Старый дом под черепичной крышей

– Звучит, Бакстер, убедительно. Я над этим подумаю. Батист замолчал.

– Подумайте, дружище, подумайте. Так, что вы ещё можете сказать об игрушке? – спросил Бакстер.

– Они пели, танцевали, играли на гармошке… – выдавил сквозь зубы Батист.

– Вы, кажется, перепили… Кто играл?.. Кто танцевал?.. Игрушки что ли? – и Бакстер внимательно, как врач, посмотрел на Батиста.

– Да, они… пели, плясали и разговаривали…

– Ладно. Оставим эту тему. – Вздохнул Бакстер. – Если это не влияние выпитого на ваши мозги, то вам нельзя долго находиться в этой частично сумасшедшей стране с её частично невменяемым населением.

Бакстер помолчал и через минуту заговорил снова.

–– Игрушки у него ожили… Гм… Чёрт те чё напридумывает в своё оправдание. Нам, Батист, нужна игрушка, живая она или мёртвая не имеет значения… Для чего вы меня вызвал и привёли в этот двор? Сказать, что оказались ротозеем? Игрушка была в ваших руках, и вы её упустили. Или как?..

– Может быть, спросить об игрушках у Зины? Вон она в другом конце двора выгуливает пуделя.

Батист хотел что-то сказать ещё, но Бакстер недовольно поёжился, дескать «хватит об этом, это твой вопрос, ты его и решай… » и они пошли со двора.

Разговор двух иностранцев обескуражил Васька. Да, что там обескуражил, он потряс его до глубины души. И ещё неизвестно, что жгло его сильнее: пламя костра, или суждения этого квадратного Бакстера. Оказывается, он никого здесь в грош не ставит. Для него и Никита и мамушка непонятно кто – прошлый век? А он вообще – глиняный болванчик… Потом он говорил о каких-то правилах, которые они не имеют права нарушать. Что это за правила? Кто их придумал? Может быть, этот компаньон Батиста их и сочинил? Странно всё это. А Батист! Почему он так робко возражал и в конце-концов уступил? Какой я глупец… какой глупец. – И Васёк больно стукнул кулаком по колену.

....................

Пудель жил один в большой комнате и у него не было настоящего друга. В комнатах было много всяких красивых вещей, до которых ему запрещали дотрагиваться, а ему иногда так хотелось какую-нибудь из вещей лизнуть или о неё потереться. Только вещи на него не обращали никакого внимания, они были заносчивы, особенно шведские часы и венский стул. Шведские часы вообще игнорировали белого пуделя, а венский стул старался от пуделя всегда отодвинуться, непременно ворча при этом: «ходят тут всякие, только и смотри, чтоб не обшарпали».

С прогулки пудель вернулся очень грустный. Всю ночь думал пудель о глиняном человечке с гармошкой, и ждал вечера, когда его поведут снова на прогулку. Ему хотелось, чтобы его на прогулку повёл хозяин и тогда он смог бы поискать человечка в прогоревшем и остывшем, к тому времени, костре, а вот хозяйка этого не разрешит и вряд ли спустит его с поводка, чтобы побегать. Но, на то у пуделя и голова, чтобы думать. И эта голова придумала следущее – необходимо спрятать куда-нибудь подальше Зинину туфельку и тогда наверняка на прогулку его поведёт хозяин. Он так и сделал, взял хозяйкину туфельку и положил ее под отопительную батарею, да задвинул носом подальше, чтоб ее сразу было нельзя найти.

Вечером, к радости пуделя, его повёл на прогулку хозяин, потому как Зина не могла сразу найти туфельку. Разумеется, как только хозяин спустил пуделя с поводка, он сразу же побежал к тому месту, где горел вчера костёр и начал разгребать пепел и остывшие головёшки лапами. Конечно, он нашёл того самого человечка с гармошкой, но?.. Каково же было его удивление, когда он увидел не серо-белогого, а золотистого гармониста. Пудель даже не поверил своим глазам, он взял игрушку в зубы и вытащил её на лужайку, ощутив, что в зубах у него находится не податливое, как раньше глиняное тело, а очень твёрдое, которое даже не разгрызёшь зубами. Это очень удивило пуделя.

