Атлантида. В поисках истины. Книга вторая. Холодная земля

– Ты был первым из богов, любишь эффектные сцены, да быструю езду со шлейфом из сквозняка. Знаешь, Георгий, как его «сибиряки» наши прозвали?

– Что за «сибиряки»? И как?– недоумевал Георгий.

– «Сибиряками» он называет местных аборигенов. У нас что не слово, сказание. Историю вспомни. Коренные американцы попали в Америку через Берингов пролив, и были они якобы из Сибири, – отозвался Стрижевский.

– А-а-а-а, что-то припоминаю. Это несколько не моя епархия. А что Стриж?

– Летает. Он – Стрибог. Где он – там и ветер. Аборигены считают, что здесь так хорошо, не ветрено оттого, что это обитель Богов.

– С этим трудно не согласиться. Только с таким соседом, – он указал на вулкан, – долго ли вы продержитесь? И земля эта…Вы в курсе, что на картах её нет?

– Ну, есть одна карта, а о памяти народной мы позаботимся, – романтично замурлыкал Колесов, когда подошла Ла-дин.

– Кто эта «сибирячка»? – открыто и с интересом посмотрел на неё Георгий, и та смутилась.

– Это моя Лада, – улыбнулся Всеволод.

– Ладно, ладная…– загляделся Георгий, а Ла-дин спряталась лицом в плечо своему Богу.

После полярной ночи наступал период сумерек. И ближе к вечеру, если можно так сказать, когда на часах было пять, гипербореи высыпали на площадь к месту падения вулканической бомбы. Оттуда слышался шум голосов и какая-то непонятная возня. Всеволод с друзьями протиснулся вперед.

У валуна, щедро преподнесенного им вчера горой Меру, собралась толпа аборигенов. Тут же было собрано ещё несколько других обломков, подлетевших ближе всего к городу бореев. Обломки поставили кольцом вокруг большого валуна, понатыкали горящих факелов и водили магический хоровод. Аборигены, уже доведенные до состояния экстаза, запевая что-то в размеренным ритме, ходили вокруг и, стуча в бубен, для изготовления которого они использовали кусок меди, синхронно размахивали руками.

– Весело тут у вас, – посмеялся Георгий. – Думаю, стоит им помочь.

– Объясни? – приподнял бровь Стрижевский.

– Солнце у вас встает на востоке? Это там, за горой. Думаю, они считают, что Триглав мешает солнцу подняться, не выпускает его в небо. И этот обряд должен успокоить разгневанного духа горы и помочь солнцу воссиять.

– Логично, этим мы припугивали их перед извержением. Но солнце встанет только через две недели.

– Значит нужно приложить все усилия, чтобы за две недели уговорить солнце встать, – сделал вывод Стоянов.

– Колес, ты должен возглавить этот процесс. И борейцы пусть присоединятся, здесь нужно полное согласие.

Колесов подошел ближе к магическому действу. Аборигены расступились. Один из них дал Колесу большой медный диск-бубен, и тот возглавил процессию. Было неловко, но Всеволод собрался с мыслями и громко, нараспев, начал произносить магические заклинания: «Триглав, великий дух горы, обещание сдержи. Пришло время быть весне, солнце в небо отпусти!

Он продолжил экспромт, напевая всё, что приходило в его голову:

– Солнце, ярко огнем согрей, колесом прокатись, холод прогони. Выйди на небо, тучи прогнав. Отпусти Колесо-Яр в небо, великий Триглав!

Борейцы хихикали в тёплые лохматые воротники своих тулупов и ходили хороводом вокруг горящего колеса, взгроможденного на гору из вулканических обломков.

– А ничего себе так, ему бы стишки сочинять, – дивился Георгий.

Так продолжалось десять дней, пока из-за горы не показалось, наконец, солнышко.

«Колесов стоял на вершине холма, олицетворяя победителя – царя горы, и бил в большой медный диск. Победитель большого Триглава и освободитель Огненного Колеса, Ярило.

– Колес, Колес, Колес-Яр дружно кричали возбужденные гипербореи», – записал Филипп в книгу «Счастливое открытие».

Предложение выбить законы на камне не были забыты, и при большом скоплении жителей, законы высекли и освятили камень.

Закатили весёлый пир и городок гулял, поедая последние припасы. Муки оставалось немного, но «хлеба через край – и под елью рай, хлеба ни куска и в полатях возьмёт тоска».

