Волк на холме

– А ты нет?

Бруно усмехнулся, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла:

– Ну что ж… вот тебе мое мнение, как главы департамента аналитики и консалтинга. Волноваться не о чем, потому что боснийская война скоро закончится. Мой прогноз – не позднее ноября, максимум декабря. (4) Мы давно приняли меры, чтобы быть там первыми после войны. Сейчас акции упали до минимума, но думаю, что уже со следующего года среднегодовой прирост составит от четырех до пяти процентов, ближе к четырем, то есть, при нынешних показателях, примерно тридцать два миллиона долларов… Так что…

– Ты меня убедил. Выскажешься по этому поводу на ближайшем совете директоров, желательно с графикой. Озадачь своих молодцов, чтобы все подготовили, ну, а тебе придется выступать по селектору.

– По селектору? – удивленно переспросил Бруно. – Почему это? Я ведь никуда не уезжаю.

– Уезжаешь. Завтра. Минимум на три дня, но я бы закладывал неделю. Я только что получил факс из Нью-Йорка. Они решили ускорить подписание контракта, и хотят, чтобы ты лично приехал и все проверил, вместе с их аудиторами и директором по развитию. Больше никому не доверяют.

– Подожди… – Бруно нахмурился, потер лоб и закусил губу (у Гвиччарди, исподтишка наблюдавшего за ним, защемило сердце: у сына это всегда выходило точно так же, как у Алессии). – Ты хочешь сказать, что я должен все бросить и завтра улететь в Нью-Йорк, чтобы корпеть над протоколом сделки?

– А что, ты чем-то сильно занят? – хмыкнул президент компании. – Чем-то более важным, чем контракт с USIG? (5)

– Нет, но…

– Ты же в курсе, сколько в контракте узких мест. Положа руку на сердце, он совершенно сырой, но не нужно давать америкосам шанса передумать.

– Да, разумеется, ты прав. Просто это несколько неожиданно… Сроки были другими. Я рассчитывал уехать в Нью-Йорк первого мая, через неделю после дерби. – под пристальным взглядом отца Бруно слегка покраснел, но в голосе его не звучало никакой неуверенности:

– Может быть, Карриди справится без меня, и хоть как-то оправдает заоблачную зарплату, которую мы ему платим?

– Карриди тут ни при чем. Америкосы хотят тебя, аж подпрыгивают, и Микки Браун, и эта сучка, Рут Сандерс. Ты ее натурально очаровал…

– Видимо, мне это должно польстить. – Бруно не скрывал сарказма, но отец игру не поддержал:

– Видимо, да. Вот, прочти. – Филиппо протянул ему несколько тонких факсовых листов. Это был тот самый документ, что он с таким вниманием изучал, когда сын появился на пороге.

Пока Бруно скользил глазами по строчкам, Гвиччарди встал, достал из бара бутылку «Джек Дэниелс», содовую и два стакана.

– Как видишь, они в восторге от твоих предложений по диверсификации дорожного проекта. Мне до сих пор кажется несколько безумной идея с многоуровневыми мостами, но для них она пришлась в самый раз. Это стоит отметить.

Он говорил и наблюдал за сыном. Внешне Бруно оставался спокойным, даже более невозмутимым, чем обычно, но его выдавали напрягшиеся скулы и легкая дрожь пальцев, державших листок. Читал он долго – значительно дольше, чем на самом деле требовалось для ознакомления с коротким и сухим деловым посланием.

– Дифирамбы приятны, папа, хотя едва ли заслужены, – промолвил Бруно, чуть растягивая слова: это была его манера выражать сомнения и недовольство. – Я прочел, но, признаться, так и не увидел острой необходимости своего присутствия, по крайней мере, в ближайший месяц. Если я прилечу в Нью-Йорк первого мая, как и планировал, то…

– Бруно, они хотят, чтобы ты приехал сейчас. И ты поедешь. Это мое официальное решение как главы компании. Не забывай, что я не только твой отец, но и твой босс.

Они встретились взглядами.

– Я понял, патрон, и подчиняюсь вашему официальному решению… – голосом Бруно можно было заморозить цистерну воды. – Ну, а неофициально, папа, ты можешь мне сказать, за что ты меня наказываешь?

– Ты разве в чем-то провинился? – не менее холодно осведомился отец. – Нарушил регламент, устав? Причинил нам серьезные убытки?

– Нет.

