Алька. Вольные хлеба

– Алек Владимирович, а можно я Батона к Тошке запущу?

И не дожидаясь моего ответа, запустила кобеля таксы по имени Батон в ванну к сыну. А чего церемониться? Подумаешь, он там, где-то по говну побегал? Перед господом все ж живые твари: и пёс, и сын.

После её отъезда мы промыли в душе Тоху, вылили всю воду, в которой любящая мама организовала купание двух наиболее близких её сердцу существ, промыли тщательно надувную купель и заполнили её чистой подогретой водой.

В начале 99 года Мишка, отучившись полтора месяца литью зубных коронок в Берлине, вернулся в Москву. По приезде стал заниматься организацией литейной лаборатории, нашел место, заключил договор аренды. Наняв бригаду ремонтников, приступил к ремонту.

В мае пошли впятером в Парк Горького. Сын был со своей новой девушкой, гуляли, катались на каруселях и различных аттракционах. Забавно, но оказалось, что из всей нашей компании только мы с внуком любим всякие экстремальные американские горки и мёртвые петли.

***

Летом я нашёл фирму, торгующую витринными стёклами. Поторговались, сойдясь в цене, договорились о закупке и монтаже двухкамерных витрин, наружные стёкла которых покрыты вандалозащитной тонированной плёнкой.

Общая длина витрины составляла около тридцати метров, одномоментно поменять их не представлялось возможным, работать круглосуточно фирма не могла, по срокам выходило, что менять они будут около недели. Закрыть продуктовый магазин на неделю – нереальная задача, он как домна: остуди её, не слив расплав, – и в ней образуется «козёл» – застывший металл. А запуск остывшей домны – это непростая задача, требующая времени и средств. Так и в торговле: остановиться на неделю – это значит распродать все продукты, теряя деньги на этапе реализации, потом на этапе ремонта и далее на этапе запуска, поэтому я решил проводить работы, не прекращая торговлю.

Было непросто, но как-то смогли, по ночам кто-нибудь из сотрудников дежурил в магазине. Дежурили для подстраховки, чтобы кто-нибудь не наладился тырить из магазина наши харчишки – один проём-то всегда оставался на ночь открытым. Заваливали его, конечно, каким-то строительным хламом, но всё же шанс, что что-то случится, оставался. Обошлось, никто не покусился на наше добро.

Витрина наша засияла, как у Cartier на Les Champs-Elysées. Был один небольшой нюанс: фирма, менявшая облик нашего фасада, изрядно опоздала со сроками изготовления и монтажа по договору. Это добавило нам хлопот – дежурства, то-сё, но… Но поскольку я прописал в договоре не малые пени в случае просрочки, это же, основательно, процентов на десять, уменьшило сумму договора. При подведении итогов я, указав им на сей прискорбный факт, сообщил, что в соответствии с пунктом таким-то договора я уменьшаю выплату на соответствующую сумму.

От моего беспардонного заявления у главбуха, потирающего руки в надежде на большие прибыли, чуть не случился родимчик.

– Как меньше, с чего это вдруг?

– Возьмите в руки свой экземпляр договора, откройте на последней странице.

Бухгалтерша, прочитав текст, с недоверием спросила:

– И что? Ну да, немного просрочили, а откуда такая сумма-то получается у вас?

– Сроки выполнения по договору прочитали? Теперь откройте акты выполнения. Нарушение по срокам – двадцать дней, процент пени в договоре указан. Вы же бухгалтер? Нажмите на калькуляторе на кнопочки, всё поймёте.

– Со всеми бывает, и что же, вы собираете нам недоплатить?

– Нет. Я собираюсь оплатить вам строго по договору.

Тут у владельца фирмы, видно, сдали нервы.

Он, жеманно поёживаясь, произнёс:

– У вас теперь фасад красивый, стекло – серебряный Silver. – Так почему-то в рекламном проспекте фирмы назывался тип стекол, которые они монтировали у нас в магазине, наверно, забыли взять что-то в скобки, а может, просто не в курсе, что серебро – оно и есть Silver. – Как известно, если ты живёшь в стеклянном доме, не бросайся камнями. Не боитесь, что к вам придут гости?

Я поглядел на него, он производил впечатление человека, которого строго контролировала мама или жена, когда и в чём ему выходить гулять на улицу.

– Приходите, мы будем вас ждать. – Расплатился и ушёл.