– Замесили тесто жидковато, боюсь, не пропечётся, – сетовала повариха. Всеволод расстроился, а Георгий палец в рот не клади:

– Да вы блинов напеките.

Он взял крынку с молоком, вылил в кадку с тестом, потом ещё чашку меда, кусок жира и размешал.

– Мама моя шикарные блинчики пекла, вот как-то так! – он черпал тесто и оно текло елеем обратно в кадку. – Попробуем на вкус. Нь-я-м, нормально. Самое то. Осталось найти сковородку, – он посмотрел на Всеволода и Стрижевского, глядевших на него в полном восторге.

– Пожалуй, я даже знаю, где её взять, – хитро прищурился Колес.

Через час в кузнице уже горел огонь, и собравшийся народ с интересом смотрел, как Всеволод, одев толстый кожаный передник, раскаленными щипцами загибает края большого медного диска. Еще несколько мастерских движений, и у диска появляется ручка.

Гулянье развернулось широко, и вот на печке-буржуйке, выставленной посреди площади, Всеволод испек свой первый блин – комом. Второй также не удался, и только когда Ла-дин начала смазывать сковороду жиром перед каждым блином, дело пошло на лад. «Сибиряки» диву давались, видя такую чудо-еду.

– Вот вам ещё колесо-жар, маленькое горячее солнце. Ешьте и согревайтесь! – прикрикивал Всеволод.

– И что это, за кулинарный шедевр? – поинтересовался Филипп.

– Блин.

– Что значит блин?

– То и значит…

– Да это же, это тот самый случай! – воскликнул Георгий.

– Что значит тот самый случай? – хором спросили друзья.

– Недавно я начал работать над теорией о замкнутости истории. Вот к примеру ваш блин или сковорода. Чёткого ответа на вопрос о происхождении этих слов нет. Можно судить-рядить, но всё это будут лишь пустые домыслы. Моя теория подтверждается многими фактами, порой косвенными, но подтверждается. Вот представьте, сейчас на свет появились слова «блин» и «сковорода», не имеющие чёткой этимологии в языке. Их произнес человек из будущего. Слово пришло из будущего в прошлое, благодаря человеку владеющему данным словом. И вот оно есть! Так на свет появятся пирамиды, колесо и многое другое – из будущего.

– Нет, не может быть, это просто абсурд! Придумать такое…в будущем-то, это всё откуда взялось? Твои измышления из той же оперы, что и вопрос о том, что появилось прежде: яйцо или курица?

– Но разве нет в этом логики? – удивился их косности Георгий.

– Неожиданно… нужно подумать – рассудил Стрижевский.

– А мне нравится, – заявила раскрасневшаяся на морозе Елизавета. – Найти в будущем вещь, которую ты положил там в прошлом, вполне логично!

– На самом деле у человечества ещё тысячи лет впереди, а сковородка появится много позже, и корень, поверьте, для неё наверняка найдется, – встрял в разговор Вивасват.

– То, что мы не можем найти ответа на вопрос о происхождении многих слов – это итог исторической и культурной интеграции одних народов с другими в процессе эволюции. До того, как появился славянский генотип, прошли тысячелетия, и только потом из общей массы выделились русские, поляки, литовцы. Они жили на одной территории с другими народами, и происходил обмен и трансформация языков и понятий.

– Верно. Но всё же, а пирамиды? – не унимался Георгий.

– И для пирамид объяснение найдется. Вот представь себе, что ты строишь пирамиду, а конкурирующая структура уже отбирает у тебя власть, перехватывает инициативу, как удачную. Всякому властелину необходима приличная усыпальница так? Он и последующие, соответственно, строят себе пирамиды.

– Вот видишь! Первопричина всё равно кроется во мне. Я начинаю строить пирамиду… – Георгий ликовал.

– Да, да, да !!! Гиперборея – родина слонов, – почти смеялась Елизавета и её смех подхватили все.

Блины получились отменные, ароматные, и дух от них разносился далеко по округе. Гулянье продолжалось и было в самом разгаре, как издали раздался мощный рык. Все сразу вспомнили о Меру. Люди замерли, и тут прямо на площадь неловко вывалилась огромная туша – это был белый медведь, просто гигантский. Борейцы знали, что медведи водятся в этих краях, но видели его впервые. Он медленно, вразвалочку шёл прямо к печи, туда, где Всеволод разливал по медному диску очередной блин. Все замерли при виде незваного гостя. И только пара аборигенов тыкали в медведя пальцами, постоянно твердя: –Кома, Кома…Кома…

– Бог мой, ты на блины к нам пришел, великан? – шепотом заговорил Стрижевский, и кинул ему горсть блинов с подноса:

– Держи!

