Герой на подработке. Ищи ветра в поле

Она снова сделала долгий глоток. И ещё один. И ещё. Я видел, как судорожно ходит горло Марви и понимал, что вместе с вином женщина глотала душащие её слёзы. Заинтересованный Данрад выпустил плотное кольцо дыма. Данко, понуро опустив голову, как будто это он сам лично был виноват в детской трагедии нашей убийцы, отодвинулся от главаря.

– И долго тебя так обихаживали? – вдруг спросил Браст.

– В четырнадцать всё переменилось. Мы были очень дружны с Розалин, но тогда на лето приехали её дальние родственники с тремя сыновьями. Мы не видели их три или четыре года и очень обрадовались их приезду. Мы помнили, как веселились детьми и ждали продолжения игр. Вот только за это время их старшему сыну стукнуло шестнадцать, и он вышел из возраста безобидных забав. От прежнего милого мальчика не осталось следа. Он сразу дал понять, где моё место. Что я вне его круга. И такой скромной девочке, как я, было невозможно дать ему отпор… Розалин из-за этого сначала разозлилась, вступилась, но вскоре и сама начала подтрунивать надо мной. Насмешки становились всё грубее. Они требовали унизительные вещи и на мой робкий отказ последовал первый строгий выговор от моих господ. Он же дал начало вседозволенности. Наконец, тот парень просто-напросто подловил меня в саду, когда я пряталась там от всех, и снасильничал. На жалобу и слёзы мне запретили позорить гостя и на другой день отправили работать горничной в городской дом. Там я родила мальчика, которого от меня сразу же забрали, – Марви перестала глядеть в кружку и пристально посмотрела на Браста. – Ты можешь обхохотаться Матёрый. Но если бы не такой же сильный непрекращающийся ливень, как сейчас, то вряд ли бы редкая шрай‑ханская вишня погибла бы. Её не пришлось бы выкапывать. И я не увидела бы разлагающийся труп своего ребёнка. Я бы повторила путь своей матери. Вела бы себя тихо и пристойно. Кротко. Глядя на меня, ты бы морщился и говорил, что с этой девахой связываться не стоит. Она точно не даст.

– Не думаю, что ты тогда была тихоней.

– Была, Матёрый, была… Но я подожгла дом своих господ так, что от него только пепел остался. А затем ушла, оставив в этом пепле всё своё прошлое. Сейчас той меня нет.

Никто не понял как, но вдруг возле руки Браста в дерево стола воткнулся узкий нож. Кому он принадлежал, понятно было всем. А потому мы уставились на Марви, с трудом поднимающуюся из-за стола. Женщина основательно перепила, но стало это понятно только сейчас. Говорила она на удивление ровным голосом.

– Так что, прежде чем говорить с такой тварью как я, запросто покромсающей любого громилу в любой подворотне, подбирай-ка слова повежливее. Хорошо?

Она ласково потрепала его по волосам.

– И как такой душечке откажешь?

– Никак, Матёрый. Никак, – сказала женщина, а после весело хихикнула и фривольно села к нему на колени.

Низенькая Марви не была красавицей. У неё было пухлое лицо и грудь девочки‑подростка. Она завершила годы юности, вошла в зрелость. Её кривой, видимо некогда сломанный, нос портил внешность. Русые волосы чуть ниже плеч висели сальными патлами. Однако лёгкость поведения и своеобразный шарм не позволяли замечать таких недостатков. И поневоле я ею залюбовался.

– А мне, сука, было бы интересно усечь, где наш Морьяр так прямо сидеть навострился. Словно палку в хребет через жопу засунул! – подтолкнул интерес окружающих Данко.

– Давай-давай. Колись уже! – постарался подбодрить меня Окорок.

Несомненно, я был недоволен. Я не любил мыть лицо, не любил всякие хитроумные железки, которыми принято засовывать в рот пищу, не понимал к чему нужно периодически стирать свою одежду и… и тем более не признавал расчёсывания.

– Скоро? Надоело.

– Почти. Потерпи, Арьнен.

Зеркала в нашей комнате не было, но, глядя под ноги, я искренне сомневался, что на моей голове осталось хоть что-то. Пол покрывал толстый слой чёрных волос различной длины.

– Хватит. Не трогай меня!

– Погоди.

– Не трогай меня!

– Ещё секунду! Вот. Наконец-то, – довольно выдохнула Эветта, отстригая от пряди моих волос последний фрагмент массивным, но очень острым секатором, унесённым ею из оранжереи. – Теперь хоть на человека похож.

