Рай начинается вчера

Боря взял бутылку, налил в рюмки и, поводив горлышком бутылки о край своей рюмки, вновь спросил:

– Так как… Поможешь?!!

– Ты не возьмешь, Боря, Слона на цок-нахопок. Не тот случай. Не уйдешь… – помолчав, ответил я.

Боря грустно улыбнулся:

– Еще помнишь! – и, поведя плечами, тряхнул головой: – А я и не думаю, Михай, уходить! Я на них на таран пойду! Как Гастелло!.. Не боюсь я! Устал я бояться. Ведь всю жизнь свою только и делал, что боялся. Всю жизнь!

Он залпом опрокинул рюмку и, не поморщившись, поставил ее на стол.

– Поверь мне, это не пьяный базар. Я, Михай, как Настю схоронили, даже пьянеть перестал. Не берет она меня, – кивнул он в сторону бутылки. – Видать, и отпился. Ты знаешь, разменял я свою жизнь, как золотой червонец на мелкие гроши, а их распылил пылью невидимой. Ничего не осталось у меня, кроме усталости в душе… Так чего мне бояться?.. Нечего мне бояться! Ты знаешь, – улыбнулся он своей некогда обворожительной улыбкой, и его глаза вспыхнули былым задором, – я только сейчас, наверное, и понял, что человек начинает жить по-настоящему только тогда, когда перестает бояться. Страх человека, как путами, вяжет, и, когда рвешь эти путы, только тогда и жить начинаешь. Ну как, Сашок, поможешь?!! – неожиданно назвал он меня по имени.

– Подумать, Боря, надо! Подумать! – вздохнул я, но в глубине души у меня заныло от предчувствия нехорошего.

Я уже знал, что не смогу отказать ему.

– Подумать… Не все так просто. Не все!.. Знаешь, что… давай через неделю встретимся. Найдешь меня.

Боря посмотрел мне в глаза и с благодарностью сказал:

– Спасибо, Сашок!

Закурив, я улыбнулся ему в ответ.

Зашуршав сумкой, Боря достал из нее толстый сверток, завернутый в газету, и положил его передо мной на стол.

– Не подумай, что тянул до последнего, ожидая, что скажешь мне… Доля это твоя… И не перебивай меня. Я не возьму это назад! Можешь их выкинуть, но я не возьму… Когда тебя взяли, – вновь торопливо заговорил он, – меня тоже менты проверяли… Но у меня алиби было железное! Помнишь Дину?.. Умная баба была… И меня любила! – вздохнул он. – Она меня и отмазала. Они, видать, проверяли всех, кто с тобой рядом мог быть. А мы то и срок тянули с тобой по одной статье, и шконки наши на зоне рядом были, и откинулись вместе… Струхнул, в общем, я, но и здесь обошлось! А потом я к хорошим людям обратился и перетер с ними о тебе… Ну они и помогли… Помнишь Шакала в «пресс-хате»? Так это ему тогда с воли шепнули, что если хоть один волос с головы твоей упадет, то его брательника опустят на зоне в петушатню, и ему самому кранты будут да вместе с вилами – не спрыгнет! Да и с адвокатом они же помогли!.. Уважали! Мне, Сашок, знаешь, как совесть жгли деньги эти! Не мог я без них тебе на глаза появиться. Не мог!.. Я понимаю, что это далеко не все, но честно тебе скажу, больше я вряд ли смогу отдать.

Лежа ночью в кровати, я долго не мог уснуть. Тревога изнутри все сосала и сосала меня. Слон это серьезно, и мне прежде надо было поговорить с Варравой. Что он мне скажет, я догадывался, но не поговорить с ним я не мог. «Да-а!.. А может?.. Может!.. Что может?!! Что! Ты же знаешь, что не сможешь отказать!» – нервно подумал я, и вновь моя жизнь закачалась, как под ногами кочка на болоте. Закурив, я молча смотрел в окно, и вдруг мой взгляд наткнулся на чуть наклоненный рогаликом месяц: «…Швейцаром кланяется месяц золотой!»

«Швейцаром! Тьфу!» – со злостью сплюнул я и, затушив сигарету, резко задернув штору, укрылся с головой одеялом.

