Волк на холме

Зрители разом заткнули глотки, повисла такая тишина, что Центурион теперь слышал только свое дыхание и дыхание противника – хриплое, учащенное… Для победного завершения боя оставалось нанести последний удар, и Бруно, не теряя времени, подскочил к Луке, чтобы не дать тому прийти в себя и снова встать в стойку.

«Лишь бы эта стая обезьян не кинулась мне мстить за вожака…» – подумал он и на несколько мгновений отвлекся от противника, чтобы посмотреть, чем тут можно быстро вооружиться, если дойдет до драки с болельщиками Принца.

Лука открыл глаза, проморгался и, превозмогая боль во всем теле, сделал глубокий вдох. Над ним нависла долговязая фигура лациале, чьи крепкие кулаки едва не вытрясли из него душу.

«Да что же это за дерьмо! Я ему продуваю вчистую на своей же территории! Ну уж нет…»

Он очнулся как раз вовремя, чтобы заметить, куда Центурион решил бить. Резко бросив тело влево, Принц позволил кулаку лациале врезаться в жестяную дверцу несчастного фиата, и изо всех сил врезал ногой по голени противника. Центурион взвыл, но устоял, и занес руку, метя Принцу в глаз, но тот уклонился и ответным ударом влепил противнику в нос…

Дальнейший ход и окончание поединка Лука помнил слабо, очнулся он только, когда парни в несколько рук оттаскивали его от поверженного наземь противника.

****

Рим, ночь с 24 на 25 марта 1995 года.

– Синьор Гвиччарди, вам лучше прислушаться к рекомендациям и оставить супругу под нашим наблюдением, по крайней мере, на сутки-двое. Ей повезло, что она не получила серьезных травм, только ушибы, и переохлаждение не было длительным, но эмоциональное потрясение может в дальнейшем…

– Да, да. Благодарю вас, доктор, но нет. Мы с Маленой едем домой. Где подписать?

– Через десять минут подойдите в кабинет дежурного, вам выдадут выписку и все нужные документы.

– Хорошо. – Бруно улыбнулся, вежливо кивнул врачу и вернулся в палату, где его ждала Малена.

Жена уже успела переодеться в то, что он ей принес на смену (еще один черный свитер, еще одни черные джинсы – после смерти дочери гардероб Малены не отличался разнообразием и цветом), и сидела на кровати, нетерпеливо поглядывая на дверь. Она ненавидела больницы и не хотела проводить в их стенах ни одной лишней минуты. В этом была странная ирония: ведь если бы ее попытка самоубийства увенчалась успехом, она провела бы ночь и ближайшие пару дней не просто в больнице, но в наглухо закрытом железном ящике… и ему оставалось бы только забрать безжизненное тело для похорон.

Представив подобный исход, Бруно содрогнулся.

– Боже мой, какая же ты глупая!.. – выдохнул он и, шагнув к ней, порывисто обнял и зарылся лицом в густые волосы, все еще влажные и пахнущие рекой. – Глупая, глупая… Как ты могла так поступить с собой… со мной… с нами?.. Ты хоть на секунду задумалась обо мне?..

– Да… – пробормотала она и уткнулась лбом ему в живот. – Да. Но было поздно, я уже прыгнула. А кто… кто меня вытащил?.. Я ничего не помню…

– Один храбрый парень. Отличный пловец. Доплыл до тебя раньше, чем я успел добежать до набережной.

– Ты… ты сказал ему спасибо?..

– Конечно, сказал. – Бруно не стал сообщать жене о чудесном совпадении, хотя снова, как наяву, увидел перед собой лицо Принца, хмурое и озадаченное, и вспомнил крепкое пожатие – мол, не стоит благодарности, Центурион. – Думаю, что теперь я должен ему намного, намного больше, чем простое «спасибо».

– Я тоже так думаю… – прошептала Малена и подняла глаза на мужа. – Прости меня. Прости, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло… может, из-за звонка Белинды…

– Тсссс… Мы же договорились не произносить это имя без крайней необходимости. Помнишь наш уговор?

– Помню.

– Вот и не нарушай его…

– Хорошо, хорошо, только… Бруно!

– Ну что? Что?

