Фактчекинг. Чеховы. Изнанка мифа

Через несколько лет в другом рассказе, «Котельник и его супруга» – и также – биографическом, он удостоит ее иных строк: 25

«Некрасива она была ужасно. Лицо ее напоминало череп, обтянутый кожей, с резиновыми складками на губах. Изо рта виднелись наполовину черные зубы. Она строит из себя парижскую львицу в то время, когда ни кожи ни рожи, двое ребятишек и незаштопанные дырявые чулки на ногах. Ты знаешь сколько мне лет? – 32, а ей – сорок второй пошел, и она до сих пор еще воображает себя институткою… Э, да будь она проклята…».

Анна Ивановна Сокольникова была старше Александра Павловича Чехова на восемь лет. Девятнадцатилетней барышней она вышла замуж за выпускника московского университета, родовитого дворянина Гавриила Александровича Сокольникого. В 1867 году у них родилась дочь Надежда, в 1871 – сын Александр, а еще через год – сын Владимир, умерший в двухлетнем возрасте.

Родословная Гавриилы Александровича, восходящая к XVII веку, обеспечивала им солидное состояние и достойное положение в обществе. Анна Ивановна упивалась ролью салонной хозяйки. «Царица праздников и чопорных балов» – называл Хрущов-Сокольников жену. Сам он, человек многогранно одаренный, уже заявил о себе как и о талантливом поэте, и дом их был открыт для журналистов и литераторов.

В 1874 году Гавриил Александрович предпринял длительную поездку в Омск, к своему двоюродному деду А. П. Хрущову, генерал-губернатору Западной Сибири. 26

А в это время в московском доме Хрущовых-Сокольниковых появился вернувшийся из ссылки студент московского университета Александр Покатилло, высланный в свое время из столицы за помещенную в газете «Голос» статью, Он вернулся героем в романтическом ореоле мученика, и Анна, «царица балов», потеряла голову. «в которой позволил в высшей степени дерзкую выходку против одного из членов Императорской фамилии».

В 1876 году она родила от студента дочь. Чем окончилась бы эта история, сказать сложно, но Александр Покатилло внезапно умер.

После смерти любовника Анна попыталась было вернуться к мужу, но бесполезно. Хрущов-Сокольников подал на развод, а свои страдания излил в стихах: 27

Я вас любил… В минуты ослепленья,

Как бедный раб – в пыли, у ваших ног,

Пожертвовал я вам без сожаленья

Всем… даже тем, чем жертвовать не мог.

Я вас забыл, как сон пустой и ложный, —

Так для чего ж, скажите мне, теперь

Стучите вы рукой неосторожной

В мою, от вас затворенную дверь?

Зачем будить во мне воспоминанья,

Что удалось хоть временно забыть?…

Поверьте мне: душевные страданья

Простить нельзя… нельзя и искупить!

В 1877 году брак Сокольниковых был расторгнут «за нарушение супружеской верности, прижитием в отсутствии мужа дочери Елены. Анна же Ивановна осуждена на всегдашнее безбрачие и назначением ей срока церковного покаяния на семь лет под надзором духовника».

После развода с мужем положение Анны было незавидным. Всеми осуждаемая, совершенно неприспособленная к практической стороне жизни, она могла существовать только в мужской опеке. И выдержать назначенные ей семь лет церковного покаяния Анна Ивановна, конечно же, не смогла.

Мы в жилище Гетеры, она

Разметалась в объятиях сна…

Хоть одета хозяйка квартиры,

Но как смят и искомкан наряд,

И остатки роскошного пира

О пирушке ночной говорят…

Распустилися темные косы,

Черепаховый гребень упал…

Вот окурки сигар, папиросы,

Вот вина недопитый бокал

Вот другой… Здесь вина не жалели.

Не жалели, как видно, любви,

И кипучим вином подогрели

Жар, давно уж остывший в крови.

Как удушлива вся атмосфера

Как здесь виден цинизм и разврат…

Видимо, на такой пирушке и сошлась «гетера» Анна с Александром Чеховым.

С Хрущовыми-Сокольниковыми Александр, уже начавший публиковаться, познакомился через своих друзей-однокурсников Третьяковых, и печатал в журнале Гавриила Александровича разную мелочишку. Зная об ихсемейных коллизиях, он был не прочь завести интрижку с опытной богатой «барыней» (как называл ее Чехов).