– Тогда ты задаешь странные вопросы. Ты давно совершеннолетний, и твоя личная жизнь меня не интересует… разумеется, до тех пор, пока не вредит репутации нашей семьи или компании, что, впрочем, одно и то же.

«Репутация семьи? На что это он намекает, интересно? Неужели узнал про статейку в „Кто“…»

Популярная бульварная газетенка не обошла вниманием недавнее происшествие на мосту Реджина, и тиснула статью под броским заголовком – «Слезы, безумие, суицид: мрачные тайны семьи Гвиччарди», полную гадких намеков и непристойных измышлений. Читателю прямым текстом сообщалось, что «имеющая славянские корни» супруга «самого молодого из директоров „Гвиччарди SpA Roma“, талантливого бизнесмена и наследника многомиллиардного состояния», повредилась в уме после утраты единственной дочери… и стала вести себя столь странно и непредсказуемо, что вся семья страдает от ее безумных эскапад, окрашенных сексуальной распущенностью с суицидальными мотивами. Толика правды в статье была щедро пересыпана непроверенными слухами и откровенной клеветой, и варево на выходе смердело, как куча свиного навоза…

Можно было подать на газету в суд, но Бруно по опыту знал, что это приведет лишь к эскалации скандала, а газетенке даст новых подписчиков. Нет, лучше уж действовать другими методами – например, хорошенько проучить журналиста с помощью бойцов из «Когорты» (фамилию писаки Бруно взял на карандаш, остальное было делом техники).

– Репутация нашей семьи в полной безопасности, отец. – вот и все, что он сказал вслух.

– Ах, так?

– Именно так, что бы тебе ни говорила Белинда.

Гвиччарди скривился, словно хлебнул уксуса – обычная реакция на упоминание мачехи без должного пиетета – и не остался в долгу:

– Не все, что говорит Белинда, неверно и несправедливо, только потому, что это исходит от нее… В одном вопросе я совершенно согласен с синьорой: если Малена не справляется с болезнью, а ты не справляешься с поведением Малены, твоей женой должны заниматься врачи в клинических условиях.

– Нет.

– Хорошо. В своей спальне ты хозяин. Но позволь заметить тебе, сын, что твое упрямство граничит с глупостью, а выходки Малены – с вредительством… ее эффектный прыжок очень порадовал наших прямых конкурентов, и Конти, и особенно – Астальди. Вчера в клубе мне по секрету пересказали шутку: дескать, Гвиччарди использовал невестку как подопытную мышь, хотел с ее помощью измерить глубину Тибра… прежде чем сам туда прыгнет после изучения финансовых показателей за квартал.

– Боже мой, папа, какая невообразимая чушь!.. Вот кому точно не помешали бы холодные ванны, так это синьоре Белинде… чтобы остудить желание лезть в нашу с Маленой интимную жизнь.

– Не смей говорить о своей мачехе в подобном тоне! Ты обязан уважать ее так же, как и меня! – отрезал Гвиччарди тем особенным жестким тоном, что у неподготовленных людей вызывал дрожь в коленях и позывы к мочеиспусканию, но Бруно знал о своем привилегированном положении в иерархии отцовских ценностей, и показным гневом его было не пронять:

– Прости, отец, если я был непочтителен… но, следуя твоему примеру, требую безусловного уважения к моей жене.

– Тогда объясни ей – снова – что значит быть женой человека, носящего фамилию Гвиччарди, и пусть прекратит позорить семью поступками, которые потом неделями полощут в газетах!

– Мне будет довольно сложно сделать это, находясь в Нью-Йорке…

– Ничего, зато в Нью-Йорке у тебя будет время подумать; а пока ты занимаешься делами фирмы, я позабочусь о твоей жене… на правах любящего свёкра.

Нервы Бруно напряглись еще сильнее. Во многих жизненных вопросах Филиппо Гвиччарди отличался широтой взглядов и занимал сторону прогресса, однако в отношении семейных ценностей был консервативен до нетерпимости. Трагическое вдовство и второй брак с женщиной, что всегда выглядела и вела себя как воплощенная благопристойность, сделали его изрядным занудой, не принимавшим ни малейшей экстравагантности. От сына он требовал если и не разделять до конца его твердые принципы, то, по крайней мере, следовать им внешне. Наказание за публичное нарушение приличий следовало быстро и неотвратимо.

