Драконодав

Наутро был слышен рёв толпы и дудение в трубы, продолжавшиеся весь день. Мария заглянула разок, поведав, что Аделард выступает хорошо, хотя ему досталось в поединках с булавами и в конном поединке на тупых мечах, он упал вместе с конём. Больше всего старался вернувшийся герцог де Шерентье, сколотивший настоящую шайку и набрасывавшийся на одиноких рыцарей. Хотя перед боем противники были поделены на равные отряды, всё равно приключилось форменное сражение, многие перебегали на другую сторону. Дважды схватку приостанавливали судьи, но безобразие продолжалось, как судьи не старались. Закончилось выдворением самых активных нарушителей, включая герцога. После этого сражение продолжилось уже сообразно правилам, отряд Аделарда победил с разгромным счётом. Как планировалось Аделард стал победителем турнира и получил заслуженное право избирать королеву турнира. Понятное дело лента с драконом была у него закреплена на шлеме и он передал на копье венец королевы любви и красоты Марии. Она тут же преклонила колени перед сидящим королём и просила моего освобождения из темницы. Король сказывают, отошёл от наговоров герцога, да королева ему плешь проедала, за творимые беззакония, поэтому хмурый тюремщик вскоре отпустил меня на свободу. Повсюду шло неимоверное веселье, однако было не радостно. Мы устроились у Аделарда, пир шёл горой, все старались подержаться за победителя турнира, но герцог был задумчив и мрачен. К вечеру прискакал взмыленный рейтар, привёзший бумаги.

Утром судьи турнира устроили заседание, где проверили все бумаги и нашли их подлинными. Они восстановили мою победу и вручили положенный приз – довольно богатую золотую цепь с рубинами, впрочем, это было совершенно не важно. Почётный судья, пожилой граф де Сен-Поль, родственник короля постановил исключить герцога де Шерентье из списков участников турнира, аннулировав его результаты и запретить выступать на турнирах в Турене и по всему королевству за проявленную вероломность и нарушения в поединках. Сильнее наказать герцога мог лишь король, впрочем, монарх уехал на охоту, позабыв про несчастного барона. За всей процедурой, однако, наблюдала королева и дамы, принимавшие решения на турнире. Они громко высказывали своё неодобрение поведением герцога и обещали без внимания общества и короля это дело не оставлять.

– Всё обошлось, – улыбнулся Аделард, – но история прескверная.

– Да, – кивнул Вудсток, – очень подло поступил герцог, может он любимчик короля, но такие бесчестные выходки не проходят даром.

– Боюсь, ему это с рук сойдёт легко, – вздохнул я, – помню на прошлых турнирах он заострёнными копьями дрался и сбивал настоящие шайки рыцарей, но судьи тогда не посмели его изгнать с турнира.

– Попадётся он мне на турнире или войне, – пообещал Вудсток, – уезжаете?

– Да, этот ваш Турень поопаснее поля боя, – усмехнулся я, – ещё раз спасибо за участие в моей судьбе.

– Пустое, – махнул рукой Аделард, – вообще я мог сидеть в темнице сейчас, дожидаясь выкупа по своей дурости.

– Увидимся непременно, – кивнул Вудсток, – рыцари бегают одними тропками, они часто пересекаются.

Было приятно идти по столице свободным и оправданным, зная, что жена поддержит в трудную минуту, а вчерашний враг оказал услугу, практически спасшую жизнь. Шатры вокруг города постепенно исчезали, мы тоже свернули лагерь и направились в замок, подальше от опасностей столицы. По дороге пришлось опасаться засады от герцога – мне он раньше казался благородным и умным, а теперь виделся завистливым пакостником, причём небольшого калибра. Но кроме обычных разбойников, по дороге негодяев не встречалось, а выскочивших на скрип возков бандюг воздели на пики. Вернувшись к себе в замок, я почувствовал, наконец облегчение: стены были крепкими, запас пороха огромным, наёмники Гонсало могли развязать и выиграть небольшую войну с соседним королевством, что говорить о полупьяном войске герцога, если решит сунуться. Однако, по слухам герцог осел в столице, стараясь занять место главнокомандующего в предстоящей войне. Он без стеснения наговаривал на коннетабля – того пожилого герцога де Сен-Поля, бывшего почётным судьёй на турнире, интриговал и всячески добивался своего.

