Сионская любовь

Рушится мир

Амнон думал о своем, сидя в верхней комнате. Задача, что мнилась поначалу простой – вернуть Хананеля в Сион – по зрелом размышлении таковой не казалась. “Если потребуется выкуп за старика, чем платить стану? Уведомлю Тамар о походе в Ашур, вместе подумаем”. Наутро Амнон пошел к Тамар и сказал, что нужно сегодня же вечером встретиться на Масличной горе, чтоб без помех обсудить дело важное и секретное.

В назначенном месте и в назначенный час Амнон поджидает Тамар. День кончается. Заходит солнце, появляется луна. Острием камня Амнон вырезал на стволе масличного дерева имена – Тамар и свое.

Появилась та, которую ждал.

– Твое имя начертано в моем сердце судьбой, – торжественно сказала Тамар, увидав надпись.

– Имена на масличном этом дереве – будто флаг, укрепленный на древке. Два имени, словно одно. Долгие годы любовь, как дерево это, будет цвести и плодоносить, и счастье нам – до седой старости, – в тон ей произнес Амнон. – А сейчас, голубка моя чистая, узнаешь новость необычайную. Истинны мои слова, и ворота надежды приоткрываются. Лишь не выспрашивай, откуда узнал.

– Правда – всегда правда, в любых устах.

– И вот она, эта правда: Хананель жив! И вместе с Дорамом, сидонским торговцем, я отправляюсь в Ашур, чтобы вернуть в Сион деда.

И радость и страх охватили Тамар.

– Сердце трепещет, Амнон!

– Все кончится хорошо, я приведу с собой и Хананеля, и сон его вещий. А ты помоги мне. Попроси у отца денег на выкуп старика. Скажи, будто я согласился взять дар за твое спасение и приму его из твоих рук. Терпеливо жди меня, голубка. Заходящее солнце – мой свидетель: вернусь, и свершится мечта!

– А я светлую луну зову в свидетели клятвы верности моей. Кольцо это пуще глаза береги, милый Амнон. В нем счастье и жизнь наши! Завтра пойду к отцу, а сегодня трепет и страх выдадут меня. Уйму сердце за ночь. Всякий день без тебя мне годом покажется.

Так стояли влюбленные друг против друга и держались за руки. На их беду шел по соседней тропинке Иядидья. Они его не заметили, а он увидел их, насторожился и прислушался.

– Что за картина предо мной? Мужчина держит за руки не принадлежащую ему женщину! – воскликнул Иядидья.

Амнон и Тамар онемели от неожиданности. Иядидья узрел кольцо дочери – подарок Хананеля – на руке Амнона, изумился чрезвычайно и, ни слова не говоря, снял его. А молодые по-прежнему молчат, и стыд и ужас в глазах.

– Обоим позор! Но что говорить о девице? Увлеклась она, создание нежное, неразумное. К тебе обращаюсь, Амнон! Это ли твой ответ на доверие? Это ли праведность твоя перед Богом? Отверг мой дар за спасение Тамар. К чему тебе золото? Тебе душа нужна! Довольно, юноша! Моя дочь не для тебя. Она другому предназначена, а ты ищи себе ровню. А сейчас ступай к себе и навеки забудь Тамар! – с гневным пафосом изрек Иядидья.

Крепко взяв за руку дочь, отец молча отвел ее в дом.

– Знакомься: пред тобой дочь наша непутная. Прими под материнскую опеку, пока не поздно, дабы не выпал птенец из гнезда, – обратился Иядидья к Тирце и рассказал все, что видел и слышал.

Амнон, оглушенный горем, вернулся домой. Погублена жизнь, и рушится мир. Смертельно жалит мысль о безысходности.

А Зимри подглядел, как горько плачет Тамар, и как взбудораженный Тейман ходит сам не свой. От Махи узнал причину слез девичьих, а Пура донес, как Амнон безутешно стенает. И пошел Зимри к Азрикаму и сказал, что рыбы сбились в стаю и устремились в сеть.

