы дойти до конца улицы, как услышали крики, и топот сапог за спиной.

– Стоять! Стрелять будем!

К нам подбежал караул и старший доложил, что обнаружил труп офицера, а в темноте не смог различить, кто мы такие, только силуэты людей и видны. Старший конвоя обнаружил письмо при офицере.

– Что в том письме?

– Не могу знать, господин офицер, безграмотный я.

– Читать кто-нибудь из вас может? Давай сюда письмо.

– Это приказ майора. Мы должны выполнить этот приказ, тем более что он гласит о воле самого коменданта города. Солдаты и горожане должны содействовать офицеру в выполнении сего приказа. Подпись майора и коменданта города. Значит, так:

– Солдаты, находящиеся в подчинении других офицеров, беспрекословно выполняют мои приказы. Кому и что непонятно? Я выполню поручение майора, а вы поступаете ко мне в подчинение. Вы двое, бегите в аптеку за маковым порошком, да возьмите эту бумагу с собой и покажите аптекарю. Принесете порошок в таверну «Медведь», мы будем там. Знаете, где эта таверна стоит?

– Так точно, знаем.

– Бегом!

Мы подходили к таверне, и в нос ударил запах чеснока и браги. На земле, в небольшой луже у входа в таверну, лежало два тела. Лица у обоих были безжалостно разбиты, карманы вывернуты, рубахи разорваны.

– За мной!

Мы вошли в трактир и я, расставив часовых, поднялся на второй этаж. По коридору шла знакомая мне девица.

– Привет, красавица! Что, признала меня? Тихо, дура. Где Ивашка? Парень, что со мной был?

Вскоре мы вошли в чулан. Ивашка лежал на соломе весь в крови и со связанными руками, и ногами.

– Завизжишь – убью, стерва! Солдат, ко мне!

Оглушив заскочившего в чулан солдата, мы раздели его – и Ивашка одел солдатское шмотье.

Девица рассказала, где хозяин держит деньги, золото и украшения. Мы ее связали, закупорив рот кляпом, оставили лежать подле мертвого, как оказалось, солдата, закрыли чулан и вышли в зал таверны.

– Хозяин, веди солдат в подвал, где бочка с брагой стоит, да, поживее.

– А, кто платить будет?

– Комендант.

– Бумагу сперва покажите, господин офицер.

– Ты и ты, арестовать трактирщика, как пособника бунтовщикам и отконвоировать в городскую тюрьму. Половой, бумагу и перо! Вот сопроводительный документ от меня, покажите начальнику тюрьмы.

– Господин офицер, вы бы мне написали бумагу, для каких нужд нужна брага, и расписались, а я – со всем моим почтением…

– Как тебя зовут?

– Еремей, сын Флора. Хозяин трактира «Медведь» города Казань. Напишите, что за те бочки с брагой, что я отдам в ваши руки, мне будут выплачены деньги в размере пяти рублей серебром из казны коменданта.

– Отпусти его солдат, а ты держи бумагу и язык за зубами, понял! То-то! Веди в закрома, торгаш, мироед поганый.

– А печать, господин офицер?

Я посмотрел на перстень, что снял с пальца офицера, на нем гравировка – герб России.

– Вот теперь, надеюсь, все?

– Теперь порядок, господин офицер.

– А, пришли? Легко ли отдал аптекарь порошок? Может, спрашивал чего?

– Легко отдал, господин офицер, бумагу прочитал – и сказал, что все понял.

Я его спрашиваю, что это за штука такая, и для чего сей порошок нужен? Зачем, спрашиваю, комендант его в водку желает примешать?

– Что же он ответил?

– Это, говорит, для бодрости духа солдат, чтоб, значит, не хватило у них, этих татей-бунтовщиков, против вас, солдат, сил.

– Правильно сказал комендант, хороший план придумал.

– Так я не понял, господин офицер, эта водка – для солдат, или для бунтовщиков?

– Дурень! Стал бы комендант городские деньги транжирить для попойки бунтовщиков? Конечно, эта водка для солдат предназначена.

– Живо – чего рты раззявили?! – бегом за бочками, скоро светать начнет. Откупорьте все бочки и засыпайте бодрящий порошок, аккуратно, в каждую бочку – и поровну.

Солдаты с прилежанием выполнили мой приказ. Бочки погрузили на телеги, и мы поехали по городу.

– В казармы! Передайте дежурному офицеру эту бумагу и приказ майора выдать солдатам по кружке горилки для поднятия духа перед сражением. Не вздумайте по дороге сами напиться! Если что, под шомпола сквозь строй пойдете. Ты – со мной к пристани.