Осень. Фантастическая повесть

Когда я принес телефон Александру Сергеевичу, он оказался дома и у него горел свет. Войти он не предложил. Мы разговаривали в коридоре.

Я попытался получше разглядеть его квартиру. Квартира как квартира. Светлые обои, на полу коричневый линолеум, в прихожей тумбочка с зеркалом. Обычно в коридоре тумбочка всегда завалена старыми газетами, или там лежат перчатки, зонтик или ключи. У него тумбочка была пустая. Даже на полках ничего не лежало. И еще я нигде не заметил вешалки с одеждой. Не было и обуви, даже тапочек. Он, похоже, заметил мой интерес.

– В квартире холостяка ничего лишнего, – сказал он улыбаясь.

Да это уже квартира не холостяка, а квартира тибетского монаха. Интересно, где он одежду хранит? Или у него из вещей только то, что на нем?

– Да, у меня то же самое.

– Значит, мы с вами коллеги. Я часто в командировки езжу. Привык обходиться малым. Женя, давайте я посторожу квартиру и позвоню Вадиму, а вы пока домой сходите.

Он говорил и медленно проходил вперед, выталкивая меня с порога, а мне хотелось, наоборот, войти как можно дальше в его квартиру. Мы немного потолкались в прихожей и, поняв, что пройти не удастся, я вышел на лестницу, соглашаясь поесть. Тем более что в желудке уже урчало.

Только дома я почувствовал усталость. Да-а, хорошо выходные проходят. За весь день не присел. В холодильнике нашлись только старые сосиски. Не было даже яиц. Собирался сходить сегодня в магазин, но с этими походами в больницу обо всем забыл.

Поставил воду и кинул туда сосиски. Пока они варились, я стоял и смотрел в окно. Уже совсем стемнело, и на улице были видны только освещенные окна соседнего дома и фонарь напротив. В свете фонаря кружились снежинки. Они падали поднимались вверх, застывали на месте и снова падали, как стая белых бабочек, слетевшихся на свет.

Вода в кастрюле выкипела, и сосиски начали жариться.

Я сидел с откушенной подгоревшей сосиской на вилке и думал. Я за всю свою жизнь столько не думал, как за прошедшие два дня. Это нужно прекращать. Кто мало знает, тот живет долго. «Что мне этот сосед? Ну, шпион и что? Что мы, шпионов, что ли, не видели? Что у нас брать? Какие секреты мы рассказать можем? Где бы найти людей, которые бы за наши секреты заплатили. Пусть шпионит, сколько хочет. Им же хуже. Только деньги потратят», – подумал я. А сам положил вилку с сосиской в кастрюлю, оделся, взял старый отцовский бинокль и вышел на улицу.

Окна Александра Сергеевича выходили в сторону подъезда. Я отошел от дома подальше и посмотрел вверх на по-прежнему темные окна соседа. Мне опять показалось, что два его окна чем-то отличаются от других. Может быть, они просто чистые? Разглядеть в квартире даже в бинокль ничего не удалось.

– Женя, привет! – раздался голос сзади.

Я испугался так, что вскрикнул и уронил бинокль. Это был Вадим. Он стоял и с удивлением смотрел на лежащий в снегу бинокль.

– Что это ты делаешь? – спросил он и подмигнул.

– Да это, я на звезды, звезды…

Больше я ничего придумать не успел. Не рассказывать же ему, что у нас в доме шпион живет.

– А-а, – сказал Вадим и посмотрел на небо. Я тоже поднял голову. Небо покрывали темные снеговые тучи.

По дороге на пятый этаж я рассказал ему о пожаре. Мы решили, что сегодня вечером вряд ли он сможет договориться о том, чтобы отремонтировать дверь. Скорее всего, только завтра, и ему придется опять ночевать здесь.

