Полная версия
Фактчекинг. Чеховы. Изнанка мифа
А в ответ получал справедливую отповедь:
«Тебя, пишешь, „жгут, режут, топчут и пилют“. Т.е. долги требуют? Милый мой, да ведь нужно же долги платить! И к чему делать долги? Когда у мужа и жены нет денег, они прислуги не держат – это обыденное правило. Отчего ты не пишешь? Что за безобразие? У „Сверчка“ и „Будильника“ сплошные вакансии, а ты сидишь, сложил ручки и нюнишь. Почему ленишься работать?»
Не получив ни сочувствия, ни поддержки, Александр пошел на хитрость.
«Я сообщил он родным. волею Божиею ослеп», —
Анна Ивановна добавила подробностей:
. «Саша ослеп вдруг вчера в 5 часов вечера, он после обеда лег спать, по обыкновению выпив порядочно, потом проснулся в 5 часов, вышел из своей комнаты, поиграл с детьми и велел подать себе воды, выпил воду, сел в постель и говорит мне, что ничего не видит»
Под предлогом болезни Александр с семьей приехал в Москву и остановился в казенной учительской квартире брата Ивана, где жил и отец.
Павел Егорович, для которого внезапный приезд «слепого» сына был как гром среди ясного неба, с горечью писал семье, отдыхающей в подмосковном Бабкине:
. «Положение его незавидное и жалкое, потерял зрение, его водят, как слепого за руку. Вот последствия своей воли и влечение своего разума на худое, увещаний моих он не послушал. Приехал в грязи, в рубищах, в говне. Всё прожито и пропито, и ничего нет. Что еще будет, но хуже этого не может быть»
Однако во внезапную слепоту не поверили ни Николай, ни Антон.
Едва приехав в Москву, «слепой» Александр бросил жену на отца, а сам укатил к Антону на дачу в Бабкино.
издевался над братом Антон в письме редактору Лейкину. «У меня живет Агафопод . Он был слеп, но теперь совлек с себя Велизария и стал видющ», – 35
В таком же духе рисовал картину и Николай Чехов:
«Д ля чего он напускал на себя слепоту, комедьяничал? Александр сознавал, что он лжет, и чем белее он лгал, тем больше страдал и пил. Нужно же было объяснить свою слепоту. Ни один шут не понимал, чего стоило ему его актерство. Все смеялись, и он понимал это и пил».
Пока Александр веселился в Бабкине, Анна с двумя крошечными детьми и без денег оставалась в Москве, и ей было не до веселья.
ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ
Дорогой Саша.
Исполняю твое желание – пишу. Пока обстоит все благополучно хотя не так как нам желалось бы. Вчера только что вы оба уехали, пришел Павел Егорович, очень удивился, что так вдруг уехали и был по-видимому чем-то недоволен. Послала я за спиртом и на 20 коп. не дали, у Петра не было, пришлось попросить у Павла Егоровича, он дал 35 коп. которые я сегодня же, как только он придет, возвращу ему.
Сегодня утром в 10 часов я оправилась к Давыдову , он дал мне еще 3 рубля и обещал через 2 часа привезти еще. По конке вернулась домой. Немного погодя приехал Всеволод , вручил мне только 25 рублей и даже не раздевался. 36 37
Потом приехал М.В., осмотрев Антошу, он сказал, что у него скверная штука, что теперь в Москве поветрие этой болезни, прописал ему микстуру. Я очень этим теперь встревожена и боюсь за Антошу.
Обед сегодня готовили дома. Вот тебе весь день. Завидую тебе, что ты в деревне, но не засиживайся, съезди в Петербург. потом уж и поезжай в Бабкино и погости там.
До свиданья приезжай не сердитый, а хороший. Милый, ведь я тебя очень люблю, а ты часто бываешь очень несправедлив.
Позволь поцеловать тебя и приезжай.
P.S. Мы из твоей комнаты не переходили. Писала в темноте. Дети заснули».
К письму – записочка Ивану Чехову, тоже отдыхающему в Бабкине:
«Многоуважаемый Иван Павлович, я позволила себе взять у вас щепотку табаку, смерть курить хочется, а купить денег нет. Анна».
В июне Александр съездил-таки в Петербург, но новости были неутешительные. Анна переживала:
«Сейчас получила твое письмо, оно не обрадовало меня, а огорчило.