После темницы поместье стало восприниматься как укромный уголок, дорогой сердцу. Прогуливаясь с округлившейся женой вдоль реки, я наслаждался спокойными минутами, без вероломных герцогов и королей. Здесь любой встречный радостно приветствовал меня, благо жилось сытно и вольготно, даже если не уродится хлеб всегда можно было пережить неурожай на продаже винограда, а случись вообще недород – торговля и ремёсла выручат. Люди, всегда находившиеся на грани голода, наконец, стали есть полновесный хлеб, без шелухи и коры, в супах появилось мясо, а одежда стала без прорех. Мой отец ворчал, что забываем «голодную кухню» и привыкаем есть каждый день досыта, заставлял пекарей выпекать хлеб с лебедой и прочими ухищрениями голодающих крестьян. Но, питались мы теперь не в пример лучше, чем раньше, хотя по сравнению с вельможами всё равно весьма скромно. С другой стороны, зачем тратить деньги на засахаренные розы, заморские специи, от некоторых глаза на лоб полезут, наплевать, что статус обязывает сыпать эту отраву в еду. Мы ели хорошо пожаренное мясо и рыбу, свежую дичь, запивали это отличным местным вином, а не привезённым за тридевять земель кислым и модным, хорошо спали, работали усердно и нам воздавалось.

– Юдон опять продаёт кошек под видом зайцев! – пожаловалась кухарка, поднося жаркое, – хотя надо сказать здоровенных кошек.

– Куда продаёт, в замок? – поперхнулся я предположительно мяукавшей накануне зайчатиной, – ему мало колодок?

– В замок, конечно, не продаёт, – успокоила меня кухарка, – я заставляю его одну лапу оставлять не ободранной, чтобы понимать кошатина это или зайчатина, а лодочникам продаёт кошек.

– Скажи всыпать ему плетей как заявится, – вздохнул я, – что за люди такие эти лесники, то с душком принесут, а теперь, видишь ли кошек вообще продают.

– А рыбу какую мелкую привозят! – возмутилась Мария, – я хотела жареной рыбки, а они привезли мелочь, даже в похлёбку негодную.

– Из мелкой рыбы похлёбка самая вкусная, – покачал я головой, – да с рыбой непорядок совсем, велю разобраться.

– Надо конины натушить, – заговорил молчаливый обычно отец, – прикажи забить кобылку.

– Я лошадь есть не буду, не по-христиански это, – нахмурилась Мария, – у нас голод что ли или мы варвары какие конину есть?

– Очень даже вкусно, – сказал я, – мысль недурная, а то надоело всё, конина внесёт в блюда разнообразие, а христианство ни при чём, нигде в Библии не сказано, что конину есть нельзя.

– Всё равно не буду, – ворчала жена, – они такие красивые.

– Кто, лошади? – усмехнулся я, – транспорт, не более, хотя некоторые породистые бывают и умны и хорошо сложены, а так, большая глупая собака.

– Много ты понимаешь, – ехидно сказала жена, считавшая себя большим знатоком лошадей, – я лучше тебя верхом езжу.

– Да пожалуйста, – развёл я руками, – мне лошадь нужна, чтобы пешком не ходить, а плохо я езжу, хорошо, главное куда надо добираюсь быстро и грязь не мешу.

– Всё равно лошади красивые, – упрямилась Мария.

Заезжал Аделар, очень занятый своим университетом. Он приглашал итальянских преподавателей, учёных и художников. Немногие соглашались, хотя некоторые наоборот были счастливы убежать от бесконечных войн южных княжеств и тамошней кровожадной публики. Любое оскорбление заканчивалось тем, что собирались родственники и знакомые посчитавшего себя оскорблённым и шли вырезать родственников и знакомых оскорбившего. Кровавая вендетта продолжалась до последнего человека в роду, убивали женщин и грудных младенцев. А княжества и королевства италийские, невзирая на крайнюю просвещённость учёных и художников вели себя пресквернейшим образом: скупали германских наёмников и устраивали постоянные войны. На дорогах бесчинствовали разбойничьи банды, готовые перебить даже сильный отряд, покажись им добыча заманчивой. Воевавшие в италийских походах пропитались духом кровожадности и привезли уже на север обычай собираться по нескольку человек и дырявить друг дружку, называя это благородной дуэлью. Благородством сие назвать было сложно – победитель забирал коня, оружие и сапоги побеждённого, больше походило на обычный грабёж, многие этим промышляли чуть не ежедневно. Поэтому, бегущие от кровавых южных нравов, учёные мужи были в шоке от северных зим и свирепых нравов северян.