– Как ты смог перекраситься? – спросил он гармониста.

– Не знаю, – ответил Василий.

– А что же ты знаешь?

– Помню, что было очень жарко, просто нетерпимо… Помню, что из меня стал выходить сырой дух в виде пара, потом я стал от огня размягчаться.

– А потом?

– А потом,… потом,… я не помню. Я вроде бы как заново родился… Вроде бы и руки, и ноги, и всё тело моё, но уже совсем иное, вроде бы как и не моё и в тоже время моё… Оно такое крепкое, и дыхание моё не такое как раньше,… и вообще всё – всё не такое,… даже мысли в голове и то стали другие.

– Что-то ты совсем меня запутал: моё – не моё, такое – не такое… У меня, аж кругом голова пошла. – Проговорил недоумённо белый пудель. – Скажи толком – ты это, которого я нашёл в клумбе, или это не ты?

– Точно я, но только уже и немножко не я…

– Опять заморочка… Как это я… и тут же, не я. Со мной такого не бывает. Я, всегда – я. Лучше скажи, кто может подтвердить, что ты – это ты?

– Белянка и Смуглянка, – выпалил Василий. –Ах, да,… Я о них совсем забыл.

– Где же они?

– Они у горы, меня дожидаются.

– Так пошли к ним,… чего здесь торчать и дожидаться, когда меня хозяин возьмёт на поводок? Давай, Васёк, так тебя, кажется, зовут, уйдём отсюда.

– Давай, только, Пудя, не называй меня Васьком, это меня так раньше звали. Я – Василий. Понимаешь – Василий, а Васёк это в прошлом.

– А как же Васёк? – опешил пудель.

– Был Васек, да весь вышел, улетел вместе с дымом и паром из костра.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, Василий так Василий, – проговорил недоумённо пудель, – как скажешь.

– А тебя со мной хозяин отпустит? – спросил Василий.

– А мы убежим.

– Как убежим?.. Без спросу? – спросил Василий.

– А что здесь такого… Собаки часто теряются… И потом, мне очень надоело жить с этой синеволосой хозяйкой мы… мы… мымрой,… вот. Я бы хотел стать твоим другом.

– Слушай, давай тогда потеряемся по правде, раз уж мы друзья.

– Давай… А как?

– А ты погонись, хотя бы вон за той вороной, а уже назад не возвращайся.

– Это хорошая идея…

Задумка им удалась. Напрасно Фома Фомич звал белого пуделя, погнавшегося за вороной. Через пять минут Василий и белый пудель были уже вне зоны видимости. Они шли к высокой горе.

– А ты, оказывается, не промах, – сказал Василий пуделю. Я, правда, о тебе очень плохо поначалу подумал. Подумал, что ты жирующий хозяйский балбес…

– А я, а я тоже о тебе плохо подумал, – вторил ему пудель. – Когда ты стал играть перед хозяйкой и этим иностранцем. Я подумал, что ты с подружками самая, что ни на есть «золотая молодёжь». А теперь вижу, что ты совершенно иной человек, очень серьёзный и вдумчивый. У меня от такого переворота в сознании даже голова кружится.

– А у меня,… у меня совсем головы, кажется, не было и появилась, то есть я стал ощущать, что я думаю сам, соображаю сам, а не повторяю как попугай чужие мысли… – весело сказал Василий.

– А я смотрю,… вроде ты такой же, только весь красный.

– Меня огонь опалил, – вставил Василий, – поэтому и цветом стал другим, не как прежде.

– Нет, это тебя, дружище, жизнь опалила и мозги на место поставила, – серьёзно сказал пудель, а не огонь. – Давай торопиться, ведь нас давно ждут.

