Страшна, как смерть

Студентка 3-я: Вечно готова тебе я служить, только с ума не своди меня! (помолчав) Как мне тяжело (показывая правой рукой на сердце) вот здесь… Чем больше я слышу, тем тяжелее. Лучше б я никогда ничего не слышала. Лучше б я ничего не знала. Мне было бы проще и спокойнее. Теперь во мне разные голоса, разные судьбы, они рвут моё сердце на части, они не дают мне покоя. (подходит ближе в краю сцены) Но конца этой истории я так и не узнала. Что же стало с бедной Ифигенией? Неужели её зарезал собственный отец?

Пока студентка произносит последние слова, присев на пол, чтобы отдохнуть, за её спиной из-за кулисы появляется изящная девушка в белых одеждах, её тонкие белые руки обнажены. Она произносит свой монолог, не видя студентки, то смотря вдаль, то перед собой, углубляясь в воспоминания.

Когда начинает звучать речь Ифигении, студентка вздрагивает, выпрямляется, слушает, не поворачиваясь, но очень внимательно.

Ифигения: Когда-то царь могучий, Агамемнон, в ущелии прославленной Авлиды ждал ветра. Тысячу ахейских он кораблей собрал в поддержку брата для мести за брак его поруганный. Историю все эту знают, как злосчастную Елену Парис увёз, богатства прихватив, воспользовавшись дерзко отъездом Менелая.

И вот, пока флот греческий сбирался, устроена была охота, царь Агамемнон удачным выстрелом из лука сбил лань и похваляться стал, что, дескать, сама блистательная Дева Артемида такого меткого удара нанесть бы не смогла… (помолчав) Уж войско готово было плыть, но незадача! Разгневалась богиня и наслала на флот такие северные ветры, что корабли крушили в самой авлидской гавани, мешая им выйти в море, чтобы плыть на Трою.

Проходит вперёд, не видя студентки.

Тогда призвали греки своих жрецов и стали выяснять причину непогоды. По пламени гадая, прорицатель Калхант сказал: «Вождь эллинского войска, Агамемнон, не тронутся ахейские суда, покуда дочь свою ты не заколешь на алтаре богини светозарной».

Студентка делает большие глаза.

Тогда меня в стан войска привезли, сказали, что с Ахиллом будет свадьба. Но вместо ложа брачного попала я на алтарь богини Артемиды!

Студентка 3-я (медленно поворачиваясь и глядя снизу вверх на Ифигению): Ифигения!..

Ифигения (увидев студентку и нахмурившись): Не знала я, что кто-то здесь сидит и слушает меня, иначе б чувства остались запертыми в сердце и крылатые слова с моих бы не слетели уст…

Студентка 3-я (встаёт): Ифигения… Я, получается, невольно подслушала. Прости.

Ифигения (смягчаясь): Кто ты? Гречанка?

Студентка 3-я: Нет.

Ифигения: Из варваров…

Студентка 3-я: Наверное, тебе виднее.

Ифигения: Твоё счастье, что ты жена, не муж.

Студентка 3-я: Не понимаю.

Ифигения: Мужей всех эллинских, мужчин, всех эллинов – понятно ль? – здесь убивают.

Студентка 3-я (испуганно-недоумённо): Как?!

Ифигения (не поняв вопроса): Ты спрашиваешь как? Что, ты не знаешь, как убивают, в жертву принося? Из какой же ты варварской страны?.. Хм. Что ж, объясню. Сначала жертву омывают, для гроба украшают. Рабыни несут сосуды с мёдом, маслом, молоком, ножи и ткани белые. А жрица золотой елей на тело проливает, и волосы кропит священною водою и кровью, и призывает Деву. Сама мечом не колет она мужей – передаёт на казнь, а прах огонь священный пожирает.

Студентка 3-я (в ужасе): А кто же жрица?

Ифигения: Я.

Студентка 3-я: О боже! За что же ты убиваешь греков? Ведь ты сама гречанка!

Ифигения: Таково веление богини Артемиды.

Студентка 3-я (тихо): Вот кровожадная богиня… (Ифигении) А как же ты спаслась?