Дурак вышел не Ефим, как ты пишешь, а ты. Ефим нарочно помянул, что ты семейный, чтобы тебе выдали больше пособия. И он при мне учил тебя как нужно сказать, а именно, что я твоя сестра, вдова с детьми, живу на твои средства.
Второе, что меня огорчило в твоем письме, это что ты не увидишь даже Шуры, а я надеялась, что ты привезешь его ко мне . Ради Бога постарайся хоть повидаться с Шурой, голубчик ведь ты теперь понимаешь как можно любить своих детей. Ты вот и теперь, я уверена, беспокоишься за Колю и Тосю , а каково мне не видать столько времени своего мальчика, которого я также люблю, как и этих детишек. Вчера была с детьми утром в зоологическом, Колька был в восторге. Вместо сига лучше привези Кольке башмаки или мне перчатки черные фильдекосовые». 38 39
От Давыдова еще ничего не получала, думаю сегодня опять идти к нему.
Хлопочи ты также и об месте, ведь не поедешь же ты обратно в Новороссийск.
Любящая тебя Анна».
Уже заканчивалось лето. Иван вернулся к своим учительским обязанностям, семья готовилась к переезду на новую квартиру, и только неприкаянный Александр все пребывал в неизвестности относительно своей службы.
Иван Чехов – Антону Чехову:
«Александр ужасно бедствует, занятий никаких не имеет, бывает у меня каждый день, прочитывает газету и уходит домой. Вчера он ходил занимать денег, чтобы заплатить за квартиру, и едва-едва нашел добрейшую редакцию «Сверчка».
. В самом деле, откровенно говоря, тяжело смотреть на Александра. Живет он в отвратительной обстановке, и что он, кто он, чего он хочет, трудно узнать. Квартиру нанял он где-то на Живодерке, я еще у него бы был»
В Новороссийск Александру возвращаться не пришлось. Хлопоты – не без помощи Антона – увенчались успехом, и с таможенной службой было покончено. Теперь зарабатывать на хлеб Александр Павлович Чехов будет журналистикой и литературой:
, – доложил он Антону в конце декабря 1886 года и добавил – . «Кажется, нужде моей приходит конец. Буду сыт и я Сижу на одной колбасе да селедке. Если это письмо застанет Анну еще в Москве, то изругай ее и погони помелом»
В конце февраля 1887 года Александр, всегда трепетно относящийся к своему здоровью, сообщил Антону: . «Болит левая половина груди. Кашля нет. Сон и аппетит хороши. Пульс правилен и издыхать еще не хочется. Если твои слабые мозги осмыслят мой morbus , то дай совет» 40
Не получив совета по поводу хорошего аппетита и сна, «больной» отправил срочную телеграмму: дескать, помираю, и брат-доктор приехал. Но, как выяснилось, Александр был абсолютно здоров.
, – не скрывал Антон досады в письме к Шехтелю, – «Я проехался напрасно обстоятельства самого поганого и ерундистого свойства нежданно-негаданно погнали меня на север».
А вот Анна Ивановна, действительно, оказалась больна. С брюшным тифом она вскоре попала в больницу. Более того, заразились и другие домочадцы.
Александр в письме сестре попросил приехать мать:
« Бедные дети пищат, просятся „на горшочек“ и разрешаются на постель. Меня нет дома всю ночь. Право, не грешно было бы матери приехать ко мне. Не приедет ли? Уведомь».
Написал он и Ивану:
«Плохи, Ивашенька, мои дела. Вчера свез в больницу прислугу – Аннушку, сегодня отправил Кольку в больницу. Остался с Антошей один. Позволяю себе робкую просьбу: не приедет ли мать ко мне? Похлопочи».
Но в семье были категорически против поездки Евгении Яковлевны. Николай написал сестре:
«Мать просит достать ей билет на проезд в Питер. Я говорил с Антоном, и мы пришли к глубокому убеждению, что матери ехать нельзя. Мать поедет в Питер в семью Александра, в ту семью, где она может заболеть тифом и остаться там навсегда».
Более того, зная привычку Александра вечно привирать, у Чеховых (пожалуй, кроме Евгении Яковлевны) никто не принимал близко к сердцу его жалобы. Так, из веселого Машиного письма к уехавшему в Таганрог Антону видно, что им было не до питерских проблем:
«У нас все обстоит благополучно. Единственная неприятность – это бедный Александр: у него вся семья перехворала. Собиралась ехать мать, но Александр взял к себе какую-то сестру милосердия. Одним словом на него, как на бедного Макара.