– Ты прав, и про мозги тоже, – сказал Василий вспомнив разговор Батиста и Бакстера.

Глава 35. Реставрация

После поездки на Большую Горную Пал Палыч, Костя и Антон снова приехали в клуб. Около кабинета Пал Палыча ждали дети; пришли лепить, а кабинет закрыт. Пал Палыч открыл дверь. Ребятишки сразу стали занимать свои места. На Пал Палыча посыпались вопросы. Учитель старался побыстрее загрузить ребят работой. Воспитанники готовились к выставке: кто спрашивал совета по лепке, кто не знал, как приготовить ангоб. Часть детей занимались росписью. На столе уже стояло с десяток готовых фигурок, но этого было маловато. Каждый из ребят хотел увидеть на выставке хотя бы одно своё изделие. Антон с Костей терпеливо дожидались, когда Пал Палыч немного освободится, чтобы показать учителю свою находку и поговорить о кентавре.

Когда Пал Палыч увидел кентавра, то чуть не подпрыгнул от счастливой неожиданности.

– Что ж вы её мне там не показали? А…

– Мы боялись, что вы ещё сильнее расстроитесь, – сказал Костя. На фоне сломанного дома и такая находка.

Пал Палыч дрожащими от волнения руками взял в руки кентавра. Он вертел его в руках, разглядывал, затем даже вооружился лупой и постоянно повторял: «так – так…, интересненько,… интересненько, очень даже недурно, прекрасная задумка».

– Так это же самая настоящая старая саратовская игрушка! – воскликнул он, а затем сказал, обращаясь к братьям. – Эх, был бы жив профессор Вениамин Павлович Позолотин!.. Я бы средь ночи к нему на квартиру побежал… Вот она, ребятки, местная игрушка, – и он поднял её высоко над головой, чтобы все могли увидеть. Такой радости в глазах Пал Палыча ребята ещё не видели. Он ходил с Свистоплясом по кабинету, подносил игрушку то ближе к глазам, то рассматривал на расстоянии вытянутой руки, прижимал к груди и даже напевал какую-то песенку.

– Жаль только что побитый, – сказал учителю Костя.

– Дорогой мой мальчик! – проговорил Пал Палыч в волнении. – Причём здесь поцарапанный и побитый… главное он есть. А вы знаете, я его вчера даже во сне видел.

– Расскажите, как вы его видели? – попросили братья.

– Вроде бы я нахожусь на какой-то свалке и вижу, стоит у большой кучи мусора Вениамин Павлович Позолотин и этак загадочно меня манит к себе рукой и на кучу эту самую показывает, а сам улыбается. Я к нему хочу подойти, а ноги не идут. А профессор мне так укоризненно говорит: «Что ж это вы, Пал Палыч, на мою находку не желаете посмотреть?» – сам нагибается и поднимает с мусорной кучи этого самого кентавра, а кентавр вроде как живой, смотрит на меня и говорит: «Не стесняйтесь, Пал Палыч, подходите, мы вас ждём», – а сам этак рукой меня манит и хвостом помахивает. Как видите сон в руку.

– Кентавр с вами даже человеческим голосом говорил, – спросил Костя.

– Такое во снах бывает, – ответил Пал Палыч.

– Давай не будем говорить Пал Палычу о том, что он у нас уже был целый и здоровый, а то заругает, – шепнул Антон брату.

– Само собой, – ответил Костя.

Пал Палыч же, пока дети лепили и красили, говорил и говорил им о старинных глиняных игрушках и о кентавре тоже:

– Это уникальное изделие, разноглинный кентавр. Это и конь и человек вместе. Посмотрите на него внимательно и вы увидите, что слеплен он очень любовно. Мистический герой древних защищал праотцев от врагов. В нём сочетается и мудрость человека, и быстрота, выносливость и сила коня.