***

Летом Тоха был с нами на даче, мать иногда забирала его к себе. Однажды привезла хворого, сказала:

– Он простыл, у него ангина, мама ему какую-то таблетку дала.

Когда сильно пьющая бабка начинает лечить ребёнка, это был очень тревожный сигнал. Мишка тут же позвонил бывшей тёще:

– Валентина Климентьевна, а какую вы Тохе таблетку дали?

– У него ангина, горло красное. Всё в порядке будет, я ему бисептола таблетку дала.

Валентина Климентьевна, как работник торговой сферы, была продвинута и в медицине. В нашей семье никто похвастаться знаниями в этой области не мог, даже я, а ведь у меня мама медсестрой была. Мишка позвонил нашему детскому врачу, переговорил и уехал за ней в Москву.

После первой детской болезни Антона, в возрасте месяцев пяти, я позвонил своему хорошему товарищу – Татьяне Орловой, у которой были обширные связи в медицине:

– Танюш, помоги найти хорошего детского врача.

– Внук заболел?

– Да, но дело не только в этом. Он же будет расти, иногда болеть. Хочу найти врача, который будет его сопровождать до взрослой поликлиники.

– Ладно, поищу.

Недели через две мне позвонил мужчина, расспросил меня, что мне нужно, и сказал:

– Мне всё понятно, что вам нужно, я вам перезвоню.

Через неделю он перезвонил:

– Алек Владимирович, нашёл я вам врача. Врач очень хороший и опытный, работает заведующим детским отделением в известной клинике, согласилась вам помогать. Вот телефон, позвоните ей.

С этого дня Тоху пользовала Ирина Геннадиевна, привлекательная, лет сорока, удивительного ума, знаний и такта женщина.

Приехав, Ирина Геннадиевна, изучив Тохины рот и горлышко, произнесла:

– И что диагностировали, чем лечили?

– Да не мы, другая бабка, сказала ангина, дала таблетку бисептола.

– Господи боже мой, стоматит у него. Ну как же можно, не разбираясь ни в чём, сразу давать антибиотик? В какой концентрации?

– Не знаем.

– Узнайте.

Мишка позвонил тёще, которая сообщила, что таблетка была последней и коробочку она выбросила, но таблетка была большой.

Врач назначила Антону полоскания, и Михаил увёз её в Москву. Но привычка матери и его второй бабки, не включая головы, не понимая ничего, не зная причин плохого самочувствия ребёнка, сразу пихать ему в рот антибиотики, в итоге чуть не привела через год Тоху на больничную койку, когда он был чуть постарше.

***

Где-то в августе позвонил Швецов и бодрым голосом доложил:

– У нас кража, но украли немного – тысяч тридцать, мы погасим.

– Какая кража? В магазин забрались?

– Да.

– Я выезжаю, позвони Долгополову.

Пока я ехал, Лёшка перезвонил мне ещё несколько раз, сообщая что сумма кражи растёт. Голос становился всё глуше.

По приезде выяснилось, что предположительно злоумышленник проник в помещение, разбив стекло в подвальном окне, затем открыл сейф ключом, лежащим в верхнем ящике письменного стола, стоящего рядом. Толстуха-товаровед всё никак не могла вспомнить, сколько денег она положила вечером в сейф, потом её озарило – сто шестьдесят тысяч. Вдобавок оказалось, что она последней уходила из магазина.

Вызвали милицию. Эксперт долго ковырялся с разбитыми стёклами, потом задумчиво сказал:

– Разбили, скорее всего, изнутри, но точно сформулирую в акте экспертизы. Заявление подавать будете?

– Думаем.

– Имейте в виду: чтобы точно определить объём хищения, будем снимать складские остатки, и нужны будут точные цифры по продажам, поступлению продукции.

– Это такой геморрой.

– Поэтому в основном, если сумма хищения не критична, все отказываются. Как-то сами разбираются в коллективе. Вы почему решётки на окна не поставили?

– Да как-то в голову даже не пришло.

– Лиха беда начало, не поставите – у вас такая история будет повторяться.

Стали разбираться в краже, я спросил товароведа:

– А почему вы ключ с собой не берёте?

– Вот ещё, буду я с собой такую тяжесть носить.

Я взял в руки ключ, он был тяжелее, конечно, чем обычный, но не критично.

– А почему кладёте на самом видном месте?

– Я не подумала.