Александр Сергеевич сидел в квартире Елены Петровны на диване и смотрел телевизор. Он обрадовался, увидев нас, потому что куда-то торопился, и сразу попрощавшись, ушел к себе. Я договорился с Вадимом, что вечером зайду и вышел на лестницу, но домой не пошел, а вернулся на улицу. Теперь, когда Александр Сергеевич дома, я надеялся рассмотреть его квартиру. Отошел подальше, огляделся, нет ли кого поблизости, и навел бинокль на его окна. Они были такими же темными, как и в первый раз. Значит, я не успел. Он куда-то торопился и, наверно, уже вышел из квартиры. Я спрятался за дерево и наблюдал оттуда за подъездом. Никто не выходил. Я простоял так минут пять. Никого не было. Я посмотрел снова на его окна. Они были темными, как и прежде. Да не мог же он уйти. Я вышел сразу за ним. Я даже слышал, как он хлопнул дверью. Может быть, он электричество экономит? Или пошел в ванную. Я простоял на улице час, время от времени смотря на окна. Они оставались темными и за все время я так в них ничего и не увидел.

Стало совсем холодно, и я решил идти домой. Наверно, я все-таки его пропустил. Я поднялся на пятый этаж и на всякий случай позвонил в его квартиру. Я был уверен, что его нет дома. Но он открыл очень быстро.

– А, Женя! Вы что-то хотели. – Мне показалось, что он сказал это с некоторой досадой.

– А, я да, хотел, я хотел… Вадим сегодня здесь ночевать будет. Может быть, вы тоже вечером зайдете. Посидим, как вчера.

– Нет, спасибо, Женя, я сегодня не могу. Спасибо, до свидания. Хорошего вам вечера!

Он уже почти закрыл дверь, как я услышал голос Вадима, который вышел из квартиры.

– Александр Сергеевич! Я как раз хотел к вам зайти. Вы вечером сегодня не заняты? Заходите ко мне. Я вам привез книгу, о которой мы вчера говорили.

– Меня уже Женя приглашал к вам, – сказал он, – но, к сожалению, я сегодня не смогу. Давайте завтра днем.

Вадим покачал головой.

– Нет, завтра я надеюсь утром уехать. Два дня уже дома не был. Подождите, я сейчас книгу принесу и покажу то место.

Александр Сергеевич был похож на человека, который хочет в туалет. Наверно, он собирался сказать, что торопится, но Вадим уже убежал к себе. Мне пришла в голову неожиданная мысль. Я попрощался с Александром Сергеевичем, сказав, что мне срочно нужно в магазин, и побежал вниз.

Только выйдя на улицу, я понял, что все это время стоял с биноклем в руках. Я направил бинокль на окна Александра Сергеевича, но они оставались по-прежнему темными. Тогда я побежал к подъезду и нашел такое место, где через окно на лестничной клетке мог видеть, как Вадим и Александр Сергеевич разговаривают и даже мог видеть свет в коридоре его квартиры. Я снова выбежал на улицу и посмотрел на окна. Они были темными. Я даже протер глаза и на всякий случай вытер варежкой стекла бинокля. Посмотрел еще раз. Никаких изменений. Как такое может быть? Или это не его окна? Я снова побежал в подъезд, но на этот раз уже спрятал бинокль под куртку.

Они все еще разговаривали. Когда я проходил мимо, Александр Сергеевич, увидев меня, спросил:

– Женя, уже сходили в магазин?

Я сделал неопределенный жест рукой. А сам посмотрел, точно ли горит у него свет. Свет был. Он сказал что-то еще, но я уже его не слушал и буквально ворвался в свою квартиру. Не снимая ботинок и не раздеваясь, я прошел в комнату и сел на диван. В голове была пустота. Я посидел немного на диване. То, что я видел, не находило никакого объяснения. Может быть, у него окна непрозрачные? Это многое объясняло. Вопрос в том, зачем человеку непрозрачные окна? Да мало ли. Наверно, я действительно слишком много стал думать. Пусть ставит любые окна, какие хочет. Нужно ложиться спать.