Пал Палыч говорил, а сам всё ходил и ходил взад и вперёд по кабинету широкими шагами, держа в руке Свистопляса. Он был возбуждён, на лице учителя играл румянец, глаза светились и вообще он был на крыльях удачи.

– Как это – разноглинный? – спросил Костя.

– Видите, у игрушки человек по пояс белый, а конская часть коричневая, кроме хвоста.

– Вижу, только я думал, что это так покрашено, – сказал Костя.

– Нет, не покрашено, а слеплено из белой и коричневой глины.

– Вот здорово!! – удивился Костя.

– Это, ребята, о чём говорит? – Спросил педагог и тут же сам ответил. – Это говорит о том, что эту игрушку делал хороший мастер, можно сказать виртуоз в своём деле. Разноглинку лепили редкие игрушечники.

– Я понял, – сказал Антон, – белая и коричневая глина даёт разную усадку и потому при высыхании обязательно будет отслаиваться одна глина от другой.

– Молодец, Антон. Это если она по усадке разная, так чаще всего и бывает. А дальше? – спросил Пал Палыч, – глядя на ученика, – договаривай, договаривай.

– А дальше, требуется тщательная подгонка глин по усадке с добавлением или отбором песка,– сказал Костя.

Антон засмущался. И вообще он был горд тем, что Пал Палыч рассказывает о его находке. А когда занятия закончились, учитель подсел к Антону с Костей и спросил:

– Там только была одна эта игрушка и всё?

– Не всё. – Костя покраснел. – Нас опередили Муха и Пегас. Они тоже что-то прихватили. Говорили о каком-то глиняном мальчике.

– Что же вы мне сразу не сказали?

– Мы хотели, – Костя ещё гуще покраснел, – да кентавра потеряли. Потом нашли, а глиняный мальчик нам не достался.

– Лепили, такие Глиняшки-Гуделки, – сказал Пал Палыч. У меня в детстве была такая игрушка.– И тут же, переменив тему разговора, сказал, – Я вас, предупреждаю – с Пегасом не заговаривайте об этом, чтоб не насторожился.

– Так он Гуделку уже поди сбыл на Сенном, – заметил Костя.

– Это тоже желательно узнать. Надо подумать, как этого Глиняшку найти?

Как ни рады были дети и Пал Палыч находке, но больше всех радовался Свистопляс. Он, находился в руках учителя, и был от этого просто на седьмом небе. И почему мамушка ему не сделала крылья? Он бы сейчас взлетел под потолок,… да куда там под потолок – он бы поднялся выше дома и даже выше журавлей на Соколовой горе и кричал бы всем, блистая в лучах солнца: «Я – игрушка!!! Я ваша игрушка… саратовцы!!! Я не просто так. Слышите, горожане!! Поднимите ваши глаза, посмотрите на небо! Это я, Свистопляс,… самый настоящий кентавр, я самая живая и красивая глиняная игрушка на белом свете; меня слепила великая игрушечница города – мамушка! Вы уже не помните меня, а я есть,… и есть мои братья и сёстры,… нас много. Я познакомлю вас с Гуделкой и Заступником, Белянкой и Смуглянкой, Катериной и Дуняшей, Мурлотиком и Пустолаем, а Васёк сыграет вам на Саратовской гармошке и сочинит прекрасные куплеты!.. Вы откушаете великолепного Саратовского калача, испечённого великой мастерицей Катериной…

Но тут учитель поставил игрушку на стол и Свистопляс осёкся в своих мечтаниях. Он вдруг вспомнил, что из глиняшек он один в этом помещении и что он даже не знает, где находятся его друзья Васёк, Белянка и Смуглянка? Радость его померкла, а глаза потускнели.

– Пал Палыч, а народная игрушка не анахронизм? – спросил Костя. – Сейчас век техники, компьютеров. Много технических игрушек – бакуганов, трансформеров и других.