– Да? Тогда я могу постричь и тебя.

Мы обитали вместе почти три месяца, и я уже мог предложить нечто подобное Эветте. Раз стрижка делала людей на людей похожими, то почему бы не сделать для этой девочки тоже самое?

Однако она категорично отказалась.

– Нет? – удивился я, хотя испытал и радость – я едва вытерпел, что кто‑то так долго находился вблизи меня.

– Нет. Короткие волосы для мальчиков, Арьнен.

Она продолжила созерцать итог своих трудов, гордо скрестив руки на груди, но вскоре ей это надоело. Эветта улыбнулась и сказала:

– И, на самом деле, я стригла тебя больше по другой причине – мне надоели твои вши!

Она начала сгребать веником волосы в совок. На них действительно белело много гнид, но я не понимал, чем они могли так кого-то раздражать. И оттого почувствовал себя обиженным и даже преданным. В своём негодовании я взял со стола книгу и сел на пол, чтобы её почитать. На стуле мне было неудобно. Для исправления осанки в комнате для учеников стояли не стулья, а самые настоящие чудовища с жёсткой спинкой, к которой прикреплялись заострённые брусочки! Облокотиться и остаться с целой спиной, сидя на таком стуле, было невозможно.

– Выпрямись! Не надо горбиться.

– Мне хорошо, – возразил я из своего угла.

– Ты сидишь там, как дикий зверь. Даром, что буквы разбираешь.

– Я не дикий зверь.

– Тогда сядь ровно и как люди сидят. А ну на стул!

– Не командуй, ты не мэтры! – всерьёз разозлился я.

Она пробурила меня злым взглядом, а потом расслабилась, хихикнула и сказала:

– Смотри.

Эветта вздыбила себе волосы, нарушая хрупкость аккуратной причёски, и проковыляла по периметру комнаты, втягивая голову в плечи и одновременно испуганно озираясь по сторонам. Порой она скалила зубы.

– Тебе больно? – предположил я.

– Нет. Это ты так ходишь.

– Мне не нравится.

– Мне тоже.

Она распрямилась и мягко улыбнулась. В розовых глазах сверкала хитринка. А затем её красные губы на миг поджались, прежде чем произнесли.

– Давай это исправим? Я могу научить.

– А откуда ты знаешь, как меня учить?

– Потому что меня этому учили…

Она замялась, испуганно округлила глаза, как если бы сказала что-то лишнее, но я не обратил на это внимания. Мою голову заполнили думы. Пусть я не был готов, да и не стремился чего-то там исправлять в себе, но научиться… Учиться я хотел!

– А как этому учиться?

– Вот. Держи.

Эветта подала мне длинную палку, которой мы задвигали шторы на окнах, и осторожно, чтобы не дотронуться до моего тела, помогла разместить её за спиной так, чтобы она удерживалась на сгибе локтей. Позвоночник тут же вытянуло в струнку, плечи расправились.

– А теперь что?

– Теперь, пока я читаю вслух, ты будешь ходить по комнате, не отпуская палки.

– Это долго.

– А утром я попрошу для тебя мыло. Постараемся окончательно вывести этих гадин с твоей головы.

– Но я не хочу мыться!

Книга в её руках резко захлопнулась.

– Тогда я не буду тебе читать.

Это был шантаж. Он заставил крылья моего носа гневно раздуться, но беловолосая девочка достаточно хорошо изучила и приручила меня. Я покорно попробовал пройти, держа палку, как она требовала. Было очень неудобно.

– Молодец, – отрываясь от текста, похвалила она меня через минуту стараний.

– Хватит?

– Нет… А через неделю, чтобы ты как шею не гнул, ещё и яблоко на макушку положим. Через год будешь ходить, как принц!

Она звонко рассмеялась.

… Но мне так весело не было.

– А мне, сука, было б интересно усечь, где наш Морьяр так прямо сидеть навострился. Словно палку в хребет через жопу засунул! – подтолкнул интерес окружающих Данко.

– Давай-давай. Колись уже! – постарался подбодрить меня Окорок. Он был порядком пьян, и ему было весело.

– У меня в детстве был дурной стул. На него нельзя было облокачиваться, чтобы не пораниться.

– Да, ну? – скривился Сорока. – Пора бы уже по-взрослому рассказать, что к чему. Откуда ты такой на нашу голову свалился? И слепому понятно, что ты не нашего поля ягода.