Глава 14

Письмо

Минули три дня тревог и надежд. Тейман пришел в назначенное Пниной место. Нетерпеливо и бесконечно долго ждал он возлюбленную. Не дождался. Наконец появился мальчик-посыльный.

– Кто ты, господин мой?

– Зачем спрашиваешь?

– Мне нужен сын вельможи, которому назначено здесь ждать в это время. Скажи кто ты, господин.

– Я – сын Иядидьи.

– Некая девица дала мне это запечатанное письмо и просила вручить его сыну Иядидьи.

Тейман открыл письмо и стал читать.

“Глаза не обманули тебя, ошиблись уста. Я та, что видел ты на горе Кармель, но зовут меня не Роза. Прости, я дважды виновата: настоящее имя не назвала и отреклась от тебя. Вот и сейчас я ни имени своего, ни судьбы своей не открою, но мысли сердца не утаю.

Девушка, которую ты звал Розой, жила прежде тихо и безмятежно и, кроме любви к матери, иной любви не ведала. Узнала тебя, и душа лишилась покоя. Слова твои любовные ворвались в невинное сердце, и вот, несчастно оно. Несказанно велики красота и добродетели твои. Но нельзя смотреть на солнце и не ослепнуть.

Прошу, не осушай свежей росы на лепестках цветка. Не срывай розу, терновником окруженную, руки пощади. А сорвешь – цветок умрет, и себя же осудишь. Посему говорю: “Отступись!” Так уста твердят, а душа очарована, рвется к тебе и страшится. Как сладкое видение, как улетевший сон забудешь меня. Я же сберегу в памяти чудный лик сошедшего с неба ангела. Жизнь моя навек переменилась. Познав прежде неведомое, сердце обновляется. Пусть сгорит оно дотла на жертвенном огне, а ты прольешь слезу. Вот участь твоей безымянной Розы и любви ее.

О, друг милый! Если дорог тебе сладкий сон обо мне, будь милосерден и храни нашу тайну. Розу забудь, а любовь свою отдай той, что счастливее ее. Разлюби меня поскорей и тяжелый жернов снимешь с моей души”.

Тейман прочитал письмо. Горе или радость?

“Я Розой любим, чего же более? Но все вокруг нее – злая черная тайна. Невидимая дьявольская сила заставляет любимую бежать от меня. О, Роза, ты любишь и разбиваешь мне сердце! Пишешь, что несчастна, но разве счастлив я?” – взволнованно думает Тейман.

– Награды за труд не видать мне, как своих ушей, – со вздохом заметил посыльный, видя, что вовсе не радостью, а смятением охвачен сын Иядидьи.

– Покажи мне место, где получил от девицы письмо, и я не поскуплюсь.

– Ни места, ни лица ее не запомнил – так ликовал, предвкушая щедрую награду от сына богача.

– Иди за мной, дома расплачусь с тобой.

“Встану завтра пораньше, пойду к Амнону, к Ситри. Расспрошу обоих, быть может, прояснится дело”, – решил Тейман.

Мужской разговор

Амнон, несчастный, сидит себе в верхней комнате, и в душе тоска безысходная.

“Вместо славы – позор, взамен любви – страдание, да еще и Азрикам мне войну объявит”, – думает обездоленный, – “Любимую потерять – как вынести такое? И где скрыться от позора? Бежать, куда глаза глядят, и в вечных скитаниях искать спасения!”

Горькие мысли, и горькие слезы. Спустилась ночь на Иерусалим, стих шум городской. Безмолвие кругом, лишь раненое сердце не может молчать, от боли кричит, зовет любимую Тамар.

Раздался стук в дверь. На пороге стоит Иядидья. В руках его кошелек с деньгами. Амнон вскочил в испуге.

– Отошли слугу, – коротко распорядился Иядидья.

Пура умчался к Зимри, даже подслушивать не стал: боится важного вельможи.

Иядидья уставился на Амнона, смотрит пристально.

– Я вижу следы слез. Каешься? Я приютил и обогрел тебя, и ты жил бы у меня, как за каменной стеной. Ты изменил мне. Но верность через силу не лучше измены. Не для долгих поучений я пришел – предоставлю это пророкам. Задам вопрос, и за былую искреннюю доброту мою искренним ответом отплати. Итак, верно ли, что вы с Тамар поклялись навек единственными друг для друга быть?