Было очевидно, что она и сама могла чудесным образом положить деньги в сумку, разбить стекло перед уходом, а потом объявить о краже. Или впустить кого-то, а может быть, передать ключи. Кстати, недавно я видел её в магазине под руку с мужиком сомнительного вида. Кто знает. И поведение её весьма не понравилось. Была очень хладнокровна, не видно было, что она переживает за свой косяк.

Вину свою – в халатности – толстуха признала, договорились, что она будет возвращать из зарплаты какую-то часть в погашение убытка. Один месяц погасила, через неделю подала заявление на увольнение и по-тихому смылилась.

Решётки поставили, но через какое-то время произошла точно такая же кража, но на существенно меньшую сумму. Оказалось, что за решёткой надо ставить металлическую сетку. Поставили её и взяли магазин под пультовую охрану, кражи прекратились.

Главным виновником был, конечно, директор Лёшка Швецов, пришлось уволить его по собственному. Расслабился, всю свою работу переложил на двух замов, а продумать и организовать безопасное хранение средств было его непосредственной задачей.

Стал искать нового директора, предложили хорошую знакомую моего зятя Галину Борисовну. Встретились, переговорили, опыт работы в торговле у неё был большой, поработала и директором в продуктовой «Берёзке» на Кутузовском. В зарплате сошлись, стала Борисовна у нас директором.

***

Осенью, вернувшись в Москву, как-то вечером, запарковавшись во дворе, подойдя к двери подъезда, услышал откуда-то сбоку: «Алик». Посмотрел – из арки ко мне бодро трусил Коля Скоробань.

– Коля, привет, что, срок закончился?

– Да я недолго сидел, с полгода, пока следствие шло.

Уже в квартире за обедом Николай рассказал:

– Да ничего доказать не смогли, а чего там докажешь, у нас в деле два трупа.

– Чьих трупа?

– Командира части и старшины, который у него на хозяйстве был. Товар принимал-отпускал.

– А что за дело-то было?

– Да у нас там часть российская стояла небольшая – одна неполная рота, может, человек сорок. Имущество военное охраняет. Ну, часть эта – я договорился в Москве – солярку получала, ну, там машины заправить, дизель-генератор.

– И много получили?

– Да я откуда знаю? Составов пять или семь.

– На сорок человек должно было хватить.

– Ну.

– А ты-то как под замес попал?

– И я следаку говорил, что я не при делах. А он всё соляру найти не может, а я при чём? Ну, торговал я солярой тогда в опте, так у меня документы все в порядке полном были. Сгорели только, а я при чём? Я вообще в отъезде был.

– Понятно, чем сейчас-то занимаешься?

– Продуктами в опте, кстати, у тебя выход есть на просрочку?

– Нет.

– А у тебя же магазин продуктовый, как же ты торгуешь?

– Берём нормальный товар, самый свежий, и продаём.

– Это дорого будет, у нас это не пойдёт. Поищу, в Москве найду.

Наверно, нашёл, больше мы с ним не виделись.

***

С Галиной Борисовной в целом работалось мне вполне комфортно.

Помещение на Бауманской я отдал Мишке в управление, сказав:

– Миха, занимайся этим помещением сам, сдавай в аренду. Денежки не трать, а откладывай – года за два-три накопишь на квартиру.

Офисом в Измайловском общежитии занимался сам, тоже сдал в аренду знакомому. Он держал недалеко пару палаток, и ему нужен был склад.

***

В марте 2000 года Тоха стал что-то прихварывать. Ирина Геннадиевна, понаблюдав за ним, велела исследовать кровь на определение вирусов Эпштейна – Барра, потом выписала направление на сдачу кала в каком-то медицинском институте. Сначала надо было заехать в институт, он находился недалеко от Курского вокзала на внутренней стороне Садового кольца в старинном здании. Мне растолковали, что кал я должен привезти в течение получаса, не больше, после его получения, и не остуженным, и не перегретым. Это было непросто, но я это сделал. Доктор, которая выдавала мне результаты анализа, напустилась на меня чуть не с кулаками:

– Что вы там с ребёнком творите?! У него заместо правильной микрофлоры грибы какие-то заселились.

А что я мог ответить?

Ирина Геннадиевна рассказала:

– Значит, так, по определённым дням на Ярославский вокзал приходит поезд из Новосибирска, там есть люди, которые привозят живые бактерии, их выращивают в академгородке. Вот вам телефон, созванивайтесь, договаривайтесь.