– 14 -

Серьезный разговор

Внимательно выслушав меня, Варрава, отхлебнув из кружки чифира, закурил, подвинув пачку сигарет ко мне.

– Знаешь, Михай, что я тебе скажу… Не нравится мне все это. Я не считаю, что тебе, а следовательно, и нам стоит подписываться на это. Я слышал об этой истории. Тебе твой Сухой, кстати, не говорил, что Слон тех двоих, что были с его ублюдком-братом, утопил? Так сказать, концы в воду. Молчишь? Значит, не говорил. Неужели не знает?!! А я вот знаю! Но речь сейчас не о том… не о том, Михай! Я внимательно слушал тебя. А теперь ты меня послушай и не перебивай! Вот ты говоришь о нем: «Были, был…» Пойми меня правильно, «был» – это все прошлое, – приподнял он свою руку. – Прошлое, Михай! Человек не может жить прошлыми заслугами. Не бывает так у людей, что ты что-то сделаешь, и тебе это будут помнить вечно. Человеку надо постоянно доказывать, – поднял он указательный палец вверх, – своими новыми делами, кто он и чего стоит! Доказывать свое я! Постоянно доказывать! Не мне тебе говорить, что и коронованных развенчивали за их дела и не только развенчивали. А и на ножи ставили. Ты что, думаешь, если бы я сейчас ничего не делал, мне все на подносе подносили? Не-е-т! Не подносили. А подносят, потому что боятся! А если боятся, значит, уважают! И ты, если бы ничего не делал, не сидел бы здесь! А твой бывший подельник, – сделав ударение на «бывший», продолжал Варрава, – какими такими делами доказал? А?!! Ну вот ты тогда сберкассу на себя взял! Хотя копали под тебя, я знаю, серьезно. Серьезно? – внимательно посмотрев на меня, спросил Варрава. – Опять молчишь! Так я повторюсь. Серьезно! Очень серьезно! Ты тогда все правильно сделал! За групповуху мог бы и «вышак» себе заработать. Но ты тогда ни своего Сухого, ни того другого не сдал. Ну и что?!! Сильно они тебя подогревали, когда ты на зону пошел за них срок мотать?!! А когда откинулся, сколько уже прошло?!! А?!! Сечешь, о чем я базарю? Почему не нашел тебя сразу и не поговорил с тобой чисто по-человечески? Он что, не знал, что ты откинулся? Все, кому надо знали, а он не знал!

Взглянув на Варраву, я, взяв из пачки сигарету, закурил.

– Кури, кури, Михай! – улыбнулся Варрава. – Успокаивай нервы! – и, снова отхлебнув з своей кружки, продолжил: – А не нашел тебя, потому что не искал. А не искал, потому что на тот момент у него все вроде и ничего было. А как жареный петух клюнул, он тебя живо вспомнил и нашел! Волына ему понадобилась, – сухо проговорил Варрава.

– Ему не волына понадобилась, а кровь наша! На чужом горбу в рай въехать хочет дружок твой бывший. Знал, что не откажешь ты ему. Я давно, Михай, приглядываюсь к тебе. Давно! И вижу, прав «крестный» наш был насчет тебя, и я рад, что и сам не ошибся в тебе. Когда ты берешься за что-то, я спокоен. Почти спокоен, – добавил он. – Вот и сейчас ты пришел ко мне поговорить, а не начал через понты голимые коники мочить, как некоторые недоумки. Все правильно! В одной лодке плывем и тонуть, если не дай Бог что, вместе будем. Понимаешь, Михай, ты не обижайся, что скажу тебе… – протянув ко мне свою руку, похлопал он меня по запястью. – Ты, как солдат: видишь лишь свой окоп и тебе не совсем понятны действия командира. Но, понимаешь,.. командир имеет более ясную картину… Информации у него поболе. Я то скажу тебе, что Слон мне… очень далеко не симпатичен… Да и не только мне! Когда появился, тише воды был, «апельсин» липовый. А потом потихоньку борзеть начал. У нас с ним еще до тебя непонятки были. На круг пришлось вызывать. Вроде утих. А сейчас забурел да зажирел и вновь борзеть стал! Связи появились среди чинуш. А те, кто им больше и жирнее даст, тем и служат… Крысы продажные! Ну, не мне тебе говорить, – посмотрел на меня Варрава. – Но дает… пусть дает. Но ты же, Михай, сам в курсе, что он на нашу территорию влазить начинает. Это прощупывает он нас!