Бруно хорошо помнил, как десять лет назад он принял участие сперва в разгульной вечеринке в сомнительном ночном клубе, а потом и в футбольной драке, и это попало в газеты. После этого отец отобрал у него машину, заблокировал кредитную карту и на два месяца отправил «по семейным делам» в захолустный немецкий городишко, где не было ни одного приличного бара, и магазины закрывались в шесть часов вечера. Римское дерби он вынужден был смотреть по телевизору с маленьким экраном и рябым изображением…

Той выволочки Бруно хватило, чтобы сделать выводы: он стал гораздо внимательнее выбирать знакомых и научился тщательно скрывать все обстоятельства своей жизни, которые не вписывались в образ идеального сына и наследника Филиппо Гвиччарди. Если, конечно, не считать скандального разрыва помолвки с Анабеллой и женитьбы на Магдалене Драганич; но как раз по этому поводу у отца не возникло особых возражений, ведь Бруно всего лишь повторил его собственную историю брака с прекрасной Алессией Паччи, тоже включавшую побег из-под венца и многолетнюю ссору с родственниками.

Убедившись, что спорить с отцом насчет поездки бессмысленно, Бруно вздохнул, взял стакан с виски, долил содовой и, как ни в чем не бывало, перешел к обсуждению практической стороны:

– Билеты на самолет заказаны?

– Да, и для тебя, и для Виолы. Полетите «Дельтой», из Фьюмичино, в двенадцать часов дня. Рейс двести сорок пять.

– «Дельтой»? Десять часов в воздухе на этом дурацком аэробусе?.. – Бруно чуть не уронил стакан. – Ну, спасибо, папа…

– А как ты иначе собираешься попасть в Нью-Йорк? Я не могу предоставить тебе свой «Бомбардир», сам послезавтра улетаю в Париж.

– Так, может, мы полетим вместе? Я как раз хотел лететь через Париж, на «Конкорде».

Гвиччарди покачал головой:

– «Конкорд» – слишком дорогое удовольствие даже для меня. (7) И ты на пересадке потеряешь больше времени. Но если не хочешь «Дельту», на выбор еще есть «Люфтганза» и «Алиталия». Это не принципиально, принципиальна дата твоего отъезда. Завтра в полдень.

– Хорошо, я понял… – Бруно поднялся с кресла. – «Дельта» так «Дельта». Но если мы сегодня не попадем на ужин в «Паяце», (8) мой американский вояж окажется напрасным.

– Ты прав, сынок, ступай. Встретимся в машине через пять минут.

Гвиччарди проводил своего будущего преемника сдержанной улыбкой и мысленно поставил ему три очка за раунд внеочередных жестких переговоров.

«Он злится, прекрасно… значит, в Нью-Йорке вцепится янки в глотки так, что им мало не покажется. Все подпишут, как миленькие».

У Бруно почти не оставалось времени, чтобы уладить личные дела до того, как отец спустится на паркинг, но он успел позвонить Малене, сообщить ей о резком изменении планов – и весьма удачно переговорил с Корсо.

Вопреки опасениям Центуриона, Принц не встал в позу гордого мачо, которому зазорно сидеть нянькой при какой-то юбке, и, попыхтев немного для порядка, согласился пожить в Браччано до его возвращения из Штатов.

****

Черный, как вороново крыло, шестисотый «мерин» S-класса, был просто роскошным зверюгой, мечтой любого водителя и угонщика. Идеальные пропорции корпуса, двойные стекла, хвостовые антенны, автоматические двери и багажник, климат-контроль – что называется, полный фарш! Но самым главным был шестилитровый движок, мощное «сердце», соединившее в себе силу и скорость почти четырех сотен лошадей. У Луки едва не встал, когда он увидел это чудо в гараже, и получил подтверждение, что не спит и не бредит, а в самом деле скоро сядет за руль вороненого красавца и поведет его по скоростной трассе.

– Ты смотри, приятель, поаккуратней с машиной… она всего полгода как куплена, синьор Бруно за нее с любого шкуру сдерет! – ворчал некто Марио – крепкий дяденька лет под сорок пять, с приличными залысинами и кулаками величиной с небольшую тыкву; в доме Гвиччарди он был бригадиром охраны (8), и после того, как молодая синьора представила Принца мажордому и остальным слугам, взялся показать новичку «конюшню» и объяснить, как все устроено.

