Осень. Фантастическая повесть

Осень

Фантастическая повесть

Николай Иванович Стрижов

© Николай Иванович Стрижов, 2016

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-3097-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Сергеевич

Утро. Будильник звонил уже раза три или четыре, и наверно, уже было что-то около восьми, но вставать не хотелось. Конечно, потом придется быстро умываться и нестись на работу, а про завтрак вообще можно уже забыть. Опаздывать нельзя. В прошлом месяце человек пять с конвейера уволили. Двух – за опоздания, а остальных – не знаю еще, за что. Ну, тут было бы желание, а за что, найдется. Один, правда, что-то вынести хотел, ну его на проходной вычислили и там же уволили. Он им пытался объяснить про свою нелегкую жизнь, пока его увольняли, но они его и не слушали. Вон лбов в охрану понабрали под два метра, им не говорить – им в мегафон орать нужно, а так они не слышат ничего, здоровые.

Может, все-таки найти работу со свободным графиком, на которую можно иногда опоздать и отработать вечером? Работают же люди. Вон Костян программистом устроился. Ему в двенадцать утра не знаешь куда звонить – на работу или домой. Но где же ее такую найдешь, с хорошей зарплатой?

Хотя он, по-моему, неплохо зарабатывает. Видеокамеру себе купил. Классная штука. Да и одевается неплохо.

А может, ну ее, эту зарплату? Работать, не напрягаться. Да нет. Деньги, как ни посмотри, нужны. Хочется купить что-нибудь такое. Машину, например. Хотя, что на эту зарплату купишь. Велосипед трехколесный со звонком. А если еще семья будет? Жену нужно содержать, ребенка. Можно жениться на богатой, да только где они? Что-то не особо я их и видел. Бабы сами все богатых мужиков ищут.

И родителям нужно еще подкинуть. У них опять зарплату задерживают. Мама, конечно, не скажет, что деньги нужны, но я-то и так вижу.

На улице по всем признакам была хорошая погода. Оттуда доносился радостный лай собак, обрывки разговоров спешащих по делам жильцов и особенно выделялся недовольный голос дворника.

– Да я ж им говорю, в бак кидай, в бак, а он, говорит, вываливается. Так ты нажми.

А он… Не, ну ты лянь, ну ты лянь. Еще один. А я говорю, в бак кидай… мать. Что ты его окучиваешь. Здорово, Петрович. Ты сари, что делают. Я им ща баки-то позакрываю.

Так. Сейчас Петрович будет машину заводить. Посмотреть, что ли, кто такой Петрович, и что у него за машина. Петрович каждое утро пытался завести свою машину. Чаще всего это ему не удавалось, и через пятнадцать-двадцать минут попыток он отправлялся на работу пешком. Иногда машина заводилась несколько раз подряд и сразу глохла, а иногда заводилась и глохла только в момент отъезда, и все попытки завести ее снова не приносили результата.

Починить машину ему в голову не приходило или просто не было денег. И каждое утро он надеялся, что ночью приходил Санта Клаус, и уж сегодня она будет работать как часы. Но Санта Клаус все не шел и не шел, а Петрович все не терял и не терял надежды. Каждое утро в одно и то же время был слышен натужный звук стартера, скрип педали акселератора и иногда редкие попытки двигателя завестись. Сегодня машина так замерзла, что даже не делала никаких попыток завестись, как скалолаз, пролежавший всю ночь в снегу и обнаруженный наутро спасателями, уже не участвует в своем спасении, а как бы наблюдает со стороны. Спасут или не спасут? Не спасли. Петрович ушел пешком.

Каждое утро хочу посмотреть, кто это, и все время он уезжает или уходит, в основном уходит, раньше, чем я встаю. Ну вот, метро приехало. Теперь точно пора вставать. Это, конечно, не метро, но звук очень похож на звук открывающихся дверей в вагоне метро. Скорее не в метро, а наверно, в автобусе. Да, в автобусе, у которого дверь воздухом открывается. Это вторая загадка после Петровича. Вот уже года два как въехал этот сосед, так все это время почти каждый день (или каждый?) у него там что-то открывается или закрывается с таким звуком. Может, это будильник такой. А шумоизоляция плохая. Точнее, никакая. Ну, могло бы быть и хуже. Например, поселилась бы молодая пара. Или вообще притон бы какой-нибудь устроили. А так мужик вроде неплохой. Как его там зовут? Иван Васильевич? Нет. Так начальника моего зовут. В общем, неважно. Был я у него один раз. Случайно. Зашел стулья попросить. В день рождения. Наро-о-ду собралось. Неплохо мы тогда погуляли! Так вот, зашел я за стульями, поговорили с ним немного, он поздравил меня с днем рождения. В общем, мужик ничего. Вот только дома у него как-то… как не дома. Так всё ничего. Чистенько. Но холод в квартире, я вам скажу! Не май месяц, конечно, да и батареи у нас чуть теплые, но, если окна хорошо заклеить, жить можно. Я ему ничего не сказал – неудобно. Но он сам заметил и говорит: «Закаляюсь». Да и стула у него только два оказалось. Кстати, мы оба сломали. Стыдно, конечно. Я ему потом почти такие же купил, так что он и не заметил или сделал вид.