Медведь ловко подхватил подачку и проглотил, практически не жуя. Снова раздался рык, и очередная порция блинов полетела в черную пасть. Но медведь не унимался, голосом давая понять, что голоден, и Всеволод, размахнувшись сковородой, запустил ещё горячий блин в пасть голодного зверя. Медведь проглотил наживку и взревел от боли. Он кинулся в сторону, круша столы со снедью. Тут Всеволод поджег жир на сковороде и осторожно двинулся с этим факелом в сторону медведя, размахивая огненным диском и прогоняя его прочь. Медведь с ревом, косясь на огонь, торопливо покинул вечеринку. Вслед ему побежали охотники, направляя, пугая выстрелами, чтобы незваный гость навсегда покинул город, и долго гнали его вплоть до переправы к ледяной реке.

Тем временем все с облегчением вздохнули, и спустя пару минут продолжили беззаботный разговор:

– А вы не верили…глупцы, – победоносно заявил Георгий.

– Ты о чем? – не понял Вивасват.

– Поговорка на Руси была: первый блин комом. Все думают, что блин такой неудачный – комок, а на самом деле речь в пословице шла о медведе. Комами звали медведей. Они просыпались по весне голодные, и их по традиции задабривали блинами, – хитро сказал Георгий.

– Весьма сомнительная история. Как можно задобрить блинами этакую громаду? Даже слушать не хочу. Где вы, русские, этого всего нахватались? – заявил Стрижевский.

– Ты разве не слышал, как несколько аборигенов, показывая на медведя, называли его Кома? Я спросил у них. Их народ Коми ведет своё происхождение от медведя – от Кома. Медведь их тотемное животное! Как у эскимосов – кит. А откуда нахватались? Копали, искали, доказывали другим и прежде всего себе, что у русских древняя, и очень мощная история и культура. Где-то в середине двадцать первого века всю нашу историю пересмотрели, переосмыслили. И изучали уже в начальной школе. Тебя, Стрижевский, это тоже касается.

– Я в России только высшее получал, школьной программы не знаю. Устал я как собака, пойду спать, пожалуй, – проговорил он, когда вдалеке раздался выстрел и крики ужаса.

Прямо у моста медведь остановился и, потянув носом в сторону поселка, он с ревом попытался прорваться обратно, ринувшись сквозь группу преследователей. Марсия опрометчиво встала у него на пути, выставив вперед электрошоковое копье. Но медведь рвался напролом. С ревом он кинулся на охотницу, смыкая на её шее острые клыки зубов. Электрический разряд пронзил его сердце, град выстрелов полетело вдогонку и зверь грузно рухнул, подминая под себя изодранное зубами тело молодой охотницы.

Когда мёртвую тушу медведя оттащили, пришло горькое прозрение и осознание трагедии. Марсия, настоящая Диана холодной Гипербореи, бездыханно лежала на снегу.

Неподалеку у стойла с быками нашли изодранного гуся, и вцепившегося в него, урчащего медвежонка. Медведица, вероятно, искала своего детёныша и оттого не хотела покидать Гиперборею. Материнский инстинкт заставлял её рисковать, находясь в компании людей.

На аккустической платформе, как на белой могильной плите, лежало покорёженное тело Марсии. Её смерть стала настоящим шоком для борейцев. Атланты, обреченные бессмертием, часто тяготились своей вечной жизни, но и смерть страшила их не меньше, чем любого другого человека. Они могли жить бесконечно долго, но это не могло спасти от трагической смерти в результате травмы.

Борейцы горевали, устроив настоящие ритуальные проводы, оказав всевозможные почести в центральной пирамиде долины ледяных пирамид.

Марсия славилась среди борейских охотников, и негласно они считали именно её своим лидером. Она знала немало тонкостей охоты в тайге и на болотах, охотилась на разного зверя и птицу. Её уважали и потомки атлантов, и лесные люди, впервые получившие навык стрельбы из лука от неё. Марсия научила «сибиряков» строить лодки выдалбливая из цельного ствола дерева, ставить капканы и ловушки.