Созвонились, стали по утрам ездить на вокзал. Бактерии были в маленьких стеклянных баночках, Тошка выпивал их, они были приятны на вкус.

Но этого оказалось мало, надо было подлечить иммунную систему. Тут в дело вмешалась Юля – у её третьего мужа отец был главным хирургом в подмосковном госпитале. В этом госпитале работал какой-то известный иммунолог.

Мы с внучком поехали к нему на встречу, он был в рваном, но чистом халате. Посмотрев анализы и сказал:

– Мне надо подумать. Вы приезжайте ко мне на Ладожскую, это около метро «Бауманской», у меня там офис, я подготовлю план лечения. Сможете найти?

Найти на Бауманской? Да я там каждый камень на улице знаю, а уж его-то офис… На следующий день мы беседовали в его офисе. Иммунолог преобразился, он был в модном клубном пиджаке, весь такой, как бы сейчас сказали, на понтах. Красуясь собой, стал умно объяснять, что спасти моего внучоночка мы сможем, только если я куплю у него каких-то американских таблеток на две тысячи долларов.

Да хоть на двадцать, да на сколько угодно, главное, вылечи мне моё солнышко. Всё указал, как принимать, и мы, переехав на дачу в связи с открытием летнего сезона, стали пить его грёбаные пилюли. Пили по специальному графику, поскольку их было столько, что пить их, скажем, в завтрак, обед и ужин не получалось – не влезали, суки, по количеству.

Дней через десять Тоха как-то стал сникать, я понял, что таким лечением мы его угробим, нашёл детского иммунолога на Каширке, и мы с Тохой поехали туда.

Врачиха, посмотрев все его анализы и поглядев, общупав и обнюхав Тоху, сказала:

– Ничего страшного с ним нет, весенняя история. Вот эти таблеточки месяц пусть попринимает – и всё будет в порядке. Главное – больше гулять на воздухе, больше фруктов и овощей, сбалансированное питание, больше двигаться – и всё будет хорошо. У вас дача есть?

– Да мы всё лето на даче безвылазно.

– Ну и прекрасно, пусть пьёт, о что я прописала. Я думаю, что всё будет в порядке.

Я решил, всё же разобраться, что не так, с рекомендованным раннее «великим» иммунологом планом лечения, и спросил:

– А вы знаете такого-то?

Я назвал фамилию иммунолога из госпиталя.

– Это наш известный иммунолог, а почему вы спросили?

– Да нам его посоветовали, будь он неладен, так он нам столько прописал пилюль, что у нас ребёнок от них угасать начал. Он этими пилюлями сам торгует, гад.

– Как же Вам не стыдно, вы меня в такое положение поставили! У нас же существует врачебная этика, я как бы оспариваю его диагноз, так нельзя поступать.

– Послушайте, да какая этика?! У меня от его лечения ребёнок загибаться начал. Ему пилюли свои впихивать надо, пропади они пропадом, а что там с ребёнком, будет ему наплевать. Да ты вылечи мне дитятку, я тебе в десять раз больше заплачу, а так что? У меня одно желание – просто пойти ему рожу набить. Прям невмоготу как хочется.

А насчёт этики научной и прочей я тоже немного понимаю. В прошлой жизни доцентом был. Этика – она разве в том, чтобы покрывать друг друга? Я когда-то кандидатом был, наукой занимался, но мы как-то друг другу на ошибки не боялись указывать. Этика в нахождении истины. Извините, что я тут вспылил. Внука безумно жалко, по сути, пострадал от его действий.

– Да ладно, ничего страшного не произошло. Вы долго весь этот его набор принимали?

– Недели полторы.

– Успокойтесь, срок небольшой. Вы правильно сделали, что остановились, того препарата, который я прописала, будет вполне достаточно. Это даже не лекарство, он имеет общеукрепляющее действие.

И с грустью в голосе добавила:

– А коллега мой в самом деле, после того как начал импортными препаратами торговать, стал очень много прописывать.

***

В мае мы с Милкой решили съездить с Антоном во французский Диснейленд. Осенью ему надо было идти в школу, мне хотелось, чтобы у него осталось какое-то яркое воспоминание от последнего пред учебным года.

