Полная версия
Летят Лебеди. Том 2. Без вести погибшие
Дорогие мои внуки, Даниэль, Иссахар, Ализа и Лайла!
Если вы читаете эти строки, которые я записывал, время от времени, в свой дневник, значит я уже отправился в лучший мир, а это некое письмо-завещание к вам. Но просьба будет в конце. Сначала вы должны это прочитать.
Когда-то давно на земле началась самая страшная для нашего народа война. Помню, как вы, насмотревшись фильмов про лётчиков и Штирлица, часто просили меня рассказать о том, как я воевал. Как я шутил и уходил от ответа, но один раз, когда вы меня уже в двадцатый раз спросили, мне пришлось задать вам вопрос: «Война – это убийство людей. Сможете ли вы человека зарубить, к примеру топором или лопатой? Вот просто так, ни за что, ни про что, потому что иначе он тебя своим немецким штык-ножом проткнёт? Потому что он безжалостный и лютый враг, оккупант?»
Вы примолкли и после таких моих слов вопросов больше не задавали. Я увидел, глядя в ваши глаза, что у вас состояние, как будто вы все прикоснулись к чему-то страшному и запредельному… Так оно и есть. Тогда я не решился вам рассказать обо всём этом, но сейчас понимаю, что надо, надо вам это знать и понимать. Ведь только понимание, знание своей, пусть и страшной истории, даст вам ключ к двери, которая называется жизнь…
К нам пришла война…
Я не отсиживался дома и пошёл воевать с первого дня. Пока я воевал, нашу Винницу оккупировали немцы и в числе первых убили вашу бабушку, мою жену – Рахель…
Потом убили всех…
На фронте у меня появился друг – Созирико Газданов, бравый и бесстрашный парень из Северной Осетии. Мы с ним пережили всё, что только могут пережить на фронте два товарища: гибель друзей, окружение, драка до последнего патрона, плен, концлагерь. Там я приобрёл ещё несколько верных друзей: Григория Михайловича, Валентину, Матвея, Андрея, Георгия…
Потом побег. Но когда до своих оставалось несколько шагов, Созирико и ещё нескольким нашим товарищам не повезло – они погибли, но погибли уже свободными…
Мы поклялись друг другу, что те, кто останется жив обязательно расскажут родителям погибших, как мы сражались за Родину.
И вот я приехал в Осетию…
Гнетущее чувство осталось у меня после посещения, более, чем гостеприимного дома Газдановых. Возможно, я себе думаю не те мысли, но мне показалось, на секунду, но показалось, что Асахмат (папа Созирико) представил на моем месте своего Созирико, и мне показалось, что он подумал о том, почему рок выбрал в качестве жертвы его сына, а не меня. Ведь сейчас его Созирико мог сидеть вот на этом стуле, и возможно ехать с печальной вестью ко мне домой … а не остаться памятью в виде обелиска, где семь журавлей улетают в небо …
От большой семьи Газдановых, в которой было девять взрослых человек, семеро братьев и папа с мамой, в живых остался отец Асахмет и его сыновья, Шамиль и Хасанбек. Мама умерла от горя, когда узнала, что пятеро её детей погибли. Шамиль пишет часто, а от Хасанбека (их младшего) писем нет, но и похоронки тоже нет, потому считает папа, что он живой. У Шамиля есть невеста в Севастополе, зовут Марина, когда Асахмет узнал, что я собираюсь в Севастополь, к родителям ещё одного нашего боевого друга – Георгия, то попросил передать для неё небольшой подарок.
Я согласился и взял адрес.
Землю из родной Осетии, которую Созирико носил на груди, я привёз в его дом. Мы воевали все за Родину. Воевали и старались изо всех сил. Каждый из нас делал всё, что мог, чтобы остановить гитлеровцев.
Но на войне суждено выжить не всем, а за каждого замученного фашистами человека, они поплатятся.
