«Артист, – про себя повторил я. – Конечно, Артист». С этого момента я уже не сомневался в выборе профессии. Я не буду одевать маски и устраивать дешёвый маскарад. Там, где живёт Антон, живут и другие сущности. Мне надо лишь позвать их.

Я без труда поступил в театральное училище в Москве. Прочёл монолог Гамлета. Помнится, председатель комиссии так и сказал: «Паренёк бесспорно талантлив. Давно такого качественного лицедейства не видел».

Только он ошибся, не было никакого лицедейства. В тот момент я и был принцем датским и читал не чужой заученный текст, а бросал в пустоту свою боль, тревоги и сомнения… Это не было игрой, это было моей жизнью.

После училища я вернулся в родной город и устроился в театр юного зрителя. И первым из моих одноклассников, кто пришёл поздравить меня с первой в моей жизни театральной премьерой, был Володька Рылеев. Оказывается, он увидел меня на афише. Рыло раздобрел и теперь гораздо больше, чем в школе, стал соответствовать своему прозвищу. Он бросился ко мне, растопырив ручищи, и едва не задушил в объятиях. Потом потащил в ресторан, где мы шумно и весело отметили встречу. Там, изрядно захмелев, он поведал мне по секрету, что в девяностых состоял в преступной группировке и даже был бригадиром быков. Но лихие времена закончились, и отныне он законопослушный гражданин и верный супруг. Подцепив вилкой розовый кусочек сёмги, Рыло на мгновение задумался, а потом шёпотом спросил:

– А как твой брат, Цыган? Живой?

– Не поминай это имя всуе, – так же шёпотом ответил я. – Его короновали, он теперь авторитет. В Москве заседает.

– Ух ты, – восхитился одноклассник, – он, ваще, у тебя крутой мэн. Встречаетесь?

– — Приезжал. Мерс шестисотый подогнал в подарок.

– Иди ты?!

– Не взял, – не моргнув глазом соврал я.– Сказал: забирай свою телегу и уматывай!

– Да ты чё?! – Рыло едва не подавился сёмгой. – От мерса отказался?!

– Конечно, – напустил я на себя гордый вид, – он хоть и брат мой, но бандит, и деньги его ворованные! На них кровь, понял?!

Рыло смотрел на меня с детским восхищением:

– Саня, ну ты это… ты мужик! Уважаю! Малахольный, но мужик! Не зря мы с тобой с детства дружили!

– Какого детства? Это когда ты меня изделием номер два обзывал?

Сейчас, вспоминая смущение на лице одноклассника, я с трудом сдерживаю смех. Помнишь, помнишь Цыгана, и его жёлтый платок, наверное, не забыл.

Я подошёл к книжной полке, отодвинул стекло и достал заветную коробочку. Вот он, платочек. Сколько лет прошло. Я осторожно провёл пальцами по шёлковой блестящей поверхности. Такой же ядовитый, не выцвел и не потускнел. Фирменный атрибут одной из моих сущностей.

От приятных воспоминаний меня отвлёк голос жены:

– Извини, я случайно услышала твой разговор о том, что для детей надо писать, как для взрослых, только лучше. Прости, конечно, но твои самоуверенность и безапелляционность повергли меня в шок. В конце концов, никем не доказано, что эта фраза принадлежит именно Маршаку. С тем же успехом её можно приписать, например, Корнею Чуковскому…

– Наташ! Не начинай, а?! – бесцеремонно прервал я свою начитанную вторую половину. – Если тебе хочется заняться словоблудием – зайди на форум ЭКСМО, там таких любителей прорва! Заведи дискуссию о литературе, о строфах и тропах! Подними вопрос о высоком проценте графомании и безыдейности в современных изданиях. Тебе рукоплескать будут.

Супруга на мгновение растерялась, но, заметив в моих руках платок, понимающе хмыкнула:

– Ах, вот в чём дело. Какая я глупая. Какие могут быть маршаки и чуковские, когда Александр Сергеевич Панин занят созерцанием своего незабвенного фетиша. Скажи, его еще моль не съела?

– Когда не станет его – не станет и меня, – с пафосом ответил я. – И это не просто фетиш. Это магический фонарь, освещающий дорогу в новые миры, свежий бриз, сдувающий пыль однообразия и рутины. Стяг воина и философа, дарующий выбор…

– Это из какой пьесы? – подозрительно прищурилась Наташка.

