Оставьте Дверь открытой

– Пей, внучка. Оно поможет ничему не удивляться и принять всё, что ты и так уже знаешь, но боишься этому поверить. А после выходи на крылечко. Скоро луна взойдет. Она нам и нужна, – бабушка подвинула кружку ещё ближе к Оле, погладила внучку по голове и вышла.

Обхватив кружку двумя руками, Оля делала маленькие глотки. Пить это было довольно странно. Вкус необычный: насыщенный ягодный и одновременно вяжущий, ещё чувствовались мята и, кажется, перец. В голове слегка зашумело. Оля сделала над собой усилие и допила всё. Предметы перед глазами стали терять свои чёткие очертания. Зато вокруг – то тут, то там – появлялись какие-то разноцветные всполохи, которые исчезали, стоило только на них сосредоточиться.

Оля, слегка пошатываясь, вышла на крыльцо, ощущая всё пространство вокруг каждой клеточкой своего тела. Полная луна светила, как мощный софит, делая все предметы яркими, но подёрнутыми желтоватым цветом.

– Иди сюда, – позвала бабушка, стоя у кадки с водой, которую сегодня наполнила внучка. – Иди, иди, не бойся. Босиком иди, не ищи шлёпки.

Оля подошла и взяла в руки протянутый бабушкой венок.

– Загляни в кадку.

Оля заглянула и увидела, что полная луна отражается в ней, почти полностью занимая всю поверхность.

– Наклонись. Увидишь чётко свое отражение – надевай венок на себя, но взгляд не отводи. Я рядом, не бойся.

– Да я и не боюсь, – заплетающимся языком сказала Оля.

– Ну вот и умница.

Оля наклонилась над кадкой. Сначала она не видела ничего, кроме луны вокруг своего тёмного силуэта. Постепенно её отражение приобрело узнаваемые черты, и она начала видеть себя. Или не себя? Отражение казалось странным, объёмным. Выглядело всё так, словно из-под воды на неё смотрит ещё одна Оля. Когда отражение стало пугающе чётким, девушка вспомнила про венок и быстрее надела его на себя. Отражение тоже надело, но не венок, а корону из переплетающихся серебряных листьев. Оля отпрянула так резко, что чуть не сбила с ног бабушку.

– Ай, ну что ты будешь делать! – всплеснула руками бабушка. – Стой смирно!

Она схватила кадку и окатила внучку водой с головы до ног, затем с тяжёлым выдохом и с глухим деревянным стуком опустила кадку на табурет. Покачивая головой и вытирая руки о передник, бабушка, медленно переставляя ноги, зашла в дом.

Оля стояла мокрая, и ей было стыдно, что она испугалась. Ей показалось, будто она слышит с разных сторон смешки. Очень захотелось сбежать и спрятаться, как маленькому нашкодившему ребенку, но внутри что-то щёлкнуло, она топнула ногой, подняла высоко голову и, расправив плечи, медленно и величественно направилась в дом.

Глава 5

На сами раскопки мы пошли одни. Все удивились, что в этот раз нас не сопровождал Архо. Мы уже привыкли к его постоянному караулу вокруг поляны. Оказалось, он под утро разбудил шофёра и укатил в неизвестном направлении. Странно, почему я не услышал звук мотора? Слышу же я, как по ночам шумит лес, когда гуляет по нему ветер, и звуки птиц, особенно громких перед рассветом. Потом выяснилось, что не только я ничего не слышал. Решили, что Жора позаботился о нас и сумел уехать бесшумно.

Не имея чётких указаний, все решили начать с верха этого странного холма. Очень уж он был равномерно покрыт травой, и только на нём не было рытвин от корней. Родя и Сеня орудовали кирками, братья – лопатами, а мы, надев перчатки, взяли импровизированные носилки и начали оттаскивать землю, сваливая её по периметру. В воздухе носился запах земли и сорванной травы. Летали какие-то мушки, и мы даже заметили несколько кузнечиков.