Говорил Марио много, смотрел подозрительно, но Принц, очарованный автомобильным парком Центурионовской семейки, слушал вполуха, а на взгляды и вовсе не обращал внимания. Когда же бригадир сперва воззвал к осторожности – мол, не надо гнать по трассе, как на Формуле-1 – и вроде бы невзначай поинтересовался водительским стажем и предыдущим послужным списком Луки, тот хмыкнул:

– Полный порядок и с тем, и с другим.

– Точно?

– Да.

Бригадир кивнул:

– Верю, но не на слово. Ты пойми: протокол есть протокол. Дай-ка мне твои права. И на фискальный код хотелось бы взглянуть… (9)

Документы у Принца были, но по многим причинам он предпочел бы их не показывать – у него еще не стерлось из памяти недавнее собеседование с Катеной, долго и дотошно изучавшим буквы и цифры, чтобы в конце заявить: не возьму даже в поломойки. И если бы так рассуждал один Катена… так рассуждали все приличные работодатели, за исключением разве что наркодилеров, содержателей притонов с подпольными тотализаторами и вербовщиков.

Среди этой публики Центурион со своим предложением поработать водилой-телохранителем смотрелся кем-то вроде архангела Гавриила, и Принц уже не раз и не два за сегодняшний день подумал: все чересчур удачно складывается. Чересчур хорошо и гладко, чтобы быть правдой… наверняка этот Марио неспроста цепляется к документам – и, если не сам Центурион, так его папаша решил покопать поглубже и разузнать, кого допускает в дом. Злостный угонщик и футбольный хулиган, отмотавший два срока подряд, уж точно не являлся мечтой почтенной буржуйской семейки. А может, эта бледная белобрысая стерва, синьора Белинда, или как там ее, успела нажаловаться, что свеженанятый «не пойми кто» нахамил ей при первой же встрече.

– На мои права и все прочее уже поглядели те, кому надо, и синьор, и синьора. Иначе хрен бы я сюда попал, – уклончиво ответил Принц, прикидывая, что будет делать, если этот не в меру ретивый служака начнет настаивать на своем.

«Ох, главное, чтобы это не оказалось очередной „проверочкой“ Центуриона, или чем похуже… Мужиком он всегда был хитрым и злопамятным, с чего бы ему меняться?»

Неприятная мысль сверлила висок буравчиком и не давала покоя, хотя развитие событий, с самого начала и до сего момента, сигналило о противоположном – Бруно изменился, и он, Лука, действительно нужен ему. Ему и… его жене.

«Может, я и зря паранойю гоняю… они ж детку недавно похоронили… такое кого угодно перетряхнет да наизнанку вывернет».

Принцу вдруг стало немыслимо жутко и самого пробрало до костей, стоило представить, что Джанни, его чудесного сынишку с мягкими смешными кудряшками, вдруг отберут у матери, бледного и неподвижного положат в ящик, унесут на кладбище и опустят в холодную бетонированную яму, а сверху придавят тяжеленной плитой… (10)

Он поднял голову и мрачно уставился на Марио, готовый к отповеди, как гладиатор к бою. Нет, он не собирался терять эту работу, и ни за что на свете не откажется от нее добровольно.

– Лука!.. – окликнул его женский голос. Принц обернулся и увидел Малену. Она была все в том же облегающем черном свитере и черных джинсах, только сверху надет не плащ, а теплая удлиненная куртка, а на плече висела большая дорожная сумка, похожая на спортивную… Когда-то и у него такая была, в скольких ситуациях выручала, и не сосчитать.

При виде молодой синьоры Марио сразу подобрался, едва ли не взял под козырек, а лицо стало хмурым и очень напряженным… в сочетании с массивной комплекцией и короткой шеей, это сделало его похожим на бегемота, страдающим от несварения желудка.

Лука усмехнулся и даже не подумал, что вроде как ему тоже надо вытянуться в струнку перед «хозяйкой»… она была не хозяйкой, а той, кого надо оберегать и защищать, и если понадобится, драться за нее.

– Машина готова? Едем? – Малена опять не приказывала, а спрашивала; черт возьми, да у Чинции в голосе было куда больше металла, когда Бето слишком долго грел мотор, или он сам не успевал подготовить мотоцикл к назначенному часу…

– Синьора Магдалена, простите, но сейчас время ужина, вот-вот будет гонг, – заметил бригадир немного брюзгливо – словно молодая синьора тоже нарушила какие-то домашние правила.

Она спокойно ответила:

– Да, я знаю, но мне пора уезжать.