Нашли какую-то небольшую фирму недалеко от нашего дома, оплатили девятидневную поездку. Три полных дня в Диснейленде, три в Париже и три дня – прилёт-отлёт, переезд из Диснейленда в Париж и обустройство там. Тур у нас был индивидуальный, дорогой, встречали нас и перевозили в Париже на машине агентства.

Летели классно – Милку с Антоном стюардессы посадили в пустующий бизнес-класс.

Дисней понравился и Тошке, и нам, прямо по Хемингуэю – праздник, который всегда с тобой. Было классно, мы сами там стали детьми: катались с внуком на всех качелях-каруселях, играли во все игры.

На четвёртый день за нами приехала от турфирмы микроавтобус, и ещё с несколькими такими же туристами отвезли в Париж. Мы просили гостиницу в самом центре, чтобы было удобно посещать какие-то интересные центровые места и поселили нас на rue Sainte-Anne, метрах в пятисот от Лувра.

Незнание языков сыграло с нами шутку: когда нас заселяли, мы попросили, чтобы нас поселили выше первого этажа. Гостиничка наша была крохотная, и оказалось, что трёхместных номеров в ней нет вовсе, можно было заселиться просто в номер побольше, но он располагался на первом этаже. Мы оставили вещи и пошли гулять. Когда мы явились поздно вечером, оказалось, что одному из нас постелили на полу – никакая раскладушка в наш номер не вмещалась. Персонал гостиницы предполагал, что на полу будет спать внук, а я даже представить себе не мог, чтобы мой внук спал на полу, и завалился на этот дохлый тюфячок сам.

Утром в плохом настроении я позвонил владельцу турфирмы, мы поговорили, он попросил нас не отлучаться двадцать минут из гостиницы. Каково же было моё удивление, когда через двадцать минут он появился на пороге нашего номера с раскладушкой в руках. Через десять минут нас уже поселили на первом этаже, а внуку соорудили вполне комфортное место на раскладушке.

Владелец фирмы рассказал, что женат на француженке, они организовали турфирму. Она организует размещение и программы для туристов в Париже, он ищет клиентуру в Москве и, при любой возможности, летает в Париж – скучают друг без друга.

В Париже, да и во Франции, мы были в первый раз, ходили в основном в места, которые были на слуху. Тоха, как только мы выдвигались из гостиницы, говорил мне трагическим голосом, полным скорби и недоумения:

– Дед! Мы опять идём смотреть какой-то старый дом?

Уговорить его было возможно, только пообещав какую-то игрушку, но тут тоже были проблемы. Получив её, он сразу искал место, где можно будет сесть и поиграть в неё.

Помнится, посетив базилику на Монмартрском холме, я, усадив их с бабкой на скамейку, пошёл сделать несколько снимков. Отщёлкав полкассеты, я, спускаясь вниз, глянул на скамейку, где десять минут назад оставил жену с внуком, понял, что я сейчас лишусь семьи. Какой-то мужичок, явно клошар по виду, угощает мою жену вином из двухлитровой бутыли, а она это вино дует. Причём с явным удовольствием. Тоха развесил свои игрушки по кусту, под которым они притулились, и тоже явно доволен жизнью. Оба с недоумением поглядели на меня, когда я попытался их утащить из компании клошара. В их взглядах читалось недоумение – что это за неприятный тип пытается разрушить их приятный досуг? Еле уволок обоих.

Были и иногда неприятные моменты, но в целом они не испортили впечатления. Как-то ища, где перекусить, мы зашли в ресторанчик напротив французской прокуратуры, я поинтересовался на входе:

– Do you have an English menu?

– Yes.

Когда мы расположились за столом, оказалось, что меню на английском языке не оказалось, но помещение было вполне уютным, и мы решили там расположиться. Милка очень хотела попробовать настоящий луковый суп, не зная, как это прозвучит на французском, мы попросили:

– Чиполо суп.