Ифигения: То промысел божественный. Как я узнала, что смерти предадут меня, так горько стало, зарыдала громко, стенала, плакала, молила – всё напрасно. Так не хотелось умирать! (горько) И это после обещанья свадьбы!.. (помолчав) Но с духом собралась, ведь на виду у всех мне предстояло с жизнью распроститься. Нет, не хотела я утратить самообладанье, чтоб за руки меня хватали и волокли на казнь. Я дочь царя! Когда за мной пришли, то я сама пошла, без слов, без восклицаний. Придя на место, увидела отца, жреца Калханта, тысячи ахейцев. Сказала я царю: «Отец, я здесь сама, своею волей. Для всей Эллады предаю себя я в жертву. Богиня ждёт, веди меня скорей! И пусть пошлёт вам всем судьба удачу!»

Студентка 3-я (вытирает слёзы): Какая ты бесстрашная…

Ифигения: Толпа густая зашумела тут, все стали удивляться великодушию такому и смелости. (печально) О, если б знала ты, как тяжело прощаться с жизнью в юности цветущей… (помолчав) В Авлиде той, которую теперь я вспомнить не могу без содроганья, возложили на алтарь меня; я видела то смутно: туманом будто окутано всё было. Отец несчастный мой с душою не отцовской поблизости стоял. Калхант-провидец взял венок и на меня надел, затем он вынул острый нож из ножен кожаных, в корзине рядом лежали крупы, золотясь на солнце, в них нож священный свой он опустил – таков обряд – и подошёл ко мне, на девственной груди моей нашёл он место, чтобы нож вонзить и без мучений окончить жизнь мою, и нож занёс…

Студентка отшатывается.

Но волей Артемиды в тот же миг меня незримо лань сменила. О чудо из чудес… Я даже помню скрип ножа и боль – так странно, непонятно… Моя ли это боль была? Иль я на миг прекрасной ланью стала, что на вершине алтаря забилась в последних муках жизни, а кровь её сбегала по ступеням, как алая река?.. Постичь не может слабый разум мой. (помолчав) Спросила ты меня, как я спаслась, – вот всё, что я могу тебе ответить. (пауза) Что ж, честолюбие своё утешив горем моего отца, богиня сменила гнев на милость, спасла меня и вмиг перенесла в далёкую Тавриду, чтобы была я жрицей в её храме. И стала я по повеленью свыше приносить ей в жертву греков, что волею судьбы на берегах оказывались негостеприимных.

Студентка 3-я (выдохнув): Понятно. (помолчав) Всё-таки судьба оказалась к тебе благосклонной.

Ифигения (страстно): Ты ошибаешься! С тех пор как я рассталась с матерью своею, от жизни было мне одно лишь горе! Отец-убийца, муки расставанья со светлым миром, чуждый край, где мне пришлось на смерть всё время посылать людей… Они все были в милой Элладе рождены, как я. Кто сам приплыл, о варварских обычаях не зная, кого на берег выбросила буря – и все обречены стать жертвою богине Артемиде. Алтарь её замазан кровью, карниз вблизи от крови порыжел, и головы пришельцев умерщвлённых… И так годами… Разве я желала такой судьбы? Мне брак сулили сладкий! Мечтала я женой героя стать! Любовь познать в супружестве хотела! Желанной быть для мужа и счастливой!

Закрывает лицо руками и содрогается в беззвучных рыданиях.

Студентка 3-я (с жалостью): Как я тебя понимаю…

Ифигения (отнимает руки от лица, более спокойная): Столько нитей судьбы сплелось, случайностей так много съединилось… Когда бы не Елена – всей Греции чума – я б не узнала, что значит быть Ифигенией…

Студентка 3-я (печально): Ты тоже Елену проклинаешь?

Ифигения (с жаром): О да! Преступная жена! Когда бы она на берегах Тавриды появилась!.. (горько) Несчастных греков с сильным сожаленьем я на алтарь богини отправляла. Расспрашивала каждого в надежде узнать судьбу своей семьи, ведь младенец брат оставлен мною был, Орест, цветочек нежный, а также сестра Электра, и мать моя, царица Клитемнестра, и (медленнее и более низким тоном) царь, отец мой, Агамемнон. Не могла забыть я родных и близких. (с ненавистью) Если бы Елену судьба послала мне! Я б с нею разочлась…

Ходит в задумчивости по сцене.