Впрочем, для университета подобралась достойная компания, включая и учёных монахов, желающих преподавать светские науки. Многие были естествоиспытателями, изучали звёзды, алхимию и астрологию, старались добыть философский камень или хотя бы понять механизмы древних римлян. Студенты в университете должны были изучать математику, химию и литературу, вместо обычных религиозных предметов, что преподавали в той же Сорбонне. Аглицкие университеты в Гринвиче, а основанный позднее бежавшими от войны учёными Кембриджский университет отдавал предпочтение светским наукам и вполне преуспевал, что уж говорить о Болонском университете. Даже сарацины имели университеты, но там они занимались изучением святых писаний, а не хирургией и морским делом. При всём уважении к церкви, простым людям знание псалмов в жизни пригождается мало, а умение правильно вырыть ирригационную канаву или болото осушить – нужно постоянно. У его светлости был учёный муж, так ловко устроивший канал, что оросил целую долину, до сего покрытую чахлыми клочками травы, а после запросто приносившую даже виноград.

Университет призван стать той вольницей, где мысли не ограничивают как в семинарии, не дают розг за изучение трудов древнегреческих философов, а наоборот изучают опыт римлян в их толстых и учёных книгах. Конечно, школяры быстро начнут буянить, неумеренно пить вино, драться со стражей, отчего ратуша будет вечно стараться ограничить права университета, но вольнодумные учёные, да ещё покровительствуемые самим герцогом будут отстаивать вольности. Да, студенты могут разгромить кабачок или устроить драку, но какие люди вырастают из таких смутьянов! Одни запросто возводят новейшие типы крепостей, другие создают неизвестные науке вещества, помогающие в производстве новых товаров, третьи открывают новые способы литья чугуна, отчего пушки дешевеют в разы по сравнению с бронзовыми.

– Хватит тратить время на подготовку солдат, – Аделард вдохновенно рассказывал за обедом, – нужно выучить молодых учёных, художников, философов.

– Увы, ваша светлость, – нахмурился Гонсало, – без солдат этот мир перестанет существовать очень скоро.

– Но вы, Гонсало, я знаю постоянно читаете, просвещаетесь, – сказал герцог, – ваша библиотека больше королевской, вы где-то учились?

– Я с детства, сколько себя помню воевал, мальчишкой за еду, поднося стрелы, чуть постарше стоя с пикой в первом ряду испанской пехоты, – горько усмехнулся Гонсало, – затем попал во всадники-хинете, воевал с сарацинами, вот один пленный сарацин и научил меня латыни, я стал читать, чтобы иметь возможность лучше воевать.

– Но можно учиться не только чтобы воевать искусно, – распалялся Аделард, – видишь как барон Годфрид умело использует крупицы знаний, полученных из книг и бесед с учёными мужами, сколько у него небывалых свершений, замок говорят лежал в руинах, а виноградник был с небольшой сельский рынок. И что теперь! А представь, что смогут с королевствами и империей сделать сотни, тысячи учёных мужей, образованных в моём университете, мы будем обмениваться знаниями с другими университетами, составлять учёные трактаты, развивать знания, приглашать великих учёных для преподавания!

– Простолюдины всё равно не попадут в ваш университет, ваша светлость, – вздохнул я, – стоимость обучения и проживания крестьянам и даже состоятельным горожанам не по кошельку, в итоге университет наполнят отпрыски богатых семей, имеющих возможность получать и домашнее образование.

– Для простолюдинов будут предусмотрены места, – сказал Аделард, – вы, слишком хорошего мнения, барон о простолюдинах, это сословие подлое, заботящееся о набивании брюха, какие там науки!

– Позвольте ваша светлость не согласиться, – печально улыбнулся я, – откуда у крестьянина или горожанина время для обучения? Чуть засветло встать и бежать на голодное брюхо работать с рассвета и до заката, хорошо, если в поле принесут поесть, если год не голодный. А после пахоты или жатвы, едва при свете лучины поправить хомут или косу, да спать, часто на голодный желудок. Даже если крестьянин грамотен, у нас священник всех детей латыни выучил – книга стоит половины хутора, её можно увидеть только в монастыре или университетской библиотеке. Поэтому крестьяне и горожане необразованны, голодны и пьяны, умирая в двадцать лет, от болезней, дурной еды и поножовщины.