– Это не пьеса. Это жизнь. И вообще, – я повязал платок на шею, – на пороге год Жёлтой Собаки, и за праздничный стол я сяду в нём.

– Фу! – всплеснула руками супруга. – Какая пошлость и цыганщина!

– Верно. Не зря я полюбил тебя. Ты сердцем видишь. Уверен, что тебе до смерти надоел муж-тихоня. Эту ночь ты проведёшь с цыганом! И мне даже страшно представить, что он с тобой будет делать. Ведь он хулиган, бандит и насильник!

– Звучит интригующе, – с напускным безразличием откликнулась жена, но её глаза возбуждённо сверкнули.

Я подмигнул ей, щёлкнул по носу и, насвистывая, отправился на кухню.

Праздничный стол ломился от закусок. Люблю изобилие в новогоднюю ночь. В крышке полированной супницы я увидел свое отражение. Самоуверенного и гордого, в ядовитом жёлтом платке. Я медленно растворялся, уступая место другому. Совсем непохожему на меня.

– Ну, здравствуй, Антон Панин по прозвищу Цыган. Располагайся, ешь, пей. И чувствуй себя как дома, брат!

Декабрь 2017 года

Чучело слепого носорога

Бабочка-колбасница (так ее прозвали за белые маслянистые пятнышки на ажурных, розовеющих крыльях) невесомо примостилась на козырек офицерской фуражки. Под фуражкой потела голова капитана Абромсона Амброзии. Стоял он на солнцепеке, в самую жару, и колючая трава щекотала поцарапанные колени. Он носил бежевую, как песок, униформу с мальчишескими шортиками. На левой ноге шершавый носок в крупных складках скатился почти до лодыжки. На правой – пока еще держался ровно и смирно.

Капитан думал о холодном пиве, о проклятой весенней жаре, которая в этом году особенно изнурительна, о хмуром полковнике, о том, почему смуглые аборигенки с пятном солнца на гладком темени вставляют золотые кольца в нижнюю губу и носят ошейники столь длинные, что уместнее было бы украсить ими жирафов, которые, впрочем, в этих краях не водятся. О чем капитан не думал (потому что на это не было ни единого намека) так это о том, что сальная бабочка с розово-белыми пятнистыми крыльями не просто так приютилась на его голове. Дело в том, что она была специально выращена и заражена причудливым вирусом. Все, на кого она сбрасывала свою пряную пыльцу, неизбежно превращались в слепых носорогов.

Превратился и капитан Абромсон Амброзия. Этот носорог кокетливо щеголял песочными шортиками на плотном заду и светлыми носочками на огромных ногах. Обуви он не носил никакой. Слепой носорог громко ревел и бил рогом пальмы. Охотники застрелили его.

Шел сорок восьмой день тростниковой войны. Именно на этой войне впервые использовали бабочек-колбасниц в качестве биологического оружия. Никто еще не догадывался, что превратить кого-нибудь в носорога – еще полдела. Надо потом еще и убедиться, что метаморфозы на этом закончились. А они не закончились. Через месяц чучело слепого носорога, бывшего капитаном Абромсоном Амброзией, ожило.

Капрал Энрико Лягушано был снайпером. Укрывшись в высоких резных листьях тропического папоротника, он выслеживал неприятеля. Подстрелить парочку повстанцев и хватит, можно покинуть позицию и наведаться в солдатский бордель, где пахнущие мускатом аборигенки, сведущие в искусстве любви, умело приласкают его и заставят хоть на время забыть о тяготах службы. Но подстрелить кого-то не получалось. Похоже, проклятые инсургенты сегодня затаились. А вот безжалостное солнце немилосердно обстреливало капрала жгучими иглами лучей. Пот струился по щекам, резал глаза и мешал осматривать ближайшую поляну сквозь запотевшую оптику винтовки. Вдалеке порхала розовая бабочка и Энрико поймал себя на мысли, что она похожа на лёгкие ажурные дамские трусики. Проворное воображение тотчас нарисовало разнузданную эротическую картинку. Пышнотелая красотка в его натруженных руках изгибалась и умопомрачительно стонала. Не сразу капрал понял, что за стоны он принял отдаленный скрип сухих веток под ногами человека. Незнакомец не таился. Шел уверенно и нагло, как на прогулке.

«Топает, как носорог, – подумал снайпер, и взял повстанца на прицел, – Сейчас я всажу тебе в башку свинцовую маслину».