Варрава хлопнул по столу.

– Прощупывает!!! Смотрит, как поведем себя! Смотрит, что делать будем! Зарываться начал!!! – зазвенел его голос. – Я не успел тебе еще сказать, но, раз пошел такой разговор, скажу. Я через десять дней «стрелку» ему забил. Будем разговаривать с «хорошим» человеком. Война, сам знаешь… Помнишь, как сам говорил, «последний довод». Серьезные разборки – это, в первую очередь, кровь людская и расходы… Очень большие расходы! Восток, Михай, – посмотрел он на меня, – дело тонкое… Ну а где тонко, там и рвется!

– Ну и как мне с Сухим быть?!! – смял я в пепельнице окурок. – Он же мне жизнь спас.

– Опять ты за свое! Знаешь, что мне в тебе даже не нравится, а интересно?!! – внимательно посмотрел на меня Варрава. – Ты вроде жизнью жеванный, но нет-нет, и вдруг мальчишка в тебе раз и мелькнет, словно в окно выглянет.

– Это мой «Романтический юноша», – усмехнулся я и, увидав непонимание в его глазах, добавил: – Может, когда-нибудь расскажу!

– Я рад, – по-кошачьи мягко прошелся по комнате Варрава, – что мы поняли друг друга! Я, Михай, сердцем чувствую, что-то серьезное надвигается… А мне преданные и умные люди нужны. А то, что тебя твой, как его, Сухой в разборке спас, так что из того?!! Ты его за то годами жизни его вольной отблагодарил. И годами, – ткнул он пальцем в мою сторону, – своими заплатил за то! А это очень дорогого стоит! Так что, Михай, никому ты не должен по этому раскладу. Никому! И не забивай себе голову. Поверь! Тебе сейчас эти напряги нужны, как кобелю лишняя блоха на холке. А ему скажи,.. – скривил он губы. – …В общем, потяни до «стрелки», а там посмотрим, что будет.

– 15 -

Облака над рекой

Варрава забил «стрелку» Слону в девять часов утра в понедельник на городском пляже. Мы приехали за полчаса до встречи на четырех машинах и, поставив их веером, вышли из салонов, оставив водителей на местах.

Погода была теплая и сухая. Осень только начиналась, но пляжный сезон уже окончился, и пляж был пустынным. Лишь небольшая стайка уток серыми пятнышками качалась на темной, в зеленых рясках, воде. В бледном небе над нами плыли размывчатые белесые облака, и неяркие солнечные лучи, золотистыми паутинками пробиваясь сквозь них, отражались на темной воде красивой вуалью.

Варрава потянулся и, оглядевшись по сторонам, медленно пошел к реке.

Мы с Бэдей молча двинулись за ним. Наши люди, изредка тихо переговариваясь меж собой, остались стоять у машин.

«Как на поминках! – при взгляде на их темные фигуры непроизвольно мелькнула у меня мысль. – Только покойника не хватает».

Приблизившись к реке, Варрава остановился у самой кромки воды. В черном легком плаще, с седыми волосами и крючковатым хищным носом, он был похож на ворона. Было тихо, и лишь шепот мелких волн, набегающих на песчаный берег, да редкое кряканье уток нарушало эту тишину. Запах листьев, доносившийся к нам легким ветерком, смешиваясь с запахом воды, пьянил. Так, в молчании, мы простояли несколько минут.

– Красиво, – тихим голосом, словно боясь разбудить спящего, нарушил молчание Варрава. – Красиво и спокойно! Так было и до нас, так будет и после нас… Так же красиво и спокойно.

Бэдя, скривившись, недоумевая, взглянул на реку, затем на нас с Варравой и снова скривился. Перехватив взглядом его недоумение, я внутренне усмехнулся.