Из-за Елены отец меня богине в дар принёс, отдал своё дитя распутнице на выкуп, чтоб Менелай Еленой вновь завладел. Так отец мой зарезал сердце матери моей. Гнездо её и так осиротело: самый первый птенчик, сын Тантала, был продан в рабство, затем меня царица-мать лишилась.

И вот сегодня ночью сон я увидала, как рушится наш дом и остаётся всего одна колонна, на капители волосы златые, и голос человека звучит из камня. А я колонну орошаю слезами, как будто бы над новой жертвой плачу. (прижимает руку к сердцу) То знак: Ореста больше нет. Колонна в доме – это значит сын, семьи опора!

Как же дальше жить?.. (обхватывает себя руками у живота и склоняется) А! (немного выпрямляется и держит руки так, словно баюкает младенца) Младенчик, цветок наш нежный, у матери спал на руках, к груди её прижавшись сладко… (опускает руки) О брате я плачу… О брате, осиленном смертью… В далёкой отчизне дом предков осиротел! (смотрит вдаль)

Я брата все годы любила сильнее других и мечтала, что, выросши, он обретёт великую добрую славу, что род наш всемерно умножит, что, может быть, даже… Что, может, смогу обрести я свой дом и семью. Вдруг смелые греки найдутся! На быстрых ладьях приплывут, и вновь обрету я свободу! Как сильно всегда я хотела вернуться, чтоб брата увидеть! Прижать его нежно к груди – опору свою и надежду! Теперь же – прощай… Кого мне любить? Как жить?

Уходит со слезами на глазах, в глубокой печали.

Студентка 3-я (спохватываясь, вслед Ифигении): Подожди! Я хотела спросить… Куда же ты?

Студентка остаётся одна, пытается осмыслить всё услышанное.

Студентка 3-я (подражая Ифигении): Колонна в доме – это значит сын, семьи опора! (становясь собой) Вот как брата любит… У меня тоже есть младший брат, а я о нём редко вспоминаю. Какая он колонна?.. (пауза) Вот это страсти! И любят во всю силу, и ненавидят так, что небу жарко!

Сзади появляется девушка, худая, бледная, с короткими волнистыми чёрными волосами, в тёмном грубом пеплосе, у неё решительный взор, резкие движения.

Электра: О ненависти кто тут говорит?

Студентка 3-я (резко оборачиваясь, нерешительно): Я…

Электра: Ненависть и месть – вот чем жила я!

Студентка 3-я: А можно узнать, кто ты такая?

Электра: Электра!

Студентка 3-я: Знакомое имя… Я его недавно слышала, вот здесь. А у тебя есть сестра?

Электра: Нет, только брат.

Студентка 3-я: А имя?

Электра: Орест!

Студентка 3-я: Точно!

Электра: Его ты знаешь?

Студентка 3-я: Слышала о нём. Так он жив-здоров?

Электра: Да, жив, но вот здоров ли…

Студентка 3-я: Он болен?

Электра (с горечью): Его разум помрачён.

Студентка 3-я: Как?! Сошёл с ума?!

Электра: И да, и нет.

Студентка 3-я: Не понимаю.

Электра: Эринии преследуют его за то, что на руках его кровь матери.

Студентка 3-я: Ужасно. Как же это?

Электра: Отец наш, Агамемнон, сын Атрея, возглавил рать ахейскую, свой гордый флот под Трою он увёл, и там, у крепких стен троянских, война шла десять долгих лет. И вот твердыня была сокрушена, отец покрыл себя бессмертной славой, и суда его с бессчётной варварской добычей приплыли к дому. Вся Греция Елену проклинала, но с радостью встречала тех героев, что уцелели в битве роковой. Отец наш за морем был счастлив, а домой вернулся, чтобы – о горе! – чтоб погибнуть от руки своей жены.

Студентка 3-я: О боже! Так значит…

Электра: Это мать моя отца убила.

Студентка 3-я: Как мать твою зовут?

Электра: Её уж нет, а звали Клитемнестрой.

Студентка 3-я: А Елена?..