Анне же новый любовник даже внешне напомнил того, «рокового» Александра: высокий, худой, и такой же талантливый и независимый студент. Что-то, видимо, вспыхнуло в памяти.

Позже Александр Чехов, уже несколько лет женатый на Анне и проклинающий свой брак, об умершем сопернике вспоминал зло: «Покойся мирно Покатилло! Ты был умнее меня. Она еще до сих пор помнит то одеяло, под коим ты умер, а от меня, кажется, в ее памяти не останется ничего».

Увлечение сына «пожилой», безнравственной женщиной, и живущим с ней «блудно», вызвало нешуточное возмущение семьи Чеховых. Как ни объяснял Александр, что готов жениться, но церковь запрещает, – никто его не слушал. Александр ушел из дома, и судя по переписке родни, уже в мае 1881 года уехал к Сокольниковой в Тулу, где жили ее дети.

В Москву любовники вернулись вместе, и Александр пристроил Анну Ивановну делопроизводителем в только что созданный журнал «Зритель», где она проработала до февраля 1882 года, а затем опять уехала в Тулу.

Тем временем Александр спешил сдать экзамены: пора было после семи лет учебы окончить, наконец-то, университет.

ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ

В феврале 1882 года он строго писал своей возлюбленной:

«Милый друг и Бабушка!

Я обещал не писать тебе в виду твоего скорого приезда в Москву и не написал бы, если бы не твое письмо. Теперь слушай в оба уха и наматывай себе на ус.

Ты желаешь знать мои планы. На это я тебе отвечу: тебе они давно известны, но чтобы ты, моя дура, успокоилась – я повторю тебе. Я теперь работаю для того, чтобы обезопасить нас с тобою во время моих экзаменов.

Жить мы будем вместе. Квартиру и стол и прочее будем оплачивать тоже вместе, а как – условимся после. Как только ты приедешь в Москву, тебе сейчас же придется нанимать отдельную квартиру.

Еще раз велю: настраивай свои нервы получше и приезжай, пожалуйста, веселенькая и здоровенькая. Если приедешь плаксой, то лучше там – в Туле. Мне плакса плохая подруга.

Пьянствовать перестал, вплоть до твоего приезда, а когда ты приедешь, то разрешу. Видишь, какой я умник!… Жму твою руку и повторяю: ради всего святого брось все свои опасения и недоверие, и то и другое – неосновательно, а главное – оскорбительно для меня. Помни это. Я думаю, ты не захочешь понапрасну оскорблять любящего тебя человека. Ты по глупости своей обиделась, что я подписываюсь S, а не полной своей фамилией. Чтобы утешить тебя, изволь: АЧехов, АЧехов, АЧехов, АЧехов, Твой АЧехов, Весь твой АЧехов, муж глупой Аньки АЧехов. Довольна теперь?… S. Дура! Сволочь! Жопа!»

Анна отвечала:

« И хочется поговорить с тобой и не знаю что писать. Я в таком состоянии, что если я буду сейчас писать тебе, то что хочется, я знаю, что ты разорвешь письмо. Мне так тяжело… нет лучше ничего не буду писать, лучше подожду от тебя письмо и тогда успокоюсь и напишу другое.

Сегодня я опять ночую у Полонских. Долго в Туле я оставаться не могу, уже по одному тому, что мне негде ночевать – то в одном месте, то в другом.

Как я счастлива, как я довольна, Сашурка, мой милый, сейчас получила от тебя письмо. Одно меня немножко огорчает, что ты не получаешь моих писем, между прочим, я пишу уже четвертое, куда же они деваются, отчего не доходят до тебя.

Как я рада, что ты не забываешь меня, милый, люби меня, и все устроится, если не очень скоро – ничего, я буду терпелива, если буду знать, что что ты меня любишь. Меня немного смущает твой разговор с матерью в каком роде он был, в благоприятном или неблагоприятном?

». Здоров ли ты мой дорогой, славный, хороший, большой Шурка. Ужасно скучно тут без тебя. По приезде в Москву постараюсь быть покойной, нервы мои все-таки укрепились. Неужели ты любишь меня, Саша? Какое счастье, мой милый, дорогой. Целую тебя, всего, моего хорошего Сашку и прошу не забыть и не сердиться на Аньку

В конце июля, так и не получив родительского благословения на «незаконное сожительство», Александр Павлович с Анной Ивановной и ее сыном Шуркой отбыл в город своего детства, где устроился на службу в местную таможню. Анна была беременна.