Дневник твой все читают с удовольствием, смеху было много. 10 мая мы уезжаем в Бабкино. Не думай о деньгах, душенька.
. Левиташа на Волге. Скучаем, приезжай поскорее»
Анну Ивановну выписали из больницы полубольной:
«писал Александр Антону и ругался,. У нее брюхо не в порядке, лихорадка и очень болят ноги, так что она с трудом передвигается по комнате, – – ежедневно на молоко, мясо, вообще пищевые продукты надо давать 2.50 к. или 3 р. Анна все еще на больничных порциях, связанных тесно с куриным бульоном, а куры в Питере кусаются»
Нелюбимая больная жена, требующая заботы и расходов, запущенный дом, плачущие дети – все раздражало Александра, и он вновь под любым предлогом бежал из дома.
Болезнь Анны вновь обострилась в ноябре. В это время Антон приезжал в Петербург и, поначалу, по настоянию брата, остановился в его квартире. Потрясенный увиденным, он писал родителям:
« Живу у Александра. Анна Ивановна больна (бугорчатка). Грязно, воняет и проч. Душно. Грязь, вонь, плач, лганье; одной недели довольно пожить у него, чтобы очуметь и стать грязным, как кухонная тряпка. Вчера я ночевал и обедал у Лейкина. Вот где я наелся, выспался и отдохнул от грязи!»
В январе 1888 года Александр сообщил Антону, что у жены «, и врачи подумывают об операции. Но неожиданно состояние Анны улучшилось, и было решено отправить ее с детьми на дачу под Тулу, и уже был назначен отъезд на первое апреля. Однако в начале марта больная опять слегла. большой абсцесс между печенью и почкой»
Дальше события развивались стремительно.
– не скрывал досады и неприязни Александр. – «Анна опять заболела влежку. Когда эта херомантиякончится? Что ни день, то огорошивание, и конца не предвидится. Прожил жизнь, не живя», Общий вид ее жалок. Худа, не питается, молока не может проглотить, лежит, сторона печени вздута. Постоянная рвота и голодание окончательно истощили ее. Смотрит совсем мертвецом. Глаза блещут неестественно, точно в них сконцентрировалась вся угасающая жизнь. Я не выдерживаю этого блеска: мне становится жутко, и я отворачиваюсь…»
«Состояние духа ее – невозможное. Я произведен в такие подлецы, испортившие ее жизнь, что повесить меня мало. В общем такой хаос, такая чертовщина, что у меня голова кругом. Суди ты сам птичьими мозгами: меня нет целые сутки дома, прислуга не успевает удовлетворять капризам и бесит больную невольно. Прихожу из редакции – новая беда: подай ей ту подлую женщину, на которой я хочу жениться и которая намерена во имя своих будущих детей отравить Кольку. Всю ночь до утра бьешься и не находишь себе места».
Александр жалел себя, сетовал на судьбу: . Слов сострадания к умирающей жене он не находил – только обвинения: «Живется по обыкновению лохудренно и беспокойно. Все начинает противеть. Приятно сидеть только у осколочных дам, как у бесхитростных дынек»
«Лучшие годы моей юности истерзала своей ревностью полусумасшедшая, душевно-больная Анна Ивановна».
Семь лет назад он сошелся с ней наперекор семье, теперь же, надев маску мученика, скулил в письмах:
И в дальнейшем он будет не единожды повторять этот свой слоган: «Я не заслужил ордена св. Анны, а он повешен мне на шею, и я ношу его в праздник и в будень» . 41
«Найдется ли хоть один другой такой дурак в мире, который, подобно мне, мог бы так испортить себе жизнь, повесив на шею орден Анны (ныне покойной)».
А Анна всё не умирала, и ее муж, демонстрируя высшую степень черствости, цинично писал:
«Анна тянет предсмертно-смертельную канитель».
«С Анной дело затянулось. По толкованиям врачей Анна может умереть через неделю, а может протянуть в таком лежачем положении и годы. Выходит нечто продлинновенное, неопределенное и скверное, озлобляющее и угнетающее с развязкой где-то в будущем столетии. А хуже всего то, что работать не всегда возможно свободно. А на меня возложены загородные театры и кабаки. Чуть опоздаешь ночью, беда: Анна всю ночь не спит и боится без меня умереть».