Малена просительно взглянула на него и молитвенно сложила руки:

– Давай не поедем сегодня на виллу… Пожалуйста! Пожалуйста!

– А куда же? На виа Мармората?

– Да, к нам домой… Пожалуйста, Бруно! Я не могу сегодня видеть ни твоего отца, ни ту, кого мы договорились не упоминать.

Бруно вздохнул и погладил Малену по плечу. Он вовсе не был уверен, что сейчас она рассуждает здраво, да и в словах врача – что ей следовало бы полежать в больнице хоть пару дней – был резон. На их городской вилле вблизи Аппиевой дороги, несмотря на присутствие отца и мачехи, Малена могла комфортно и спокойно болеть, сколько душе угодно, и все будет к ее услугам. В квартире же на виа Мармората, пустовавшей почти год, хорошо, если найдется комплект свежего несырого белья и пачка кофе… Поденщица приходила туда раз в неделю, убиралась, смахивала пыль, но продуктов, конечно, не покупала и постели не застилала.

С другой стороны, где еще они смогут спрятаться от назойливой опеки, поговорить, не опасаясь подслушивания, и выработать единую стратегию поведения?.. Ведь ясно же, что Белинда использует случившееся по полной программе, начнет обрабатывать отца, и очень скоро Гвиччарди-старший снова выдвинет ультиматум: развод или психушка.

Бруно принял решение и сжал ладонью тонкое запястье жены:

– Хорошо. Мы не поедем на виллу. Но ты должна пообещать мне, что будешь выполнять все назначения травматолога, а утром ты сама первым делом позвонишь доктору Штайнеру и запишешься на прием.

– Ладно, обещаю… – длинные ресницы покорно дрогнули.

– Это еще не все. Ты большую часть дня проведешь в постели и никуда не будешь выходить одна. Джанни привезет тебе продукты и побудет с тобой до моего возвращения…

– Ты… ты с утра опять уедешь?..

– Да, мне нужно в офис. Отец не примет никаких оправданий, если я сорву встречу с американцами. И потом у меня еще одно дело в Гарбателле: нужно кое-кого повидать.

Примечания:

1 в нынешних деньгах – примерно 300 евро, по курсу последней конвертации евро к лире. Средняя зарплата в Риме составляла примерно 3—4 миллиона лир, стоимость аренды более-менее приличного жилья – 1—1,1 миллиона, клоповник можно было снять примерно за 200 000, но обычно брали за полгода сразу.

2 Игры серии А Чемпионата Италии 94/95 года – по итогам «Рома» заняла в чемпионате лишь 5-е место, чемпионом стал «Ювентус», на втором месте – «Лацио».

3 20 000 лир – примерно 10 евро.

4 «выйти на пенсию» – на языке футбольных ультрас, означает перестать активно участвовать в фанатском движении, посещать выездные матчи и участвовать в драках с болельщиками других команд.

5 прозвище «Центурион» весьма подходит главарю околофутбольной группировки («бригады», «фирмы»), входящей в состав более крупного объединения фанатов. «Когорта», возглавляемая Бруно-Центурионом, входила в состав «Несгибаемых», наиболее значительный «легион» Северной трибуны, занимаемой болельщиками Лацио.

6 Дерби – основной матч футбольного сезона, где встречаются две соперничающие команды из одного города. В Риме это легендарная встреча двух команд: «Ромы» и «Лацио».

ГЛАВА 2. Заядлый друг и закадычный враг

Лучший способ избавиться от врага – сделать его другом.

Генрих IV

Купание в ледяной воде Тибра не прошло для Луки даром.

Вчера, после того, как медики закончили возню с несостоявшейся утопленницей, они всем кагалом подступили к нему и заставили-таки сперва залезть в санитарную машину и раздеться, а после поехать в больницу, уверяя, что резкое переохлаждение – это очень, очень опасно… Возражать было лень, на Принца вдруг навалилась усталость, и он чудесно прокатился до больницы: всю дорогу с санитарами обсуждал футбол и травил байки, а водителя едва не довел до колик анекдотами про скорую помощь.

