Сионская любовь

Авраам Мапу

Сионская любовь

Предисловие переводчика

Авраам Мапу родился в семье еврейского учителя в 1808 году в селе Слободка (ныне в черте города Каунаса) и умер в 1867 году в городе Кенигсберге (ныне Калининград). Авраам обладал блестящими способностями к учению. В молодые годы самостоятельно изучил несколько языков – латинский, французский, немецкий. Его знание Библии и талмудической литературы отличалось незаурядной глубиной. Будущий писатель увлекался каббалой. В последствии примкнул к движению просвещения. Как и отец, Авраам зарабатывал на жизнь учительствованием. Этот труд он совмещал с литературным трудом. Сочиненные им романы написаны на иврите.

Самое известное произведение Мапу – роман “Сионская любовь”. Вещь вышла в свет в 1853 году и была переведена на различные еврейские языки: идиш, ладино, языки бухарских и арабских евреев. В 19 и в начале 20 века роман переводился на французский, английский, немецкий и русский языки. Книга приобрела большую популярность в Европе и на Востоке. Известны переработки вещи для сцены. Интерес к роману не угас и по сей день. Последнее его издание на английском языке появилось в 2006 году.

“Сионская любовь” – это, прежде всего, книга о любви двух юных сердец. Действие происходит на историческом фоне древнего иудейского царства в 7-8 веках до н.э. – время вторжения ассирийских завоевателей в Иудею и эпоха борьбы с язычеством в еврейской среде. Сложный сюжет, романтика и героика, величие природы, столкновение добрых и злых сил, счастливая развязка – вот некоторые черты этого увлекательного романа.

Важной особенностью произведения является его библейский язык. В текст романа щедро вкраплены перефразированные выражения из Библии. Вдохновленный патриотическим и благородным звучанием древних писаний, Мапу создал вещь, далеко выходящую за рамки любовно-исторического жанра. Как глубок и неоднозначен библейский язык, так глубоко и неоднозначно произведение Авраама Мапу. Устами героев романа обсуждаются вечные моральные проблемы: добро и зло, праведность и греховность, вера и безверие, реальность и мистика, щедрость и алчность, гордость и унижение. Зачастую в белом присутствует черное, а в черном – белое. Характеры и поступки героев порой противоречивы и непоследовательны и потому жизненны. Книга эмоциональна и поэтична.

Роман “Сионская любовь” традиционно считается достоянием еврейской литературы, но, поскольку в основу произведения положены мотивы общечеловеческие, интерес к нему не ограничивается национальными рамками.

Стоит заметить, что имена и географические названия, которые употребляются в русском языке относительно часто, сохранены в их привычном русском звучании: пророк Исайя, город Иерусалим. Имена и названия, упоминаемые реже, даны в их оригинальном произношении на иврите, например, царь Хизкияу (по-русски Езекия), город Бейт Лехем (по-русски Вифлеем) и так далее. Название “Сион” используется в романе, как синоним Иудеи. Для понимания исторической части романа следует принять во внимание, что Иудея в период царствования Хизкияу в основном приняла идею единого Бога. Иудее противопоставлены верные язычеству окружающие царства и города, например, Шомрон (Самария).

Переводчик стремился донести до читателя художественную ценность оригинала, а также передать его стиль – то возвышенный, то поэтический, то простой разговорный. Предпринята попытка создать такой перевод, который одновременно был бы близок сегодняшнему читателю и сохранял бы дух древности и образность языка источников, на которые опирался автор романа.

Переводчик выражает надежду, что плод его труда привлечет внимание современного русскоязычного читателя к практически неизвестному ему роману, литературные достоинства которого не обесценило время.

Дан Берг

Любит Господь врата Сиона.

Псалмы, 86, 2.

Внутри он застлан любовью

дочерей Иерусалима.

Песнь песней, 3, 10.

Глава 1

Воевода Иорам и его окружение

В те года, когда правил Иудеей царь Ахаз, известен был в Иерусалиме воевода по имени Иорам.