Обед нам опять принесли на соседнюю поляну, и мы, оставив весь инструмент на холме, отправились есть. Без нашего соглядатая дело, казалось, шло лучше и веселее. Хоть мы по-прежнему работали молча, но иногда переглядывались как-то заговорщически. Это поднимало настроение.

Вечером первого дня кайло, которое взял взамен топора Родя, напоролось на что-то твёрдое. Раздался такой звон, как если бы ударили в огромный колокол. Воздух пришёл в движение, налетевший ветерок подхватил звук и понёс его над лесом. Все остановились, переглянулись и, повинуясь кивку Сени, кинули инструменты и поспешили на выход с поляны.

– Солнце садится. Завтра продолжим. Не хочу шевелить на ночь глядя то, что там спрятано, – сказал Сеня, и все с ним согласились.

До лагеря все шли молча. У меня было очень большое желание оглянуться, но сразу вспоминались страшные сказки и напутствие: «Иди да не оглядывайся».

Архо в лагерь ещё не вернулся. В отсутствие Жоры Палычу пришлось помогать Капустину, который с наслаждением костерил начальника, как последнего поварёнка. Палыч терпел, но было видно, что из последних сил.

– Эй, ребята, ну что, откопали клад драгоценный? – засмеялся Капустин, когда мы, усталые и умытые, расселись на брёвнах у костра. – А то гром небесный слышал, вот, думаю, сам громовержец за своим добром пожаловал.

– Не мели, – осадил его Сеня. – Это мы что-то там зацепили, вот и зазвенело. Удивительно, что слышно было. Далеко же.

– Ну да бог с ним, – немного испуганно сказал Капустин, – давайте я вас покормлю, а там спать. Завтра – солнце, новый день и всё будет хорошо. – Он говорил так, будто уговаривая или нас, или себя.

Все проснулись с хорошим настроением, а вчерашние страхи рассеялись вместе с утренним туманом. Я с нетерпением ждал, когда мы откопаем то, что вчера так звенело. Но, видимо, не мне одному не терпелось это узнать. Все позавтракали очень быстро и поспешили на место раскопок. Архо ещё так и не было, и Палыч остался помогать на кухне, хоть и с большой неохотой. Ему тоже хотелось участвовать, но очередное странное правило нашего заказчика не позволяло находиться в кругу раскопок больше, чем семи человекам. Вот и выходило, что раскопки держались на трёх неопытных студентах, двух братьях и двух самых опытных археологах. Главным негласно стал наш бородач Сеня.

Войдя в круг, мы все столпились у того места, где Родя кинул своё кайло. Высохшие комья земли, пожухлая трава – и неизвестность, спрятанная под всем этим.

– Давай! – первый раз на поляне раздался голос. Это Сеня, видимо, не выдержал всеобщего напряжения.

Родя взял свой рабочий инструмент, аккуратно воткнул его в землю и начал плавно отваливать пласт земли. Я схватился за него руками, пытаясь помочь его сдвинуть. Он легко отошёл, оголяя нечто гладкое, блестящее и, похоже, металлическое. Здесь уже все начали помогать убирать землю – так же, руками, не желая услышать повторения вчерашнего звука. Инструмент покидали немного поодаль, чтобы не мешал. Так вот всемером, ползая на четвереньках, и ворочали землю. Складывали на носилки, относили к краю холма и быстро возвращались за новой порцией.

Когда прозвучал звук к обеду, никто даже глазом не моргнул, продолжали работать, не останавливаясь. Всем было интересно откопать этот предмет полностью. Вскоре мы наткнулись на закруглённый край. С двух сторон этого круга открылись петли с остатками огромной цепи. То, что она была оборвана, было видно по разогнутому краю звена. Только что-то очень мощное могло это сделать. Мы старательно убрали с поверхности остатки земли, и через некоторое время перед нами лежал полностью очищенный металлический диск, притом довольно большой, метра три в диаметре. И только тогда мы обратили внимание на призыв наших товарищей с поляны. Решили выйти: отдохнуть, подкрепиться и, конечно, поговорить. Всем не терпелось высказать свои предположения о находке.