– Увы, мой друг, – кивнул герцог, – мы росли в разных семьях, мне не приходилось трудиться до седьмого пота за краюху хлеба, я капризничал и требовал заморских яств, вымещая злобу на слугах и матери. Я мальчишкой посылал тысячи солдат на бойню, не заботясь о жизнях и семьях этих людей. Знаете, ваш удар мечом по моему шлему и клинок у горла, многое изменил во мне, особенно, я удивился, узнав вашу историю. Простой мальчишка, прислуживающий оруженосцам научился владению оружием, стойко защищал сюзерена, не выказав слабости, быстро обустроил поместье, что мои управители только языком цокали, узнавая об успехах Саржа и его господина. У вас решительно есть чему поучиться и поэтому я хочу обучать талантливых простолюдинов, наверняка в округе бродит множество таких босоногих мальчишек, достойных стать бароном или даже выше.

– Ваша светлость, – слегка улыбнулась Мария, – надеюсь, такие речи при дворе от вас король не услышит, иначе вам отрубят голову за возмутительное вольнодумство, даже наш союзник – император такого не простит.

– Ваша супруга кладезь мудрости, – рассмеялся герцог, – король точно отрубит голову, услышь такое, про императора не уверен – Максимилиан весьма образованный и просвещённый монарх, ценящий доблесть и находчивость простого человека.

– Да, слыхал про императора много лестного, – сказал Гонсало, отпивая вина нового урожая, – его подразделения ландскнехтов не хуже прославленных швейцарцев, военное дело император чтит и приумножает.

– Военное дело двигает науки вперёд, – кивнул Аделард, – мы узнали при строительстве крепостей множество уловок, при отливке бомбард изучили металлургию, при стрельбе двинули математику, для развития флота астрономию и различные вычисления, что говорить о картах и атласах! Но вместе с тем, я хочу развивать не военные науки: мельницы, водяные молоты, прядильные станки и камнедробильные производства. Сарж многому меня научил – это королевство в миниатюре, где мастера работают в своё удовольствие, добывают прибыль себе и господину, учатся, учатся и учатся, а потом делают удивительные вещи.

– Вот родится у нас сын, отдадим его в университет его светлости, – улыбнулась Мария.

– А если дочь? – спросил Гонсало.

– А почему бы женщинам не получать образование в университете? – высказал вовсе крамольную мысль герцог.

– Женщинам науки? – удивилась Мария, – что за странная мысль, как вы представляете женщину-строителя крепости?

– Да, вздор какой, – согласился я, – женщинам не место на стройке.

– Я подумаю какое можно предложить образование женщинам, – признал немного замечтавшийся герцог, – но простолюдинам должна быть открыта дорога к науке.

Герцог многое обсуждал с Лорентином и его помощниками, часто ругались, почти до драки. Герцог надоедал различным мастерам, стараясь понять секреты их мастерства, некоторые охотно делились с Аделардом премудростями, другие наотрез отказывались. Герцог пропадал в химической лаборатории, лишь иногда выныривая из клубов удушливого разноцветного дыма подышать свежим воздухом. Горячность с которой герцог предавался раньше турнирам и войне перенеслась на различные науки, без книги Аделарда было сложно представить, он стал читать не только латынь, но и другие языки, даже сарацинский, изучая древние сарацинские труды по медицине и астрономии. Герцог забывал есть и пить, тратил много свечей, читая всё подряд. Наконец, он уехал выбирать здание для университета, увозя многочисленные возы книг.