В Таганроге прибывших встретили с любопытством: слухи о греховной связи бежали впереди их появления. И заткнуть рот обывателям Александр нечем: у него не было свидетельства о венчании!

Положение усугублялось беременностью невенчанной жены: ребенку грозило клеймо незаконнорожденного. Нужно было срочно что-то предпринять. И Александр, недолго думая, решил смастерить фальшивый документ о браке: кто будет разбираться? 28

В очередной приезд к родителям он стащил у отца его венчальное свидетельство, чтобы по этому образцу сделать фиктивное о, якобы, состоявшемся венчании с Анной Ивановной в Петербурге (такова была легенда).

Впоследствии Александр отнекивался от кражи и старался отшутиться: «Смею заверить обворованного папеньку, что Свидетельство случайно заехало ко мне в Таганрог».

Но оправдание выглядело жалко, и над этой аферой брата частенько посмеивался Антон. Как-то, объясняя, что мать не может ехать без паспорта, съязвил: Да и сам Александр спустя много лет признался: . «Жить же по венчальному свидетельству, как ты жил, она боится». «Я без благословения по родительскому венчальному паспорту блудом занимался»

В феврале 1883 года у Чеховых-Сокольниковых родилась дочь Маша (по-семейному Мося). Встал вопрос о крещении незаконнорождённого дитя. Дядя Митрофан, на которого рассчитывал Александр, вдруг начал юлить.

, – жаловался Александр Антону. Обиженный, он написал и брату Николаю с обвинениями в адрес не поддерживающей его семьи. Письмо это попало в руки Антона, и тот ответил, ответил жестко, обозначив при этом и свою позицию в отношении Павла Егоровича: «Я приглашал его, да, кажется, толку будет очень мало»

«Не знаю, чего ты хочешь от отца? Враг он незаконного сожительства – ты хочешь сделать его другом? Он, как бы сладко ты ни писал, вечно будет вздыхать, писать тебе одно и то же и, что хуже всего, страдать. И как будто быты этого не знаешь? Странно…

Тебя не поймут, как ты не понимаешь «отца шестерых детей», как раньше не понимал отцовского чувства. Чудны дела твои, Господи!»

Письмо это возымело свое действие. Похоже, что и с родителями Антон провел работу. Так или иначе, но отношения потеплели. И уже в мае Антон написал брату: «Мать сильно просится к тебе. Возьми ее к себе, коли можешь. Отец всем рассказывает, что у тебя замечательная должность. Опиши ему, пожалуйста, свой мундир и приплети хоть один табельный день, в который ты стоял в соборе среди великих мира сего.»

Как устроил Александр свой быт в Таганроге, никто из родных не знал, а сам же он описывал так:

«Большой, не без некоторого вкуса убранный кабинет. Гипсовый бюстик Гёте, портрет дамы с расчесанным пробором в дорогой ореховой раме. У стены два шкафа с книгами. На полу большой ковер, скрадывающий шаги. Рядом – будуар – спальня женщины с расчесанным пробором. Она лежит в постели. У ног ее за кисейной занавеской маленький новорожденный ребенок».

Склонность Александра к вранью, или как выражался Чехов – «брехне», была известна в семье. Но то, что увидела Евгения Яковлевна, приехавшая помочь сыну, повергло ее в ужас:

«Кухарки нет, и не намерены нанимать, держат 12-тилетнюю девочку. Я не могу здесь жить. Ради Бога, пришли деньги, я пропаду здесь. Я не могу видеть Сашиной грязной жизни, если бы вы видели, в какой грязи вся его большая семья, вы дня не могли бы прожить у него. Саша хорошее жалованье получает, да они не по-людски живут».

Когда Евгения Яковлевна вернулась в Москву, за ней последовал и Александр с семьей – погостить. На московских домочадцев Александрово семейство тоже произвело «сильное» впечатление. Антон отреагировал без экивоков:

«Брат наш мерзавец. Извини, голубчик, но будь родителем не на словах только. Чистое белье, перемешанное с грязным, органические останки на столе, гнусные тряпки, супруга с буферами наружу и с грязной, как Конторская улица, тесемкой на шее – всё это погубит девочку в первые же годы. Не бранись вслух, барабанную перепонку у Мосевны запачкаешь своими словесами».