В приемном покое его встретила молодая симпатичная медсестра в коротком халате и с такими буферами, что при одном взгляде на них становилось жарко. Лука быстро достиг с нею взаимопонимания, заверив, что никакие обследования или уколы ему не нужны, но он с удовольствием поспит в палате пару часов, пока сохнет одежда… Она поняла его с полуслова, быстро сделала пометки в своем журнале и отвела Принца в какую-то комнатушку, похожую на одноместный бокс, с маленьким окном и узкой кроватью.

Следующий час прошел довольно весело, проблема переохлаждения решилась полностью, скорее, обоим впору было понижать температуру после «процедур». Медсестра побежала в буфет за минералкой, но Лука не дождался ее возвращения, вырубился на той же кровати и проспал до позднего вечера, когда у добросердечной Джулии закончилась смена.

Домой он добрался ближе к полуночи, рассчитывая быстро перекусить, посмотреть спортивный канал и снова завалиться спать. Этим расчетам не суждено было сбыться: под дверью квартиры его поджидали бухие Змей и Наци, которые при его появлении вскочили и разразились воплями команчей на тропе войны, от радости, что Принц «нашелся», и после своего героического поступка остался жив и здоров…

О происшествии на мосту, оказывается, сообщили в новостях по нескольким каналам, да еще напечатали вечерние газеты, из тех, что приносят отцу Змея и в «Пеструю кошку». Случилось именно то, чего Принц меньше всего хотел: его физиономия вместе с рассказом о «неизвестном герое», отважно прыгнувшим в реку ради спасения молодой синьоры, засветилась перед камерами, и теперь в Гарбателле даже собаки и кошки будут знать о приключении с женой лациале… Если не всплывет хотя бы, что они с Гвиччарди жали друг другу руки, это будет редкостным везением.

Открыв дверь, Лука запустил верных друзей в свою берлогу, и они, еще не успев снять куртки в тесной прихожей, с новой силой атаковали его восторгами и расспросами:

– Ну ты нас ебать как напугал, братуха! Мы уж хотели по всем больницам, по списку, звонить, искать тебя! – истово, чуть ли не со слезой вещал Наци, а более спокойный Змей поддакивал:

– Как это тебя угораздило, а, Принц? Пошел на работу в гараж наниматься, а заделался спасателем на водах! Пиздец какой поворот!

– Чего за меня пугаться, вот он я, в полном порядке… Это, Змей, все твой старый хрен Катена виноват – затащил меня в забегаловку на дебаркадере у моста Реджино, мол, кофе там вкусный! Кто ж знал, что у них в меню еще и аттракцион «поймай русалку»!

Приятели загоготали, и Наци деловито уточнил:

– Русалка-то хоть стоящая была, с красивыми сиськами?.. Или так себе?

– Не успел нащупать. – отмахнулся Принц, и почему-то испытал легкую досаду – не из-за сисек, а из-за лица «русалки». Он ведь так толком и не увидел, кого спас…

Друзья зависли у него почти до самого утра, и они вместе прикончили весь запас пива и колбасы. Змей только в половине пятого спохватился, что ему через три часа открывать мастерскую, а Наци и вовсе намылился улечься спать на кухонном диване – но Принц проявил бездушие и бессердечность, и выставил рыжего хитреца за порог вместе со Змеем.

О встрече с Центурионом он не сказал ни слова – во-первых, потому, что сам еще не знал, как относиться к этому факту, а во-вторых, потому, что для их компании – и для большинства соседей по кварталу – фамилия Гвиччарди звучала не лучше, чем «бубонная чума».

Причиной тому была не столько извечная вражда романиста и лациале (1), сколько грандиозная стройка, несколько лет назад затеянная в Гарбателле некоей корпорацией, возглавляемой, как выяснилось впоследствии, родным отцом Центуриона. В ходе застройки понадобилось освободить довольно большой участок земли в юго-западной части квартала, как раз там, где находилось несколько старых и ветхих домов, склады, маленькие лавочки, торгующие хозяйственной мелочевкой, и автомастерская Сантини с примыкающим к ней паркингом…

Поначалу представители застройщика пытались решить дело миром, предлагали выкупить собственность и компенсировать затраты на переезд, правда, деньги «за развалюхи» предлагали не так чтобы большие, и охотников переезжать в другой район не нашлось. Застройщик попытался действовать угрозами и шантажом, жители ответили массовым протестом, завалили жалобами муниципалитет и мэрию; после первой драки и сломанного забора стройплощадки к делу подключились журналисты…

Борьба шла с переменным успехом несколько месяцев, и стала особенно острой, когда стало известно, что на месте старых домов и мастерской возведут деловой центр региона Лацио, с тем же названием. «Лацио» посреди Гарбателлы, неслыханная насмешка! Для насквозь романистского квартала это было все равно что кость в горле и нож в спину в одно и то же время.