– Я не хочу говорить о своём прошлом.

– Просим! Просим! – раздался хор голосов, требовательно в ритм топающих ногами так, что посуда на столах запрыгала. Все как будто ждали представления. Данрад тоже испытывающе посмотрел на мрачнеющего меня, но по итогу отложил свою трубку и сухо приказал.

– Оставьте его, – тут же наступила тишина. – Давайте лучше ножи пометаем, а? Посмотрим, кто лучше в деле, а не языком молоть горазд.

– Отлично, – довольно улыбнулась Марви, и вожак погрозил ей пальцем.

– Без тебя, кошечка…

Пометать ножи вызвался и я. Махать мечом, благодаря урокам Сороки, у меня выходило уже очень хорошо, но вот в метании натренироваться не получалось. Я либо с невероятной удачливостью попадал в цель по нескольку раз кряду, либо катастрофически мазал. Так, что нож мог пролететь аж метрах в трёх в стороне от мишени.

Кстати, если говорить о мишени, то, прежде чем начать соревнование, следовало подыскать что-то на неё походящее. Ничего такого на стенах подворья не висело, красок, чтобы малевать что‑нибудь толковое, не было, а на моё предложение создать иллюзию я получил ответ, что жулить тогда буду. И поэтому, когда Засланец показал большое округлое деревянное блюдо приличной толщины, выбор остановился именно на нём. В принципе оно действительно подходило идеально. Непонятно было только как и куда его крепить.

– Морьяр, я всё. Выучила! – вприпрыжку меж тем спустилась Элдри. – Можно мне теперь со всеми посидеть?

Светлые недлинные волосы девочки, привычно заплетённые Марви в две косички, задорно топорщились в разные стороны. Штаны, купленные на вырост, были подвёрнуты до колена и придавали шкодливый вид. Да и глаза озорно сверкали. Я чувствовал, что ребёнку хочется повеселиться, но мне мгновенно представилось какой Элдри может устроить бедлам.

– Нет, возвращайся наверх. Я тут быстренько проиграю, поднимусь и проверю урок. А вот потом…

– Да будет тебе, – положила свою руку мне на плечо Марви. – Я как раз могу поучить её нож в руке держать. Уделать всех вас мне всё равно не разрешают.

– Ага! – вдруг радостно воскликнул Данрад. – Иди-ка сюда, Малая.

Элдри, широко улыбаясь, беззаботно подошла к вожаку, и он, всучив ей в руки блюдо, поставил девочку на табурет.

– Руки подними. Вот. Вот так. И держи крепко.

– А что? Зачем?

У меня всё внутри похолодело, а Данрад преспокойно отошёл на несколько шагов назад и сделал вид, что прицеливается, хотя никакого ножа у него в руке не было. При этом я понимал, что он меня просто-напросто провоцирует. Была в нём такая поганая черта – время от времени кому-либо из своих морду бить, раз чужих под боком не находилось.

– Не вздумай, – вдруг услышал я тихий шёпот Марви у уха и ощутил предупреждающий укол лезвия возле поясницы.

Я осторожно повернулся к пьяной женщине лицом. Мои глаза говорили только одно: «Но он же…».

– Её не заденут. Ты мне веришь?

Странно, но я поверил.

– Мы будем ножички кидать, а ты, Малая, мишень подержишь.

– Морьяр? – испуганно посмотрела на меня моя девочка в поисках защиты, но я только утвердительно кивнул головой, а после, на миг недовольно поджимая губы, холодно приказал:

– Стой ровно. Не дёргайся.

Остальные члены Стаи беспокойно переглянулись между собой. Желание посоревноваться у всех как-то разом пропало, но Данраду на это было наплевать. Он, определив, откуда следовало метать ножи, подозвал первого из нас.

– Матёрый, ты начнёшь.

Браст нервно облизнул губы, но встал к черте. Примерялся к броску он недолго. Плавно вытянул руку и…

– Да ты гонишь! – притворно воскликнул он, округляя глаза. Его нож воткнулся в стену в сантиметрах сорока над блюдом, удерживаемым Элдри.

– Пшёл вон! – недовольно пнул его ногой по ягодицам Данрад. – Ещё кто так накосячит на своей холстине расстелю… Данко!

– Не, пасую, – посмел отказаться лучник и широко разулыбался. – Я на такие игры, сам знаешь, не подписываюсь. Вот если, мать его, из лука пострелять, тогда да. Хошь стрелку выпущу? Мне разрывные, сука, подогнали. Вмиг это блюдо разнесут!