Мария удачно разрешилась от бремени, родив крепкого карапуза. Он молча глазел на всех, загребая смешными ручонками из резной люльки, укутанный дорогими пелёнками. Себя я помню голым, ревущим где-то на земляном полу, едва встал, уже пас свиней или овец, собирал виноград или сельдерей. Надеюсь, удача обернётся ко мне другими частями тела, нежели раньше и сынишке не придётся узнать, что такое суп из лебеды или рейтарская плётка. Крестьянские дети, да и сами крестьяне мало отличаются от животных: мало и редко едят всякую дрянь, рано умирают, почти не учатся, их дети вырастают как сорняки, потому как родители не разгибаясь работают в поле. Мне повезло набраться при воинских людях всяких премудростей, с десяти лет в походах и разных путешествиях, нагляделся всякого. А что может новорожденный Марселон – означающий «маленький воин» узнать от таких учителей как его отец или сам Аделард? Он обучится чтению и копью с детства, постигнет стратегию и баллистику в юности, что он сможет достичь к моему возрасту и при моих деньгах?!

Глядя на сына, я учредил в городке школу для детишек, бесплатную. Причётчик за небольшую плату согласился учить мальцов читать и считать, благо было много детей мастеровых, они, в отличие от крестьян, ставящих детей к работе едва встанут на ноги, идею с обучением приветствовали. Конечно, до университетов Аделарда далеко, однако большинство в города, что говорить про хутора читать не умело, а считали до трёх, поэтому наука мальцам пригодится, мастеровым и считать и читать было полезно. Вырастут торговцами или мастерами, будут зарабатывать себе не только на хлеб, будут мясо не только по праздникам видеть. Было отрадно наблюдать утром, как опрятные ребятишки вместо беготни на пустырях и швыряния камнями в прикованных на площади воришек идут в специально отведённую залу, где им причётчик рассказывал о науках и счёте, благо оказался тоже довольно учёным мужем, сбежавшим от столичной суеты и нравов в глухую провинцию, с целью написать трактат по философии.

Радостные дедушка и бабушка души во внуке не чаяли и отчаянно его пугали, тиская бедолагу, нависая над колыбелью и показывая ему то «козу», то страшенные игрушки, сделанные из деревяшек и тряпки. Сын переносил это всё стоически, практически не орал и не плакал, чем вызывал умиление. Он постоянно тянулся к мечу, что, по словам Лорентина было хорошим знаком – будет настоящим бароном. Обучившись ползать, Марселон начал тискать собак и важного кота, появившегося в замке и позволившего себя любить кухаркам. Собаки и кот, невзирая на бойцовский нрав и обилие шрамов на морде, стоически переносили издевательства и опекали маленького. Сказывали супруга его светлости тоже родила зеленоглазого блондина, совсем как мой оруженосец, герцог был в бешенстве, обрывая свои редеющие чёрные волосы и закатывая карие глаза.

В Сарже было много детского смеха и детишек, так обычно выглядел процветающий город. Не было оборванцев, жадно глядящих на проезжающих мимо, все были опрятными, даже имели портки и обувь, что для столиц большая редкость. Детишкам старались давать мясо помягче, было много кроликов, даже привозили сладости – немыслимое для крестьян и горожан лакомство богачей. В городе был искусный лекарь, выхаживающий даже слабых детишек, справляющийся с родовой горячкой у матерей, в Сарж привозили рожать даже из отдалённых городов иные богатеи. Лекаря, как других мастеров пытались многократно сманить, только большинству мастеров нравилось здесь. Город был наполнен спокойствием, хорошей работой, солнцем и приветливыми соседями, наоборот, многие приехавшие сманить мастеров сами оставались. Я родился в Сарже и никогда не хотел отсюда уезжать, даже когда городок стоял в запустении, служил при оруженосцах от безысходности, а теперь проезжая по шумным улочкам только наслаждался любимыми местами. А многие, приехав из затопленных грязью, наполненных вонью городишек со сварливыми цеховыми и жадной ратушей, обнаружив такой вольный уголок, быстро смекали, что умелые руки здесь лишними не будут. Кто оставался подмастерьем, кто записывался в рейтары, кто трудился на полях. Если бы я прослышал, что где-то есть такой городок как теперешний Сарж – я давно бы сам убежал туда от его светлости.