Да, Анна не спала, но страх умереть в отсутствии мужа при чужих людях уже ушел. Теперь в ее агонизирующем мозгу то и дело возникало лицо Гавриила Александровича, его отчаяние и слезы, обида и отказ вновь принять её; умоляющие взгляды брошенных ею детей, Наденьки и Шурки – что с ними, где они? Пыткой всплывала в памяти счастливая и беззаботная жизнь: веселые поездки семьей в имение, за границу, бонны и гувернантки у детей, журфиксы в московской квартире. Весь этот праздник, который она так легкомысленно и жестоко уничтожила, теперь проносился в ее бредовом сознании; и вдруг все перекрывало злое лицо человека, за которым она пошла от отчаяния, поверив ему, и который теперь стоял рядом и с ненавистью смотрел на нее, ругался, пьяно шатался, чем-то попрекал, а за стеной плакали их крошечные дети, чью трагическую судьбу она уже предвидела. 42
Но Анна не могла даже пошевелиться, а только стонала и металась по подушке.
В субботу, 28 мая 1888 года, Антон получил телеграмму:
«Сегодня в 4 ч. 15 м. дня Анна скончалась. После похорон я немедленно отвезу к тетке в Москву детей, а сам приеду к тебе в Сумы. Тогда переговорим обо всем. А теперь пока – будь здоров! Поклоны. Твой А. Чехов».
В этом – «пока – будь здоров!» – читается нескрываемая радость.
Сообщил Александр новость и брату Ивану:
«Иваша, драма сыграна. Занавес опущен. Одной жизнью стало меньше. Анна скончалась. Жесток был приговор благочестивого положительного человека: „Беззаконно живущие беззаконно и погибнут“. Исполнилось пророчество».
«Благочестивый положительный человек» – это, разумеется, Павел Егорович, которого Александр по своему малодушию не может не куснуть. Только отец тут ни при чем: сбылось не пророчество, – это был логический конец . «разыгранной комедии»
В «Котельнике и его супруге», рассказе о своей жене, написанном за два года до смерти Анны Ивановны, уже прорывается потаенная мысль Александра о единственно возможном варианте прекращения этой мучительной для него связи – смерти супруги. Покушением на ее убийство он и заканчивает рассказ.
В жизни Александр свою жену, конечно, не убивал – в прямом смысле слова. Он просто день за днем унижениями, ложью и оскорблениями, грубой нелюбовью изводил ее душу, разрушал здоровье и добился желаемого – Анны не стало. В народе это называется – свёл в могилу. Не случайно на панихиде подсознание подсунуло ему образ Иуды: . «Так размочалились нервы, что самому Иуде на осине тошно»
Но, как написал Александр сестре, только «Не мелкими – были его сыновья: . Ан нет. мелкие неудобства ушли вместе с А.И. в могилу». «Я сдуру подумал сначала, что я свободен»
За свободой вдовый Александр Павлович умчался на дачу к Антону в Сумы.
ЕЛЕНА
В мае 1888 года семья Чеховых отдыхала в Харьковской губернии, где на окраине Сум снимала флигель в усадьбе дворян Линтварёвых. В письме Суворину Чехов подробно описал это неординарное семейство: мать-старуху, которая « и ее детей: старшую дочь, врача с опухолью в мозгу, отчего она «вторую дочь, тоже врача, старую девумечтающее о своей семье; младшую дочь и двух сыновей. читает Шопенгауера и ездит в церковь на акафист» совершенно слепа»; «тихое, застенчивое, бесконечно доброе, любящее всех и некрасивое создание»,
Вот в эту компанию в начале июня и приехал полупьяный Александр Павлович, и был принят интеллигентными хозяевами с самым искренним сочувствием к его горю. Сам же вдовец поразил их своею необыкновенностью. Что и говорить – эксцентричный Александр умел производить впечатление, его слушали с восторгом.
Спьяну ли, по корыстному ли размышлению (дворяне, все-таки!), но едва прошел девятый день со смерти несчастной Анны, как Александр надумал сделать предложение руки и сердца второй дочери хозяйки усадьбы, Елене Линтварёвой, той самой старой деве,мечтающей о семейной жизни. Он изложил свои чувства на бумаге, и вдруг, неожиданно для всех покинул усадьбу, так и не передав послания «возлюбленной».