– Шептун!

Этот бы рисковать своей шкурой не стал. Так и вышло. Он встал на позицию, стараясь удержаться на шатающихся ногах, икнул и…

– О! Мазяво попал! – довольно похлопал его по плечу Данрад.

Элдри, которая от силы удара едва удержалась на табурете, опустила блюдо и испуганно всхлипнула. Шептун тут же подошёл к ней, вытащил свой нож из дерева и, виновато потрепав девочку по волосам, ушёл к стойке, где, прижимая руку к сердцу, замер хозяин подворья. Шептун намеревался напиться до беспамятства и не повторять свой подвиг.

– А теперь давайте-ка кто из новеньких, – решил Данрад и ткнул пальцем. – Ты вот, сука, давай.

Этот парень не вызывал у меня тёплых эмоций. Борко был обычным головорезом, любящим потрошить любого ему на глаза попавшегося. В нашем деле наёмников без таких безумцев никак, но его жажда увечить людей и смотреть умирающим в глаза отталкивала. Моё тело поневоле напряглось, когда он подошёл к черте.

Треклятье, как бы я хотел вновь уметь ставить щит от физического урона!

Несмотря на собственную неспособность сотворить такое заклинание, я всё равно попытался уплотнить воздух перед Элдри. Девочка это почувствовала и внимательно поглядела на меня серьёзным взглядом. Мне сразу стало крайне неуютно, что по-другому я никак не вмешиваюсь в происходящее с ней.

– Марви, я так не могу…

– Стой ровно, – шикнула она на меня. – Ты мне иначе загораживаешь обзор.

Поневоле я опустил взгляд и увидел, что женщина сжимает в руке нож. Вот на чём, оказывается, основывалась её уверенность, что с Элдри всё будет в порядке! Она намеревалась в случае чего сбить неверно летящее лезвие в воздухе.

Великая Тьма! Как хорошо. Не понадобилось.

– Странник. Давай теперь ты.

Вот и всё облегчение.

Я с кислой миной подошёл к черте, пытаясь поудобнее устроить во вспотевшей ладони рукоять. Безрезультатно.

– Да не томи уже! – прикрикнул на меня Данрад. – Метай давай!

Я постарался прицелиться и… нет. Не смог выпустить нож из руки.

– Метай же, скотина!

– Я не скотина, – неожиданно для самого себя я резко повернулся к Данраду лицом и процедил. – Я не скотина, а человек.

– Люди, – приблизился он ко мне так, что едва не коснулся своим носом моего, – баб на сносях не убивают.

– Эй, глядите! Дождь кончился! – не дав мне ответить, воскликнул Лис и громко засмеялся.

Смех у этого мужчины лет тридцати был звонким, как у юнца. Сам он тоже выглядел моложаво, пока не щурился. Но щурился он часто. Кроме того, он был немыслимо рыж аж до красного оттенка волос, строен и ловко махал саблей да вертел глефой. Из всех, кто присоединился к нам после победы над драконом, он единственный был мне действительно по душе.

– Да ну нах?

– Где?!

Все, напрочь забыв про соревнование, скопом ринулись к окнам и радостно загалдели. Элдри, положив поднос на пол, помчалась вслед за ними. Она уже перестала бояться и ликовала, подчиняясь всеобщему веселью. Только Данрад по-прежнему стоял и угрюмо пялился на меня. Наконец, чтобы не привлекать внимания остальных, он негромко произнёс:

– Мне плевать кто ты и откуда. Не хочешь – не говори. Заставлять не стану. Но почему ты, нелюдь каких поискать, за эту девку горой стоишь, я знать хочу.

– Наверно, да. Нелюдь, – подумав, признался я и, без страха глядя вожаку глаза в глаза, сказал: – Я не столько человек, сколько зверь. А звери мудрее людей. Они своих не трогают.

– Она же не дочь тебе. Меня, ядрёна вошь, не обманешь. Она тебе чужая.

Данраду на мой взгляд было откровенно наплевать. Здесь он был хозяин. А я так, на рожон лез просто. А потому говорил он с лёгкой усмешкой.

– Она всё равно моя, – с непоколебимой упёртостью продолжал я смотреть в мудрые, но холодные глаза вожака. – И можешь расстелить меня на своей холстине, но больше так распоряжаться ею я не позволю.