За вашу бабушку я отомстил сполна… и буду мстить дальше, я знаю, что рано или поздно нацисты будут прятаться по всему миру от возмездия, но моё дело будет их находить, выковыривать из щелей, по которым они прячутся, и уничтожать, как тараканов…
ЖуравлиСеверная Осетия. Маленькая, но очень гордая республика, которая всегда гордилась своими сынами. Село Дзуарикау. Вся мужская часть села ушла на фронт – почти триста мужчин. В семье Газдановых, которые жили в этом селе, было семеро сыновей – на фронт ушли все. Первый, самый старший, Махарбек, погиб в 1941 году, в контрнаступлении под Москвой. Последнее письмо пришло от него 5 декабря. Этот день в России празднуется, как день великого подвига – День Воинской Славы… Надломили тогда хребет фашистам… В тот день, когда принесли первую похоронку в дом Газдановых, его мама Тасо стала полностью седой…
Город-Герой Севастополь обороняли два сына Газдановых.
Погибли они один за другим.
Почтальон очень долго не решался постучать и просто сидел перед домом Газдановых, сидел и молчал. Мама Тасо вышла сама. И, когда почтальон Алибек достал вторую похоронку, на Хаджисмела, у матери отказало зрение – она в миг ослепла, почтальон это не понял и, когда он достал из почтовой сумки третью похоронку, то мама Тасо спросила, что ты мне даешь в руки, Алибек, письмо?
Алибек ответил, что это похоронка на её третьего мальчика, Магомета…
Взяв похоронку в руки, она сжала до судороги серый конверт и осела на землю… мама Тасо умерла.
Так её и похоронили с извещением о смерти третьего сына Магомета Газданова в руке.
Четвертую, пятую и шестую похоронки уже приносили отцу Асахмету Газданову. Четвёртую – на Дзарахмета Газданова из Новороссийска. Пятая пришла в виде известия от боевого товарища Созирико Газданова, который сообщил отцу о его смерти при побеге из концлагеря.
Шестая извещала о геройской смерти Шамиля. Пал он на подступах к Германии, когда победа была уже видна. Погиб он в Прибалтике.
9 мая 1945 года вся страна праздновала Победу над нацистской Германией. Праздновал со всем селом и отец Газдановых – Асахмет, надеялся, что жив его последний сын – Хасанбек, правда и писем он не писал, но и похоронка на него не приходила, думали, что ранен он… не знал отец, что пропал без вести ещё в 1941 году… Но выяснилось это только после Победы. Было это так.
В июне 1945 года письмоносец-инвалид, который сам потерял на войне, помимо руки и трёх своих братьев, отказался нести похоронку на последнего, седьмого сына Газдановых – Хасанбека…
И тогда старейшины села решили, что они сами должны пойти в дом Газдановых и рассказать ему эту страшную, черную весть…
Отец сидел на пороге с единственной внучкой Милой на руках и учил её шитью.
Асахмет увидел, как идут к нему старейшины, вместе с почтальоном, и сердце его не выдержало. Он умер, так и не увидев похоронку на своего последнего сына…
Сыны маленького, но очень гордого и бесстрашного народа, Алании, Северной Осетии, за время Великой Отечественной Войны 34 воина-осетина стали Героями Советского Союза… и ещё 8 было осетин-героев, но они призывались не с Осетии…
В 1963 году в селе Дзуарикау установили обелиск.
На нем было изображено семь улетающих птиц (журавлей) и скорбящая мама Тасо.
Дагестанский поэт Расул Гамзатов много слышал об этой истории и решил приехать из Махачкалы, где он жил и посмотреть на памятник и пообщаться с теми, кто знал его историю из первых уст.
Узнал. Гордым кавказским мужчинам не к лицу слезы, но Расул их не смог сдержать. Он плакал, глядя на памятник и слушая рассказ Милы Газдановой…
Под сильным впечатлением, во время поездки в Японию, он написал стихотворение на своем родном аварском языке.
Его друг Наум Гребнев, перевёл это стихотворение на русский язык. Я думаю, что этот перевод знаком каждому:
– Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли, когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времён тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Летит, летит по небу клин усталый –
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый –
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
–
Но вы сейчас прочитали и, надеюсь, вспомнили, окончательный вариант стихов и песни.