Саша в ответ расхваливал дочь и расшаркивался перед отцом: «Мосевна – чистый бутон. Радует наши родительские сердца и с каждым днем делается все более и более похожей на дедушку, настолько, что мне даже обидно, ведь я отец, а не дедушка. Ну настоящий Палогорч! Не даром он благословил ее».

Но как бы ни расписывал молодой отец родительские радости, его сожительство уже трещало по швам.

Из дневника Ал. П. Чехова все того же 1883 года:

«За ужином я мирно сидел и кушал. Что может быть невинней? Но Анне, видно, захотелось прервать мое хорошее расположение духа. Она теперь настроена на тему, что я люблю ее не так, как прежде и просится в Москву. Дура, не умеющая ценить мужа. Не будь дочки, с какой бы решимостью я…».

А Антону писал: «… ннннеееее-женнись ты голлупбпбпчик Христа ради, и даже Николку ради мнимого его исправления отсоветую pater`ам женить. Сгниет».

Наступил январь 1884 года. Александр ждал ответа на свое прошение о переводе в московскую таможню, Анна снова была в положении, и никто даже помыслить не мог о грядущей трагедии .

Еще 5 января Анна Ивановна счастливо писала в Москву:

«У вас такая умница племянница, что вы все ахнете. Сашка все мешает, вырывает перо…».

20 января «Сашка» сообщил, что у дочки . «режутся глазные зубы, вероятно, в силу этого девочка стала хила, скучна, куксива, плачуща, сонно-бессонна»

А через неделю пришла телеграмма:

«Едема Церебри Безнадежна. Чехов». 29

Умирала девочка мучительно. Александр описывал Антону душераздирающие подробности ее страданий:

«Мося еще жива, но это уже давно не человек, а конвульсивно содрагающийся ежеминутно трупик, лишенный всякого сознания. Уже два дня левая рука и нога парализованы, зато правые конечности двигаются усиленно, ритмически в одном и том же направлении – к голове и обратно. Сознания – полный нуль. Сегодня явился жар, конвульсии и пульс быстрее 130.

Твоей телеграмме эскулапы не дали смысла и упорно отрицают и теплые ванны. Хотя описанные тобою признаки отчасти и исполнились, но я не дерзнул настаивать на предписанном тобою лечении».

«Сегодня девятые, должно быть, сутки, как весь мир и вся вселенная сосредоточились для меня в маленькой кроватке, на дне которой лежит маленький трупик, стонущий ежесекундно, без перерыва. Агония ужасна, медленна и бесчеловечна. Будь я доктор, я давно убил бы Мосю хлороформом или чем-нибудь смертельно и без мук усыпляющим» . 30

ИЗ ДНЕВНИКА АЛ. П. ЧЕХОВА

«27 января.

Мося! Без тебя я перестану жить с Анной. Боже мой, как я страдаю. Хоть бы водки выпить!

28 января.

Анна все пристает, чтобы я выпил водки, чтобы успокоиться. Перед постелькой Моси! Эта баба никогда меня не понимала и не поймет. Если Моси не будет, я буду держать ее у себя из сострадания.

Бедный я несчастный! За что я наказан, за чьи грехи? С Анной без Моси я жить не могу. Без Моси Анна немыслима. Я буду говорить ей, что люблю ее, потому что я добр, но любить не могу. Не могу. Стану обманывать, что люблю.

1 февраля Чеховы получили телеграмму:

«Мося умерла Амин Чехов». 31

Все бросив и проклиная богопротивный Таганрог, Александр с женой, ее детьми и прислугой предстал перед изумленными родителями.

– возмущался Павел Егорович. «Шутка ли собрать такой Кагал и нагло приехать без спросу в нашу семью, нарушать покой и порядок в доме», 

Александр рассчитывал на сочувствие семьи, но родители увидели в случившемся знак свыше. Еще не зная, что Анна вновь ожидает ребенка, Павел Егорович просил Антона:

«Уговори Сашу, чтобы оставил Анну Ивановну, пора уж очнуться от сумасшествия. Он меня никогда не слушал, а ты больше имеешь влияние на него. Вот Бог отнял дитя, которое он любил, следовательно, дела его неудачны. Пора уж одуматься, будет, побаловался, пора и за разум взяться. Разыгрывать комедию и составлять из своей жизни какой-то роман, вовсе не годится».

Что сказал Антон брату остается тайной, но Саша из квартиры семьи съехал.