Принц сделал движение к «мерину», но Марио, выставив руку, придержал его:

– Погоди. Синьора Магдалена, мне бы уточнить сперва кое-что… у патрона… вот как раз насчет вашего нового водителя. Давайте-ка отложим ваш отъезд на часок?

– Нет, Марио, так не пойдет. У меня другие планы. Я уже обо всем договорилась с Бруно. Мы едем сейчас же.

– Синьора Магдалена, прошу прощения, но у меня четкие инструкции. Синьора Белинда сказала, что вы будете ужинать с ней вместе… ну, а мы бы пока закончили дела в гараже, машина все равно еще не готова.

Тут Принца словно кто-то дернул за язык:

– Машина готова. Садитесь, синьора, поедем.

Она улыбнулась и посмотрела на него так, что в груди потеплело и словно запрыгали солнечные зайчики… прежде чем бригадир вновь начал нудеть про свои инструкции и синьору Белинду, Лука уже взял у Малены сумку и погрузил ее в багажник. Потом открыл для дамы заднюю дверцу – настолько галантно, насколько сумел – но все равно промахнулся, потому что Малена возразила:

– Я всегда езжу спереди.

Спереди так спереди. Принц молча кивнул, усадил ее на переднее сиденье и сам сел за руль. Ему хотелось есть, отлить и покурить – в любом порядке – но он решил, что все эти вопросы уж как-нибудь решит по дороге. Он кожей чувствовал желание Малены поскорее убраться отсюда, и полностью разделял его.

****

Два часа спустя, на трассе Рим-Браччано

«Мерседес» прекрасно держал дорогу, и управлять им можно было одной рукой: Лука убедился в этом, едва они выехали за пределы города и встали на трассу. Мотора почти не было слышно, но вся электрика работала без сбоев, коробка не дергала и переключала передачи как часы. Не езда, а наслаждение!

Будь он один, воспользовался бы этим на полную катушку: закурил, врубил погромче стереосистему, какой-нибудь рок – «Скорпионз», «Металлику» или «Пинк Флойд», или новый альбом Джанны (11) и полетел на максимальной скорости, прямо на горизонт, где клубились лиловато-черные облака и полыхала зарницами первая весенняя гроза…

Но у него в салоне сидело двое пассажиров, одна спереди, другой сзади. Малена и Центурион.

Парочка трещала без остановки, как сороки, с того момента, как Бруно вышел из ресторана и коротко поцеловался с женой где-то у передней дверцы; теперь же он нависал над спинкой ее кресла, обнимая подголовник, а она все время оборачивалась, да так «умело», что загораживала Луке боковой обзор.

Потеряв терпение, он грубовато попросил ее не вертеться и постарался напугать:

– А ну-ка, сиди спокойно! Скорость за сотку, резко тормозну – выскользнешь из-под ремней и улетишь под торпеду…

Это было полной чушью, Малена вертелась не так уж сильно, ремни держали надежно, и тормозить резко он не собирался, но, черт побери, она его в самом деле отвлекала, хоть и по другой причине…

Бруно почему-то не одернул наглеца-водителя, загадочно смолчал, и вряд ли из мужской солидарности. По его спокойному лицу, к тому же полускрытому тенью, ничего нельзя было прочесть, и Лука подумал с досадой:

«Косяки мои считает, наверняка… чтобы потом сразу красную карточку влепить.»

Малена смущенно сказала:

– Извини… – и с четверть часа сидела ровно, как примерная школьница, сложив руки на коленях.

Принцу же лучше не стало, потому что муженек и женушка продолжали увлеченно общаться и выглядели полностью поглощенными друг другом, в то время как ему приходилось оставаться безмолвным придатком к баранке, педали газа и тормозу. Да еще против воли слушать супружескую болтовню, ведь затычек для ушей у него не было.

Сперва Бруно рассказывал, как прошел день в офисе – с кем встречался, какие вопросы решал, и непринужденно упоминал то Берлускони, то Ротшильда, то какого-то арабского принца с непроизносимым именем, то Дино Дзоффа, который прислал Центуриону и его папаше приглашение на лациальскую тусовку в клубе… (12)

На этом фоне жалоба Бруно на отца, что из тиранической прихоти (ей-Богу, он так и сказал – «тираническая прихоть!») ссылал сына в Нью-Йорк, показалась Луке легковесной, как фальшивая монета, и столь же уместной, как детская губная гармошка на ревущей трибуне во время дерби.