То, что перед ним враг, Энрико не сомневался. По ту сторону поляны начиналась территория сумасшедших папуасов, осмелившихся показать фак законному правительству. Возможно негодяям и удалось бы вырвать трон из под зада глуповатого царька, но к нему на помощь поспешили такие бравые ребята, как капрал Лягушано. Наёмник усмехнулся, разглядывая потенциальную жертву.

«Дьявольщина, этот кретин нацепил на себя маску носорога. И почему он такой большой?».

Чем дольше вглядывался снайпер в приближающуюся фигуру, тем больше укреплялся в мысли, что перед ним действительно носорог. Зверь, одетый в шорты и бежевые носки, и шагающий на задних лапах.

«Хрень какая-то. Абсурд. Или это шаман?». Энрико вспомнил ужасающие слухи о местных колдунах. Они якобы умели превращаться в животных и напускать на людей морок. «Но против пули ты вряд ли устоишь», – зло усмехнулся капрал и плавно потянул спусковой крючок. Винтовка смачно харкнула дымом и пламенем. Горячая пуля покинула ствол оружия и врезалась в башку монстра прямо над задранным вверх рогом. Голова зверя дернулась, во все стороны полетели черные брызги. Но носорог не упал, а напротив повернулся в сторону посеревшего от страха Энрико. Наклонил голову и пошел на него, что-то недовольно бормоча.

– Сдохни, тварь! – заорал Лягушано, вскочил в полный рост и принялся всаживать в приближающуюся фигуру пулю за пулей. Монстр дергался, шатался, но продолжал идти. С него сыпались и сыпались черные крошки. И когда он подошел совсем близко, оказалось, что это жирные жужжащие мухи.

Энрико обессилено выпустил винтовку из рук и, дрожа как лист, взирал на возвышающегося над ним гиганта. Тот вперил в него пустые глазницы и монотонно заговорил:

– Как стоишь, солдат? Смирно. Вольно. Шагом марш. Кругом.

Словно мокрая холодная многоножка пробежала по позвоночнику и вонзила ледяное жвало в затылок.

– З-з-здравствуйте, – некстати пролепетал капрал.

– Таксидермисты дерьмо! – неожиданно громко рявкнул носорог и Лягушано непроизвольно опорожнил мочевой пузырь. Он втянул голову в плечи и стал осторожно отступать в заросли папоротника.

– Стоять! – громоподобный рёв заставил наемника обратиться в статую.

– Правильно выделывать шкуру – искусство! – вещало чудовище и топало широкими ногами. От этого бежевые носочки почти сползли с его уродливых конечностей. – Отвечай, солдат!

– Так точно! – пискнул капрал и вытянулся по стойке смирно.

– Молодец, салага! – похвалил носорог и ударил себя лапищей в грудь. – С такими вояками мы сотрём в порошок любого врага! – от этого движения неровный шов на груди монстра разошелся, и наружу посыпались белесые, как опарыши, опилки.

«Да это же труп! Чучело! – ужаснулся капрал. – Я разговариваю с мертвецом!»

Чудовищная нереальность происшедшего настолько поразила его, что Энрико зажмурился, надеясь, что морок рассеется. Но не тут-то было. Носорог был слишком реален, он говорил, пыхтел, топал ногами, а вокруг кружились и жужжали отвратительные жирные мухи.

«Он не очень шустрый, – решил снайпер, – если я брошусь бежать – не поймает меня». Но ноги почему-то стали ватными, колени дрожали, а по телу, как густой кисель, разливалась слабость. Лягушано даже всхлипнул от отчаяния.

– Веди меня! – рыкнул ходячий труп.

– К-куда?

– В бордель, солдат!

И Энрико не посмел ослушаться. Обреченно ссутулившись, поплелся по знакомой тропинке на базу. А сзади громко топал монстр и бормотал:

– Шагом марш! Вперед! Штыки примкнуть!

Словно в тумане капрал ткнул кулаком сухую тростниковую дверь с двумя нарисованными красными сердечками:

– Мадам Жозель! Я привёл клиента!

На втором этаже послушалось недовольное женское бормотание. Слов было много, но Энрико с парализующим сознание ужасом вычленил фразу: «Таксидермисты дерьмо!». Нехорошие подозрения закрались в голову. А лестница уже натужно скрипела под тяжелыми шагами.

Слепой носорог в рваном женском платье и нелепо свешивающемся с мохнатого уха растрепанным париком, спускался вниз:

– Развлечься пришли, мальчики?

Для капрала это оказалось последней каплей. Он издал душераздирающий вопль и ринулся прочь, едва не сбив с ног первого носорога. С недовольным гудением вверх рванули потревоженные мухи.