– Не, вы видели? Видели, что за фиговина? – тараторил Родя, хлопая в бок одного из братьев, те кивали головой в знак согласия. – А странно, да? Зачем это нашему Архо, и знал ли он, вообще, что там лежит? Ведь совсем не глубоко. Всё дело-то в сваленных по бокам деревьях, а центр-то – вот эта фиговина. Ну надо же!

– Да. Странная штука. Сейчас доедаем, ещё отдыхаем минут десять и идём. Попробуем приподнять. Вроде бы край не толстый, – Сеня в задумчивости почесал бороду. – Наверно, распределимся по кругу и попытаемся приподнять. Братья вдвоём с одной стороны, где цепь, а мы с Родей с другой. Сашок, ты со Славиком, а ты, Януш, давай, с другой стороны от них. Вроде, ты покрепче будешь, так и уравняем силы.

Хорошее настроение и азарт витали в воздухе.

Пока мы строили планы последующей работы, на поляну вернулись Капустин с Палычем. Они ходили посмотреть на то, что мы раскопали. Наши рассказы их не удовлетворили, да оно и понятно, самим интересно посмотреть, что же там такое. Увиденное их явно впечатлило.

– Вы что, и выкапывали, и натирали сразу? – недоверчиво спросил Палыч. – Ведь сияет эта зараза, как только что от ювелира.

– Ну и шутки у Вас, Палыч, – кажется, Родя даже обиделся. – Я сапоги-то не натираю. А здесь какая-то железяка.

– Ха, сапоги, – засмеялся Сеня, – сколько помню, ты их отродясь не носил. Ты вон даже в грязищу умудряешься ходить в кросачах и сушишь их над огнем постоянно. Хорошо хоть не в палатке, а то бы задохнулись все, – продолжал смеяться и похлопывать себя по бедру Сеня.

Отсмеявшись, он махнул рукой, и мы отправились вытаскивать находку. Вернувшись на уже порядком опустившийся холм, мы встали, как нам сказал Сеня. Затем, повинуясь его молчаливым командам, наклонились, взялись за край и потянули что было мочи вверх. Хотели сдвинуть с места, но не сговорились предварительно, в какую сторону идём. Конструкция зашаталась. Один из братьев вдруг поскользнулся, выпуская из рук свой край, и диск накренился в мою сторону. Я, не выдержав нагрузки, упал, и мою правую руку накрыло железякой, вдавив плечо в землю. По инерции все остальные выпустили свои края из рук. А увидев, что произошло, кинулись ко мне. Я свободной рукой показал им большой палец, объясняя тем самым, что всё в порядке. Всё действительно было не так страшно, как выглядело. Одна сторона диска была слегка приподнята, мы всё-таки немного сдвинули эту штуку с места, и я застрял под тем краем, который немного приподнимался над землёй. Пытаясь вытащить руку, я пошевелил пальцами и понял, что с ней всё нормально, просто надо изловчиться и вытянуть её из-под давящего диска.

Ребята подбежали и стали аккуратно приподнимать железяку. Она поддавалась медленно, плавно съезжая в противоположную сторону, пока обод не упёрся в рыхлую землю. Да и я, лежащий вдоль края, не делал их задачу проще. Они ещё раз поднажали, и я готов был уже вытащить руку, как вдруг её пронзила резкая боль. Я вскрикнул – и в тот же момент высвободил руку. С тыльной стороны руки, у основания мизинца, вцепилась небольшая и совершенно чёрная змея. Сеня моментально схватил лежащую неподалёку лопату и разрубил её пополам, ударив при этом по блестящему металлу. В то же мгновение по щиту прошла красная рябь, и эхо многократно повторило глухой звук от удара. Я не мог оторвать взгляд от переливающегося на солнце металла, а все смотрели на меня.