Само собой, не обошлось без странных аварий и не менее странных пожаров: сначала сгорел дотла магазинчик Скарпа, а под самое Рождество девяносто третьего заполыхала мастерская Сантини… потушить ее удалось не скоро, и сгорело несколько машин, что мгновенно поставило владельца на грань банкротства: страховка не покрыла убытков.

И Скарпа, и Сантини были в числе лидеров общественного протеста, так что даже самые недалекие люди смекнули, кого тут наказывают, а кого – предупреждают. Ряды протестующих начали редеть, пошли разговоры, что бизнес-центр с офисами и ресторанами, да еще с кино, это совсем неплохо, и надо соглашаться на компенсацию, пока не поздно…

Ядро держалось, но после того, как в Гарбателлу на встречу с недовольными пожаловал новый мэр, и кое с кем побеседовал за закрытыми дверями (по слухам, в той беседе участвовал и сам синьор Филиппо Гвиччарди, председатель совета управляющих корпорацией), протест окончательно захлебнулся. Стройка пошла полным ходом, и Принц, вышедший из тюрьмы в конце февраля девяносто четвертого, обнаружил, что в квартале снесли добрый десяток домов, и с глубочайшим удивлением уткнулся в подъемные краны и бетонный каркас нового здания, растущего на месте его бывшей работы…

Время шло, жизнь текла своим чередом. Возмущение словом «Лацио», подсвеченным иллюминацией и торчащим посреди Гарбателлы, как флаг в заднице, постепенно улеглось, к стройке все привыкли. Вот только фамилия «Гвиччарди» так и осталась ненавидимой столь же сильно, как фамилии Кракси и Манфредонии. (2)

Для Принца эта история была не лучше битого стекла, насыпанного в открытую рану. Мало того, что давняя вражда с Центурионом стоила ему пули, полученной в плечо, и полутора лет в тюрьме, так еще, получалось, центурионов папаша походя поимел весь родной квартал, а самого Луку лишил стабильной работы в мастерской Сантини.

«Да если бы я знал, что эта дура – жена Бруно Гвиччарди, в жизни не стал из-за нее ноги мочить! Пусть он сам за ней в реку прыгал, пижон, вот было бы зрелище…» – яростно твердил Лука себе, без сна ворочаясь в постели, а возбужденный мозг, как перегретый кинопроектор, все крутил и крутил одни и те же кадры: мост, девушка в черном плаще, стремительно падающая вниз, зеленая мутная вода, темный силуэт лодки… бледное как полотно лицо Центуриона, с трясущимися губами, и тихий взволнованный голос:

«Ты спас мою жену. Спасибо».

Лука глухо застонал и засунул голову под подушку.

«Еще и адресом моим интересовался, пиздюк… на пиво, что ли, решил завернуть?.. Ну пусть только явится со своими „благодарностями“. Я ему вмиг растолкую, куда он может их засунуть, все сразу!»

На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.

****

Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку – разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме.

Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (3) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки.

«Вот же херня! Температура поднялась. Нет уж, мне таких радостей не надо!»

Болеть всерьез в планы Принца никоим образом не входило, именно поэтому он не стал качаться через силу и прервал тренировку. По его наблюдениям, небольшая уступка собственному телу работала лучше любых лекарств, и пара дополнительных часов сна, а после – душ и горячий завтрак, избавят от необходимости бежать в аптеку и позориться перед мужиками, покупая аспирин.

На всякий случай Лука пошарил в шкафчике в ванной, и, между пачкой презервативов и банкой с протеиновым коктейлем, обнаружил пару пакетиков с каким-то порошком от головной боли – наверное, из запасов Моники. Боевая подруга при каждом визите в квартиру Принца старалась метить территорию, тут и там оставляя полезные вещи с долгим сроком хранения… что ж, надо признать, это было толково придумано.