Электра: То две сестры родные, и под стать друг другу. Пусть первая сама не убивала, зато из-за неё лились потоки крови целых десять лет со стороны ахейцев и троянцев. И мне не довелось услышать, чтобы она раскаянья была полна. Всё для неё легко и просто вышло: приплыл Парис – противиться не стала, привёз к чужим – с чужими ужилась, везде её хвалили, привечали за красоту, за мишуру, за внешность. Погиб Парис – стал мужем Деифоб. Как Трою взяли, Менелай примчался, покончил с Деифобом, уж он на что был зол и местию горел, но лишь увидел свою жену, прекрасную, как прежде, остыл его запал и вновь решил Еленой лепокудрою владеть. И та доселе счастливо живёт, спартанская блудливая царица.

Студентка 3-я: А Клитемнестра?

Электра: Их Леда дивная обеих родила. В предании семейном нашем говорится, что только Клитемнестра – Тиндарида, дочь царя Тиндáра, а Елена – отпрыск божественного рода. Недаром из яйца Елена вышла, кое стало плодом любви меж Ледой и Зевесом. Хоть мать моя была красивой, статной, но далеко ей было до Елены. Та, дивная собой, всех обольщала, противиться её очарованью было так же трудно, как не поддаться пению сирен.

Студентка 3-я: Как много для людей всё-таки означает внешность!

Электра: За красивой формой им содержанье видится благое, а форма та пустышкой очень часто бывает иль сосудом зла.

Студентка 3-я: Как верно!

Электра: Взгляни же на меня!

Студентка впервые внимательно осматривает внешность Электры и удивляется простоте одеяния, грубости ткани, бедности облика.

Что можно, глядя на меня, сказать?

Студентка 3-я: Что ты бедна и горда, упряма и свободна.

Электра: Благодарю тебя. Ты угадала мой непокорный нрав. Но, скажи, к лицу ли лохмотья эти дочери царя?

Студентка 3-я: Конечно, нет. Но как?..

Электра: С тех пор как Ифигенией в Авлиде пожертвовал отец, мать Клитемнестра возненавидела его со страшной силой. А тут как раз Эгисф приехал, наш родственник, двоюродный брат Менелая и Агамемнона, мой дядя, который давно уже царицы домогался. И стала сначала Клитемнестра с ним тайно жить, потом уже открыто. Решили они оба избавить трон свой от законного владыки, пусть даже и объявится он чудом. Так и случилось. Чтоб зарезать мужа, мать моя предлог имела – возмездие за дочь, отправленную на алтарь богини Артемиды. Однако Эгисфу было мало, он хотел меня и брата погубить, Ореста. Но даже у волчицы в сердце любовь к своим детёнышам живёт. И Клитемнестра не желала смерти своим детям, хотя мы беспокоили её.

Студентка 3-я: Как же это?

Электра: Народ безмолвствовал, он всё покорно принял, но знали все, что вырастет царевич и отомстит за смерть отца-владыки, позорную, бесславную кончину великого воителя Эллады. Сумела я спасти Ореста, из рокового дома увезла в Фокиду, в город Крису, к Строфию-царю, женатому на нашей тётке, сестре отца. Он рос там у своих, привольно, и подружился с сверстником своим, Пиладом, сыном Строфия-царя. Друзей таких, как наш Орест с Пиладом, надо поискать: куда один, туда другой, всё время неразлучны. Тем временем Эгисф бесчеловечный за голову бежавшего Ореста убийцам много золота сулил – так страх его пред юношей велик! Меня же в жёны (возмущённо) пахарю вручили, чтобы моим низкорождённым детям не было соблазна мстить за поруганную предков честь.

Студентка 3-я: Ты так бледна, худа.

Электра: Пришлось жить в жалкой хижине, трудиться с зари и до зари, и голой бы осталась, когда бы платье это не выткала сама на ткацком я станке, пришлось недоедать, а главное – страдать всечасно. В доме отца я брожу, облачённая в бедный наряд, точно прислужница, всеми презренная… Здесь я когда-то царевной была, любила весь мир, семьёю своею гордилась… (с горечью) Теперь, чтоб поесть, в поздний час обхожу я пустые столы, жалкие крошки на них собирая… (с гневом) Мой отец тьмой адскою одет, убит своей женою, которая позорно делит ложе с убийцею. (с сожаленьем) А мой любимый брат так далеко, и нет мне ни защиты, ни помощи. И вечно мне сопутствуют лишь слёзы, да стенанья, да рыданья.

Студентка 3-я (с сочувствием): И у тебя есть дети?