– Ты как? – встревоженно спросил Сеня.

Я кивнул головой, хотел улыбнуться и встать, но моя попытка не увенчалась успехом. Голова закружилась, и я стал заваливаться набок. Сквозь какую-то пелену почувствовал, что ребята подхватили меня, положили на носилки и потащили с холма.

Я то проваливался в какое-то небытие, то вновь приходил в себя и не мог сдержать стона от боли в руке; она растекалась волнами, уже по всему телу. Мне что-то вкалывали, чем-то поили. Обтирали всё тело и накладывали что-то на руку. Сколько это продолжалось, я не помню. В один из моментов моего прихода в сознание я увидел рядом со мной Архо. Он довольно грубо осматривал меня, открывал мои веки и пытался что-то увидеть в моих зрачках. Потом крутил руку в разные стороны.

– Лучше бы вы его не спасали, – зло сказал он, швырнув мою руку, и та безвольно повисла.

Кто-то бережно положил мою руку на кровать и укутал меня поплотнее одеялом. Я опять провалился в забытьё.

Как долго это длилось, я узнал только когда мне стало лучше, я уже мог открыть глаза и сфокусировать взгляд. Ко мне стали приходить навестить и пообщаться все по очереди. Но чаще всего рядом со мной был бородач Сеня. С ним тоже что-то происходило, он менялся, но сразу я не мог понять как, пока сам Сеня в одной из бесед – то ли с собой, то ли со мной – проговорил:

– Ну вот, и сегодня опять, – продолжал он какой-то разговор, который я не помнил, – утром руки-то отекли. Что за ерунда? Я же здоровый как бык и не болел никогда ничем серьёзным. Ну было, пару раз чихнул, когда в ледяном озере в полынью соскользнул. А здесь непонятно. Так ведь и не болят, но опухли. Уж не знаю, что приложить-то. Ты давай, это, выздоравливай быстрее. Чувствую, мы надолго здесь не задержимся.

– Почему? – постарался я спросить, но язык не хотел слушаться, и кроме последнего «му» ничего было не разобрать. Это мое «му» произвело эффект разорвавшегося снаряда.

– Ребята! – заорал Сеня. – Ребята, он пришёл в себя!

В палатку прибежали все и наперебой стали задавать вопросы, что-то говорить, хлопать меня, а я лишь старался улыбнуться. И из-за общего гомона ничего не мог разобрать.

– Ну всё, буде-буде, говорю, – пытался всех утихомирить Палыч, – насели, не даёте человеку спокойно выздоравливать. А ну, пошли отсюда! – он почти насильно выдворял всех из палатки.

– Я останусь, ладно? – просил Сашок жалобным голосом. – Я недолго, честное слово.

Палыч кивнул головой в знак согласия, и Сашок, протиснувшись к моей лежанке поближе, присел на соседнюю, туда, где ещё недавно сидел Сеня.

– Ой, слушай, здесь столько всего произошло, – полушепотом начал Сашок, как только полотно импровизированной двери вернулось на место. – Мы же тебя притащили на носилках в лагерь. А у Палыча в аптечке есть противоядие от укусов змей. Да только мы не знали, какая тебя цапнула. Вот он и решил вколоть всё, что было. Когда рука посинела, думали всё, не выкарабкаешься. Ну, и стали делать всё, что знали или где-то слышали об укусах. Поэтому извини, но рассказывать это не буду. Все суеверия проверили, а ты всё не приходил в себя. Изредка только глаза открывал, да и то ненадолго. Да ещё Архо этот, будь он неладен, вернулся только через день, как тебя угораздило. Пришёл сразу к тебе. Потом орал на Палыча, что не соблюдали технику безопасности. И ещё всякую ересь нёс, но я ничего не понял. Мы говорили, что тебя надо доставить в больницу, а он, сволочь такая, сказал, что грузовик ему самому нужен, а с тобой уже и так всё решено. Зато на следующий же день погнал нас всех, и Палыча вместо тебя, на раскопки. Грозил, что ничего не заплатит, если не пойдём. А нас, представляешь, даже Палыча, такой страх сковал почему-то, прям ноги не шли. Но делать-то нечего, пришлось. А он сам, гад такой, так на поляну и не выходит. Дал нам огромный кусок белого брезента – они с Жориком его привезли откуда-то – и сказал вытащить этот диск и завернуть в брезент, да ещё не касаясь поверхности. А чё не касаясь-то? Мы ж его голыми руками уже брали, – Сашок сделал глубокий вдох и посмотрел, слушаю ли я. Я слабо кивнул в знак того, что всё слышу.