Под началом Иорама – войско в тысячу воинов. Богат он и владеет полями и виноградниками на Кармеле и в Шароне, и принадлежат ему стада крупного и мелкого скота в Бейт Лехеме, и казна его полнится золотом и серебром, а жилища украшены слоновой костью, и не счесть в них всякого добра.

А еще, есть у Иорама две жены. Одна из них – Хагит, отца которой зовут Ира, а вторая – Наама. Иорам любит Нааму за красоту. Ревность Хагит не утихает, горе и злоба переполняют сердце ревнивицы: ведь Хагит родила двух сыновей, а у соперницы детей вовсе нет. Зато Наама, что ни скажет и что ни сделает – все хорошо, все в радость. Иорам построил для нее отдельный дом, чтобы уберечь от злых помыслов соперницы.

У Хагит есть служанка, ханаанская невольница, зовут которую Хэла. Иорам отдал ее в жены своему рабу и домоуправителю по имени Ахан.

Друг воеводы, Иядидья по прозвищу Щедрый, крепче брата привязан к Иораму. Сам Иядидья – царских кровей, служит у царя Ахаза управляющим монаршим имением, человек достойный и праведный, молодой и богатый. Знают его, как заступника тех, кто ведает и проповедует слово Божие, ибо велико его пристрастие к чудесной их мудрости, и он слушает и мотает на ус. Великодушными дарами Иядидья скрашивает их бедность, за что и прозвали его Щедрый.

Времена царствования Ахаза – времена лжи и порока. И лишь Иорам и Иядидья, верные друзья, возвышаются над серой толпой и сияют над ней бесценными алмазами. Чем чернее ночь, тем заметнее огонек вдали. Часто видят обоих среди тех, кто знает слово Божие, кто не расстается с писаниями сына Амоца, пророка Исайи, что впитал в себя Учение Господа.

Матан сватается к Хагит

Теперь скажем о судье по имени Матан. О том самом, отец которого, Иозавад, заработал прозвище Притеснитель. Матан прилепился к Иораму и стал советчиком в делах. Приходит Матан к воеводе словно бы с любовью и открытой душой, но тайно в сердце своем пестует злобу. И это с того самого дня, как возлюбленная его Хагит стала женой воеводы.

За Иозавадом Притеснителем идет слава корыстолюбца, грабящего и угнетающего слабых. Богатство он нажил не по закону и не по справедливости. Высокомерный, он и грубой силы не гнушается и принародно побивает дерзнувших спорить с ним. И никто из потерпевших от жестокого тирана не вернул свое добро.

Среди судившихся и рядившихся с ним был и Ира, отец Хагит. Тяжба велась из-за плодородного поля, целиком принадлежавшего Ире, лучший участок которого беззаконно присвоил Притеснитель.

И совпало так, что в дни, когда свершилась сия несправедливость, Матан, сын обидчика, узнал и полюбил Хагит, дочь обиженного. А еще добавим, что алчный стяжатель успел к тому времени состариться и одряхлеть, и не забудем упомянуть также, что юная в ту пору Хагит девичествовала в отцовском доме.

Вот однажды говорит Матан своей возлюбленной Хагит: “Отец мой стар, и уж не за горами дни траура по нем. Я же – единственный наследник огромного богатства. Когда свершится неминуемое, я верну твоему отцу его законное поле и прибавлю еще кусок, что с ним граничит. Об одном лишь молю: сжалься над муками моей страсти и воздай ей юной любовью своей”.

Матан не получил прямого ответа Хагит. По приказанию Иры, отца, она не смела лишать Матана надежды, но поступала так вопреки сердцу, ибо оно принадлежало воеводе Иораму, и уж успела она подарить ему свои ласки. Ира же наставлял дочь на одно, а в тайне метил на другое: воеводу хотел в зятья.