Оттого охотники, бородатые лесные отшельники, принесли ей свои дары, включая лодку однодревок, в которую её уложили, словно спящую. Борейцы поставили лодку на средний уровень пирамиды, как бы в надежде, что она проснется. К её ногам Коми принесли свой тотем-медведя, и другие охотники в знак уважения возложили тотемы своих родов. Рядом аккуратно устроили её охотничье обмундирование, лук и стрелы. По традиции, древние оставили у однодревка пищу и немного утвари. Не было ни одного, кто бы не скорбел от этой потери.

Три дня спустя Георгий стоял у аполёта, готовясь к отбытию.

– Ну счастливо. Ты точно не хочешь остаться? – Колесов сделал последнюю попытку уговорить Георгия.

– Да нет, ты же знаешь, у меня есть дела и поважнее. Я должен всё исправить. Оправдать ожидания и тем изгладить свою вину. И не забывай: там меня ждет моя «Лада», я не могу её предавать.

– Ждём тебя чаще, и в следующий раз привези, пожалуйста, несколько книг. Вот держи список. Я уже подзабыл многое. Металлургия времен неолита была простой и гениальной по сути. Мы часто излишне умничаем, изобретая колесо.

– И это правильный выбор! – киношно воскликнул Георгий.

– Теперь нас только восемь, и всё чаще решения приходиться принимать мне, в одиночку. Как говорится – назвался груздем, полезай в кузов! Некоторые думают, что здесь они на курорте. Такая себе «экодеревня». А те, кто стремятся управлять, пугают меня, предлагая такие радикальные решения, что не далеко и в Атлантиду превратиться…много приходиться возиться с аборигенами…

– Пожалуй, ещё одна просьба. Ветра у нас слабые, энергию мы получаем от небольшой ГЭС, солнца по полгода нет…поставь, пожалуйста, вопрос перед деканатом, пусть рассмотрят возможность поставить на остров небольшой Гисолинк. Некоторые компоненты для солнечного накопителя мы можем предоставить сами. Остров достаточно богат редкими, да и драгоценными ископаемыми. Берилл, литий, платина. Чего тут только нет, вплоть до алмазов, – горько рассмеялся Всеволод. Ему ещё было не до веселья после смерти Марсии. – Только солнышка не хватает.

– Ладно, обязательно доложу о твоей просьбе. Ну всё, счастливо оставаться, – сказал Георгий и хлопнул товарища по плечу, залезая в аполёт.

Аппер заурчал как мартовский кот, взмыл резко вверх, и медленно стал отдалятся в сторону континентальной Европы.

Глава десятая. Сон Атланта (предыстория).

Ничто на земле не проходит бесследно, и бессмертные Атланты оказались уязвимы в своей вечной жизни. Много близких людей они потеряли в веках, и каждый раз это был стресс, катастрофа, беда.

Так восприняли это атлантийцы, когда впервые уснул «бессмертный».

Стрижевский, оказался однолюбом. Он влюбился раз и навсегда. Его девушкой стала коллега по лаборатории – статная красавица-блондинка. То, что раньше он не обращал на неё внимание, было вполне закономерным. «Высокомерная, циничная, стервозная баба», – говорил он дружкам, когда они обсуждали первых красоток института времени.

– А Колесов с ней крутил, помниться, – смеялись они.

– С кем только Колес наш, не крутил, но эта дамочка точно не в моем вкусе. Кукла пластмассовая.

– Ах-ах-ах, – покатились со смеху мужики, – А нам нравится!

– Не сомневаюсь, в ваших вкусах, – укорял Стрижевский.

Но когда Атлантида переместилась в прошлое, жизнь бывших коллег сильно изменилась. Надменная красотка Виктория превратилась просто в Вику. Сошел перманентный макияж, маникюр стал не нужен, а высокий каблук сменили резиновые сапоги. Длинные волосы были заплетены в косу, а взамен элегантного маленького платья появился не менее элегантный синий комбинезон. Но самое главное – появилась и сама Вика. Она не визжала, как другие при виде насекомых, работала за двоих, лихо махая лопатой, и очень мило возилась с жёлторотыми, пушистыми цыплятами.

Стрижевский влюбился как сумасшедший, и у пары завязался бурный роман. Все друзья Стрижевского завидовали ему и не могли сдерживать улыбки при виде воркующей парочки.