Электра: Что ты! Лишь на словах я замужем – на деле по-прежнему свободна. Я чиста – Кипридою клянусь. Мы ложе с ним не делим: благороден сей муж и сожалеет об участи моей. Я брата годами бесплодно дожидалась, без брачных уз и без детей я чахла. Сколько уж лет без детей изнываю я, нет и супруга любимого, радости сердцу. Мне, как и девушкам всем, хочется счастья в любви и в нежных заботах о близких… (лицо светлеет, становится обычным девичьим, но вскоре вновь суровым)

Но это всё в прошедшем. Я счастлива теперь: Орест вернулся, с Пиладом вместе он приплыл в наш край, чтоб месть свершить над матерью проклятой и Эгисфом подлым. Он знал, что на сестру свою, Электру, положиться может, как на самого себя. То помогли мои молитвы. О сколько раз взывала я к Зевесу: «Боже вышний, за кровь отца позволь принесть сюда меч, мести алчущий! Дай, Зевс, Оресту силы отомстить!» (с ужасом вспоминая прошлое, раскачиваясь) О секиры удар ужасный! Клитемнестра тебя, мой любимый отец, ждала не в цветах, не в нарядах, а с лезвием острым, чтобы в чело поразить и ложе твоё отдать самозванцу. Она тебя убила, руки отсекла и, чтобы смыть живую кровь, пятнавшую секиру, о голову твою, отец, обтёрла! И там, на крови незамытой, мать с любовником осталась, пировала и смеялась!

Закрывает лицо руками.

Студентка 3-я (тяжело вздыхает): Я так тебе сочувствую.

Электра (бодро, радостно): Теперь отец мой отомщён. Сегодня всё свершилось, я даже не смогла переодеться. Увидела двух чужаков, сначала испугалась, но повели они такую речь, что будто бы приехали от брата. Мне было радостно, но больно, что не сам Орест явился. Однако было то проверкой. Узнать Ореста сразу не смогла я: он слишком вырос, изменился, много лет прошло, и он был не вполне уверен уже во мне, ведь слухи доходили о бедственном Электры положенье. Спросил меня Орест, хотя ещё не знала, что это был мой брат: «Терзала ли тебя, царевна, тень убитого отца, терзал ли жребий брата?» – «О да! – вскричала я. – Нет мне людей дороже, чем Агамемнон и Орест! О них все мысли, от них глаза заплаканы всё время». Тогда открылся мне Орест, но сомневалась я. Расстались мы ещё детьми. Тут способ нужен был, чтоб убедиться.

Студентка 3-я: Какой же способ вы нашли?

Электра: Был здесь старик почтенный, слуга давнишний, он когда-то Ореста в детстве спас. Вгляделся старик ему в лицо и мне сказал: «Смотри, вот шрам над бровью. Узнаёшь? За тёлкой вы гонялись, и, свалившись, он бровь себе ссадил». Действительно, такого шрама больше ни у кого я не встречала. То был Орест! Мы тут же обнялись и прослезились, но некогда нам было предаваться воспоминаньям – месть уж нас ждала. С убийцами покончить было нужно. Два трупа – мать с Эгисфом – и конец!

Студентка 3-я: Ты так спокойно об этом говоришь. Но ведь это твоя мать, она тебя любила, девять месяцев носила под сердцем!

Электра: Я отомстить за кровь отца должна! Нет жалости во мне и нет дочерних чувств. Всё растоптала Клитемнестра, всё уничтожила в тот день злосчастный, когда секиру занесла над тем, кого я так любила!

Студентка 3-я: Я так бы не смогла.

Электра: И я себя не знала, пока не совершилось, что свершилось. Вот стали совещаться мы, как быть. Я обещала заманить царицу слухом ложным, будто десять дней назад я родила. Орест с Пиладом выдали себя за чужеземцев, что привезли известие о гибели Ореста в дельфийских играх, на скачках колесниц. Эгисф трусливый по ночам не спал, боялся он возмездия святого, охрана мощная стояла во дворце, мечи и копья. Лишь уловкой пробраться было можно.

Задумалась.

Студентка 3-я: Рассказывай, Электра.