Я сходил к Вадиму и сказал, что сегодня не приду. Он попытался меня уговаривать, но, наверно, вид у меня был странный и он, посмотрев на меня, настаивать не стал.

Спалось на голодный желудок не очень хорошо. Снился сон: я видел мужа Елены Петровны. Я его никогда не видел, но знал, что это он. Я видел разных людей. Один был молодой, другой – старик с седыми волосами, третий – ребенок, четвертый – пожилой мужчина с бородой. Люди были совсем не похожи друг на друга, но я почему-то знал все время, что это один и тот же человек. Почему я это знал, я сам не понимал, но, когда я увидел этого же человека еще раз, я понял, что это уже не он. На этом я проснулся. Сон запомнился очень ярко. Я помнил все детали. От сна осталось ощущение какого-то важного открытия. Вот оно, рядом, но понять и осознать его не удавалось. Было ощущение, что я это уже знал и просто вспомнил, но понять, что это, никак не мог. Постепенно сон начал забываться, но заснуть я не смог до рассвета.

Я проснулся от того, что луч солнца бил прямо в глаза. Не нужно было даже подходить к окну, чтобы понять, что погода на улице хорошая. От этого хотелось вскочить с кровати, сделать зарядку, открыть балкон, вдохнуть свежего морозного воздуха, обтереться снегом… Но я только повыше натянул одеяло. Вспомнилось стихотворение, которое недавно прочитал в Интернете:

Бывает, проснешься как птица!

Крылатой пружиной на взводе…

И хочется жить и трудиться…

Но к завтраку это проходит.

Кстати, о завтраке. Есть-то дома нечего. Нужно идти в магазин. Эта мысль немного расстроила. Я нехотя поднялся, оделся и вышел на улицу.

За ночь выпал снег. От этого улицы казались необычно светлыми и чистыми. От вида сверкающего в лучах солнца снега и легкого морозца настроение снова поднялось.

Подходя к булочной, я увидел выстраивающуюся около входа очередь. А это верный признак, что что-то скоро привезут. Как народ узнает об этом, для меня загадка. Первыми собираются старушки. У них на это нюх. Иногда они и сами не знают, что будут давать, но знают, что что-то будут. Очередь была уже большая. Как только я встал, подошедшие сзади люди прижали меня к впереди стоящим. Даже если полно места и еще ничего не дают, в очереди всегда тесно. Народ стоял, сутулясь, кутаясь в шубы и пальто, изредка покрикивая друг на друга

– Что толкаешься, морда! Куда тебе есть?! Ты посмотри на себя, – бубнила какая-то женщина впереди.

– На себя посмотри…

– Куда ты лезешь? Я тебе сейчас пихну, я тебе так пихну…

Я повернулся. Кричала маленькая сморщенная старушка на огромного двухметрового детину, который пытался влезть сбоку без очереди.

Народ зашевелился. Дышать стало тяжело, и вся толпа, как только открылась дверь, оказалась в булочной. Я кинулся в самую гущу. Досталось несколько булочек и два батона мягкого теплого хлеба. Такой я не ел уже давно. Это были мои любимые длинные батоны, которые раньше стоили двадцать две копейки. Сейчас их, по-моему, называли французские булки. Кроме хлеба, жвачки, осенних сапог и стирального порошка в булочной ничего больше не было.

Я вспомнил про вчерашнее вкусное печенье, которое купил Александр Сергеевич. Пройдясь по всем ближайшим магазинам, я не нашел там не только вкусного, но и невкусного печенья. Хотя удалось купить масла, молока и пельменей.

Где же он печенье купил? Он же говорил, что ходил в магазин. Апельсины продавались, но ничего похожего на то печенье я не видел.

Я пришел домой и, наконец, попил чаю со свежими ароматными батонами, разрезав их вдоль и намазав толстым слоем масла и смородинового варенья, которое подарили еще осенью родители.