– Верно, мой господин. В годовщину спасения Тамар мы обменялись клятвами, и в знак нерушимости их твоя дочь дала мне кольцо, что ты давеча снял с моей руки.

– Мне по душе прямота. Теперь позволь узнать, что станешь делать, ежели отец возлюбленной твоей не даст соединиться вам, двум голубкам?

– Вечное одиночество станет моим уделом, но клятву не преступлю!

– Хоть судьба к тебе враждебна, но ответ даешь достойный. Не достойно, что об отце Тамар ты не подумал.

– И хищный зверь, карауля в засаде твою дочь, об отце ее не думал…

– Ты спас душу, а взамен хочешь и душу, и честь. Но ее честь – моя честь! А мою честь девчонка никому не вправе отдать! Вы, молодые, думали лишь о себе!

Теперь хорошенько слушай меня. Коли не хочешь иметь во мне врага, возьми сей кошелек с деньгами. Это – твоя награда. И это кольцо возьми на память о клятве твоей, о вине твоей и о том, что я прямоту твою оценил. Хананеля нет в живых, и потому нет проку в кольце, кроме памяти, как нет проку в любви твоей к Тамар. А сейчас, не дожидаясь рассвета, ступай себе подальше от наших мест и забудь мою дочь навсегда! Запомни: я остерег тебя, Амнон!

В гневе Иядидья вышел, оставив дары.

А Амнон взял кошелек с деньгами и кольцо, прихватил львиную шкуру, сел на коня и поскакал к Дораму.

Пура вернулся в верхнюю комнату. Видит, что хозяин исчез, и утром вновь поспешил к Зимри доложить о переменах.

– Я уж слышал от Иядидьи, что Амнон уйдет и не вернется, – сказал Зимри.

– А плата за труды? – воскликнул Пура.

– Обожди, Пура, авось найду тебе новое применение, тогда и расплачусь.

Азрикаму донесли, что Амнон покинул Сион, и в руках его – деньги и кольцо, дары Иядидьи, который уверен, что Хананель мертв, и что поэтому кольцо его не принесет Амнону пользы. Азрикам отправился за советом к Зимри.

– Что предпринять, покуда пастух не вернул старика в Сион? – спросил Азрикам.

– Поторопи Иядидью отдать за тебя дочь, а я с помощью Махи попробую охладить горячее сердце Тамар. Маха – союзница наша, она влюблена в Амнона и только и ждет, что госпожа ее отвергнет пастуха.

– Отличный план, – заключил разговор Азрикам.

Не теряя понапрасну времени, он отыскал Иядидью.

– Доколе Тамар будет избегать меня и противиться твоему клятвенному союзу с Иорамом, моим отцом? – спросил Азрикам.

– Никому не дано порушить наш с Иорамом уговор, и это так же верно, как то, что Тамар – моя дочь, а ты – Иорама сын! А сейчас ступай к девице и открой ей свою душу и ничего не бойся. Увидишь и услышишь другую Тамар.

– Неужто сердце девы обратит ненависть в любовь?

– Для дочери воля отца – закон! – решительно провозгласил Иядидья.

Последний шанс

Азрикам вошел в комнату к Тамар. Та пребывала в великой печали, и мысли в голове – одна тяжелей другой. Заметив Азрикама, она отвернулась и уставилась в окно.

– Маха, покинь нас, я буду говорить с Тамар, – бросил Азрикам.

– Маха, останься, душа тайн не желает, – сказала Тамар.

– Нынче говорят, что тайное становится явным, а очевидное – сомнительным, – глубокомысленно заметил Азрикам.

– О, Азрикам! День сегодняшний не чета прочим дням, коли ты заговорил языком мудрецов!

– Добавило мне мудрости твое сердце, что кривой тропой тебя ведет.

– Ошибаешься! Сердце мое на верном пути и летит прямо и быстро, и ни глупость, и ни алчность, и никакая темная страсть – ничто его не настигнет, как не догонит конь тонконогую лань.