Через год у Стрижевского и Виктории родилась двойня. Это произошло всего через пару месяцев после рождения первенца у Георгия. Роды были тяжелые, специального оборудования не было, так же, как и специалистов, настоящих врачей-акушеров. Двойняшки оказались крупными. Виктория не выдержала тяжёлых родов.

Неделю Стрижевский метался, как раненный зверь. Рыдал, пока никто не видел, уходил надолго в леса. Потом впал в депрессию и уснул. Он был ещё молод, но видимо шок был настолько велик, что организм не выдержал. Вначале решили, что это литаргический сон. Но Борис спал и спал, и спал. Ничего не говорило о том, что выйти из этого состояния он не сможет. Все функции были в норме даже без использования систем. Его оберегали шестьдесят лет. За это время в сон ушли ещё двое атлантийцев. Стало понятно, что это не случайность, будут и другие. Тогда и задумались, как сберечь человека, обреченного на долгий сон.

– У нас уже есть гравилор, но можно испытать древнее, как мир средство. Никто не пробовал им пользоваться в современном историческом периоде, но на заре человечества оно было инновационным, – очень издалека начал Георгий Симонов боясь, что его не воспримут всерьёз.

– Не томи, Маркович, что за средство? – ворчливо произнес ректор.

– Пирамиды! – просто произнес он.

– Не верю своим ушам, ты всё продолжаешь шутить?

– Уж, какое там. Но послушайте. В двадцатом веке провели несколько экспериментов, в результате которых выяснилось, что кусочек мяса, помещенный в центральную часть пирамиды, долго остается свежим. Бритвы и ножи самозатачиваются, а поражённые ржавчиной предметы через некоторое время начинают блестеть, как новые!

– Да, это верно, могу подтвердить, – откликнулся Соломон, историк-египтолог.

– Хорошо. Представь мне всю информацию к завтрашней планёрке. Пирамида – это не домик на дереве. Нужно всё как следует обдумать.

– Мне кажется, это дорогостоящий, но самый оптимальный вариант, – вдохновленно сказал Георгий.

– Отчего же? – съязвил ректор.

– Пирамиды встречаются повсеместно на земле. Я думаю, что это тот самый случай!

– У-у-у. Тот самый случай? Ты готов подвести под это определение уже, наверное, все случаи в истории, – засмеялся ректор. – Но что-то, пожалуй, в этом есть.

Время летело кручёной стрелой, выпущенной с туго натянутой тетивы лука, но казалось оно вечностью. Настолько насыщенным и богатым на эмоции было это время, что вызывало дикое, неимоверное напряжение сил. Ведь атлантам выпало много больше, чем одна жизнь, много больше, чем одна судьба. Уставая, они обращались к своей памяти, перелистывая страничку за страничкой, радовались, горевали. Страдали угрызениями совести, перебирая сундучок с ошибками, стыдились глупости, жадности или мелочности.

На что мы тратим жизнь!

На мелочные ссоры,

На глупые слова, пустые разговоры,

На суету обид, на злобу – вновь и вновь.

На что мы тратим жизнь…

А надо б на любовь.

Сжигаем жизнь дотла всё на пустое что-то -

На нудные дела, ненужные заботы…

В угоду обществу придумываем маски…

На что мы тратим жизнь!

А надо бы на ласки.

Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,

На "имидж" и "престиж", ненужную науку,

На ложь и хвастовство, на дармовую службу.

На что мы тратим жизнь?…

А нужно бы на дружбу.

Куда-то всё спешим, чего-то добываем.

Чего-то ищем всё – а более теряем.

Всё копим: золото, тряпьё и серебро…

На что мы тратим жизнь!

А надо б на добро. 4

После того, как проживешь двести, триста лет иногда бессмысленного существования, без цели, без радости созидания, отягощенных потерями, жизненный тонус резко падает, а перенесенный стресс становится звоночком для организма.

Много времени и сил потратили атлантийцы для того, чтобы разработать систему жизнеобеспечения для тех, кто находится в таком состоянии. Они изготовили гравилоры для каждого – с виду обычный камень, но он мог поднимать тело в воздух и удерживать длительное время в состоянии левитации. Кроме того он обеззараживал воздух, уничтожая болезнетворные бактерии в пределах гравитационного купола.

Этот прибор был создан давно и находился в распоряжении лечебниц для поддержания лежачих больных в хороших гигиенических условиях. В состоянии левитации не образуются пролежни и застойные процессы в мышцах, в воздухе уничтожаются все болезнетворные бактерии и он насыщается кислородом. На Атлантиде его воссоздали вновь.