– Ну так вот, – продолжил он, немного переведя дух, – мы-то накрыли, аккуратно подняли, и Палыч головой показывал, куда нам двигаться. Мы поставили его сначала на одно ребро, потом обернули брезентом и затянули шнурок, что шёл по краю. Вообще, этот брезент был больше похож на парашют, странно, но он идеально подошёл по размеру этой летающей тарелки. Будто специально для неё и сшили.

Я улыбнулся. На мой взгляд, это было похоже на какой-то огромный щит, а вот Сашку это напоминало летающую тарелку. Интересно, как другие называли нашу находку? В общих беседах, кроме как «та штука», ничего не звучало.

– Ну, мы-то стоим, а Архо нам начинает пантомиму показывать, что нам делать. Так глупо и смешно выглядело. Если бы не страх, думаю, все бы поржали. И что всё не сказать до того, как мы туда зашли? Хотя он-то не видел, что откопали… – отвлёкшись от темы, он ненадолго задумался. – Ну, и показывает: типа, катите к выходу с поляны. Катите! Легко сказать! Оно то катится, то потом место, где пимпочка на крышке, ну как у кастрюли, застрянет – и ни туда ни сюда. Приходилось приподнимать, так, чтобы не хлопнулась на землю. В общем, помучились, но выкатили. На поляну как прикатили – уронили. Говорю же: тарелка и тарелка. А этот, прикинь, – возмущенно продолжал Сашок, – говорит, типа, сейчас все дружно встали, подняли над головой и понесли в лагерь. Мы у виска крутим, поди сам попробуй поднять. На что он что-то буркнул, достал из кармана какой-то мешочек и давай ходить по кругу этой тарелки. Что-то бормочет, сыпет из мешочка на брезент порошок какой-то белый, и глазами ворочает. Мы уже было решили: всё, слетел с катушек. А он нам опять: «Поднимайте и несите». Да что с сумасшедшим спорить! В общем, взялись, подняли и понесли. Знаешь, мне показалось, что тарелка действительно стала намного легче, или просто именно в таком положении удобнее, а значит, и легче нести. В общем, допёрли тарелку и сразу погрузили её в грузовик. Он взял Жору, оставил нам брезентовые мешки для того, чтобы складывали туда всё то, что найдём, и укатил.

Сашок поёрзал на лежанке и тихим голосом продолжил:

– Знаешь, как только увезли эту злосчастную тарелку, как солнце выглянуло. Страх исчез, настроение – хоть песни пой. Только вот Сеня с каждым днём всё больше хмурится и даже как-то сутулиться стал. Но все молчат и ничего ему не говорят… – Сашок замолчал.

Я уже начал проваливаться в сон, когда он опять заговорил:

– Мы же начали раскопки. Работа, ты же понимаешь, никуда не деться. То место, где тебя цапнула змея, мы рассмотрели. Оказывается, там было гнездо змеиное, и, видимо, когда ты шевелил рукой, она кинулась защищать своё потомство. Так что не со зла она тебя. Ладно, отдыхай. Скоро ужин, я приду покормлю тебя, если Сеня разрешит. Он здесь всё время вокруг тебя оборону держит, – улыбнулся Сашок и неловко помахал мне, выходя из палатки.