– А тонконогой лани не угнаться за безумной девицей, что на беду отца и матери мчится вслед жалкой пустышке, обгоняющей ветер.

– Да, Маха, нынче пышно говорит Азрикам, без мала проповедник у ворот. Такие речи никого не осрамят! Вот только пророк громогласен и для сотен вещает, а наш Азрикам для одной пары ушей старается, да и то секретничать норовит. Но та, на которую метит, секретов не желает ни с кем!

– Ложь! Есть счастливец, к шепоту которого склоняется нежное ушко! Да я этих премудрых краснобаев хоть тысячу куплю и приведу, и ни один из них твоему не уступит!

– Не сомневаюсь, приведешь и тысячу, коли ты – будущий воевода, и тысячами командовать станешь. А если все на свете купить можешь, купи себе разум и сердце. Без этого дурное от хорошего не отличить, и уста велеречивые во вред. Знание слов не означает понимания вещей, и далек путь от искусства говорить до умения думать. Доколе богатством и знатностью хвалиться будешь? Они во тьме на ощупь своего обладателя ищут и, порой, находят не того. Кабы путь их был освещен, иначе выглядел бы Сион. Кто-то рубище сменил бы на бархат и шелк, другим бы пришлось алмазы и рубины с шеи снять. Говорят, пристало глупому богатство, как снег в летнюю пору, а невежде честь, как дождь в жатву. Из земли берутся золото и серебро, и кому кроме них нечем гордиться, тот сам словно земли ком. А я судьбу свою в землю не зарою!

Иссякло терпение Азрикама, гнев распирает грудь.

– Мочи нет твои мудрые речи слушать! Устами наставника своего говоришь – высокое унизить, низкое возвысить. Ему такое в радость, и тебе любо. Погоди, и на тебя узда найдется, и пропадет охота умом великим щеголять!

Тамар обратилась к Махе.

– Будь добра, укажи воеводе на дверь. Чем дольше вижу его, тем больше браниться хочется.

Вышел Азрикам из комнаты, зубами скрежещет. И Тамар сердита.

Азрикам вновь бросился к Иядидье.

– Сказал ты, что увижу и услышу другую Тамар! Другая ли? Глаза колючие, и язык, как бритва. Дерзостью по горло сыт. Вот плоды доброты! Жди зла от принявшего благодеяние. Пастух, которого приютил, дочь твою с пути сбил. Обуздай-ка теперь бунтовщицу!

– Торопишься, Азрикам. Уйми сердце. Погоди немного, дай время вникнуть в дело, и сам я с дочерью поговорю. Увидишь, Тамар или помирится, или примирится с тобой. Лишь исполнится девице восемнадцать лет, и станет твоею.

Хозяин в доме

Обед. Иядидья восседает во главе стола. Справа – Тирца, слева – Тейман и Тамар. Юноша погружен в свои мысли, и нет его. Девушка безмерно печальна. Родитель молча смотрит на отпрысков, и неодобрение его перерастает в гнев.

– Отчего так невеселы, любезные? Или не по вкусу хлеб, моими трудами добытый? Не желаю более смурых лиц за столом! – взорвался хозяин.

– Надеюсь, милый, укор твой не ко мне, и я по-прежнему тебе дорога? – осторожно спросила Тирца.

– Дорога! Сватаясь, изрядный выкуп за тебя заплатил. Сейчас иные времена. К чему деньги? Голову девице вскружил – и получай свое!

– А в древности как было? Что дал за Хаву Адам? Ребро свое, и только! Когда девицы сами станут себе мужей выбирать, тогда и вправду новые времена придут!

– Да уж они здесь, и в доме нашем поселились, и дочь жестоковыйную пленили. Не мы ей, она нам науку преподаст!

Бедняжка Тамар слушает отца, и слезы бегут ручьем.

– Не льстись надеждой, Тирца. Вода в глазах ее не раскаяния слезы – о возлюбленном пастухе горюет. А благородного вельможу, которого унизила и обидела, и не вспоминает. Быстро-быстро, как утренняя роса, высохнет эта влага!