Электра: Пошёл слуга наш старый, что пестовал когда-то и Ореста, докладывать царице, будто я ей внука родила. Десятый день – день жертвы и молитв, и принято родне тогда являться и поздравлять роженицу. В честь нимф Эгисф готовил торжество, шёл к стаду выбрать он тёлку на закланье, туда же и Орест пошли с Пиладом, как будто сведущие в жертвенных гаданиях. Когда же наклонился Эгисф над тушей, чтоб знаки рассмотреть получше, Орест ему всадил тут нож в загривок. И рухнул враг, и заметался, умирая, в муках. Толпа рабов хотела уж напасть на юношей, но брат мой так возвысил голос: «Я не разбойник. Я ваш царь законный, Орест, сын Агамемнона!» И расступились люди, отпрянула толпа, и вышел старец, признал Ореста.

Потом… Потом сложнее стало. Эгисф – чужой, его убить легко, а Клитемнестра – мать. И стал Орест метаться: «Как убивать её, подумай только. Она меня носила на руках, и молоком своим кормила, и нянчила, хранила мой покой… Она же мать моя!»

Студентка 3-я: Я бы не смогла поднять руку на мать.

Электра: Ты не была Электрой. Во мне, наверно, мужества побольше, чем в брате. (обращается к представляемому брату) «Как убивать? – ты говоришь. – Ты мог бы поучиться у матери, когда она покончила с отцом. Как кровь отца ты смеешь забывать? Стыдись впадать в уныние, сверши, что должен!»

Студентка 3-я: И что Орест?

Электра: Твердил сначала: «Не смеет сын убить её, не смеет. Гнев матери карать убийцу будет». Когда решился, то сказал: «О страшный путь мне выбран, ужасный горький груз взвалили вы, о боги, на меня».

Студентка 3-я: И как же это всё произошло?

Электра: В богатой колеснице мать моя приехала, чтобы увидеть внука, которого как будто родила я. Она уже слегка отяжелела, но всё ещё прекрасною была, с красивою причёской, на лице румяна, блестящие одежды, золотые украшенья. Чтобы сойти на землю, Клитемнестра подозвала рабынь-троянок, те стали на колени, а царица, на спины их ступая, вниз сошла. Опять она припомнила Авлиду, где Ифигению предали смерти на алтаре, и тем своё предательство и казнь царя перед народом оправдать пыталась. А я сказала ей: «О, если б, мать, и сердце ты имела, как лицо, прекрасное. Твоя сестра Елена пришельцу-варвару, не споря, отдалась, а ты же лучшего меж греками убила! Едва уплыл отец, а ты уж перед зеркалом вертелась, и косы золотые заплетала, и долго наряжалась, потому что другой мужчина занял твои мысли! Когда враги-троянцы побеждали, ты радовалась так, что было видно, а ежели ахейцам удача улыбалась, ты плакала, боясь, что муж вернётся».

Студентка 3-я: И что же? Ты вот так смотрела матери в глаза, с ней говорила, а потом её убила?

Электра: Сейчас я доскажу. Мать отвечала, что не удивлена, что дочери обычно привязаны к отцу, а сыновья – к той, что их на руках носила. Сказала, что не сердится на злые мои слова, что у неё самой тоскою грудь сжимается, как вспомнит, что убила мужа, что гнев то был безумный у неё. И восклицала: «Горе, горе мне!»

Студентка 3-я: Так, может быть, она раскаялась?

Электра: В раскаянье её не верю я. Тот, кто раскаялся, меняет жизнь свою, несёт он наказанье за проступки. Если царь, то сам и выбирает себе муку, расплату за грехи. А мать коварная моя, как прежде, наряжалась, да свысока смотрела, да каждый вечер пир, увеселенья, роскошь и ложе, разделённое с Эгисфом. Нет, это не раскаянье – слова. Слова пустые.

Потом те, кто собрался, слышали за дверью её крики: «О, милосердие! Я мать! Не убивайте!» И вышел бледный и с потухшим взором Орест, он так страдал и говорил мне: «Как мне она там, на коленях ползая, терзала сердце! Молила: „Сжалься надо мной, дитя!” – и грудь достала из одежд, чтоб дрогнул я, и шею так мне обняла, что меч мой выпал».

Студентка 3-я (в слезах): Господи…

Электра (порозовевшая, с искрящимися глазами): Пришлось его толкать и звать, кричать, ругать и меч вздымать. И наконец Орест меж складками плаща лицо запрятал, чтоб не видеть мать, и в грудь ей погрузил клинок.