О том, что же произошло, известно из посланного ему вдогонку письма Антона:
«Ну, как Вы себя чувствуете? Пахнет ли от Вас водочкой? Я никак не пойму: что рассердило тебя и заставило ехать на вокзал в 2 часа? Помню, что ты злился за то, что я оторвал угол у конверта, в котором находилось письмо к Елене Михайловне. Я считал это письмо юмористическим и не предполагал, что ты можешь писать Елене Михайловне о чем-либо важном. Так как это письмо было написано тобою в пьяном виде, то я не послал его по адресу, а изорвал. Если это тебе не нравится, то напиши ей другое, хотя, полагаю, писать ей решительно не о чем».
Письмо брата застало Александр уже в Петербурге, где он лежал «трупом» на своей кровати после мощнейшего запоя. Едва придя в себя, он ответил:
«Брате. Всем существом своим прошу: не гневайся на меня. Сегодня ровно неделя, как я мучаюсь нравственно и физически. Пьяные подвиги не прошли даром: четыре дня была беспрерывная рвота, истощившая меня до положения мочалки».
Однако заманчивая мысль о возможной женитьбе на дворянке никак не оставляла сознание, и он начал атаковать Сумы письмами. Сначала – сестре Маше:
«Нет душевного покоя. Придешь с работы и ходишь из угла в угол. Жутко и тоска. Эх, кабы Елена Михайловна за меня замуж вышла: другая бы жизнь пошла, стоило бы работать. Для меня было бы великим добром жениться на ней».
Не дождавшись ответа, Александр отправляет ей же следующее, более откровенное послание:
«Надо мамашу. А где ее взятоткрытымь? Мне кажется, что такою женой могла бы быть Елена Михайловна. Напиши мне, могу ли я написать Елене Михайловне, сделать ей предложение без боязни обидеть и оскорбить?»
Написал он и Антону:
[зачеркнуто автором] «Друже Антоне, послушай, если не для себя, то для детей мне необходимо жениться. Мне хочется семьи, музыки, ласки, доброго слова, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару, меня ждет дома покой и теплое отношение ко мне. У меня этого нет. Ты ближе к Елене Михайловне. Подумай и поспрошай, насколько я рискую сесть в лужу, если попрошу её быть моей женой? А если хочешь напрямик – я люблю ее просто трушу».
И Антон без всяких ухищрений расставил точки над i:
«Отвечаю на твое поганое и поругания достойное письмо о твоем браке. Прежде всего, ты лицемер 84 пробы. Ты пишешь: «Мне хочется семьи, музыки, ласки, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару… и проч.».
Во-первых, тебя никто не заставляет бегать по пожарам, можно заняться чем-нибудь более солидным и достойным.
Во-вторых, ты отлично знаешь, что семья, музыка, ласка и доброе слово даются не женитьбой на первой, хотя бы весьма порядочной, встречной, а любовью. Если нет любви, то зачем говорить о ласке? А любви нет и не может быть, так как Елену Михайловну ты знаешь меньше, чем жителей луны.
В-третьих, ты не баба и отлично знаешь, что твоя вторая жена будет матерью только своих детей; для цуцыков она будет мачехой.
В-четвертых, я не решаюсь думать, что ты хочешь жениться на свободной женщине только из потребности иметь няньку и сиделку. Положение, в котором вы теперь оба находитесь, определяется кратко: ты не чувствуешь к ней ничего серьезного, кроме желания жениться во что бы то ни стало и заграбастать ее в няньки к цуцыкам, она тоже тебя не любит. Оба вы чужды друг другу, как колокольный звон кусочку мыла. Стало быть, ты, просящий заглазно руки и объясняющийся в любви, которой нет, нелеп. Вообрази лицо Елены Михайловны, читающей твое письмо! Вообразил?».
Антон предложил брату приехать к Линтварёвым еще раз в рождественские святки или летом: «В 1—2 месяца можно и людей узнать и себя показать. Мог бы и сам полюбить (она очень хорошая) и любовь возбудить».
Но Александр не приехал: « Относительно своего брака я более не думаю. Должен сознаться, что я с своими претензиями на Елену Михайловну был достаточно глуп…».
А 24 октября 1888 года Александр написал брату: «Кланяется тебе Наталья Александровна Гольден».
НАТАЛЬЯ
Поклон от Натальи Гольден, давней знакомой Чеховых, а ныне живущей в Петербурге, не удивил Антона. Как раз недавно о ней ему писал редактор Лейкин:
«Рисунок принесла мне некая Н. Гольден. Меня удивило то, что она придя с этим письмом, даже и раздеться не хотела в прихожей, и говорила со мной в пальто и калошах, хотя я ее пригласил в гостиную».