«Нет, вы только гляньте на этого пижона! Да у тебя, приятель, не жизнь, а сраная светская хроника! Знаменитости вокруг кишмя кишат, сделки на охулиарды лир выпекаются, как горячая пицца, а ты на папашку жалуешься, как малыш пятилетний!»

Принца удивило и немного расстроило, что Малена восприняла нытье благоверного близко к сердцу, сама огорчилась чуть не до слез, да еще стала винить себя в придури свёкра:

– Бруно, у твоего отца и правда есть причины на меня злиться… он сейчас так занят с американским контрактом, да еще этот новый налоговый закон, ты сам говорил, как все сложно стало с инвесторами… он рассчитывает на твою помощь, а тут я, как назло, с этой дурацкой выходкой… еще и в газеты попала… «прославилась»! Конечно, он недоволен, вот только наказать почему-то решил тебя…

Центурион, однако, не позволил ей впасть в самоуничижение, поцеловал в макушку, погладил волосы и принялся ласково утешать, обещая, что управится в Штатах меньше чем за неделю, и в Браччано она не успеет соскучиться… По-честному нужно было записать Бруно очко за ловкость, с какой он убалтывал свою женщину, и как быстро сумел добиться от нее улыбки, но Лука злился, вынужденный не только слышать, но и созерцать подобную интимность. Ощущения были не из приятных, он точно подглядывал в замочную скважину, как слуга за господами.

«Тьфу, ну и херовую ж работу я себе нашел… если все это в первый день – что же дальше-то будет?»

Центурион тем временем послал мяч на другую половину поля – принялся расспрашивать Малену о ее делах, и было видно, что это не формальная вежливость, и не только супружеская забота… В каждом его жесте и взгляде проступала искренняя любовь.

Само собой, Центурион был живым человеком, отнюдь не старым и по-женским меркам красавчиком, так с чего бы ему и не любить жену, не тянуться к ней душой и телом?.. Да еще такую отличную жену, как Малена, настоящую подругу жизни. Но Принцу снова и снова вспоминалась их прошлая вражда, околофутбольная и личная, доходившая до ненависти, жестокие драки, взаимные ловушки и мстительные выходки, собственная непримиримость в войне бригад и дьявольская изобретательность Центуриона в умении находить слабые места и бить точно по ним…

Мрачные образы крутились в голове, впивались в мозг осколками стекла, и никак не хотели складываться в общий пазл с тем, что происходило сейчас на его глазах. Как спокойный и трезвый работодатель, отринувший юношеские страсти и готовый платить деньги за умение водить машину и драться, Бруно оказался вполне переносим, но Лука не мог принять его в ипостаси любящего мужа Малены. Не мог, и все…

«Черт подери, ну что за наваждение!.. Какое мне до них дело?! Пусть себе занимаются чем хотят, плевать…»

Он машинально дотронулся до своего романистского талисмана, цепочки с волчьей головой, и напомнил себе, что вообще-то все ради сына и Чинции. Деньги, законные и честно заработанные, вот о чем нужно было думать и радоваться, а никак не о чужих семейных делах.

Чинция. Такая красивая и так долго, так страстно любимая, несмотря на измену – за эту измену она давно оправдалась тем, что сохранила беременность и родила ему Джанни… вот что на самом деле важно.

«Да, как же!» – вдруг саркастично сказал кто-то внутри головы. – «Родила она… себе она родила, а не тебе! Себе и Бето. Бето для Чинции муж, а для Джанни – отец, парнишка его папой зовет, а ты там сбоку припека…»

Возразить на это было нечего. Лука покосился на Малену, все шептавшуюся с Бруно, и совсем уж некстати припомнил, как в пиццерии, где они ужинали после бегства с виллы, он расслабился и с какого-то ляда проболтался насчет Джанни. Как она вскинула на него светлые русалочьи глаза и воскликнула: «У тебя сын?..» – так нежно и так по-женски, радостно-завистливо, что… он сам не знал, что, но и тогда, и сейчас его словно жаром из печи обдало…

– Корсо, останови машину, – ни с того ни с сего распорядился Центурион, хотя нигде поблизости не маячило ни заправки, ни ресторанчика, и съезжать на обочину на этом участке трассы было не слишком удобно. Приказной тон Принцу не понравился, царапнул, как кошачий коготь по шее, но он решил сходу не лезть в бутылку – ну мало ли, что человеку понадобилось… – сбросил скорость и стал присматривать место для более-менее удобной стоянки.