Варрава достал сигарету и, щелкнув зажигалкой, с удовольствием затянулся:

– У нас рядом с деревней, – оживился его голос, – бор рос! Сосновый. Сосны… во-о! – развел он руками. – Огромные! Корабельные! С красновато-рыжей корой… Я мальчишкой любил бегать туда, к ним. Лягу, бывало, под сосной на мох и смотрю в небо… А там… облака плывут!!!

Варрава прищурившись, словно сравнивая, бросил взгляд в небо.

– Не-е-т! Не такие! А плотные, кудрявые и белые, как паруса.

Что-то мальчишески хвастливое промелькнуло в его голосе.

– А ветер сосну колышет, и она поскрипывает, ну точно мачта… И мне казалось, что я стою на палубе парусника и плыву вместе с облаками в далекие страны! Н-да! Мечты, мечты… Я ведь мечтал стать капитаном дальнего плавания… Да не сложилось… – с тихой грустью замолчал он.

– А я пацаном хотел гонщиком быть! – гыкнул Бэдя и осекся под взглядом Варравы.

– А ты, Михай, кем в детстве хотел стать? – не глядя на меня, спросил Варрава.

Я вспомнил наш дом, маму, и мне стало тоскливо. Мне не хотелось никого пускать в свои воспоминания. Никого!

– У нас во дворе не было соснового бора, а росли лишь тополя. И я не помню неба, Варрава, – ушел я от ответа.

– Облака, облака… – бросив равнодушный взгляд вверх, пробурчал себе под нос Бэдя. – Чи не облака!

– Что ты там бухтишь, «гонщик»?!! – не оборачивая головы, спросил его Варрава. – Неужели тебя… все это не волнует?!! – кивнул он головой в сторону реки.

– А че тут волноваться? – равнодушно пожал тот плечами. – Вот у нас на Енисее рыбалка! А это… – подкурив сигарету, Бэдя небрежно махнул рукой, замолчав.

Варрава недовольно промолчал и, бросив свой окурок себе под ноги, носком лакированного туфля глубоко вдавил его в песок.

– Нет! Красиво! – не выдержав, снова через время повторил он. – Красиво и тихо. Даже не хочется нарушать тишину эту базарами нашими.

– А мы, я думаю, ее не нарушим, – сбрасывая с себя блаженное оцепенение, сказал я ему. – Мне кажется, они не приедут.

– Креститься, Михай, надо, если кажется! – недовольно ответил Варрава. – Я не думаю, что он проигнорирует встречу. Не в его это интересах. Он прибежать должен!

Я промолчал, не ответив ему. Мне было глубоко плевать на все это. Мне почему-то захотелось спать – шепот реки убаюкивал меня.

Бэдя, посмотрев на нас, бросил взгляд на свои часы.

– Что ты все на свои куранты смотришь?!! – заметив это, взвился Варрава. – Сам вижу, что пора им подтянуться! – и, оглянувшись на наших людей, явно томившихся от ожидания, раздражаясь, достал новую сигарету.

– Че ты, Варрава?!! – переглянувшись со мной, обиженно посмотрел на него Бэдя. – «Куранты»! Михай прав! Забили эти «впопуассы» на нас вместе со «стрелкой» свой большой и черный…

Варрава ничего не ответил ему и, щелкнув зажигалкой, подкурил сигарету, наблюдая за плавающими утками.

Так в молчании мы простояли еще несколько минут. Докурив сигарету, Варрава сильным щелчком выщелкнул окурок в сторону плавающих уток и, взглянув на свои часы, зловеще прошипел:

– Ну что же! Каждому свое! Снимай снайпера, Михай… Уезжаем! Хватит судьбу дрючить!

Так же, кавалькадой, мы возвращались назад в город. Всю дорогу Варрава молчал, и только когда мы подъехали к его дому, повернувшись ко мне, заинтересованно спросил:

– Как кореша-то твоего девчушку звали?

– Настя.

– Настя! – эхом повторил он. – Красивое имя… – и, чуть помедлив, добавил: – Я так думаю.... Помочь твоему корешу надо. Займешься?!!

– Я уже занялся, – не сдержался я.

Варрава внимательно посмотрел на меня и, ничего не сказав, протянул мне свою сухую холодную руку. Крепко пожав мне ладонь, он посмотрел мне в глаза и спокойно сказал:

– Завтра заедь. Обмозгуем.