– Эти игрушки, – не больше и не меньше – есть факт интервенции на ваши души. Игрушка не должна быть злой. По признанию некоторых художников из Голливуда, эти образы им приходят в голову в результате употребления наркотиков. Они их просто видят в наркотическом угаре и зарисовывают. Теперь вам понятно, во что вы играете?

– Понятно. А кентавра можно починить? – спросил Антон.

– Обязательно можно, – сказал Пал Палыч, – даже необходимо, этим мы сегодня и займёмся. Для начала, ребята, давайте приложим к его царапинам кусочки перемятой глины и оставим на часок другой, влага из этих кусочков очень медленно перейдёт в верхний слой изделия, немного размягчит его и тогда царапины можно будет заглаживать.

– А почему именно так надо, а нельзя просто взять и замазать? – не унимался Антон.

– Влажная глина к сухой не пристанет, – заметил учитель.

– А если его смочить? – продолжал спрашивать Антон.

– Смачиванием вы только разрыхлите и разрушите верхний слой изделия, вот и всё, игрушка будет испорчена.

– Разве? – разочарованно протянул Антон.

– Секрет здесь, ребята, заключается в том, что глина обратного хода при увлажнении не даёт, – сказал Пал Палыч, обращаясь ко всем детям. – То есть, её нельзя из сухого состояния в изделии перевести в то состояние, как бы вы только что это изделие слепили.

– Вы же нам, Пал Палыч, говорили, что глину можно в жижу превратить и мы не раз в этом убеждались, размачивая в корыте игрушечный бой, – сказал Витя Делягин.

– Размочить – это одно, – потеребил ухо Пал Палыч, – здесь много ума не надо, а вот размягчить изделие без нарушения связей, полностью не удастся. Частички глины, вбирая воду, набухают и встают так, как им удобнее, а на прежнее место не встают, плотность нарушается и получается рыхлость. Это всё равно как если из битком набитого троллейбуса высадить пассажиров, а потом попросить их зайти снова и занять те же места, с той же плотностью.

– Этого никогда не получится, если только после длительной тренировки, – сказала Люся Пахомова.

– А вот и получится, – заспорила с ней Козырева Тася, – ты не знаешь, а говоришь, – правда, Пал Палыч?

–Точно всё сделать, не получится, это я про троллейбус и пассажиров, вот и в глине точно так же – сказал Пал Палыч, – слишком много разных факторов влияют на процесс.

– Можно только высадить тех пассажиров, кто на ступеньках висит, – заметил Антон.

– Верно, – улыбнулся Пал Палыч, – те, кто в первом ряду находятся, те только могут выйти и зайти, но и занять, более-менее точно, свои места, так и в глине.

– Верхний слой в глине как раз и есть те самые пассажиры, что на подножке стоят, – догадался Делягин, – мы их можем сами расставить.

– Совершенно верно, – подтвердил Пал Палыч. – Сделан кентавр из серо-белой глины, так что приложить к нему лучше какую глину?

– Серо-белую, – быстро ответила на вопрос Тася.

– Правильно, приложить лучше серо-белую, догадалась, молодец, только не очень влажную, возьмите лучше ту глину, которая изрядно подвяла, чтоб влага медленно переходила, а не бегом бежала в кентавра.

Ребята, чтобы поэкспериментировать, стали искать собственные побитые игрушки, чтобы немедленно заняться их восстановлением, а Миша Лучников даже специально процарапал полосу на своём высохшем домике, чтобы тут же её и заделать.

– Где ж я такую сейчас глину возьму, чтоб не сырая и не коже-твёрдая?, – спросил Антон. – Им, – он кивнул на товарищей, – ради эксперимента можно любую глину пробовать, а нам кентавра чинить надо, это серьёзно, тут не поэкспериментируешь.

– Ты же вчера лепил чего-то, – заметил Костя,– вот это изделие как раз и находится сейчас в подвяленном состоянии, тут и думать нечего, они же у тебя на медленной сушке стоят.