Довольно тяжких вздохов, дочь! Тот, кто в сердце твоем, ушел навсегда. Не о нем, о душе своей заблудшей плачь! Азрикам твоя судьба, и выбора нет. Иди к себе и семь дней на глаза мне не попадайся. Одумайся! Глупости и черствости устыдись! Отца обманула и бедному доброму юноше пустые надежды дала. И не диво: для кого честь – пустяк, для того все прочее ничтожно!

Рыдая, вышла Тамар. За ней прошмыгнул Тейман.

– О, Иядидья! Зачем бедняжку нашу терзаешь? Ведь одна у нас дочь! – вскричала Тирца, – ужели в родных душах столько гнева? Он обжигает!

– Ты виновата! Ты попустила! Девица предпочла безродного пастуха благородному юноше. У меня священный союз с его отцом. Согласен, ее возлюбленный честен, умен, красив…

– Необычайными достоинствами надо обладать, чтоб заслужить обличителя похвалу, – перебила мужа Тирца.

– Пусть так, но какое имя он даст нашей Тамар? Он воевода? Или придворный? Или иная знатная особа? Помоги мне, жена. Добавь слово к месту и ко времени. Ведь дочери нашей пришла пора любви!

– Знатность, богатство, священный союз! А сердце Тамар? Отец, отдавая меня в жены тебе, кроме сердца моего ничего и знать не хотел. И я любила, милый, и корней не искала, и стала твоей. Не ведомы нам судьбы изломы. Кто думал, что на сухой сионской земле розы расцветут, а благодатный Шарон чертополох и терн породит?

– Грезишь, что неотразимый Амнон явился к нам из сновидений Хананеля и станет женихом Тамар? И я бы этого желал. Был бы жив отец твой, все достояние свое отдал бы пастуху на выкуп старика, дабы подтвердил, что Амнона видел в вещем сне, и свершилась бы мечта. Увы, сон остался сном. А посему внуши дочери, чтоб забыла пустое и для Азрикама открыла бы дверь в свое сердце.

– Ты муж мне, я должна подчиняться.

Тем временем беседуют Тамар и Маха.

– Выслушай госпожа бескорыстные слова верной служанки. Прежде остерегала тебя и сейчас все о том же: Амнону суждено скитаться безнадежно, и, любя его, лишь навлечешь на себя несчастье и на родителей позор. И чем Азрикам тебе не по душе? Его честь и богатство – все станет твоим. А пастух что даст тебе? Лишь чистое сердце даст! О, госпожа, мне нестерпимо видеть тебя в беде, униженной разгневанным отцом!

– Притворством ненависти не скроешь и любви не изобразишь. Без сожаления покину отчий дом, если воля отца такова. Последую за Амноном и век с ним буду. Шалаш пастуха милее богатых стен – лишь бы с любимым не разлучаться. Ах, Амнон! Пустыня расцветает под твоей ногой, голос и песни твои волшебны! К чему богатство и почет с их суетой? Не хочу быть ни царской дочерью, ни первой в мире красавицей, и чистейшего золота не алчу – мне Амнона любви довольно! Говоришь, “Лишь чистое сердце даст”. Что значит “лишь”? Он даст мне сердце – и я живу!

– Не хуже тебя я разглядела красоту Амнона. А вот привык глаз, и вижу: Амнон – как все. И ты к Азрикаму привыкнешь и Амнона не вспомнишь. Позволь дать совет: забудь пастуха, и сон несбыточный забудь!

Тут входит Тирца, печаль и тревога на лице.

– Дочь моя любимая, что ответишь отцу? Он неумолим.

– Я в его власти. Он делает то, что считает добром. В путах продаст меня невежде никчемному. Нема буду как рыба. Телом можно завладеть, но на свободу вырвется душа, и золотая узда не удержит ее. Устремится она к любимому Амнону. Вместе с милым умру!

– Сохрани Господь! Ты единственная у меня, Тамар! Я так страдаю! – воскликнула Тирца и разрыдалась.