Однако вся беда состояла в том, что Александр и сам уже одумался и был бы рад закончить этот «какой-то роман», но беременная Анна стала уже судьбой.

Пришлось смириться с этим фактом как родителям, так и самому Александру, сбегавшему теперь от нелюбимой жены при любой возможности.

– захлебываясь от удовольствия, писал он в дневнике. «25 марта 84. Живя в Москве с Анной и ее детьми, я, благодаря случаю оказался свободен на целый день. Уж и отпраздновал же я этот день! С Фатером целовался искренне и хорошо, и Фатер был весел и забыл свою вражду ко мне за незаконное сожительство. Первый день за сто лет я чувствовал себя довольным. И все это происходило только оттого, что моей жены Анны не было дома», 

А жене он посвятил стишок, который и опубликовал в журнале.

Ты была моей невестой…

Молчалива и робка,

Сомкнут ротик был прелестный,

В речи – кротость голубка…

Стала ты моей женою…

Вдруг раскрыла ротик твой:

Непрерывною волною

Потекли и брань и вой…

Обманули твои губки

И жемчужный ряд зубов:

У тебя, моей голубки

Уж не ротик – десять ртов…

В Воскресенск, на дачу к Антону, Александр тоже уехал один, а по возвращении жаловался брату:

«Слава моя в номерах растет и растет. Все жильцы-соседи смотрят на меня очами прокурора: подло оставлять бедную женщину. Можешь судить о том, что у меня за расположение духа. В общем, скверно и сил нет вырваться. Боюсь, как бы не запить: до того уж мерзко и постыло».

И он запил, и запил не на шутку. Пришлось Анне обращаться к Антону: «Посоветуйте, что делать? Саша допился до того, что ему везде кажутся мухи и чертики, и совершенно до беспамятства бредит».

ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ

Павел Егорович:

«Любезный Сын Антоша!

Жизнь моя разбита поведением Саши и Коли. Сердце мое наполнилось горечью. Я сорвал на Савельеве , у которого лично буду просить извинения. Больше этого не повторится. Я не желаю раздора в Семье, но мира и Спокойствия». 32

«Саша нанял себе квартиру и, вероятно, Николай у него находится. Они забирают по книжке из лавки Семенова мясо, табак и все, что нужно для продовольствия Анне Ивановне, а Федосья Яковлевна питается одним чаем».

«Антоша потрудись написать Коле, чтобы он ехал в Петербург доканчивать свое ученье. Ведь так ему оставаться нельзя, пора взяться за разум ему. Причина всему Саша».

Антон – Александру

«Стыдно Николаю заставлять самолюбивого старика брать взаймы! Поездка к Пушкареву обошлась Николаю рублей 4—5… Эти деньги мог бы он лучше отдать в уплату».

Антон нервничал, а Николай оправдывался:

«Милый Антон, я совсем не ожидал от тебя такого злого письма. Я дал тебе слово выдать 50 р., которые я должен тебе, – и держусь его. Я вовсе не хотел тебя обманывать»

Двадцать шестого августа 1884 года на съемной квартире Анна Сокольникова родила сына Колю, записанного в метрическую книгу по имени крестного отца Николая Чехова Николаем Николаевичем.

В начале 1885 года Ал. П. Чехов получил назначение в петербургскую таможню и срочно выехал в столицу.

Оставшаяся в Москве с младенцем Анна забрасывала мужа письмами:

«Вчера я пришла в такое отчаяние, не получив от тебя письма, что решилась наконец послать телеграмму с оплаченным ответом. Я была уверена, что ты серьезно захворал, но не успела я отослать телеграмму, как пришла твоя. Ради Бога напиши все подробно, телеграмма не может меня удовлетворить.

Положим, я довольна и тем, что ты жив и помнишь нас, но мне необходимо знать, как поступить перед отъездом, какие вещи взять, какие нет, ты обещал писать мне все подробно, у меня спрашивают, а я ничего не знаю.

Еще раз прошу тебя, дорогой мой Сашка, ради Бога, напиши мне всё подробно, да поскорей. Мне тут такая масса неприятностей, а одно только утешение – твои письма, а их то и нет. Меня это ужасно мучает. Ради Христа объясни твое молчание. Неужели и сегодня я не получу письма. До свидания, целую тебя и еще раз прошу скорей написать. Господи, когда же мы увидимся. Твоя жена Аня».