– Он правильно говорит, – поддержал Костю учитель.

– Только я не могу ломать изделий, – сказал Антон, подумав о том, что ему рассказал о своих братьях и сёстрах Свистопляс. Да и сам кентавр был главным подтверждением тому, что игрушки живые, потому сломать что-либо из сделанного – было никак нельзя.

– А ты и не ломай, – сказал Костя, – возьми и приложи готовые изделия к кентавру.

– Ты голова, – обрадовался Антон и тут же достал вчерашние изделия, которые у него находились в ведёрке и приложил их к ранам на теле Свистопляса. Пал Палыч поправил, проделанное Антоном, и сказал:

– В этом деле, ребята, торопиться не надо, вы, пока кентавр увлажняется, другое что-нибудь лепите, а про кентавра не забывайте, здесь, как мало подержать – плохо, а передержать и того хуже, так что глину на кентавре надо держать ровно столько, чтоб ноль в ноль было по времени, не больше и не меньше.

– А как же определить, когда готово? – спросил Костя.

– Отнимай глину с поврежденных мест и проводи ногтем по телу кентавра в том месте, где повреждение, если остаётся блестящая полоса, то значит пора глину убирать и проводить восстановительные работы.

Антон сгорал от нетерпения, он то и дело заглядывал в ведёрко, боясь что глина на кентавре перележит. Примерно через полчаса осмотрел кентавра и Пал Палыч.

– Достаточно, – сказал он, – а теперь, ребята, надо вести реставрационные работы дальше.

– А как? – спросил Костя. – Вы нам об этом не рассказывали.

– Раньше не говорил, потому, как нужды в этом не было, а теперь говорю, – сказал Пал Палыч. – Реставрация старых глиняных изделий, это, можно сказать, высший пилотаж в работе с глиной, – и он рассказал ребятам, как заделывать на кентавре повреждения.

На то, чтобы починить кентавра, у ребят ушёл весь вечер. Пал Палыч очень внимательно следил за ходом реставрационных работ и самую ответственную работу делал сам, потому как находка была уникальная и ничего испортить было ни в коем случае нельзя. Наконец на кентавре сделан последний штрих и довольный Антон поднял Свистопляса над головой.

– Пал Палыч, а можно я возьму игрушку домой и немного с ней побуду, – спросил Антон.

– Зачем, пусть в кружке остаётся, – сказал Костя, и толкнул сердито брата локтем.

– Да нет, я не против,… возьми, – сказал Пал Палыч. – Ты же её нашёл, только обращайтесь с ней, ребята, очень бережно, это реликвия. Положи её сразу в ведёрко и прикрой ведёрко сверху тканью и раньше утра в ведёрко не заглядывай, а утром можешь открыть и изделие из ведёрка вынуть. Я надеюсь на вас. .

– Это зачем накрывать тряпочкой? – спросил Костя учителя.

– Чтоб реставрированные места медленнее высыхали. Бережно всё делайте, бережно. Можно накрыть и газетой.

– Обязательно бережно, – воскликнул от радости Антон, взял Свистопляса, завернул его в мягкую тряпочку.

– И я возьму свою игрушку, – сказала Люся.

– И я, – сказал Миша Лучников.

«И я», «И я», – загалдели ребята.

– Ладно, ладно, берите, – улыбаясь, сказал Пал Палыч.

Ребята радостные ушли из клуба, было уже поздновато.

– Ты зачем игрушку взял? – сказал сердито Костя, – тоже мне собственник нашёлся… и других подначил.

– Ты просто ничего не знаешь, – сказал Антон. – Эту игрушку зовут Свистопляс.

– Как, как?

– Свистоплясом его зовут.

– Что, сам придумал?

– Не я, а он сам мне сказал.

– Кто?.. Пал Палыч!?

– Да кентавр и сказал.

Костя от такого ответа неожиданно остановился. Он даже как – то опешил и изумлённо и даже изучающее посмотрел на брата. В то, что кентавр живой и говорящий, он не поверил.