– Вот как заговорил? – демонстративно почесал подбородок Данрад, а затем задумчиво прищурил глаза и, подойдя к стойке, взял пиво. После чего, сделав большой глоток, принялся преспокойно созерцать убранство подворья, как если бы эпизода с ножами никогда не происходило вовсе.

– Так что, это всё? – в недоверии удивился я.

– Я тоже зверь. А ты сам сказал, звери своих не трогают.

***

После выходки Данрада мне стало на редкость тягостно, а потому, когда на другой день после плотного завтрака мы наконец-то выехали из Колымяг, я плёлся в конце отряда. Несмотря на выглянувшее ясное солнце (подошедшее бы климату жаркого Ингшварда) лошади привычно месили под ногами старканскую грязь. Тракт основательно размыло. Возможно, к вечеру стало бы суше, но сейчас местами приходилось спешиваться и волочить за узду коней в обход через густой лес, где благодаря переплетению корней земля не так хлябала. Но даже такой путь был лучше, чем сидение на опостылевшем подворье. Может кто-то и предпочитал домашний уют, но привязанность к дому завсегда убивала великие дела. А я любил события. И дома у меня не было. Так что единственное, что изводило, так это ощущение, что я вдруг стал лишним в Стае.

Как ни странно, но среди этих полудиких людей мне было хорошо. Их не смущало то, что не принял бы во мне ни мастер Гастон, ни подобные ему чинные горожане или селяне. Мне нравился властный кулак Данрада. Служа Тьме, я привык к правилам и кровожадным наказаниям за несоблюдение оных. Его манера вести себя была мне понятнее и приятнее, нежели вежливые порицания. Кроме того, я был нужным и важным звеном. Можно сказать, руководил целым направлением. И частые задания да передряги давали мне возможность как вовсю проявить себя, так и заниматься саморазвитием. Причём как магическим, так и стратегическим, и физическим. Я учился. Я совершенствовался. Я приобрёл уйму навыков и был откровенно доволен сложившейся жизнью.

… Пока Данрад всё не испортил.

До этого он на Элдри практически не обращал внимания. Она выполняла для него мелкие поручения и только. Большей частью он делал вид, что девочки не существует на этом свете, а тут…

– Морьяр, ты чего такой грустный?

Я посмотрел в ясные детские глазёнки. У меня как-то получалось оберегать Элдри от созерцания смерти. Либо я давал ей задание приглядывать за лошадьми, либо ещё что‑то выдумывал, чтобы удержать её подальше от истинных событий. Это было сложно, но я помнил, как она закрывала глаза во время нашего путешествия в Юрвенлэнд, когда мне приходилось убивать. И мне не хотелось переучивать девочку вести себя иначе.

Быть может тогда бы ей стала доступна обычная человеческая жизнь? К чему ей такая, как у меня? Жизнь нелюдя.

– Задумался просто.

Девочка тут же поинтересовалась:

– Хочешь сладенького?

– Откуда у тебя? Стащила?

– Нет.

Элдри хитро улыбнулась и сорвала крупную красную головку клевера, благо мы как раз шли пешком. Затем она вытащила из неё, сложив в щепотку пальцы, несколько соцветий и протянула их мне.

– Попробуй. Надо в себя воздух вогнать, и на языке будет сладко.

– Вдохнуть.

– Вдохнуть, – исправилась она.

Я скептически принял «угощение», но проделал, как мне было сказано. Приложил более светлой частью к губам и…

– Действительно сладко, – согласился я. – Это нектар. Из него пчёлы потом мёд делают.

На самом деле сладости было кот наплакал. Крошечная крупинка сахара оставила бы и то больше послевкусия. Но мой непривередливый ребёнок всё равно радовался.

– Откуда ты этому научилась?

– Шептун показал. А Данко научил меня кислые хавáлочки делать.

Я попытался самостоятельно разгадать до какого же именно экстравагантного блюда мог додуматься наш брюзга-лучник, но так и не смог. И поэтому спросил:

– А хавалочки это что?

– Веточки. Мы их от коры очищали и в муравейник втыкали. Они потом кислыми делались… Ты что? Не знал такого?

– Я знаю, что вы покрывали муравьиной кислотой обычные прутики, а потому называть их следует не иначе как палочками. Палочками, а не хавалочками. Поняла?

На моё замечание девочка не отреагировала. Только горделиво захихикала и выкрикнула впереди шагающему «шеф-повару».

– Данко, а Морьяр не знал, что муравьи писаются! Он не знает, как собирать кислинку!