Только попив чаю, я понял, насколько был голоден и как всегда от жадности решил сварить еще и пельмени. Но пока вскипала вода, голод уже прошел, и я решил оставить их на обед.

По телу разливалась приятная теплота. Я взял книгу, лег на диван, открыл страницу, где была закладка, и подумал, где же он купил такое печенье? Закрыл книгу и отложил ее в сторону. Что же это такое? Я теперь постоянно буду об этом думать? Нужно просто подойти к нему и спросить, почему у него непрозрачные стекла в квартире. Может быть, он ремонт делает и заклеил их? А еще нужно спросить, почему он не чувствует запаха дыма, почему не открывал дверь, откуда взял печенье, когда в магазинах, кроме капусты и картошки, ничего нет, и где он был с шести до одиннадцати. Я улыбнулся. По-моему, я отношусь ко всему этому слишком серьезно. А как еще относиться к тому, что у человека в доме непрозрачные окна? Я встал и прошелся по комнате. Почему он не открывал дверь, когда я ему вчера звонил? Его не было. Трудно поверить, но может быть. Тогда где он был во время пожара? Тоже его не было? Да нет, такого быть не могло. Допустим, он был в ванной… Может быть. И поэтому ничего не чувствовал и не слышал… Я оделся, вышел на лестницу и позвонил в квартиру напротив. Открыл невысокого роста почти лысый мужчина с бледным болезненным лицом. В руках он держал кастрюлю, что-то в ней помешивая.

– Здравствуйте. – Я не знал, как его зовут. – Я ваш сосед.

– Здравствуйте, – настороженно сказал он и, перестав мешать, уставился на меня.

– Я только пришел, меня не было вчера, а тут внизу потолок черный, дверь сломана. – Я показал на квартиру Елены Петровны. Сосед наклонился вперед и, посмотрев сначала на лестницу, а потом на сломанную дверь, снова уставился на меня.

– Вы не знаете, что произошло?

– А, – он снова начал мешать. – Это пожар вчера был. Дверь сожгли внизу в квартире. А у соседки дверь сломали пожарные. Не знаю зачем. Хорошо, вас дома не было. Мы тут чуть не задохнулись. Горело внизу, а к нам весь дым тянуло. Сначала ничего, а потом в квартире дышать стало нечем. Мы полотенцем пытались щели в двери закрыть. Ничего не помогло. Так что это все ерунда. Открыли окна и дышали. В квартире дым поверху стелется, – он оживился. – Если что горит, нужно на пол ложиться. У нас кот, так я думаю, как же он дышит? Задохнется же! Наклонился его поднять, чувствую, а над полом дыма-то нет! Нет там дыма! – Он многозначительно поднял руку с ложкой вверх. С ложки что-то липкое капало на пол. – Ну, я думаю, если разгорится…

– А в ванную если пойти и там закрыться? – перебил я его.

– В ванную?

– Да, ну может, там дыма не было?

– В ванную не знаю. Я не заходил… По всей квартире дым был, так и в ванной, наверно. Нужно не в ванную, нужно ложиться на пол. Там воздух. Я кота спасал, а там дыма-то нет. Я думаю, как он там бегает. Не сразу и нашел – не видно же ничего. А нагнулся, а там…

– Спасибо, – опять перебил я его. – Все, что мне было нужно, я уже выяснил. – Если будет пожар, нужно ложиться на пол. Я…

– Да, там вообще дыма не было, я как за котом наклонился, так и увидел, думаю…

– Да, спасибо, я буду иметь в виду, – сказал я, задом отходя к своей квартире. – Спасибо, до свидания.