Миновали семь дней позора, которые отец назначил непутевой дочери, чтоб поразмыслила и образумилась. Тамар молчит, Иядидья сам заговорил.

– Приготовься, дочь. Через десять лун тебе исполнится восемнадцать, и отдам тебя Азрикаму, и станешь ему женой, хочешь того или нет.

Девушка ни слова в ответ, лишь соленые борозды на щеках.

Удивительная новость

Раз пришел брат к сестре и первым делом удалил из комнаты Маху.

– Сестра, у меня новость необычайная для тебя. Клянусь, истинны мои слова.

– Верю и без клятв. Говори, Тейман.

– Известно тебе, что другом и братом был мне Амнон, а Азрикама я ненавижу. Вы с Амноном поклялись друг другу в вечной любви. Но отец перевернул мир, и Амнон ушел неведомо куда, и нет вестей. Случай помог. Некий человек из Гиват-Беньямин, пришедший в Иерусалим молиться в Храме Господа, поведал мне в праздник Пэсах: “Я видел девицу необычайной красы. Отец ее умер, а мать-филистимлянка жива. Я влюбился в девушку и пришел в дом, где она с матерью живет – это хижина, что у городских ворот Долины. Я просил ее стать мне женой, и она согласилась. Я сказал ей, что разделю с братом наследство отца и через месяц вернусь с выкупом и заберу ее. Уехав, оставил слугу в доме неподалеку, дабы тайно наблюдал, правильны ли пути обитательниц жилища, что у городских ворот. Позорнее быть обманутым, нежели не доверять. Вернулся через месяц, а хижина пуста. Слуга рассказал, что в одну из ночей до самого рассвета гостил в той женской обители прекрасноглазый юноша. Слуга выследил, как тот дошел до дома твоего отца и скрылся в нем, видно живет там”. Вот рассказ человека из Гиват-Беньямин. А Пура подтвердил, что в одну из ночей Амнон исчезал до утра. Поверь, сестра, весьма удивил Амнон. Изменивший однажды, обманет вновь.       Если переменит отец решение и отдаст тебя Амнону, то не исключай из возможного, что станешь второй женой. И не иди за него, пока не даст разводную грамоту той красавице.

Несказанно изумилась Тамар, и сердце застучало в тревоге.

– Не будь глупцом, брат, и не верь досужим толкам. Хоть десять тысяч человек возьми – не найдешь среди них честнее Амнона! Нет веселья в сердце, не то посмеялась бы над тобой, – возразила Тамар, но рассказ брата запомнила.

Иядидья, видя, как по-прежнему дочь презирает Азрикама, отступился от нее и сказал Тирце: “Подождем и посмотрим, кому Бог предназначил Тамар”. А Тирца с облегчением подумала: “Здравомыслие, пусть не свое, а по указке обстоятельств, спасает от беды”.

Глава 15

Долгожданная весть

Время идет своим чередом. Месяц, другой, третий – нет известий от Амнона. Каждое утро встает Тамар с восходом солнца, и на сердце тоска. Ходит себе праздно по саду, ждет, горюет и снова ждет, ибо что в ее силах? Мучительно ползут часы, а время быстро летит.

Как-то подошел к ней некий человек и сказал, что он прибыл из Цидона ливанского и разыскивает дочь царского вельможи Иядидьи, чтобы вручить ей послание. В руках у незнакомца письменный свиток.

– Я дочь Иядидьи.

– Тебе письмо от юноши по имени Амнон. Заплати мне за труды, и получишь, что ждешь.

– С заходом солнца принесу тебе плату, давай скорей письмо.

– Верю, богачка и благородного дочь не обманет, – сказал цидонец и вложил свиток в руку Тамар.

Сердце девушки забилось сильней, трепетными руками она сломала печать, и глаза впились в долгожданные строки. И вот послание Амнона.

“Я пребываю в стране Нимрода, среди грозных и могучих людей, в городе Нинвэ, что в Ашуре.