Пришло время, и Иозавад Притеснитель умер на радость Матана, сына. И множество обиженных ликовали по смерти злодея. Надеялись, сын вернет награбленное отцом. Но скоро убедились: в жилах наследника течет отцовская кровь.

Явился Матан к Ире, отцу Хагит.

– Умер мой родитель, с которым ты тягался. Забирай назад свое поле и смежное с ним в придачу в счет двух урожаев, что незаконно собрал и присвоил покойный. И знай: я горячо люблю твою дочь. И если считаешь меня достойным себя, назначь, какой хочешь, выкуп за невесту, любые требуй дары – я готов, лишь отдай мне в жены Хагит.

– Слушай меня, Матан. Родитель твой при жизни обижал слабых и грабил неимущих, и посему тяжелым жерновом придавит тебя вечное проклятье. Какой отец отдаст дочь за человека всем ненавистного? Так вот, если ты и впрямь желаешь стать моим зятем, сделай, как я хочу. Созови к себе всех утесненных и верни им награбленное отцом твоим. Только так отведешь людскую обиду.

– О, милейший господин мой, неслыханно дорогую цену, однако, запросил ты за дочь свою! Но знай, Хагит мне всего дороже. За ценой не постою.

– Если и впрямь поступишь по моему слову, отдам тебе в жены Хагит, лишь истекут дни траура.

Довольным покинул Матан дом Иры и немедля принялся исполнять его волю. К вечеру созвал в дом всех прежде обиженных и при верных свидетелях обратился к людям с такими словами: “Вы – презренные, ибо хоть и безгрешны, но и добродетелей за вами нет. Вы – несчастные и неуспешные, жизнь потратили на тяжбу с отцом, но руки были коротки вернуть утраченное. По смерти его пытались меня склонить на милость, но тщетно: я и слушать не стал. Никто не решился вступить со мной в спор, ибо отлично известно вам, что и я, как и родитель мой, к силе прибегну, и не один не уцелеет, кто дерзнет принародно перечить мне. И вот, я добровольно возвращаю вам добро ваше. Примите в расчет, не силой или умом достигли вы цели, а лишь по праву доброты моей, и честности моей, и прямоты сердца моего. Я Бога боюсь, и посему вы обретаете разом недоступное прежде годами”.

Услыхав такое, приглашенные принялись восхвалять благодетеля. Пировали и радовались всю ночь напролет и, счастливые, разошлись по домам. А Матан, к всеобщему изумлению, в точности исполнил обещанное, и люди поразились праведности его и с трудом верили своим глазам и ушам. У городских ворот при стечении народа горожане восславили прямоту Матана и провозгласили его судьей.

Пришел срок, назначенный Ирой, и предстал перед ним Матан, чтобы получить причитающееся. И вот, страшная боль пронзила сердце его, когда узнал, что желанная и возлюбленная исчезла. “Я сгораю от стыда, ибо Хагит тайком от меня отдала свои прелести воеводе Иораму”, – сказал Ира. И ясно стало Матану, что хитрец Ира обманул его, а Хагит – лжива и коварна, а праведное деяние, им свершенное, назад не вернуть. Бессилие утешается ненавистью. Злоумышление, что родилось в ту минуту в душе его, Матан скрыл, а вслух же сказал другое.

– Видно, Господь предназначил дочь твою Иораму. Ну, а я не удостоился воздаяния за свершенное благо. Однако, вступивши на путь добра, не сверну с него, и одеяние праведности – не сниму. И дай Бог видеть мне дочь твою счастливой в доме Иорама.

– О, Матан, воистину достоин ты благодарности и восхваления людей честных и прямодушных. Прошу тебя, присовокупи еще милость к твоей милости и пойди со мной в дом к Иораму и прости и ему и дочери моей, воздавших злом за добро и разбивших сердце твое, ибо непрощенный грех омрачает им радость, – сказал Ира, взявши Матана за руку.

– Давай, пойдем, – кротко ответил Матан. А Ира подумал: “Не от большой радости люди лицемерят”.