Энрико выскочил на улицу и заметался по двору. Остановился перевести дух и обмер. Около казарм неторопливо разгуливало до сотни огромных носорогов. Многие были в кителях и бежевых носочках. У одного на голове красовалась генеральская фуражка…

Сотрясаясь телом, словно паралитик, Лягушано устремился в сторону джунглей. «Лучше сдамся в плен инсургентам, чем стану зверем! Они примут меня! Хорошие снайперы нужны всем!».

Он почти добежал, когда перед ним, ломая кусты и сотрясая худосочные курчавые пальмы, на открытую площадку вывалилось целое стадо носорогов. В отличие от тех, что разгуливали по базе, эти были иссиня чёрными. Антрацитовая шерсть искрилась на солнце миллиардами бесовских огоньков.

Впереди, свирепо наклонив уродливую морду, гордо выступал мускулистый, огромный и смертоносный, как скала на пути обреченного суденышка, самец. Он повел в строну человека страшными пустыми бельмами и ринулся в атаку. С огромного рога свешивалась и развевалась на ветру туземная маска шамана.

Прежде чем лавина гигантов затоптала его, Энрико успел взглянуть в лазурные безбрежные небеса. Там, в лучах ослепительного тропического солнца весело порхали розовые ажурные бабочки. Их были тысячи…

Март 2020 года

Последний из рода Алавера

На высоком утёсе стоит седой старик. Он почти перестал видеть. Зато научился слушать плач волн и понимать язык ветра. Он ждёт слишком долго, но знает: когда-нибудь ласковый бриз осушит его слёзы и рядом раздастся знакомый голос. А пока остаётся лишь перелистывать в памяти станицы прошлого. Как же это было?

Ему двадцать лет. Хмельная бесшабашная юность. День его помолвки. В замке собралось множество гостей. В пиршественной зале жарко пылают факелы, столы ломятся от снеди, раздаются крики и громкий смех. У ног веселящейся знати снуют здоровенные лохматые псы, рычат, грызутся, вырывают друг у друга брошенные гостями кости. Сам он давно пьян, камзол расстёгнут, а кружевной воротник белой рубахи порван и заляпан соусом. Но ему плевать – гости выглядят не лучше. Иные уже храпят, уронив головы на серебряные блюда. Продолжают пить самые стойкие. Перед столами гримасничают и завывают дурными голосами приглашённые мимы. Они представляют сценку из жизни королевской семьи. Гости заходятся в приступах хохота, исступлённо орут, хлопают, топают и швыряют комедиантам монеты. Те, потешно кривляясь и кланяясь, рыбками ныряют за дарами, чем приводят господ в ещё больший восторг. Его кошель пуст – всё отдал раньше певцам и флейтистам. Тогда он хватает со стола свиную ляжку и запускает в толпу актёров. К куску мяса устремляются псы, но старший из мимов успевает раньше. Накрывает телом, прижимает к груди и начинает жадно грызть. Псы озлобленно лают, рвут человека клыками, а тот вертится волчком, но не выпускает добычу. Вельможи покатываются от смеха. Да и сам он едва не падает на пол от хохота.

Волны с тихим шипением накатывают на берег. Старик морщится. Воспоминания неприятны. Но услужливая память уже извлекает из потаённых уголков сознания следующий эпизод.

– Благородные хариды! – из-за стола поднялся барон Вероне. – Прошу тишины! Тихо, снэши! – прикрикнул он на расшумевшихся мимов. – Мы уже достаточно пили за нашего друга и благодетеля! Но мы забыли о его невесте! Не каждому из нас выпадает удача породниться с герцогом. Но его светлость не так глуп! Он выбрал самого достойного из харидов! Благороднейшего из благородных – графа Алавера!

Барон сделал эффектную паузу и продолжил:

– Я пью за твою красавицу невесту, Эжен. И пусть она будет крепка, как палисандр, и плодоносна, как яблоня!

В наступившей тишине раздался насмешливый голос виконта де Болье:

– Сравнить девицу с деревом? Как такое пришло вам в голову, барон?

Гости захохотали. По лицу Вероне скользнула презрительная усмешка:

– Вы одичали в своём поместье, виконт. Сейчас весь свет с восторгом читает придворных поэтов и учит наизусть сонеты шевалье Шекиро. А вы, насколько я знаю, до сих пор не осилили грамоту. А если к вам прибудет нарочный с депешей от короля?