Тем временем лихорадка усилилась, значит, порошочек пригодится.

Лука высыпал его в рот – немыслимая гадость, горькая, как хина – запил водой из-под крана, вернулся в кровать и, надеясь, что его перестанет трясти, поплотнее закутался в одеяло.

«Ничего, не помру… Мне завтра по-любому нужно на ногах быть… В Терни же еду…»

Воспоминание о Терни вызвало на губах Принца улыбку, ему сразу стало теплее и уютнее, как будто сверху на него набросили легкое пуховое покрывало, или обняли ласковые женские руки.

Но не прошло и получаса, как резкий звонок в дверь выдернул его из забытья. Принц лениво подумал, что гостей не ждет, работу ему навряд ли принесли на дом, а отмечаться на бирже только на следующей неделе, так что и с пособием он пока ничего не нарушил.

Конечно, это могла быть и Моника с горячей лазаньей, явившаяся, чтобы из первых уст услышать историю про героический прыжок в Тибр, если Наци с утра забежал в «Пеструю кошку» и все растрепал их общей подруге… но Луке пока что не хотелось ни есть, ни рассказывать истории.

«Кто бы там ни был – может проваливать к черту».

Звонок повторился – еще более резко и настойчиво; так мог бы звонить полицейский или кредитор. Несмотря на многочисленные искушения и соблазны трудных времен (впрочем, в Италии других и не бывает…), в течение года с лишним после тюрьмы Принц все еще сохранял чистоту перед законом, а сумма его долгов не приблизилась к критической отметке.

Оставалась последняя версия. Центурион.

Бог знает, как эта лациальская ищейка умудрилась так быстро разнюхать волчье логово, но, подходя к двери в наспех натянутых джинсах, Принц был уверен, что у порога толчется ни кто иной, как закадычный враг из семейки Гвиччарди.

Он не ошибся. К нему и в самом деле пожаловал Бруно: стоял под дверью и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит открыть… На сей раз на нем не было дорогого плаща с шарфом и офисного костюма, но все равно он выглядел как форменный пижон из глянцевого журнала – куртка, пуловер, рубаха и штаны, все было с иголочки, «подобрано в тон», как сказала бы Чинция…

– Привет… Лука. – нежданный посетитель изобразил улыбку. – Я могу войти?

Принц смерил его с ног до головы хмурым взглядом и поинтересовался без всякого дружелюбия:

– Чего тебе, Центурион? Я тебя в гости не звал.

– Ты что, болен? – Бруно в свою очередь быстро оглядел Луку и пришел к неким выводам насчет его физического состояния.

– Не твое дело.

Центурион усмехнулся уголком рта и покачал головой:

– Вижу, ты не особенно изменился… все такой же грубиян.

– Да, все такой же. – Принц не повелся на подначку, и голос его стал еще более неприветливым:

– Говори, что надо, и проваливай… а лучше сразу проваливай, пока цел. Не о чем нам говорить.

– Нет, есть, – Бруно придержал дверь рукой, и теперь Лука не мог захлопнуть ее, не прищемив ему пальцы.

– Может, я все-таки войду для начала? Обещаю, что не задержу тебя надолго, но дело важное.

Судя по настрою Центуриона – очень уж кроткому и миролюбивому – и по настойчивости, с какой он стремился попасть к Принцу домой, у него и впрямь стряслось что-то из ряда вон выходящее. Луке даже стало любопытно, связано ли это «что-то» с их старой враждой, или с любительницей прыжков в воду, на которой Центуриона угораздило жениться…

– Ладно, так уж и быть. Проходи, потолкуем. – он посторонился и пропустил гостя в прихожую.

Бруно снял куртку и аккуратно повесил на вешалку, и, к немалому удивлению Принца, протянул ему объемистый бумажный пакет, принесенный с собой:

– Это тебе.

– Черт тебя возьми, Центурион, что за херню ты затеял? – Лука мельком заглянул в пакет, и щеки его покраснели от досады. – Я же сказал – не надо мне никаких благодарностей и подарков… тем более, от тебя! Если ты из-за жены… типа, я ее вроде как спас, и ты мне теперь обязан – так пустое все это! Зря ноги топтал!