Я закрыл дверь, прислонился к ней спиной и стоял так, стуча пальцами по обивке. Я чувствовал себя частным детективом, не меньше чем Мегрэ и Мэри Поппинс, или как ее там, мисс Дулитл? Так-так. Это становилось даже интересным. Значит, версия о том, что он мог быть в ванной, отпадает. И если подозреваемый скажет, что он был в момент пожара в ванной, я скажу, что по показаниям соседа такого-то, он не мог быть в ванной и не чувствовать пожара. Но нужны еще улики. Такой уликой будет печенье, которое он привез с собой из-за границы. Это будет несложно установить. Я оделся и пошел в больницу к Елене Петровне за уликой.

На полпути я подумал, что просто так прийти к больному человеку, забрать печенье и уйти будет не очень вежливо. Я развернулся и пошел в магазин. В магазине был минтай, консервы из морской капусты и макароны. Ничего подходящего для того, чтобы принести в больницу. Я вернулся домой, порылся в шкафу. Нашлась старая коробка конфет, которую мне подарили еще на день рождения. Половину конфет уже съели, но я разложил их в шахматном порядке, и получилась целая коробка. Это неважно. Главное – внимание! Как говорит подозреваемый.

Удивлению Елены Петровны не было предела.

– Женя! Вы ко мне?!

– Здравствуйте, Елена Петровна, я шел мимо и решил зайти. Это вам. – Я протянул коробку конфет.

– Женя, зачем, у меня все есть. Заберите себе.

– Нет, у меня тоже есть. Это я вам, – сказал я, оглядывая тумбочку.

Елена Петровна заметила мой взгляд.

– Женя, наливайте чай. У нас чайник вскипел. Садитесь.

Я вспомнил, что в палате есть еще одна больная, а я даже забыл поздороваться.

– Здравствуйте, – сказал я, повернувшись в сторону ее кровати.

Женщина лежала в том же положении, как и вчера, спиной к нам, и так же, как и вчера, только кивнула.

Я разлил чай по стаканам и сел рядом с тумбочкой. Меня беспокоило то, что я нигде не видел печенья.

– Женя, доставайте там, в тумбочке, у меня варенье, – сказала Елена Петровна, открывая мою коробку.

Расположение конфет ее удивило. Она некоторое время смотрела на них, а потом положила на тумбочку.

– В какое время мы живем! – сказала она, качая головой. – Раньше в такой коробке было в три раза больше конфет, а стоила она столько же.

– Да-а. – Я тоже покачал головой.

Печенье нашлось в тумбочке. Хотя Елена Петровна предложила достать только варенье, но я достал и его.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я, засовывая себе в рот целую печенинку.

– Нога ночью только болела. А так хорошо. Как вы, Женя? Как с работой?

– Да, ничего, все нормально. Работы много.

– А кушать успеваете?

– Да, все хорошо, – ответил я, засовывая в рот еще одно печенье.

– Да это вы только говорите. У меня же сын такой же, как и вы. Тоже говорит, что кушает регулярно.

– Да нет. Я кушаю. У нас на работе столовая хорошая. – Я потянулся еще за одним печеньем.

– Сын говорит, его тоже хорошо кормят. А сам худой. Не ест, наверно.

– Да, наверно. Мне тоже поесть не всегда удается. – Я пошарил рукой. Печенья больше не было.

Я встал.

– Спасибо, Елена Петровна, за чай. Мне уже пора. Дел сегодня много. – Я взял пустую пачку печенья. – Я это выброшу.

– Да не нужно, вон в углу ведро у нас мусорное.

– Да нет, я лучше по дороге, что у вас тут мусорить. До свидания. Выздоравливайте.

Я вышел из палаты, зажав в кулак пачку из-под печенья, из которой струйкой сыпались крошки.

Спеша домой, я так торопился, что, проходя мимо магазина, не сразу заметил очередь. Я постоял немного в нерешительности. Что делать? Продукты нужны. В рабочие дни ничего купить невозможно, а за выходные я так толком ничего и не купил. Я решил, что это сейчас важнее, а печенье подождет.

В магазине давали кур, что было как нельзя кстати. Судя по очереди, стоять нужно было недолго – не больше часа. Главное, чтобы хватило.