Братья Пчелинцевы шли из КЮТа в приподнятом настроении, думая над тем, как найти и другие игрушки. Они решили снова заловить Муху и хорошенько его допросить. Больше всех радовался Антон, потому что он чувствовал как у него в кармане скрябается копытом Свистопляс, желая высвободить из кармана хотя бы голову. Однако, если бы братья Пчелинцевы задержались в клубе хотя бы на пару минут, то обязательно нос к носу столкнулись бы с Вадиком Мухаевым.

Вадик вошёл в кабинет бочком, не слышно.

– Что так поздно? – спросил Пал Палыч, – все уже разошлись, да и я скоро уйду.

– Я ненадолго.

– Что, Вадим?.. желание полепить пробудилось? – спросил Пал Палыч, а сам подумал: «неспроста он вот так поздно пришёл, перед самым концом занятий».

– Подарок матери надо, вот я и пришёл, вспомнил только что, а завтра день рождения, – соврал Муха.

– Это хорошее дело. Думаю, как лепить ты ещё не забыл? – спросил Пал Палыч.

На вопрос преподавателя Муха утвердительно кивнул головой, взял кусок глины и целлофановую подложку сел за стол недалеко от Пал Палыча и стал лепить.

«Вроде и впрямь что-то делать собирается? – подумал Пал Палыч, разбирая на столе свои собственные поделки. Последнее время он пытался сделать старосаратовскую игрушку не пользуясь современными красителями, а применяя для подкрашивания только разноцветную глину. «Зря я о нём плохое подумал, – сказал Пал Палыч самому себе. – Мало ли, вот так походят, полепят, потом бросят, а по прошествии одного – двух лет приходят снова и уже надолго. Зря я так с подозрениями, это не педагогично».

На какое-то время Пал Палыч забыл о Мухаеве, ходил, просеивал сухую глину, смешивал глиняную муку, разводил засохшие краски. Дел было много, а времени не хватало, приходилось задерживаться. Когда Пал Палыч вспомнил о Мухаеве, того уже в кабинете не было. «Зря я к нему не подошёл, – укорил себя учитель, – человек через столько времени пришёл,…а я? Нехорошо получилось. Однако, не бежать же следом».

Глава 36. Сомнительная находка

Когда на следующий день Пегас с Мухой приехали с попутным автобусом на свалку, оттуда уже доносился громкий голос Симы.

– Работать,… работать, бездельники,… дохлые свиньи… Профессор? Я что ли буду хлам разбирать!? Кучка идиотов… Кормишь их, поишь, кров даёшь, а они бездельники машину мусора не могут перебрать!..

– Напоил и накормил, – пробурчал Крокыч. –… благодетель… «Живут же люди с такой совестью», – сказал высокий бомж.

– О какой ты, Мытко, совести говоришь, – проговорил Крокыч, – этого фактора человечности мы в Симе никогда не наблюдали.

– Перестаньте разговаривать, сюда идёт, – предупредил профессор.

– Ага,… болтовнёй занимаемся, а работать кто будет? – раздался злорадный голос Симы, и тут же раздался свист берёзового прута. Удар пришёлся по спине профессора. Прут разорвал на профессоре рубашку, выступила кровяная полоса.

– За что? – проговорил Крокыч, заступаясь за профессора.

– А было бы за что – совсем убил, – проговорил зло Сима и сплюнул.

– Хоть что ищем, скажи? – спросил Крокыч.

– Игрушки ищем,… игрушки, я же всем говорил…

– Какие игрушки? Нас с профессором не было, сам за верёвками да за баграми посылал, чтоб растаскивать.

– Будете в подчинении у Пегого, – бросил Сима, кивнув на рядом стоящего Пегаса. – И если что? Гони в шею, – сказал он Пегасу. – Считай, что это твоя первая проверка в деле. Не будешь кисейной барышней – сработаемся.