Но это всё было потом, а сначала был памятник-обелиск, на котором Расул Гамзатов увидел летящих диких журавлей, и родилось название этому памятнику – «Журавли», как одноименный стих-песня …
Аварский, родной язык Расула не позволял зарифмовать то, что ему было необходимо к слову «гуси», потому было заменено, на «журавли», хотя в тех местах они не водятся …
Это стихотворение, уже на русском языке, попалось Марку Бернесу, и поразило его в самое сердце. Как он сам говорил «легло на душу». Война принесла его семье очень много горя.
Марк обратился к своему другу, известному композитору Яну Френкелю, и дал почитать стихотворение. Прочитав, Ян решил написать музыку к этим гениальным стихам.
Но с музыкой у композитора сразу не получилось. Но об этом позже. Сейчас немного расскажу о нем.
Ян Френкель, был высокого роста. В 1941 году он подделал документы, (стал старше на 5 лет) для того, чтобы поступить в Оренбургское зенитное училище. Окончил его в 1942 году.
Принимал участие в боевых действиях, был тяжело ранен и после лечения с 1943 года до конца войны служил во фронтовом театре, играя на рояле, скрипке, аккордеоне.
–
Следующая история уже уносит нас к переводу этих стихов на русский язык. Оригинал одной из строчек выглядел так:
– Мне кажется, порою, что джигиты…
Бернес не спал несколько ночей, и, как-то утром попросил заменить слово «джигиты» на «солдаты». С его точки зрения, это слово расширяло границы песни на весь мир.
Далее. В оригинале стихотворения есть такое четверостишие:
«Они летят, свершают путь свой длинный,
И выкликают чьи-то имена
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?»
Марк Бернес решил его не вставлять в песню по ряду причин…, хуже от этого не стало, потому решение было принято.
Работа по созданию песни началась. Через два месяца Френкель написал вступительный вокализ. Слушали вместе с Бернесом. Оба расплакались. Вокализ был утвержден. Бернес начал торопить события, потому что был болен раком лёгких. Ну и прослушав музыку он понял, что последний шедевр в его жизни должен получится. Последний, он это знал, так как с его болезнью долго не живут. Слабость и проблемы с передвижением не останавливали его, и 8 июля 1969 года сын отвез его в студию, где Бернес записал песню. С первого раза. Без помарок и ошибок.
Так, как она и вошла историю. После того, как прочитаете эти строки, послушайте ещё раз эту запись, и вы услышите все, абсолютно всё в его голосе, он пел и знал, что жить ему осталось четыре недели, он пел и переживал каждый звук в каждом слове, наполняя глубоким смыслом спетое, потому, как сам должен будет превратиться в белого журавля…
Марк Бернес умер 16 августа 1969 года.[17]
Дневник политрука. Побег
Взгляд храбреца острее меча труса
За друга жизнь отдать не трудно
Скорее трудно отыскать
Того, кто будет тебе другом
Прикроет грудью без испуга
И без каких-либо сомнений
И сможет жизнь свою отдать
Он за тебя
Ты за него
На этом и стоит мужская дружба
…И вряд ли на планете этой
Мужчинам что-то ещё нужно…
Побег. Он мне будет сниться до конца моих дней. Единственный шанс из миллиона, возможность обрести свободу, взять в руки оружие и мстить этим сверхчеловечкам с обычными кишками и трусливой задницей. Ведь, когда им приставляешь к затылку у него же отобранный пистолет, они забывают, что назвались арийцами, падают на колени и просят их не убивать, ведь у него дочь, видите ли … Вечная память тебе, мозг наш, командир наш, мыслитель и верный товарищ подполковник Бурмин, я пока буду жив, буду заботиться о твоей семье, ведь столько о них слышал (супруга Татьяна, сын Игорь, проживали в Нижнем Новгороде – прим. автора). Ты создал этот гениальный план побега. Убежать из концлагеря в центре гитлеровской Европы можно, выжить нельзя, потому что кругом немцы, которые считают тебя недостойным микробом, место которому или на его огороде, или на потолке в виде абажура, мягко рассеивающего своей белой кожей, свет, где-то в спальне над немецким хозяином, который мирно качается в своем кресле-качалке читая на ночь «Майн Кампф» их вождя. Ну и, видя беглеца, считают своим долгом убить его при первой возможности. Но благодаря придуманному плану с захватом, сначала грузовика, потом бронетранспортёра, а после дрезины, мы смогли уйти в сторону гор. Потом долгое путешествие в грузовом вагоне, ну а дальше работал Его Величество Случай. Сначала мы смогли соединиться с бойцами местного Сопротивления,[18] и через какое-то время мы вернулись на Родину. Не все вернулись …