Гонсало тоже решил жениться на дочке портного, благо захотел осесть в Сарже, ему здесь понравилось. Старый бродяга, не живший с детских лет больше пары лет в одном месте, поставил дом, обзавёлся земельным наделом. Впрочем, на отряде это сказалось мало: наёмники были готовы воевать в любой момент, хотя тоже, глядя на кондотьера обзавелись домишками и любовницами. Гонсало из юношей стал набирать рекрутов, обучая воинскому делу. Конечно, много было олухов, их через пару недель Гонсало повыгонял, зато три дюжины ребят оказались весьма толковыми, узнав, что за обучение платят деньгами и дают одежду подтянулись многие из соседних городков и окрестных хуторов. Через пару месяцев ребят можно было оставить в гарнизоне, а глядишь вскоре и поставить в строй: команды выполняли чётко, пики держали надёжно, строй, даже при нападении жутко вопящих ветеранов держали, стреляли хорошо. Несколько парней явно могли стать офицерами, Гонсало ими занимался лично, как занимался рейтарами.

Глава 12

Пусть проходит время – не беда. Остаются рыцари всегда, И всегда готовы ногу в стремя. Их не замечают иногда, Но хотя проносятся года, Рыцари нужны в любое время.

Песня «Несите мне доспехи». Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

– Пики ровнее, – командовал он, – так, ещё ровнее, помните, от первого ряда зависит весь строй, весь отряд, провалится одна пика, всем несдобровать. Страшно – всем страшно, ранили – терпи, убили – стой мёртвый.

– А ну как рыцари поскачут на отряд? – шмыгнув носом сказал молодой паренёк, – страшно ведь, потопчут.

– Конечно, поскачут, на то вы учитесь, олухи, – усмехнулся Гонсало, – эй, там, малец, кати сюда тележку со свиными тушами. Глядите, что будет с рыцарем, ежели его раньше ядром не убьёт или мушкетной пулей, давай, кати тележку, мы пикой не колем, просто стоим, они сами накалываются. Видите, как легко пика протыкает свинью, а вот затем и вторую и третью? Чем рыцарь лучше свиньи, наколется как миленький, ваше дело только держать пику, чтобы их побольше накололось. Ваша задача защитить стрелков внутри строя, они будут отстреливать рыцарей, лёгкую конницу и вражеских пикинёров, вам надобно стоять ровно, когда скажут или идти, сохраняя строй и держать, держать и ещё раз держать пику. За вас офицеры думают, вам только держать пику ровно и крепко.

– А ежели строй таки прорвут? – снова шмыгнул носом парнишка.

– Вон там видишь Герхарда? – спросил Гонсало, указывая на северянина с огромным двуручным мечом и не менее огромным шрамом на лице, делающим его зверское лицо ещё более страшным, – думаешь за что он двойное жалование получает.

– Ну, если Герхард со своей бандой за нашими спинами встанет… – улыбнулся паренёк, – тогда выстоим.

– Всё, хватит трепаться, – рявкнул Гонсало, – пики совсем опустили, держать!

Лорентин скопировал германской работы пистолеты с двумя стволами и разнёс для надёжности замки. Рейтары, обычно бывшие лёгкой кавалерией вооружились пистолетами, были закованы в противопульную броню и научились подскакивать шеренгами к пехоте и расстреляв их из пистолетов, откатываться назад, давая место второму и третьему ряду с заряженными пистолетами. Называлось сие караколирование, так действовали арбалетчики, аркебузиры и конные рейтары. Самые страшные были Чёрные рейтары – прославленные стрелки, наводившие ужас своей выучкой и умением на любого противника. У Гонсало было несколько рейтаров, они учили моих, наиболее хорошо владеющих конями рейтар, да искали искусных наездников в ближайших городах и даже столице. Надо сказать, занятие это было утомительное и весьма дорогостоящее: рейтарский доспех, как и ландскнехтский стоил чуть дешевле полного рыцарского противопульного. Только близость мастерских позволяла так роскошествовать: в королевствах редко было больше двух-трёх рейтарских полков и то, обычно неполного состава. Другой вопрос, что сотня рейтар могла запросто уничтожить не одну сотню рыцарей, что говорить о несчастной пехоте. Обычно как пехота от рыцарей защищается? Засядет на пригорке, или в болоте, да ещё брёвен наставит, да ям накопает. А рейтару что: подскочил, выпалил, отскочил, да ещё гранату может бросил. Но требовались добрые кони и непрестанные упражнения, впрочем, упражнялись мои войска ежедневно, уклоняющихся сначала били шомполами, затем выгоняли, что случалось редко, а теперь почти никогда – жалование было хорошее, платили регулярно, давали сукно на одежду, что ещё нужно для простого солдатского счастья, от такого не бегут, разве закоренелые дурни.