Петербургская служба Ал. Чехова продлилась недолго, и как-то очень скоро он был переведен в таможню Новороссийска.

А тем временем его «незаконная» жена вновь ждала ребенка, Александр Павлович рвал на себе волосы:

– писал он Антону. «Собери ты, братец мой, пепел со всех печей вашей квартиры и посыпь этим пеплом головы всех твоих пациентов в знак печали. Моя Анна Ивановна снова зачала и носит во чреве нового гражданина, коему надлежит в будущем пополнить ряды хитровцев», 

И тот советовал: «Ввиду твоего бедственного состояния и дабы не умножать пролетариата, не роди больше. Этого хотят Мальтус и Павел Чехов». 33

Вынужденный отъезд из столицы, перманентная беременность Анны, – все выводило Александра из себя. Он опять ушел в запой.

Иван, помогавший брату в переезде в Новороссийск, писал Антону:

. «Александр невыносим, нетактичен, пересаливает много и что хуже всего – пьет»

Сам же Саша врал родителям:

«Водки пью мало, вино выпиваю стакана два-три в день».

Но Ивану расписал все откровенно грубо, пахабно, как и жил:

« Перехожу к своей частной жизни. Моя поездка в Крымскую Ланицу… Кучер попался по мне. Мы с ним незаметно осушили две бутылки водки. Анна была не в духе, лошадь пердела, а возница посвистывал. Стало быть, все было хорошо.

В 8 вечера я уже пьян и сплю, а в пять часов утра болтаюсь с корзиной по базару. Пью так здорово, что даже самому совестно. Из жердей я сделал с большими усилиями самую уродливую в мире кровать для Анны и еще более уродливое стуло. Стуло сломалось в тот же день, но кровать крепка, и Анна дрыхнет на ней вовсю носовую завертку. Я распорядился, чтобы в сортире только срали, а мочиться рекомендую на свежем воздухе.

Вместо двух девчонок я нанял прислугу, но такую, что ей-же-ей я когда-нибудь ночью ошибусь и вместо Анны залезу на нее».

Прошло четыре месяца и Александр написал сестре:

«Скоро я стану папенькой в третий раз. Жду на рождество и уже приготовил себе веревочку, чтобы повеситься. Мыло для смазки тоже готово. Я никуда не хожу, ни у кого не бываю, потому что незаконно женат, выслушиваю намеки, остротки и всякую всячину… Но зажить другою жизнью, где бы тебя не пилили день и ночь, где бы не досаждали старческим кашлем и рваными чулками с сквозящими грязными пальцами – ах, как бы я хотел!… А делать нечего. Залез в кузов, назвавшись груздем, так сиди и нишкни!».

Второй сын родился 7 января 1886 года, о чем и оповестил «счастливый» отец брата Антона:

«Сегодня у меня родился сын, второй по счету и третий по беззаконности, и нарек я ему имя Антон в честь твоего бытия в сем мире, и намерен записать тебя же крестным отцом в метрической книге. Не обидься за то, что его произвел на свет я, а фамилию дашь ему ты».

Антон ответил:

« За наречение сына твоего Антонием посылаю тебе презрительную улыбку. Какая смелость! Ты бы еще назвал его Шекспиром! Ведь на этом свете есть только два Антона: я и Рубинштейн. Других я не признаю… Кстати: что если со временем твой Антон Чехов, учинив буйство в трактире, будет пропечатан в газетах? Не пострадает ли от этого мое реноме?».

А молодой отец продолжал без удержу пить: крики и писк детей, тазы, пеленки, ругань с женой и прислугой были невыносимы, вдобавок рвали душу письма Антона:

«У меня теперь отдельный кабинет, а в кабинете камин, около которого часто сидят Маша и ее Эфрос, Нелли и баронесса, девицы Яновы и проч. У нас полон дом консерваторов – музицирующих, козлогласующих и ухаживающих за Марьей» . 34

Александр страдал и всё посылал в Петербург прошения о переводе в Москву, а Антону – бесконечные жалобы и мольбы:

. «Я весь в долгу. Не знаю, как извернусь. Тащат со всех сторон: три прислуги. Орава моя состоит из 8 душ. Просто хоть умирай. В пору повеситься. И вся эта сволочь требует, недовольна и выстраивает гадости. Похлопочи… Вывози! Меня жгут, режут, топчут и пняют?»