Ты всё правильно рассчитал, командир, всё правильно, только сам уйти не смог, потому что первый переход к складам, где стояли на погрузке грузовики, должен был занимать максимум час, пока не подняли тревогу в лагере, а дотащить тебя мы не смогли – дистрофиками были все уже к тому времени…
После Аджимушкайского ада ты не мог ходить самостоятельно, только с помощью самодельных костылей, а с ними, как ты говорил, далеко не убежишь. Но мы с Созирико, Матвеем, Андреем, Георгием и Валентиной смогли. Сначала Созирико подменил свои документы и его, на самом деле не его, похоронили. Он воспользовался документами майора из Черкесска и тогда его перевели вместе с нами на будущее место побега, где всё и случилось…
Командир. У нас у всех были позади страшные истории, которые мы пережили, и мы их рассказывали по очереди в полной темноте после отбоя. Но твоя история у всех нас, видавших разное и большей частью мерзкое и ужасное, вызвало такое гнетущее чувство, что замученные заключенные не сомкнули глаз до утра …
А утром все, кто слышал эту жуткую в своей правдивой простоте историю каменоломен, молча подходили к подполковнику и жали ему руку, и не с первого раза решались посмотреть ему в глаза …
Понимая, что они, возможно, не смогли бы выдержать то, что смог выдержать этот обычный с виду, но, по сути, железный и несгибаемый человек…
Ранней весной нас ждало маленькое чудо, главным героем которого стал крупный кролик с белым хвостом, который неожиданно для нас вырыл себе нору и начал в ней жить, неподалёку от забора из колючей проволоки. По всей видимости он сбежал от своего хозяина-фермера, да так, что его никто не мог найти. Мы, конечно, мечтали, чтобы он прорыл нору в нашу сторону, которую мы бы смогли расширить, и таким образом сбежать из лагеря. Потом мы увидели, как у него в норе появилась беременная белая собака, а через время оттуда начал доноситься визг малышей. Мы впервые в жизни видели такую странную дружбу кролика и собаки, и очень любили наблюдать за таким странным «общежитием», но через несколько дней белую собаку загрызли овчарки, которые охраняли концлагерь. Мы наблюдали за этим неравным боем (трое немецких откормленных овчарок против бездомной худой белой дворняги), шансов у неё не было. Идиллии пришёл конец.
Но, как-то в одно солнечное утро из норы вылез кролик и с ним три разномастных щенка, огляделись и опять спрятались. Следующий раз мы их увидели ближе к ночи. Щенки очень осторожно, полностью копирую поведение папы кролика, вылезли, обследовали окружающее пространство и направились в сторону ближайших кустов и густых деревьев. В той стороне находился блок для офицеров. Там же было и место, куда выкидывали отходы из их столовой (зимой, когда на деревьях не было листьев, мы с трудом, но рассмотрели, что где находится, когда готовились к побегу). Так продолжалось каждую ночь. Днём они сидели в норе, ночью выходили в поисках пищи, и неизменно папа кролик впереди, трое щенят за ним…
Помню твою пламенную речь, в ночь, перед побегом…
– Идёт война. Долгая, жестокая, изнурительная война, которая коренным образом изменит наш мир и нашу страну. Я знаю, что мы победим. Кто-то будет ранен, кто-то убит, кто-то пропадёт без вести, но коричневая чума будет побеждена. Мы избавим планету от очередного маньяка у власти, ведь больше не кому, на самом деле. И построим новый мир, в котором будет место милосердию, справедливости и любви.