В его словах и жесте мне послышалось повелительное «Фас!»

– 16 -

Загулявший Амур

Мы переодевались ранним утром на окраине заброшенного полуразвалившегося поселка в забытой Богом хибарке. Слабые лучи бледного рассвета едва пробивались через подслеповатые оконца с болтающимися на них зашмыганными занавесками. Одежда, купленная на блошиных рынках, несвежей кучей была свалена в углу, и каждый выхватывал и надевал то, что приглянется. Бэдя, не участвовавший в переодевании, сидя на продавленной кушетке, заряжал диск ППШ, и, видимо, считая патроны, при этом медленно шевелил губами. Оружие, опробованное нами три дня назад в старом карьере, подогнал Варрава.

Переодевались молча, и только шорох одежды, человеческое посапывание да тихий скрип сжимаемой пружины магазина нарушали тишину. Отбрасываемые фонарем, наши тени метались по стенам и потолку комнаты, словно исполняя какой-то дикий ритуальный танец.

Первым переоделся Кислый. Зашнуровав убитые жизнью боты и надев засаленный армейский ватник с полуистертой на спине надписью «Дубленка», он медленно подошел к вмазанному в стену зеркалу. Затем, чуть пригнувшись, он, заглянув в него, поправил на голове похожую на большой блин фуражку. В полутемном желтовато-облезшем и засиженным многими поколениями мух зеркале отразилось приятное юношеское лицо с большими грустными глазами и волнистыми светлыми прядями волос, выбивающимися из-под фуражки. В своем одеянии Кислый напоминал загулявшего Амура, растерявшего лук со стрелами. Видимо, оставшись довольным своим видом, он, засунув руки в карманы штанов, резко развернулся на истертых каблуках, и, нарочито пошатываясь, пройдясь по скрипучим половицам, гнусяво затянул:

«Всю-ю жиз-з-зь в тюрьма-а-х, ла-ги-ря-ях,

В стары-ых рваны-ы-х пра-ха-ря-ях,

А типе-е-рь а ма-а-ме я па-а-ю!»

– Ха-ха-ха! – ахнули нервным смехом Писарь с Рыжим.

Бедя, недовольно скосив в их сторону глаз, продолжал наполнять диск патронами.

– Да, Кислый, – возясь с пуговицами на ширинке, усмехнулся Боря Сухой, – в этом твоем прикиде с тебя колхозник, как из меня Шаляпин. Это даже самый тупой мент поймет.

Кислый, входя в роль, улыбаясь, вновь протянул:

«А гражданин на-чаль-ничек!

Да-а а-ат-пусти да-до-му нас.

Горбатили в кол-л-хози мы

На аграма-дном дизеле.

А нам ни-че не заплати-или,

Так мы «Ва-л-жану» стыбзили!»

– Га-га-га, го-го-го, – двумя гусаками вновь зашлись Лешик с Рыжим, вытирая слезы с глаз.

– Ну ты, Кислый… Даешь! – задыхаясь от смеха, выдавил Рыжий. – Н-ну… и рожа у тебя!

Кислый, скривив губу, непринужденно усмехнулся:

– На свою глянь! Твоя морда и мой зад из-за угла – точняк два бандита будут!

Ухнувший смех, казалось, вышибет оконца.

– Ну ты, Кислый… И конь с чем-то! – задыхаясь от душившего его смеха, процедил сквозь зубы, бросивший считать патроны, Бэдя.

Кислый, польщенный вниманием, победоносно улыбнулся.

– Конь с чем-то… – когда поутихла волна смеха, подмигнул я Кислому. – Прежде, чем цирк устраивать, ты лучше еще раз машину проверь.

– А че ее проверять, начальник! – все еще находясь в роли, продолжал Кислый.

– Машина – звэр… Шафер – кабэль! – поддерживая Кислого, вновь захохотал Рыжий.

Подойдя к Кислому, я тихо шепнул ему на ухо:

– Паша, если по твоей милости нас заметут, то Писарь в камере из тебя ремней нарежет, а твой корефан-хохотун, – скосил я глаза, указывая ему в сторону Рыжего, – ему ох как поможет! А я могу рядом и не оказаться…

Кислый серьезно посмотрел мне в лицо и, повернувшись, скрипнув дверью, что-то буркнул, выходя из комнаты.