Физиономия Болье побагровела:

– У меня полно низкорожденных снэшей в услужении, постигших эту премудрость! Дело харида – рвать глотки врагам короля, а не корпеть над пыльными свитками! Но, сдается, вы решили оскорбить меня, барон! Ну, что смотрите, любитель чернильных клякс?! Я могу продемонстрировать, что весомее – доброе оружие или гусиное перо! – с этими словами Болье обнажил шпагу.

– Я готов! – откликнулся Вероне, изящно извлекая из ножен клинок. – Слышал, что в фехтовании вы понимаете не больше, чем в поэзии!

Граф Алавера ударил по столу кулаком. Несколько серебряных кубков подпрыгнули и опрокинулись. Вино подобно кровавым струйкам потекло на пол.

– Вы оба пьяны! Уберите шпаги! Не забывайте, вы у меня в гостях!

Однако, ты прав, мой друг Кармене. Мне нужна плодоносная супруга. Ведь я последний из рода Алавера. Отец и старший брат сложили головы во славу монарха. А потому – выпьем за плодоносных красавиц! Да не оскудеет их живоносное лоно!

– Ура! Ура! Ура! – грянули нестройные голоса. – За красавиц! За лоно!

Граф выпил вино, отшвырнул кубок и вытер мокрые губы рукавом камзола:

– Виночерпий! Ещё два бочонка марленского красного!

В разгар веселья в залу осторожно вошёл лесничий. Лицо белее савана:

– Милорд… тут такое…

Граф нахмурился:

– В чём дело, Джуанито?!

– Простите, милорд, вы требовали свежей рыбы…

– К дьяволу рыбу! – выкрикнул кто-то из захмелевших гостей. – Ещё вина!

– Тихо! – прикрикнул на расшумевшихся пьяниц Алавера. – Мой слуга не посмел бы отвлекать меня по пустякам. Что случилось, Джуанито?

Губы лесничего подрагивали:

– Чудовище, милорд…

– Вот так фортель! – захохотал виконт де Болье. – Чудовища нам только не хватало! Где ты его увидел, болван?! Сдаётся, милый граф, ваш слуга успел приложиться к бочонку нашего марленского! То-то, смотрю, его долго не несут!

– Морское чудовище, милорд! – выдохнул лесничий. И видя, как недовольно скривилось лицо хозяина, затараторил:

– В сети к рыбакам угодило. Они вытянули и чуть не померли от страха! Зелёное, скользкое, глаза выпученные, руки, как у человека, а на пальцах длинные когти! Морской дьявол, милорд!

В зале наступила тишина. Даже виконт перестал смеяться.

– И где же оно сейчас? – спросил граф, пристально глядя в глаза слуги. – Если скажешь, что убежало – прикажу выпороть.

Тот робко улыбнулся:

– Не убежало, милорд. Крепко в сетях запуталось. Ну и ребята для верности пару раз веслом приголубили. В лодке оно лежит, а парни охраняют.

– Так чего же мы ждём?! – вновь развеселился виконт. – Тащите его сюда, олухи! Граф, да прикажите вы им! Охота глянуть на морского дьявола!

– Если это действительно чудовище, – вмешался Вероне, – можно взять неплохую цену. Ты же знаешь, Эжен, какую наш монарх питает слабость к разного рода диковинкам. У него в коллекции даже русалка есть, мёртвая.

Алавера кивнул.

– Эй, вы! – прикрикнул он на притихших комедиантов. – Пошли вон! А ты, Джуанито, вели рыбакам нести зверя сюда. Да гляди, чтобы не били – шкуру спущу! И прикажи увести псов!

Ждать пришлось недолго. Четверо крепких снэшей внесли в залу нечто, вяло подрагивающее в рыбацкой сети. Осторожно положили на каменный пол.

– Ростом с человека, – задумчиво проговорил барон.

– Вытаскивайте! – приказал граф, – Да не копайтесь, ножами режьте!

– Только осторожнее, не попортите товар! – напутствовал рыбаков Вероне.

Подобного существа присутствующим в зале видеть ещё не доводилось. Освобожденное от сети, оно завертелось на каменном полу, шипя и пуча большие навыкате глаза. Рыбаки отхлынули от страшилища, словно волны от утёса. Даже самые пьяные из вельмож пробудились и теперь взирали на существо с благоговейным ужасом. Монстр раскорячился, подобно огромному пауку, и поводил во все стороны лысой головой. Кожа у него была гладкой и блестящей с зеленоватым оттенком. Однако чудовище весьма походило на человека. Вот оно выпрямилось, и все присутствующие узрели на его бёдрах и плечах крупную чешую. В свете настенных факелов она сверкала подобно серебряным монетам.