Пришли оба к Иораму, и Ира поведал ему о благодеяниях Матана и о том, как тот простил воздаяние злом.

– Я смотрю на тебя, как на Бога. Я вижу, ты верен мне и любишь меня, я же отвечу любовью, что проникнет в глубину сердца твоего, – сказал Матану Иорам, воевода. С тех пор Матан стал Иораму другом и братом, но в душе носил зло, и вожделел погубить его и лишь ждал случая.

Женитьба Иядидьи на Тирце

Хананэль – один из правителей колена Эфраима. Хоть живет он в Шомроне, но всякий праздник приходит в Иерусалим, чтобы явиться перед лицом Господа. Раз отправился Хананель на торжества праздника Суккот, а с ним дочь его Тирца, девица стройная и прелестная лицом. Лет юной Тирце – семнадцать. Сыновья воевод и богачей глаз от нее отвести не в силах, так она им желанна.

Вот и Иядидья, друг Иорама, воспылал сердечной страстью к красавице Тирце. Богатый Иядидья устроил пир и созвал всех своих – тех, кто Бога почитает, учеников пророков, Иорама с женами и, конечно, Хананеля с дочерью. Иядидья захмелел от вина и заговорил.

– Как много прекрасного видит глаз человека здесь в нашем Сионе! Пусть же и дочь твоя станет одним из его украшений и как роза заалеет в сионских горах! – высокопарно обратился он к Хананелю.

– Я хочу, чтобы деревце мое пышно расцвело в чудном плодоносном саду, изобильно напоенном росой Божьей благодати, – в тон Иядидье ответил Хананель.

– Вот я и стану для твоей дочери этим чудным плодоносным садом. Ты своими глазами видел, что щедро одарен я Божьей милостью, и много тучной земли отмерил мне Господь и удостоил меня большим богатством, – продолжил Иядидья.

– Уж год обивают порог моего дома богатые и знатные из колена Эфраима и просят отдать им Тирцу. Но дочь моя отвернулась от людей этих и богатства их не желает. “Они погрязли в грехе, идолам поклоняются и мерзки мне. Я хочу человека из Иудеи, из самого Иерусалима. К такому тянется душа”, – так говорит юная Тирца. Потому я и привез ее сюда в Иерусалим выдать за того, кто полюбит ее. А сейчас, ты, Иядидья, поговори с девицей, и, если придешься ей по сердцу – мое и Божье вам благословение, – сказал Иядидье отец Тирцы.

– Скажи мне, нежная душа, что значат в глазах твоих Сион и его люди? – обратился Иядидья к Тирце.

– Сион – как райский сад, а жители его – как ангелы Господни, – ответила Тирца.

– О, Тирца, ты пробуждаешь во мне гордость, ведь и я житель Иерусалима! – воскликнул Иядидья.

– Всякий иерусалимец может гордиться собой, если только похож на тебя, – сказала Тирца.

– Уж и то не мало, что деяния мои чистыми и честными видят твои глаза, но хочу, чтоб не только глаза, но и душа, мной любимая, узрела деяния эти да и силу мою, – продолжил с надеждой Иядидья.

– О, душу эту благословит Бог! – выпалила Тирца.

– Любезная моя, ведь это твоей душе благословение от Бога и от меня!

– А коли так, мой господин, то обратись к отцу моими устами, а что твои уста изрекут, о том думает сердце мое, – с чудной прелестью девичьего стыда пролепетала Тирца.

– Как красноречива ты, Тирца, как благозвучны твои слова!

– Красноречие в сути слов, а не в словах.

Пока Иядидья и Тирца говорили между собой, к ним подошел Хананель.

– Хочу, чтобы знала ты, дочь, что у меня на уме: человек, что стоит перед тобой, достойнейший из людей, которых я в своей жизни встречал, – обратился отец к Тирце.

– Дорогой Хананель! Дочь твоя, нежное создание, смотрит на меня другими глазами. Я, иерусалимец, житель Сиона, кажусь ей ангелом небесным, – усмехнулся Иядидья.