Для сохранения тела в состоянии анабиоза идеальным оказалась конструкция пирамиды. Оптимальный режим влажности, постоянные температуры, вентиляция, способная обеспечить приток свежего воздуха. И к тому же пирамида могла стать для спящего атланта надежным убежищем. Но не менее необходимым был постоянный контроль и пригляд.

Впадали в анабиоз как правило после сильного стресса. Если жизнь текла тихо и умеренно, могло пройти 200 – 300 лет без «сна». Если жизнь насыщена и активна, происходила своего рода разрядка батарейки, и организм включал режим экономии энергии. У некоторых получалось продержаться долго. Другие перегорали много быстрее.

Глава одиннадцатая. Ледяная пирамида

Казалось вот только высадилась на берег команда отважных путешественников, вот только построили первый дом, собрали первый урожай. Написали законы, создали свой особый уклад жизни, раз от раза становясь творцами. Как мозаику складывали по крупицам образ желанного им мира. И вот уже время отсчитывает предел человеческой жизни.

Всеволод был одним из тех, кто не мог жить тихо. Он был влюбчивый, эмоциональный и неравнодушный.

Когда «бессмертные» меняли регион, с надеждой задержаться там надолго, они начинали строительство пирамид. В Гиперборее возвели пять пирамид изо льда на холодных западных землях, где жили только пастухи и олени. В центре пирамиды находился бревенчатый сруб, сохраняющий тепло человеческого тела. Конструкция простая и доступная в любых условиях проживания, где бы не находился «бессмертный». Если не хватало времени построить пирамиду в полном её величии, главным становилось обеспечение безопасности и хорошей вентиляции внутреннего пространства. В тех местах, где время, место или другие условия были ограничены, атланты ставили дольмены, курганы или использовали пещеры для защиты спящего. Остальное делал гравилор.

Гордая, остроносая ледяная пирамида высилась на холодной земле Гипербореи в самом центре долины пирамид. Город теперь разросся и почти достигал холодной реки, отделяющей долину пирамид от города. В это популярное место отдыха, к реке, горожане приходили полюбоваться на пирамиды, словно алмазы сверкающие всеми своими гранями, когда «небесный электрик» включал на небе северное сияние.

Ла-дин уже здорово состарилась и Всеволод с тяжелым сердцем ждал момента её ухода. Он раз за разом отгонял от себя плохие мысли. Поднимал настроение себе и ей, порой выдавая сомнительные шуточки, отдающие горечью и страданием. Ей невыносимо было видеть, как он мучается, и с другой стороны хотелось мучить, ревнуя его к жизни и молодости.

– Сон без ума от тебя, ты знаешь? Черт тебя побери! – ругалась она. – Как ты можешь оставаться вечно молодым?

– Ей нужно было выйти замуж…глупая девчонка.

– Да какое уж там, из-за тебя она так и осталась одна.

– Что за глупости, Лад?

– Ты всегда был для неё идеалом…она искала похожего, придиралась. Хорошо, что остальные дети быстро нашли свои половинки.

– Да, хорошо… у нас с тобой большая семья. Ты молодец! И детей подняла, и внуков. Все рукастые, хозяйственные, добрые…

Его вдруг позвали, и он ушел решать какие-то важные дела, а Ла-дин заплакала. Она всегда плакала, когда он уходил. И раньше, и сейчас. Казалось, что от её груди отрывают младенца, родную кровиночку, и жизнь от того становиться бессмысленной и бесполезной. Как-то он застал её плачущей. Вернулся за плащом, а она рыдает тихо в кулак.

– Что это ещё? Случилось что?

– Нееет, плохо без тебя…

– А ну прекратить, что за сопли? Дел нет? Гречку от проса отбери…сорок розовых кустов…

– А что это? – всхлипывая спросила она.

– Эх-х, я быстро найду, чем тебе заняться…

Вскоре открыли сад для детишек, и Ла-дин была загружена больше некуда. Но она всегда находила минутку поплакать о любимом, попросить у небес за него, да и постучать по дереву – от сглаза. Только лишь минуточку в день, всё остальное время она была безмерно счастлива. Оттого и молила богов не отнимать у неё любимого человека и каждый раз боялась потерять даже каплю счастья, которое так щедро было ей отпущено судьбой. И Колес не разу не пожалел, что взял себе в жёны эту женщину.