Но для этого надо быть сильным и иногда, безжалостным, ведь только с помощью силы мы сможем укротить обезумевших зверей, питаемых гитлеровской пропагандой, которые желают всем народам нашей многонациональной Родины, только одного – полного уничтожения. Европа и весь католический мир – уже под их властью, у них цель была его завоевать. Нас же, наш мир, в котором есть место и цыганам, и азиатам, и евреям, и кавказцам, должен быть уничтожен. Так говорит их пропаганда и так действуют их солдаты. У нас есть главный союзник – правда, православные её называют – Бог. У нас есть направление – свобода всем порабощенным! И у нас есть фундамент, который замешан на крови русского народа, где вместо песка – Правда, а вместо цемента – Справедливость. Значит мы непобедимы. Но это необходимо довести до каждого русского человека, чтобы он знал, ради чего живёт, знал на чём строится воспитание детей, и, главное, не знал, что лежит в основе нашей будущей победы.
Ну, а сейчас, у нас нет задачи выжить на этом рубеже, есть задача – уничтожить врага. Только так, кстати, и можно выжить…
KZ Mauthausen
Концлагерь «Маутхаузен» с 8 мая 1939 года был преобразован из лагеря для неисправимых уголовников-рецидивистов в трудовой лагерь для политических заключенных. В подчинении «Маутхаузена» (Австрия) находились 52 второстепенных лагеря. С 1938 года по 1945 год через KZ Mauthausen прошло около 335 тысяч заключённых, включая женщин, детей и подростков.
Последний заключенный под номером 139317 прибыл в лагерь 3 мая 1945 года, а уже 5 мая 1945 года Mauthausen был освобожден союзными войсками.
Вскоре был Нюрнбергский процесс, где среди прочих был допрошен узник Mauthausen – испанский журналист Франсуа Буоа, который свидетельствовал о судьбах русских пленных в KZ Mauthausen:
«Первые военнопленные прибыли в 1941 году. У них была отобрана вся одежда, которой и без того было крайне мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в ноябре и в Маутхаузене было более десяти градусов мороза. Через три месяца из 7000 русских военнопленных в живых остались только 30…[19] Был один так называемый блок номер двадцать. Он находился внутри лагеря. В нём находились русские военнопленные – офицеры и комиссары, несколько славян, французов и даже, как мне говорили, несколько англичан, всего около двух тысяч человек, которые получали менее одной четверти того рациона пищи, который получали мы. У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начнет леденеть.
************************************
Тогда русским разрешали бросаться на пищу. Ложек, тарелок им не полагалось. Блок никогда не отапливался. В оконных проемах не было ни рам, ни стекол. В блоке не было даже нар. Зимой, прежде чем загнать узников в блок, эсэсовцы заливали из шланга пол блока водой. Люди ложились в воду и просто не просыпались».
Именно здесь в KZ Mauthausen был зверски убит генерал Карбышев Д.М.[20] На узниках блока номер двадцать эсэсовцы отрабатывали навыки убийства человека голыми руками и подручными средствами. Фашистская норма на смерть в этом блоке – не менее десяти человек в день. «Капо» постоянно перевыполняли её в три раза. За время существования блока было уничтожено пять тысяч человек. К концу января в блоке осталось в живых около шестисот человек. В блок номер двадцать KZ Mauthausen направлялись узники, представлявшие собой угрозу Третьему Рейху вследствие своего военного образования, или иных качеств и организационных способностей. Все они были взяты в плен ранеными или в бессознательном состоянии, и за время своего пребывания в плену были признаны «неисправимыми».
История одной фотографии
В сопроводительных документах каждого из них стояла буква «К», означавшая, что заключенный подлежит ликвидации в самые короткие сроки. Поэтому прибывшим в блок номер двадцать не присваивали номер, поскольку срок жизни такого заключенного не превышал двух-трёх недель.