– Странный у тебя настрой, Корсо.

– Уж какой есть…

– Слушай, можно мне пройти в квартиру чуть дальше порога? У меня к тебе серьезный разговор примерно на полчаса, и я предпочел бы вести его сидя.

– Давай за мной. – Принц, не прикоснувшись к пакету, где была какая-то дорогая выпивка и еда, пошел в сторону кухни. Бруно двинулся за ним, с интересом осматриваясь в холостяцкой берлоге романисты.

Квартирка, конечно, была так себе, маленькая и тесная, но не сказать, чтобы запущенная… пожалуй, даже уютная на свой манер. Постоянной женской руки не ощущалось, хотя было заметно, что уборку здесь делают регулярно, и хозяин, едва сводящий концы с концами, все же старается держать фасон, не опускаться.

На кухне, одновременно исполнявшей роль гостиной, стоял большой круглый ореховый стол, но им, судя по всему, пользовались редко. Зато столик поменьше, придвинутый к стене и застеленный веселенькой клеенкой с желтыми и красными цветами, хранил на себе следы недавнего дружеского ужина: тарелку с сырными корками, несколько стаканов, банку с оливками, прикрытую сверху надломленной чиабаттой… Пепельница, стоявшая тут же, была вычищена от окурков, а пустые пивные банки аккуратно сложены в пакет и отодвинуты поближе к раковине. Слегка приоткрытая дверь на балкон создавала приличный сквозняк, но зато в кухне не пахло ни табаком, ни едой.

Корсо был не настолько хорошо воспитан, чтобы сходу предложить гостю место поудобнее и чашку горячего кофе, да еще и выглядел нездоровым, так что Бруно предпочел отринуть лишние церемонии, сел на первый попавшийся стул и сразу перешел к делу:

– Я хочу предложить тебе стабильную работу. Зарплата – пять миллионов (4) чистыми, плюс надбавка за переработку и премия раз в квартал. Четыре выходных в месяц и полная неделя на Рождество. Контракт заключаем на год, с возможностью автоматического продления, если все будет хорошо.

Если бы Центурион пал перед ним на колени и объяснился в любви, Принц удивился бы меньше. Сперва он подумал, что Бруно над ним издевается, в своей привычной манере – говорит одно, думает другое, заманивает в капкан… но тот сидел серьезный, как священник на похоронах, а глаза были и вовсе грустными. Затем пришла мысль, что он сам бредит, потому что температура полезла за сорок, и наконец, Лука решил, что попросту не понял собеседника, и переспросил:

– Ты мне предлагаешь работу? Ты – мне?

– Да, – Бруно кивнул так спокойно и беспечно, словно между ними никогда и не было никакой вражды, словно они не вышибали друг другу зубы, не ломали ребра, не выкручивали руки в болевом захвате… словно Принц не пытался угнать его чертов «ламборгини» с частной парковки и не попал за это на два года в тюрьму! Словно папаша этого пижона, из вредности или принципа, не приперся в Гарбателлу со своими деньжищами, и не посносил тут все к херам собачьим из-за долбанной стройки! Правда, когда Принца судили во второй раз, после миланского побоища, Центурион с какой-то радости приперся и выступил свидетелем защиты, и, черт его знает, может, показания этого богатенького хлыща повлияли на решение судьи. Луке дали всего восемнадцать месяцев, хотя прокурор требовал для него – рецидивиста и зачинщика – целых пять лет…

Бруно тем временем продолжал свои уговоры:

– Не знаю, Принц, чем ты сейчас занимаешься… но я тебе советую серьезно подумать над моим предложением. Едва ли тебе хоть кто-то в Риме предложит такие хорошие условия.

– Да уж точно, не предложит! – усмехнулся Лука и полез на полку за кофеваркой. – Это ты самую суть ухватил, Центурион: куда мне с моей анкетой! Если только в дворники, и то не берут… Ну, а ты-то с чего вдруг такой добрый и щедрый? Думаешь, в тюрьме меня перевоспитали, со второго раза, или… погоди…

Тут его осенило, и он застыл с кофеваркой в руках, глядя на Центуриона так, словно впервые увидел:

– Ты мне что… предлагаешь крадуном поработать? Или перегонщиком? (5)