– А ты, Рыжий, – обрывая веселье, сказал я, – хватит зубы сушить. Помоги Бэде волыны в сидор упаковывать.

Рыжий, скомкав улыбку, неприязненно взглянул на меня:

– А я, че, шнырь?!! Или сошка, а?!!

– Че?!! – вскочил как ужаленный Бэдя. – Ты че пропотел, меня вздумал за шестерку держать?!! Ты базар фильтруй, баклан! А не то я тебя в момент обиженным сделаю! Там, где я был, такие блатные, как ты, солому курили!

– Осади, Бэдя! – остановил я его. – Осади. Дело здесь, как я понимаю, не в тебе. Я вижу, Рыжий, видно, хочет масть поменять.

Рыжий, быстро зыркнув глазами, настороженно огляделся. Боковым зрением я видел, как Писарь с Борей, ожидая развязки, с любопытством наблюдали за нами. Взяв с кушетки пистолет, я неторопливо повернулся к Рыжему. Даже в полумраке я увидал, как посерела кожа его лица и искривился рот. Усмехнувшись, я, повернув пистолет рукояткой вперед, протянул его Рыжему.

– Ну что же, желание похвальное. На… Банкуй!

Еще недопонимая, он автоматически отвел руки чуть назад.

– На! – шагнул я к нему, протягивая пистолет. – Бери!

Рыжий криво усмехнувшись, выдавил:

– Да ладно! Ты че, Михай, шуток не догоняешь?!!

– Я шутки, Рыжий, понимаю больше, чем тебе кажется, – жестко оборвал я его. – Но со мной надо знать, когда шутить! И как шутить! Я тебе не шалашовка с рынка! И если ты считаешь, что тянешь на большее, у тебя есть шанс отличиться! Но ты, Рыжий, знаешь и то, что если что-то пойдет не так, Варрава живьем тебя похоронит! Потому делай то, что тебе я говорю! А если еще вздумаешь шутить со мной, пеняй на себя, – спокойно закончил я.

Рыжий, покорно кивнув, с видом побитой собаки подошел к Бэде, и я почувствовал, как атмосфера в комнате начала разряжаться. Бэдя, что-то бурча себе под нос, снова присел на скрипнувшую кушетку. Боря Сухой, одобряя мое поведение, незаметно мне подмигнул. И лишь Писарь, явно ожидавший большего, казалось, не был доволен финалом. Дальнейшие сборы мы уже заканчивали в полном молчании.

Когда все было готово, и наша разношерстная компания уселась в машину, Бэдя, распахнув выбеленные дождями светло-серые деревянные ворота, махнул нам рукой. По-собачьи зарычав двигателем, наша серо-буро-малиновая «Волга» резво двинулась с места. Пропрыгав по колдобинам пустынной улицы поселка, при въезде на шоссе мы, пропустив машину Бэди вперед, уверенно двинулись следом.

Ехали молча, говорить никому не хотелось, и, чем ближе мы приближались к цели, тем напряженней становилась атмосфера в салоне.

У меня предательски засосало под ложечкой, и тошнота, похожая на похмелье, стала подкатывать к горлу. Я не любил себя в такие минуты. Не любил то состояние, когда моя воля словно испарялась и появлялось чувство страха и тревоги. Когда готовишься к чему-то серьезному, то вначале кажется, что все это еще где-то далеко-далеко впереди. Что все это нереально. Что в любой момент ты еще можешь остановиться! Но в твоем подсознании уже тлеет чувство, что ты не властен что-либо изменить! Что уже не ты руководишь собой, а кто-то невидимый ведет тебя. И чем ближе развязка, тем тревожнее становится тебе. И постепенно в тебе возникает ощущение того, что ты как бы переходишь в некий нереальный мир. Ты спишь, ешь, ходишь по улицам, общаешься с людьми, но ты находишься уже совсем в другом измерении, куда нельзя войти постороннему и откуда уже нельзя выйти тебе. И чем дольше ты находишься в подобном состоянии, тем тревожней становится ожидание развязки. Это выматывает тебя и хочется, чтобы все быстрее закончилось: что будет, то будет. Хочется, чтобы сжатая в тебе до предела, до душевной боли, пружина распрямилась, освобождая твою энергию. Освобождая тебя! Хочется этого так сильно, как погибающему от жажды – воды.