Антон объяснил: . «Это мой хороший приятель. Бабенка умная, честная и во всех смыслах порядочная. Несколько дика, чем объясняется, что она не сняла пальто»
Наталья прошла все стадии и стала Антону преданным и любящим другом. «Наташеву» и «Антошеву» – так, дурачась, звали они друг друга во время их короткого романа. Смешливая «эмансипе» – она была любимицей всей семьи и воспринималась как будущая невеста Антона.
– вспоминал младший сын Александра Михаил. «Когда я подрос, мне рассказали, что Антон Павлович и моя мать любили друг друга. Почему они не женились, осталось для меня неизвестным»,
Сказать «любили друг друга», наверное, не совсем правильно: чувство было явно односторонним. В то счастливое и легкомысленное время юности Антон увлекался многими, а вот Наташеву, похоже, всерьез надеялась стать Чеховой. Но так случилось, что ей пришлось уехать из Москвы в Питер. Только через год вспомнил Антон Павлович своего «приятеля», написал ей письмо и получил шутливо-надрывный ответ:
«Подлюга Антошеву, насилу-то я дождалась давно желанного письма. Слышала я, что вы имели намерение побывать в Питере. Но! Но! О, змея! Так как вы уже превратились совершенно в беспутного человека (с моим отъездом), то едва ли обойдетесь без ………. Я же не могу больше принадлежать вам».
Прошло еще несколько лет. Наталья по-прежнему жила в Петербурге, вращалась в тех же редакционных кругах, что и Александр Чехов, так что пересечься им было немудрено, и они пересеклись.
Подробности встречи Александр изложил Антону в письме:
«Слушай и удивляйся: целая история. В один прекрасный день ко мне в редакцию, как к секретарю оной, является Наталья Александровна Гольден. Разговорились. Я пригласил ее побывать у меня, посмотреть моих ребят. Она согласилась, побывала и в результате нескольких вечеров, проведенных вместе «вдовцом и девой» получилось то, что мы живем теперь вместе. Живем, ругаемся от утра до ночи, но отношения наши чисто супружеские.
Если родители, старость коих я намерен почтить примерным поведением, не усмотрят в сем «сближении» кровосмешения, то я не имею ничего и против церковного брака. Любит ли она меня – не знаю. Она говорит, что любит. Умиляюсь ежечасно и ежеминутно, вижу в ее роже косой взгляд и чувствую на себе ее ласку. Мне хорошо, мне тепло. Пожми мне руку и пожелай мне счастья».
Наташеву тоже приписала пару слов:
«Многоуважаемый Антон Павлович. Знаю, что письмо Вас крайне поразит, но и сама я не менее поражена. Чего на свете не бывает. Мне очень хотелось бы знать ваше мнение обо всем случившемся. Искренно преданная Вам Н. Гольден».
«Желать счастья» и комментировать «случившееся» Антон не стал.
Через пару недель Александр уже без «ежечасного и ежеминутного умиления», а с обычной развязной откровенностью дополнил картину семейной жизни:
«День и ночь репортерствую, секретарствую в редакции и дома только обедаю и по ночам приношу доказательства Наталье Александровне в том, что я – мужеского пола. Наталья Александровна ежедневно объедается, принимает слабительное, страждет животом. Водку пьет, заражена нигилизмом и либерализмом. Относительно всего остального могу под ее портретом сделать надпись: „Сей страстный и любострастный зверь“».
В декабре 1888 года Антон приехал в Петербург и навестил брата. Он готов был увидеть что угодно, но только не это :
«Так обращаться с женщинами, каковы бы они ни были, недостойно порядочного и любящего человека. Ты не имеешь права сидеть в ее присутствии без штанов, говорить словеса, которых не говорят даже фабричные, когда видят около себя женщин. Ни один порядочный муж или любовник не позволит себе говорить с женщиной о сцанье, о бумажке, грубо, анекдота ради иронизировать постельные отношения, ковырять словесно в ее половых органах. Между женщиной, которая спит на чистой простыне, и тою, которая дрыхнет на грязной и весело хохочет, когда ее любовник пердит, такая же разница, как между гостиной и кабаком. Нельзя безнаказанно похабничать, оскорблять прислугу или говорить со злобой Наталье Александровне: „Убирайся ты от меня ко всем чертям! Я тебя не держу!“».