О, далекая моя Тамар! Я полюбил тебя в Бейт-Лехеме, мечтал о тебе в Иерусалиме, и здесь, на краю земли, я живу любовью. Твой чудный лик – вот моя звезда, что глядит мне в сердце, ведет и хранит меня. К тебе рвется мой дух. По зову твоему простой деревенский пастух очутился в священном Сионе, в величественных палатах, средь ценящих и любящих его. Я жадно пил твою красу и прелесть. Нет границ твоей щедрости – ты обещала любить и дала надежду на вечный рай. Мы призвали в свидетели нашей клятвы дневное и ночное светила. Они льют в душу свет, и в лучах его все сильнее горит нетерпение, ибо слишком долго длится разлука.

Я вкусил гнев отца твоего. Случилось то, чего страшился, и надежда пошатнулась. Но не угасла. Истинно благороден тот, кто боится сделать дурное. Таков Иядидья – он вернул кольцо и наградил деньгами, и это, с Божьей помощью, приведет нас к вожделенному. Найду Хананеля, выкуплю, верну в Сион. Отец и мать твои воочию узрят, что видение старика есть явь, а не сон, и что на великие дела Амнон горазд, и обручат нас с тобой навек.

Как сказал уже, мое пристанище в городе Нинвэ, в сердце Ашура, стране, обильной злаками и вином, и небеса здесь щедрее на влагу, чем в Сионе. Немало чудес рассказывают у нас об этой стране, и многое – правда. Бог создал горы, а люди возвели города. В дни далекой древности Ашур, царь Ашура, заложил город. И был у царя сын Нин, и дабы увековечить память о нем, царь нарек городу имя Нинвэ.

Нинвэ раскинулся по обоим берегам реки Хидекель. Велик город, за три дня не обойти неприступных крепостных стен. От русла реки проложены каналы-рукава, и по ним вода течет в городские пруды. С высоты смотреть – огромным озером блещет Нинвэ. Древний и великий город. Да разве променяю его на родной Сион? Свет милости Господа не греет поток могучей реки, и холодом веет от рукотворных прудов. Беззвучно скользят по воде ладьи и рыбачьи лодки, безрадостны лица гребцов. Мрачны одетые тучами черные горы Ашура. Зато как сверкают гора Мория, и гора Сион, и Масличная гора! Славный Сион – вечная обитель Господа. Хмурый Ашур – дикого зверя логово. Красавцу тигру подобна эта страна – прекрасна и страшна вместе. Чудны полосы на яркой шкуре, но злобен рык, исторгаемый из зубастой пасти.

Из Нинвэ вышел грозный царь Санхерив. Он провел свое войско сквозь лесную чащу на берегах Иордана. Сметал города на своем пути, убивал все живое, обратил землю в ад, сокрушил сынов Сефарваима. Да разве насытишь лютого зверя? Желает покоритель водрузить свое знамя на святой нашей горе. Жаждет в Храме Господа поставить трон. Алчет видеть у своих ног всех восточных и заморских царей. Ужас сеет повсюду войско Санхерива. Храбрейшим героям леденят сердца орды всадников – они закованы в кольчуги, их мечи остры и верны, а щиты несокрушимы. Как река Хидекель, неудержимым потоком несутся кони. Под копытами их содрогается и стонет земля. Словно колосья за серпом жнеца, замертво падают на землю богатыри под ударами ашурских мечей. Заглушая гром небесный, над грудами мертвых тел разносятся победные клики всадников Санхерива. И пленникам несть числа. Неужто сеющие страх не боятся мести устрашаемых?

Солнце клонится к земле, и месяц восходит. Я стою на высоком месте, смотрю, как лунный свет заливает Хидекель, и вспоминаю нашу клятву на Масличной горе. И в тот вечер солнце и луна стояли в небе. Лучи пробивались сквозь ветви дерев, и легкие тени плясали на лике твоем. Ты помнишь, Тамар, как звала месяц в свидетели клятвы? Он свидетель, но не помощник. С того дня трижды обновилось светило, но суета дней не обратилась в покой, и не сменились счастьем муки наших сердец. Добрая ночь рождает надежду, злоба дня убивает ее. Ах, Тамар, покойна ли душа твоя? Если да, то и мой дух неколебим, и вера крепка.