Надеясь, что разберутся. Сказку про Чиполлино знала вся Европа, и какой-то суп нам принесли. Но лука в нём не было. В тот день было дождливо, пасмурно, мы были измяты и выглядели, наверно, непритязательно, хотя тряпьё на нас было дорогое. Не знаю, чем-то мы не понравились официантам, может быть, оттого что не владели языком Дюма и Шарля Бодлера, и общались они с нами через губу, с выражением явной неприязни. Я по рассеянности разбил на столе стеклянную бутылку с водой, они даже не поменяли скатерть, мы так и доедали свой хреновый обед за столом, усыпанным осколками стекла. По окончании трапезы нам выставили счёт, превышающий раза в два реальную стоимость нашего обеда. Причём в счёте была цена их дрянного стеклянного кувшина, который я хренакнул, что меня удивило. Обычно стоимость разбитой за столом посуды в счёте не вставляют, если ты, конечно, в пьяном угаре не переколотил злонамеренно всю сервировку. Денег у нас было до фига. Это была первая поездка с внуком, и я подстраховался на все возможные случаи. Потом я в ресторанах обычно не скуплюсь на чаевые. Я указал официанту на место рядом с собой, чтобы мы могли разобраться, откуда такая сумма, но официант строго меня отчитал на плохом английском, примерно таком же как мой, строго указав, что я здесь не босс, чтобы указывать ему, где стоять, а босс здесь именно он.

Разозлившись, но понимая, что с ними я ни о чём не договорюсь, я вспомнил, что глава турфирмы, навещая нас в гостинице, сказал:

– Алек Владимирович, по любой, даже самой пустяковой, проблеме сразу звоните мне, – и я позвонил ему:

– Слушай, мы тут в кафешке напротив Французской прокуратуры, зашли перекусить, а тут такое пиздушное отношение. Кувшин стеклянный я случайно разбил – они его нам в счёт поставили, да наплевать, я им всю посуду поменяю при хорошем отношении, но они даже скатерть не сменили. Попросил халдея рядом встать, чтобы через стол не общаться, – он заявил, что я не босс, чтобы ему приказывать, а он босс. Общаются с нами как-то через губу, наверно, за румынских цыган нас принимают.

– Хорошо, дайте ему трубочку.

Я передал. Через несколько секунд разговора с лица халдея сползла улыбка, и он, оказавшись на том месте, куда я его приглашал, чтобы не разговаривать через стол, остановившись в полупоклоне, протянул мне трубку. Наш турагент, бодрым голосом сообщил:

– Я ему сказал, что вы наши ВИП-клиенты, вы влиятельная особа на родине, и если пожалуетесь на их заведение в наше турагентство, то мы обратимся в Департамент туризма, чтобы они проверили их заведение. Они боятся этого как огня – Департамент может такие штрафы наложить, что их оттуда моментально как ветром сдует. Что вы говорили про кувшин и обслуживание?

– Да я случайно кувшин зацепил, он какой-то неустойчивый, брякнулся на бок, они его в счёт включили, да и без этого кувшина счёт завышен в полтора раза. Я хорошо в уме считаю, инженер в прошлом как-никак.

– Дайте ещё разок ему трубку.

Выслушав, что ему сказал наш турагент, халдей картинно хлопнул себя по лбу, вернул мне трубку и куда-то умчался. Мы немного поболтали с нашим фирмачом. Появился наш официант, вручил мне новый счёт и жестом попросил у меня телефонную трубку. Поговорив, он вернул её мне и остановился, ожидая ответа. Турагент сказал:

– Он извиняется, что не поменял и что разбитое стекло вставили по ошибке.

Я глянул на принесённый мне листок – сумма уменьшилась вдвое.

– Теперь всё в порядке.

– Ну, счастливо, обращайтесь по любому поводу. Машина в аэропорт будет вовремя. А пообедать или перекусить я вам советую, если вы недалеко находитесь: заезжайте в Латинский квартал, там народа поменьше. Во всех местах, где обилие туристов, официанты ведут себя беспардонно – звереют от количества посетителей.

Закончив беседу, я извлёк из кармана свой огромный лопатник. Когда мы по приезде поменяли привезённые доллары на франки, получалась какая-то несообразно большая сумма, которая, даже после того, как мы её располовинили с Милкой, с трудом влезала ко мне в кошелёк. Когда я вытащил всю эту пачку, большинство купюр в которой составляли самые крупные из имеющихся, халдею явно подурнело. Он стоял, уставившись в этот ворох банкнот, побледневший, с испариной на лбу, а я искал самые мелкие, чтобы расплатиться по счёту. Добила его Милка, поинтересовавшись:

– Тебе помельче надо? – Она извлекла из своей сумочки пачку ассигнаций в полтора раза толще.

Халдей понял, что он мог бы неплохо заработать, если бы правильно оценил ситуацию, но увы. Чаевых мы не оставили ему ни копейки, иногда я бываю очень вредным.