Ехидный взгляд лучника изменился едва столкнулся с мрачным моим, весящим не менее тонны. Однако он всё равно предовольно заметил.

– О, вот я кой в чё про тебя, сука, и въехал. Ни хера ты не деревенский пацан. Наши‑то они едва ходить начинают, уже всё про муравеев знают.

– У меня было другое детство.

А, быть может, его у меня и не было. Я ведь даже не играл в деревянные фигурки как Элдри. Мне такое элементарно не приходило в голову. Я просто ставил их на полочку и подолгу смотрел, любуясь. Меня учили колдовать, а не веселиться. Единственное, что можно было посчитать за развлечения в Чёрной Обители, так это физические уроки да регулярные олимпиады, устраиваемые мэтрами для учащихся. Ну, или тайное наблюдение за зачётом по иллюзиям. Я не знал, что можно высасывать сок из головок клевера, не знал, как делать кислые палочки, меня никто не брал на рыбалку… Может всё же посидеть с удочкой, когда Сорока снова позовёт Элдри ловить рыбу? Может попробовать?

– Цыц! – вдруг шикнул в нашу сторону Шептун и взглядом указал на Данрада, поднятием руки призывающего к тишине.

Все замолкли. Некоторые, как и я, даже положили ладони на морды лошадей, чтобы те не вздумали испортить всё ржанием. Элдри с интересом закрутила головкой. Наверное, она ещё не слышала, как мирные звуки природы: жужжание жука, щебет пичужек, шелест ветра меж листьев, наполнили иные напевы. Слух у девочки был значительно хуже моего. У меня же получалось воспринять не только далёкое девичье пение, но даже различить в нём отдельные слова.

– Бабы, – прочитал я по губам, повернувшегося к нам довольного Данрада.

В селениях Стая обычно не лютовала. Было не с руки, чтобы за нами снарядили стражников, как за какими-то бандюгами. Мы гордо величали себя наёмниками, а не разбойным людом. И действительно за деньги выполняли поручения различного характера. Правда, не гнушались браться за многие дела, считающимися постыдными и мерзкими, но на людях мы вели себя как можно примернее. В городах, чтобы избежать пьяной резни, зачастую снимали себе весь дом и за хорошую плату, а не тёрлись на постоялых дворах. Как положено нанимали шлюх, не хватали девок на улице, блюли законы. В деревнях вот было сложнее. Хозяева там к жилищам относились иначе. Редко кто уступал хату, к которой прилегал столь любимый свинарник. Да и тесно в этих клетушках для нашего отряда было. А найти гулящую женщину и вовсе непросто. Но такие места мы покидали быстро, а, выходя на большак, Данраду на общечеловеческие правила становилось плевать ещё больше, чем ранее. Не в первой, завидев на дороге одинокую ладную красотку, мы не проезжали мимо. А тут ещё и Стая всерьёз истосковалась по женскому обществу. Марви постоянно меняла любовников, но она-то была одна. И она-то была своя. В Колымягах же даже старые бабки от нас лица платками прикрывали и смотрели исключительно на землю. Молодух так и вовсе словно попрятали. А в этой дыре мы просидели аж пять дней. И до этого почти две недели по болотам шастали, головы кикиморам обстригая… Хорошо хоть королевскому ловчему сдать успели, а то бы совсем сгнили деньги!

Дальше мы пошли тише некуда. И быстро. Наконец и вовсе оставили лошадей. Данрад указал на пятерых человек, включая меня. Понуро я подчинился и проскользнул следом за вожаком. Я давно научился ходить по лесу так, чтобы не шуметь как прежде. Но мои предосторожности не потребовались. Четыре девчонки преследующих их мужчин не заметили бы.

Всем им было около пятнадцати, кроме одной на пару-тройку лет помладше. Они беззаботно веселились, идя вдоль едва различимой просеки. Пели, хохотали, да порой находили какай-либо гриб побольше, а после хвастливо показывали его друг дружке, прежде чем положить в корзину. В Старкании селянки одевались иначе, чем в Амейрисе. Не носили они утягивающих талию платьев, рубахи обязаны были плотно закрывать шею, а ноги завсегда скрывались одеждой ниже щиколоток. Но эти девушки не думали, что их кто-то видит. Они высоко приподнимали чёрные от грязи подолы широких сарафанов, подпоясанных расшитыми поясами. Заголили для удобства бледные икры и колени. Резво и ловко, как козочки, в своих грубых лаптях перепрыгивали через лужи.