Вставая в очередь, я увидел Александра Сергеевича, который стоял почти в самом начале очереди и с кем-то разговаривал. Я подумал сначала встать вместе с ним, но потом решил, что не буду пользоваться услугами предателя родины, и встал в самый конец.

Я стоял и думал о том, что я буду делать со всеми этими уликами. Приду я в милицию и скажу: «У моего соседа непрозрачные стекла!» И: «Он не открывает, когда я ему звоню!» Это веские улики. А еще у него вкусное иностранное печенье – вот пачка, которую я отнял у нашей соседки в больнице, она может подтвердить.

От этих мыслей меня отвлекло то, что очередь уже подошла близко к входу в магазин. Дверь была маленькая, и хорошо, если через нее могли пройти одновременно два человека, а очередь стояла в десять рядов. Я еще ни разу не видел, чтобы люди в очереди стояли друг за другом. Если даже такое случалось, то по мере приближения к концу очереди она все равно превращалась в толпу.

С правой стороны щуплый, но очень живой старикашка начал меня оттеснять в сторону, так что он оказался напротив входа, а передо мной был косяк двери. Я аккуратно оттолкнул его и снова занял лучшее место. Но старикашка и не думал сдаваться. Он что-то пробурчал и начал давить локтем мне в бок так, что в глазах у меня потемнело. Набрав силы, я оттолкнул его в сторону, но немного не рассчитал, так как он с шумным вздохом вылетел из очереди и лег головой в сугроб. Через секунду старикашка заголосил. Он кричал, что его убили, что он встретится со мной в суде и что ему положено каждый день получать по курице и не положено стоять в очереди. При этом он лежал головой в сугробе. Нужно было бы его поднять, но никто не хотел терять свою очередь. Я плюнул на курицу и вышел из очереди. Старика уже поднимали. Я наклонился помочь, а когда поднял голову, рядом стоял Александр Сергеевич. Мы вместе отряхнули старика. Старик, похоже, так и не понял, кто его толкнул. Пока мы его чистили, а я извинялся, он продолжал кричать в толпу, что всех засудит, лишит прописки, уволит с работы и пожалуется в партком и горсовет.

Я оставил продолжающего кричать старика с Александром Сергеевичем и снова влез в очередь. Тем более что за это время она намного не продвинулась и люди помнили, что я там стоял, хотя и приняли меня без особой радости.

Оказалось, что в одни руки дают одну курицу. Я снова «плюнул» на курицу и когда вышел из магазина, отдал ее старику, который даже не сказал спасибо и не предложил заплатить, очевидно, подумав, что это уже пришли из горсовета и восстановили справедливость. Он сразу перестал кричать и побрел вдоль магазина, прижимая курицу обеими руками к пальто. Александр Сергеевич ждал меня около магазина.

Мы постояли немного, смотря старику вслед, и молча пошли в сторону дома. Я прервал молчание первый.

– Я не хотел. Я его и толкнул-то чуть-чуть. Он просто поскользнулся.

– Да, конечно, – только сказал Александр Сергеевич.

– А что мне, отойти нужно было?

– Если вы хотите знать мое мнение, Женя, то, может быть, отойти и было бы правильно.

– Может быть и правильно, но есть-то тоже нужно!

– Есть тоже нужно, – согласился он.

Я начал на себя злиться. Зачем я вообще перед ним оправдываюсь? Кто он такой, что я ему объясняю, почему я старика толкнул? Толкнул и толкнул. Отдал же я ему курицу. А так он вообще бы без еды остался. Его бы или при входе задавили, или в магазине.

Мы молча дошли до подъезда и поднялись на пятый этаж. Я, не говоря ни слова, вошел к себе, закрыл дверь и только тогда вспомнил, что у меня в кармане лежит улика. Это немного подняло мне настроение.

Я разделся, надел тапочки. зашел в комнату, достал из кармана пачку от печенья и начал ее рассматривать. Я так торопился, что не заметил, как просыпал оставшиеся в пачке крошки на пол.