– Значит, я – ангел, посланный Богом, дабы соединить ваши сердца и благословить вас перед Господом нашим, обитель которого – Сион, – сказал Хананель.

Тут обратилась Тирца к Иядидье.

– Вот, я нашла тебя, единственного, и хочу быть твоей единственной. А что до меня, я вся принадлежу тебе, – сказала юная девица.

– О, нежное создание, единственной будешь у меня, а иначе сладким не станет наш брак.

Эти слова скрепили союз. Иядидья щедрой рукой одарил сынов пророков, и на следующий день Тирца стала Иядидье женой.

Хананель согласился жить у зятя в Сионе целый год. Сердце отца переполняла радость при виде счастья горячо любимого чада.

Иорам уходит на войну

К концу года пребывания Хананеля в Сионе филистимляне вторглись в Иудею, Негев и на холмы Шфела. Захватили города и дочерей их. Иорам, как и другие воеводы, готов был выступить на войну с филистимлянами. Хагит, жена его, родила в те дни третьего сына и нарекла ему имя Азрикам, что значит “Бог поможет сокрушить восставших на нас”. В это же самое время Хэла, служанка Хагит, родила сына мужу своему Ахану, рабу и домоуправителю Иорама, и назвала новорожденного Наваль.

Хагит велела служанке Хэле отдать Наваля одной из рабынь, а самой выкармливать Азрикама. И Ахану, отцу Наваля, обидно стало за сына.

К тому времени Наама, любимая жена воеводы, наконец, понесла, и любовь Иорама возгорелась еще сильней. Понесла и Тирца, юная супруга Иядидьи.

Иорам призвал верного друга Иядидью в свой летний дом, что на Масличной горе, и говорит: “Завтра я ухожу на войну, и, кто знает, вернусь ли к родному очагу. Давай, друг, заключим промеж нами нерушимый договор, да такой, что и отпрысков наших обяжет. Если судьба мне погибнуть, или буду пленен врагом, стань попечителем всех моих и всего моего. Опекай детей и распоряжайся имуществом по здравому и честному твоему разумению.

Прошу лишь, не утесняй Ситри, одного из сынов пророков, что живет в моем имении на Кармеле, и его престарелого брата Авишая. Ибо это люди богобоязненные и к тому же кровные родственники супруге моей Нааме. Жены наши беременны, и, если одна из них родит сына, а другая – дочь, соедини брачными узами юные сердца. Коли крепка наша с тобой любовь, и коли жены наши, Наама и Тирца полюбились друг другу, сколь же горячей будет любовь детей наших!

Урожай, что принесут мои угодья на Кармеле, пусть питает сынов пророков, знатоков Слова Божьего. Всякий праздник накрывай столы для четырехсот гостей – бедняков, сирот и вдов, как я это делал. И последнее, друг мой Иядидья, этот летний дом я приношу тебе в дар”.

Так ответил Иядидья: “Ничто вещественное в мире нельзя сравнить с любовью. Но, если вещь напоминает о чувстве, она бесконечно дорога для верных любящих друзей. Прими от меня это кольцо и укрепи его на правой руке. Пусть сей памятный дар хранит неколебимой нашу дружбу. И да возвратит тебя Бог с миром, а уж мы возблагодарим Господа жертвоприношениями нашими. И в этом летнем доме будем радоваться и веселиться и мы с тобой, и чада наши, и домочадцы!” Тут друзья обнялись и на этом расстались.

Назавтра с восходом солнца Иорам созвал своих домашних, всех благословил и жен расцеловал. Слезы выступили у него на глазах, как обнял Нааму. Но пора воеводе в поход.

Дурная весть

Пришел срок, и Тирца родила мужу свому Иядидье дочь и назвала ее Тамар. Отец Тирцы, Хананель, велел мастеру ювелиру изготовить кольцо и вырезать на нем свое имя и имя Тамар. Он вручил это кольцо Тирце и сказал: “Это – знак для твоей дочери Тамар. Когда вырастет внучка – наденет кольцо”.