Из воспоминаний старшего лейтенанта Б.:
«…чтобы вы хоть немного себе представляли, что такое жизнь в двадцатом блоке, я вам расскажу, как начиналась ночь…
После того, когда мы закончили делить и поедать объедки, которые нам достались «со стола» узников других блоков, наш капо полил из шланга место, где мы спим – самый теплый (южный) угол блока. В эту ночь мороз опустился до минус шести, потому лужа воды, налитая капо быстро замерзала. Те, у кого была одежда снимали её и клали на землю (в блоке не было пола, впрочем, как и окон), потом ложились на одежду, сверху вторым слоем ложились те, кто был болен, как правило болезнь была одна – воспаление лёгких, чуть реже встречался туберкулёз. Сверху них в полу сидячем положении ложились самые лёгкие[21] по весу из нас и укрывались снятой полосатой одеждой. Капо не успокаивались и на прощание перед сном поливали нас ледяной водой ещё раз. Вода стекала вниз и уже не замерзала. Та вода, что намочила одежду, которой мы были прикрыты сверху, оставляла полосатую униформу узников влажной до утра. Кашель раздавался со всех сторон. Крики, предсмертные проклятия, стоны, вопли и судороги умирающих, которым мы ничем не могли помочь. Молитв мы не знали, да и помогли бы они в аду – я не знаю. Когда умирал очередной узник, а понять было просто – он переставал дышать, и как правило мочевой пузырь покойника опорожнялся перед смертью и быстро коченел. Мы вытаскивали бедолагу из нашего муравейника и относили ко входу. В особо сильные морозы ждали до утра. За ночь умирало несколько десятков человек. Это происходило каждую ночь. Каждую фашистскую, будь она проклята, ночь … Снились ли нам сны, не помню. Скорее сплошной и непрекращающийся полубред, полусон, полуявь. Хотя в ночь перед побегом, я отключился на несколько минут и мне на самом деле приснился полноценный сон, как говорится, в котором я шёл по ячменному полю и гладил созревшие хлеба своей рукой…»
В январе 1945 года узники блока номер двадцать, зная, что Красная Армия уже вступила на территорию Польши и Венгрии, а англичане и американцы перешли немецкую границу, стали готовить побег. Каждый из этих узников был боевым офицером. Приведу несколько фамилий заключённых блока номер двадцать из пятьсот семидесяти:
Подполковник Николай Власов – Герой Советского Союза, лётчик. Сбит и взят в плен в 1943 году. Три попытки побега.
Лейтенант Виктор Украинцев – артиллерист, бронебойщик. Уличен в актах саботажа. Семь попыток побега.
Капитан Иван Битюков – лётчик-штурмовик. В воздушном бою, расстреляв весь боезапас, совершил таран. Ранен и взят в плен. Четыре попытки побега.
Подполковник Александр Исупов – лётчик-штурмовик, командир авиадивизии. Сбит, ранен, взят в плен в 1944 году.
У всех узников была выстрижена полоска посреди головы (гитлерштрассе – улица им. гитлера – прим. автора), в случае побега она выдавала узника.
Побег, о котором пойдёт речь, был назначен на ночь с 28 на 29 января 1945 года. Но произошла утечка информации (доносчики нашлись и там) и 27 января эсэсовцы отобрали и увели 25 наиболее физически крепких человек. Среди них были и несколько руководителей побега. На следующий день узники узнали, что товарищей сожгли живьём в крематории.
История одной фотографии
Груда трупов узников в помещении крематория концлагеря Дахау.
Время съемки: апрель-май 1945 г.
* * *Новой датой побега была назначена ночь со 2 на 3 февраля. После того, когда уснули «капо» – старшие по бараку (три поляка и один голландец, которые по ночам обливали зимой и летом спящих на полу советских офицеров), их задушили голыми руками.
Перед атакой на вышки, в полной темноте все услышали голос командира:
– Большинство из нас сегодня погибнут. Давайте поклянемся, что те, кому посчастливится остаться в живых и вернуться на Родину, расскажут правду о наших страданиях и о нашей борьбе, чтобы это никогда больше не повторилось!
Достав из тайников своё «оружие» – булыжники, куски угля, обломки разбитого на куски умывальника и два огнетушителя, сформировали четыре штурмовые группы. Три из них должны были атаковать пулемётные вышки, одна в случае необходимости – отбить внешнюю атаку со стороны лагеря.