Пачка была обычная за исключением того, что на ней не было ни одной надписи. Она была синего цвета. В центре были изображены два печенья и под ними проходила желтая полоска. Ни названия, ни даты, ничего. Разве такое бывает? Эта улика ничего не объясняла, а окончательно запутывала. Может быть, у него завод по производству печенья, и он его производит у себя дома и там же делает упаковку? Поэтому у него непрозрачные окна, и он не всегда открывает дверь. А пожар он почему не заметил? Заработался? А что он говорил о нашем обществе, вдруг вспомнил я. Он говорил о нашем обществе так, как будто он и не принадлежит ему вовсе. По крайней мере, мне уже так казалось. Конечно, это не его общество, шпион сраный. Он живет у себя в Штатах, а там стариков из очереди не выкидывают. Там все строятся в одну линию, если очередь, улыбаются друг другу и помогают бескорыстно, потому что там общество и люди совсем другие. Они не озлоблены трудностями, с которыми мы живем с детства, спокойные, потому что не видели войны и репрессий, более открытые, потому что не изуродованы страхом. Другие люди. Это мы уроды, считающие себя лучше других, потому что в душе понимаем, что мы на самом деле натворили и что продолжаем творить. Это защита от очевидного: мы невоспитанные уроды, которые живут в этой гребаной стране, которая никогда никого не любила.

Мне вдруг стало обидно за себя. Ну почему я родился здесь? Почему не в Европе, не в Америке, а здесь? Может быть, и хорошо, если нас американцы завоюют? Будем жить, как они, и, в конце концов, у нас родятся дети, которые будут жить в цивилизованной стране и, глядишь, через 30 – 40 лет вырастет новое поколение, как у евреев, когда они 40 лет ходили по пустыне и за это время сформировалось совсем другое общество, не знавшее рабства, и это будут другие люди, такие как Александр Сергеевич. Я уже не относился к нему с неприязнью. Наоборот, мне вдруг подумалось, что он, возможно, занимается нужным и полезным делом, он – прогрессор, как в книгах Стругацких, и прислан сюда американцами, чтобы поднять наши моральный уровень, заложить основы справедливого общества и так далее. С другой стороны, мне все-таки не хотелось, чтобы кто-то нас завоевывал и поднимал наш моральный уровень. Не нравилось и всё. В общем, я окончательно запутался, как мне относиться к моему соседу.

Я решил, что хватит на сегодня об этом думать. Завтра пойду на работу и расскажу обо всем Вите – пусть он думает. Представив себе, как я буду ему это все рассказывать, я решил, что только покажу ему пачку и спрошу, что он об этом думает.

Сегодня я решил потратить оставшееся время на отдых. Сварил пельмени, вспоминая про не купленную курицу, пошел в комнату, поставил еду на табуретку и сел перед телевизором. По телевизору шла реклама с редкими перерывами на фильм. Фильм рассказывал об известном математике, который был агентом ЦРУ и разоблачал разветвленную шпионскую сеть. Впоследствии оказалось, что у него была шизофрения, и ему только казалось, что он агент ЦРУ, а все агенты, с которыми он общался, были его галлюцинациями.

Перед сном первый раз в жизни я выпил валерьянки, а потом, подумав, запил все это коньяком.

Я открыл глаза и лежал так, рассматривая двигающиеся по потолку тени. На улице проехала машина, и по потолку пробежала темная полоска, снова машина – и снова темная полоска, загрохотал бортами грузовик, медленно поползла широкая темная полоса. Тишина. Наконец я повернулся и посмотрел на часы. 5 часов 14 минут. Темно, только свет фонаря возле дома освещает комнату. Было такое состояние, когда спать хочется, но заснуть не можешь. Закрываешь глаза, и в голове, независимо от твоего желания, появляются тысячи мыслей, которые нужно обдумать, хочешь ты этого или нет.