– Морской чёрт! – прошептал кто-то.

– Чертовка! – икнув, рассмеялся виконт де Болье. – Гляньте, какие перси! А сосцы точно у бабы, только чёрные, как дёготь! Морская баба!

Его замечание сняло повисшее в зале напряжение. Раздался смех и грубые шутки.

– Не завидую морским мужикам, если у них такие жёны!

– А может, они сами ещё красивше!

Барон Вероне задумчиво произнёс:

– Благородные хариды, сдаётся мне, что перед нами… русалка.

Некоторые из гостей поспешно перекрестились.

– Помилуйте, барон. Русалки – это нечисть. Утопленницы, проклятые людьми и Господом.

– Неужели это мертвец?!

– Мертвец! Мертвец! Нежить! – раздались испуганные голоса.

– Мертвец, говорите, – громко рассмеялся Болье. – Сейчас проверим, – он извлёк шпагу и двинулся к русалке.

Та напряглась, согнулась и выставила в сторону вельможи скрюченные, как у хищной птицы, пальцы, увенчанные длинными чёрными когтями.

Виконт приближался к ней неторопливо, глумливо ухмыляясь. И вдруг сделал быстрый выпад. Клинок впился в зеленоватую кожу в районе предплечья. Русалка взвизгнула, совсем как человек, и отшатнулась. Безгубый рот раскрылся, обнажив два ряда мелких острых зубов. Из раны брызнула темная кровь.

– А вы говорите, мертвец! – расхохотался де Болье. – Кровь у этой стервы черна, как копыта сатаны, но она живее всех живых! Хотите, я срублю ей башку, и она сдохнет, как всякий смертный?!

– Довольно, виконт! – возвысил голос Алавера. – Вы и так покалечили мою собственность! Обидели девчонку! Смотрите, из её рыбьих глаз текут слёзы! Стыдитесь!

– Теперь я вижу, что у короля подделка, – восторженно говорил Вероне. – Настоящая русалка – эта! Сколько она может стоить?

– Благородные хариды! – граф обвёл мутным взглядом присутствующих. – К нам в руки попала водяная дева. Она мёрзла в пучине холодного моря, ёжилась под ледяными волнами… неужели никто из вас не хочет согреть её? Взять как женщину?! Ну? Чего замолкли?

– Вы шутите, граф? – раздался чей-то робкий голос.

– Нет, чёрт возьми! – взорвался Алавера. – Кто из вас возьмёт силой эту крошку?! Считайте это победой над морской стихией! Трофеем! Призом за мужскую доблесть!

– Я не настолько пьян! – хмыкнул виконт.

– Совокупиться с дьявольским отродьем?! – ужаснулся кто-то.

– Эжен, это неудачная шутка, – нахмурился Вероне. Он положил руку на плечо Алавера, но тот смахнул её прочь.

– Кто сказал, что я шучу?! Ну, благородные хариды, кто из вас докажет, что способен плюнуть в глаз дьяволу и отодрать его дьявольскую дочь?!

И поскольку все молчали, граф выкрикнул:

– Десять золотых смельчаку!

– Эжен, не нужно, – пытался остановить его Вероне.

– Двадцать! Пятьдесят!

По залу прошёл недовольный ропот.

– Сто золотых! – глаза графа лихорадочно блестели. – Или здесь нет мужчин?! Целое состояние за плевок вашего жалкого семени в лоно морской потаскухи!

Виконт расхохотался:

– Сто золотых! Это мой доход за полгода! Но простите, граф, мой жеребец не сможет встать на дыбы! Уж больно эта милашка уродлива и рыбой мерзко воняет!

– Джуанито! – взревел Алавера. – Хочешь стать богачом и купить собственное поместье?!

Но лесничий лишь задрожал, попятился и выбежал прочь из залы.

– Рыбаки! – неистовствовал граф. – Сто золотых!

Однако те испуганно крестились.

– Трусы! – выдохнул граф, устало махнул рукой, подошёл к столу, подхватил бочонок с вином, поднял и принялся жадно пить. Потом швырнул его в гостей. Бочонок взорвался рубиновыми брызгами, окатив многих с ног до головы. – Здесь нет мужчин!

<1...4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

6 из 7