«Скоро напьешься, скоро напьешься! – пульсировала во мне тревожная мысль. – Под завязку напьешься! Но только бы не сорвалось! Только бы не сорвалось! Только бы не сначала!»

Осведомитель Варравы должен был находиться в кафе за карточным столом до утра. И если все сложится, как надо, то он, уезжая из кафе в город, должен был на развилке поставить знак «Проезд запрещен». Я смотрел на Бэдин автомобиль, уверенно бегущий впереди, стараясь ни о чем не думать. Я очень старался не думать, но ловил себя на мысли, что очень хочу увидеть этот знак. Очень!

После получасовой езды, почти никого не встретив на трассе, мы благополучно доехали до нужного поворота. Когда я увидел знак «Проезд запрещен», сжатая во мне пружина начала разжиматься, прогоняя тошноту и оцепенение. Пока все шло нормально! Свернув с трассы, я приказал Кислому остановиться, и, выйдя из машины у поросшей кустарником обочины, мы быстро разобрали оружие.

– Подойдешь к черному входу через кустарник, – подавая Рыжему ППШ, приказал я. – Если что, мочи! И смотри, Рыжий, – покачал я головой, – не облажайся! И не дай тебе Бог, если кто-то из них уйдет!

– И смотри не светись! Да никого из нас не зацепи! – нервно добавил Сухой. – Усек?!!

– Понял! – облизав языком пересохшие губы, ответил Рыжий и, взяв автомат, нырнул в кустарник.

С автоматом и в ватнике, он напоминал матерого дезертира.

Затем, усевшись в машину, мы вчетвером доехали до кафе.

– Паша,.. мотор не глуши! – передавая Кислому видавший виды «Наган», подмигнул я ему.

– Смотри, не шмальни сдуру в нас! – вставил Лешик.

– А если…что! …Мне что, стрелять?!! – неуверенно спросил меня Кислый.

– Зачем?!! – усмехнулся Сухой. – Попробуй продать, но не продешеви! Все же раритет.

– Кхе-кхе! – хмыкнул Лешик.

Я ободряюще потрепал Кислого по плечу:

– Не плюй в компот – там повар ноги моет.

Кислый смущенно улыбнулся:

– Да я ничего… – и дрогнувшим голосом добавил: – Говорят, Слон – серьезный тип!

– Вот мы сейчас и посмотрим, какой он серьезный, – ответил я ему и, засунув пистолет за пояс, посмотрел назад. – Ну что, разбойнички… Двинули?!!

Сухой, перекрестившись мелким крестом и выдохнув: «С Богом!», открыл дверь.

Выйдя из машины, мы по шуршащим под ногами опавшим листьям медленно пошли к центральному входу.

– 17 -

Кафе «Родничок»

Свое название кафе получило из-за родника, бившего здесь с незапамятных времен. Его кристальная, сводящая холодом зубы вода поила многих. Добрые люди не раз огораживали родник маленьким срубом и ставили под тенью густорастущих деревьев скамейку для отдыха. Проходили годы и, когда поросший мхом срубок сгнивал, вновь кто-то заботливо возводил новый срубок и ставил новую скамейку. Пробивавшаяся из-под земли вода тоненьким ручейком, нежно приподнимая песчинки и позванивая на камешках, стекала в глубокую расщелину оврага. Место было затишное, спокойное, и даже в самую сильную жару здесь веяло прохладой. Когда строили объездную трассу, необходимую городу для развязки центральных районов, на самом высоком уровне даже встал вопрос о том, чтобы провести ее ближе к роднику. Но глубокий овраг на пути строителей значительно удорожал смету, и проект изменять не стали. Вместо этого провели от объездной трассы к роднику шоссейку. «Дальнобойщики» и автотуристы мигом облюбовали место, и вскоре даже появился самодельный знак с надписью «Родничок» 300 м».