Я провалился в сон. Это был именно сон, а не забытьё, как было всё время до этого. Мне снились горы, волки, как я бреду по лесу и перехожу бурные реки. Я очень устал. Но я знал, что мне надо идти. Я иногда останавливался и вглядывался вдаль. Потом возникал эффект, как на экране моего телефона: я всматриваюсь в мелкую деталь вдали, делаю движение пальцами на увеличение картинки, и всё приближается. И вот то, что я не мог рассмотреть, становилось очень близким и, казалось, сделай шаг – окажешься прямо там.

Пришел Сеня. Поднял мне подушку повыше и стал кормить супом.

– Ну вот, пора подкрепиться чем-то посущественнее, да и съедобнее, чем вода с кореньями. Говорил я им: уморите парня отварами вашими. Лучше бульона ничего нет. И сил быстрее прибавится, и витамины как-никак, – он аккуратно, как маленькому ребёнку, подносил ложку к моему рту, придерживая её полотенцем и вытирая, если вдруг что-то проливалось. Суп был ароматным и горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Зато внутри стало сразу тепло.

Я удивлялся, откуда в этом суровом мужчине столько заботы и нежности. Наверное, это всё нерастраченное на своих детей. Он был в вечных разъездах по разным экспедициям, стараясь заработать им на достойную жизнь. Мне же с Сеней было спокойно, и я не сопротивлялся его опеке. Только с грустью замечал, что рука его слегка подрагивает и ложка в ней держится не очень крепко. Мне было его даже жалко. Что за беда на него напала? Как он будет работать, если не сможет удержать инструмент? Я попытался сказать «спасибо», почти получилось, только очень тихо.

– Ничего, ничего, – улыбнулся он мне в ответ, – прорвёмся.

Затем Сеня встал и тихо ушёл. А я опять провалился в сон.

* * *

Бабушка приготовила внучке сухую одежду и полотенце. Оля нехотя вытерлась и переоделась в нечто, напоминающее ночную сорочку.

– Бабуля, зачем мне это, у меня в рюкзаке есть во что переодеться, – недовольно пробубнила она, но, глядя в своё отражение в зеркале при свете луны, заглядывающей в окно, залюбовалась собой. Её вечно спутанные кудрявые волосы сейчас лежали красивыми локонами. А эта ночная сорочка как-то очень удачно облегала её фигуру, и Оля казалась себе такой прелестной, как никогда. Вообще-то она не считала себя красавицей и ещё в классе, кажется, восьмом, приняла этот факт и не старалась претендовать на роль симпатичной подруги. А теперь, глядя в это мутное зеркало, Оля удивилась своей красоте. Она ещё немного покрутилась у зеркала и только потом заметила, что бабушка всё это время смотрела на неё.

– Хороша я, правда? – спросила она дурашливо, чмокнув бабушку в щёку.

– Хороша, хороша. Да главное, чтобы хороша была душа.

– А что с моей душой не так? – Оля почувствовала укол раздражения.

– Ну, это время покажет, расскажет и укажет.

– Бабулечка, – уже немного рассержено начала Оля, – расскажи, что такое мы делали, зачем, и вообще что происходит? У меня внутри, кажется, все эмоции перепутались. А ведь мне было очень хорошо, когда я приехала сюда. Мне здесь всегда было хорошо. Я была счастлива и спокойна. Хочу, чтобы так и было.

– Прости, но так уже не будет, – как-то грустно и тихо сказала бабушка. Она опять внешне, кажется, постарела. Взяла внучку под локоток, подвела к кровати и уложила. Потом присела на краешек кровати и, поглаживая её по голове, начала напевать хорошо знакомую Оле песню. Она всегда, укладывая её спать, пела. Иногда эту же песню, иногда другие. Но сны после них всегда снились волшебные и обязательно добрые.