Еще месяц прожил Хананель в Сионе, а потом вернулся к себе в Шомрон.

А вскоре гонец принес весть: воевода Иорам попал в плен к филистимлянам. Дом Иядидьи погрузился в печаль. Наама плачет и плачет и, горюя, доставляет великое утешение Хагит. И та, повременив немного, говорит: “Более не станет Наама возноситься надо мной, я теперь госпожа!” И поставила на своем. Подчинила своей власти всех слуг, и если кто перечит ее слову, того жестоко карает хозяйка. А Наама не замечает перемен, ибо душа ее ослепла от горя.

Безмерно страдает от жестокой руки Хагит служанка ее Хэла. Словно худшую рабыню срамит и позорит, мучает и бьет она служанку. Ахан же, муж Хэлы, терзается обидой за жену, но боится молвить слово, закусит губу и молчит. Униженный и робкий сердцем, все думает, как бы утешить две страдающие души, его и жены.

Глава 2

Заговор

Матан, судья, был ранен в самое сердце, когда узнал, что не доверился ему Иорам и Иядидью назначил управлять имением и угодьями. Завидовать стал Иядидье и рад был известию о пленении воеводы. Легче сносить муки, когда знаешь, что врагу еще хуже. “Я долго ждал, и вот он день, что возложит к порогу Иорама жатву зла”, – подумал.

Матан явился в дом воеводы и, не скупясь на слова, жалел и утешал жен его Нааму и Хагит. А сердце ликует: вдовствует при живом муже коварная Хагит, соломенная вдова.

Раз навестил Матан дом Хагит и видит – та бьет служанку, и с каждым ударом гнев госпожи растет. Хозяйка заметила гостя и отпустила несчастную. “Обязанность этой негодницы – выкармливать моего сына Азрикама. Но стоит лишь отвернуться, как и след ее простыл, торопится кормить Наваля, мерзкое дитя свое”, – объясняет Матану Хагит.

Ахан стоял поблизости и видел, как бьют и унижают жену, и со слезной жалобой обратился к Матану: “Рассуди, господин мой. Я вижу, сынок-младенец лежит в колыбели всеми служанками заброшенный и беспрестанно кричит, голодный, и требует материнскую грудь. Уж если чем и согрешила Хэла, готов вместо нее побои принять!”.

Услыхав дерзость, негодуя и с презрением, бросила Ахану Хагит: “Ты – жалкий раб, своей волей отверг свободу! Разве муж мой Иорам не давал тебе волю, уходя на войну? А ты что ответил? Мол, люблю тебя, мой господин, и жену мою люблю, и сыночка. А посему замкни рот на замок, а то и впрямь тебя угощу!” Матан промолчал, но про себя подумал: “Пожалуй, раздую-ка я этот тлеющий костер, пусть запылает ярким пламенем.

Ночью Ахан пришел в дом к Матану.

– Ты сам видел и слышал, господин мой, как извратили суд надо мной. Выходит, муки и смерть – и есть удел слуг и рабов? – спросил Ахан.

– Огнем гнева пылает твоя душа, Ахан. Пусть это пламя испепелит все жилища господина твоего Иорама, пусть сгорят вместе с их обитателями! Не гоже забывать рабу, что хозяин его смертен. Вспомнишь об этом, и, глядишь, гнев твой с дымом улетучится!”, – ответил Матан.

В глазах Ахана блеснула искра ликования.

– Господин, ты душу открываешь свою, или насмехаешься надо мной?

– Невежда и глупец! Я стану насмехаться над неимущим и униженным, вроде тебя?

– Почему умолкло доброе сердце Наамы, и свирепствует бесовка Хагит? – воскликнул Ахан.

– Сперва выслушай мой совет, а уж потом вопрошай, – сказал Матан и принялся излагать план.