– Спокойной ночки, бабулечка. Я тебя очень люблю, – засыпая, сказала Оля. А бабушка всё гладила её по голове и тихо пела:

Где Мир касается леса,

Где лес дружит с рекой,

Маленький мальчик-повеса

Смеётся над жёлтой луной

И дразнит её…

Сон и правда был волшебным. Но не добрым, как раньше. Ей снились леса, горы и юноша в синих доспехах. Он размахивал руками, и мир вокруг то сминался, то расправлялся, словно был нарисован на тонкой бумаге. Когда мир сжимался, ей становилось трудно дышать. То тут, то там ей слышалась какофония настраивающего инструменты оркестра. Ей хотелось зажать уши руками, но тогда звук, как иголки, впивался в тело и заполнял его. Потом она увидела, что находится в центре огромного кристалла, состоящего из разных цветных граней. Оля, откуда-то знала, что кристалл  – это её мир, а соседние грани – это тоже миры, но совсем другие, чужие и неизвестные. Она видела места, где эти грани-миры соединялись и можно было легко пройти между ними, как через приоткрытую дверь. Она видела, что некоторые грани становятся совершенно прозрачными и теряют свой цвет, а в отдельных местах граница между двух миров совсем исчезала. Её это почему-то очень пугало. Оля пыталась бежать подальше от тех мест, но кто-то тянул её обратно и ставил на границу двух растворяющихся граней. Она упиралась и руками, и ногами, пытаясь удержать кристалл от разрушения, но ей не хватало сил.

Оля так и проснулась с раскинутыми в стороны руками и колотящимся в горле сердцем. Резко сев в кровати, она всё никак не могла прийти в себя. Перед глазами по-прежнему вспыхивали цветные всполохи, а уши наполнял отзвук измученной скрипки. Через несколько глубоких вдохов сон всё же отступил.

– Бабушка, – сдавленным голосом позвала она. – Бабушка!

Ей никто не ответил. Оля с трудом встала. Деревянный пол приятно холодил ноги и успокаивал колотящееся сердце. Очень хотелось пить. На кухне в её кружке был налит морс. Она залпом выпила его, и по телу сразу разлилась прохлада, а за ней пришло и спокойствие.

Было уже утро. Тёплое, летнее, солнечное утро. Воздух, проникавший в дом через открытое окно, пах цветами и травой.

Оля – как была, в ночной сорочке и босиком, – открыла скрипнувшую в приветствии дверь и вышла на залитое солнцем крыльцо. Всё вокруг было умыто росой, щебетало, шуршало и пересвистывалось, радуясь новому дню.

Глава 6

Через несколько дней мне стало значительно лучше. Я стал подниматься, и даже, с чьей-нибудь помощью, выходить на улицу. На солнышке мне было хорошо, оно словно быстрее возвращало меня к жизни. Иногда, проведя почти весь день на улице, я наблюдал за работой Капустина, смотрел, как ребята уходят на раскопки, а вместе с ними и Палыч. Хоть и уехал Архо, но его требования продолжали выполняться неукоснительно. И работали на раскопках семь человек. Вернее, работали шесть, а Сеня просто там сидел. Его руки уже распухли так, что он не мог удержать ими инструмент. Жоры с его грузовиком всё не было. И мы пытались, как могли, приободрить Сеню. А Палыч кормил его таблетками от аллергии и мазал зачем-то руки пантенолом, чтобы хоть как-то ему помочь. Бородач ворчал, говорил, что они у него совсем не болят, но для спокойствия друга и пил пилюли, и терпел все эти перевязки. Теперь я его иногда кормил. Но он предпочитал стиснуть глубокую тарелку с двух сторон и, переворачивая её как кружку, есть самостоятельно. Хуже обстояло дело с пуговицами на штанах. Но и здесь он придумал, как затягиваться верёвкой, чтобы никого не просить о помощи.