– Подожги дом, где живет Хагит, и дом, где живут служанки и рабы. Но прежде сына своего Наваля спаси. Примут его за Азрикама, сына Хагит. Обоим отроду не более месяца. Иядидья и Тирца подмены не заметят: так ненавидят они проклятую Хагит, что на дитя ее смотреть не желали. Дом Наамы огню не предавай, пусть заподозрят ее в тяжком грехе. Люди скажут о ней: “Пламя ревности пожрало дом Иорама”. А я заготовил хитрость, как спасти Нааму. Но не будет ей дороги назад.

Ни Хагит, ни Азрикам – никто не останется в живых из дома Иорама. Наваль, которого Азрикамом станут звать, унаследует богатства твоего господина – и поля, и виноградники, и сады, и винные погреба. Богатая жатва, не так ли? А уж после жатвы, колоски в поле я по бедности своей подберу. Еще до того, как запалишь огонь, ты заберешься в казну Иорама и опустошишь ее. А я подошлю двух верных людей – Хэфер и Букья их имена – два хитрых мошенника, что умеют пустить людям пыль в глаза и казаться прямыми и честными. Им вручишь все сокровища, а уж они доставят их мне. Вот тебе ключ от казны. Когда я был в доверии у Иорама, сделал себе ключ в точности, как у него. Не из-за воеводы ли этого я растерял наследие отца? Вот и возместят мне его золото и самоцветы давние утраты – богатство и Хагит.

Затрепетало сердце Ахана.

– Послушаться твоего совета – прямой путь в преисподнюю, – со страхом и ликованием вскричал Ахан, вскочив со своего места.

– Ничего не бойся и укрепись духом. Гордись собой, ты храбрее хозяина: чтобы войти в заговор, нужна неколебимая отвага, а чтобы топать военной тропой – довольно заурядного терпения. Приходи в другой раз, и растолкую тебе, что и как делать, – сказал Матан.

Так и поступил Ахан. Явился к Матану, и обсудили дело вдвоем, и решено было хранить заговор в строгой тайне, а о подмене младенцев даже Хэфер и Букья не узнают.

Преступление

Темная ночь. Мрак. Ветер гонит по небу тучи. Тишина в доме Иорама. Обитатели его спят безмятежным сном. Ахан отомкнул казну, извлек сокровища и вручил их Хэферу и Букье. Эти двое унесли драгоценности и отдали Матану, и тот спрятал их под землей.

Ахан поднялся на одну, на другую крышу и разбросал серу. Затем спустился на землю, бесшумно вошел в дом служанок и рабов, взял сына Наваля, беззвучно вышел, закрыл дверь снаружи на засов. Также неслышно Хэла выскользнула из дома хозяйки, задвинув щеколду.

С четырех углов запалил оба дома Ахан. Вспыхнуло пламя, клубы дыма устремились ввысь. Когда все вокруг потонуло в огне, Ахан ринулся к дому Наамы, что стоял поодаль, целый и невредимый. Схватившись за голову, в ужасе возопил: “О, госпожа моя! Дома Иорама в огне, и некому гасить пламя. Жена моя Хэла с Азрикамом на руках успела выскочить в окно. Хагит кинулась спасать старших сыновей, но огонь погубил всех. О, госпожа, ведь и мой сын погиб, сгорел в доме слуг и рабов!”

А тем временем Хэфер и Букья проходят мимо окна Наамы, и один говорит другому: “Гляди, пламя ревности пожрало дом Иорама!” Содрогнулась Наама от ужаса и говорит в слезах: “Душегуб неведомый свершил зло, а меня обвинят, что подожгла. О, несчастная! Где искать спасения?” Тут Ахан с подсказкой: “Переоденься, госпожа, в мужское платье и скройся, дождись, когда людской гнев стихнет. Да поторопись, пока не вынырнули из тьмы мстители за Хагит. Как бы не схватили тебя и не возвели напраслину”.