Так, я сегодня буду вставать или как?

Конвейер находился в полуподвальном помещении. Узкие окна пропускали мало света, к тому же их закрывали многочисленные трубы вентиляции, в несколько рядов проходившие под потолком. В целом помещение напоминало бункер времен войны. Не знаю, как на самом деле выглядел бункер, но представлял я его себе примерно так. Только потолок в бункере, наверно, пониже.

Два новых конвейера с люминесцентными светильниками на каждом рабочем месте, подставками из цветного пластика и перегородками из прозрачного плексигласа выглядели здесь как яркие игрушки.

За противоположным конвейером работа уже кипела. По транспортеру из черной матовой резины двигались радиоплаты. Каждый впаивал свою деталь и возвращал плату на конвейер. Иногда, когда кто-то не успевал за общим ритмом, конвейер приходилось останавливать. Особенно часто его останавливали, когда на конвейере появлялся новенький. Сегодня, похоже, был именно такой случай.

Мастер нашей смены, Сергей, стоял в дальнем конце конвейера и что-то объяснял грузному человеку лет сорока-пятидесяти. Тот выглядел как провинившийся школьник у директора. Он стоял, низко опустив голову, и Сергею, для того чтобы показать на плате, куда нужно ставить его деталь, приходилось приседать, но «школьник» уже ушел в себя и только ниже опускал голову. Нужно, конечно, было разбираться с ним где-нибудь в другом месте, а не на глазах у всего конвейера. Мужика же тоже понять можно. Работал он начальником в каком-нибудь институте, сам своих подчиненных отчитывал, а теперь здесь. А куда таким деваться? Они же ничего не умеют. Хотя они-то так не думают. Работали двадцать лет – бумажки никому не нужные писали, и удивляются, что эти бумажки никому не нужны теперь. Всегда были нужны, а теперь нет.

– Женя, покажи Георгию Сергеевичу, как трансформатор запаивать, чтобы он не горел, – увидев меня, сказал мастер. «Школьник» стоял, понурив голову, и единственное, что не водил носком ботинка по полу. Вид у него был совершенно растерянный.

– И зайди ко мне через час.

– Хорошо.

Сергей повернулся и пошел своей знаменитой походкой в сторону склада, широко расставляя носки ботинок и выпятив живот вперед.

– Садитесь. Этот конвейер пока не работает, так что можете сесть на любое место.

– Меня зовут Женя, – обратился я к «школьнику».

– Георгий, – очнулся он и пожал протянутую руку. Рука у него была влажная студенистая. Как будто костей и мышц там не было вообще.

Георгий. Он бы еще сказал Гера. Как же его по отчеству? Неудобно как-то мужика пятидесятилетнего по имени называть.

– Евгений, а вы давно здесь работаете? – обратился он ко мне.

– Больше года. А вы первый день сегодня?

– Да. Как здесь вообще?

– Нормально. Мне нравится. Меня устраивает. Так что, вас на трансформаторы посадили?

– Нет. Я вот такие штучки паяю, – он засунул руку в карман халата и достал два трансформатора, но уже без ножек.

– А вы раньше когда-нибудь паяли? – поинтересовался я.

– Приходилось… Но редко… очень редко.

Ну, понятно. Мужик, когда на работу устраивался, сказал, наверно, что десять телевизоров своими руками спаял. Его и посадили на трансформаторы. Что же с тобой делать? До трансформаторов ему еще далеко. Ему бы паять научиться. Скорее всего, его уволят в течение недели. Ладно, это уже не мое дело.

– Георгий, попробуйте вот эти провода припаять вот к этой колодке. Только берите побольше канифоли и старайтесь не жечь изоляцию.

– Да-да. А для чего это нужно?

Ну что мне ему еще лекцию читать?

– Это колодка распределения питания.

Георгий взял колодку. Осмотрел ее со всех сторон, поковырял ногтем лак, положил на стол, взял в руки паяльник и задумался.

Народ за конвейером зашевелился. Перекур. Каждый час пять минут – перекур. С этим строго. Если начальство увидит кого-нибудь отдыхающим в неположенное время – считай, что он уже не работает.

На улице перед входом стояла толпа. Пересказывали последние новости, рассказывали новые и старые анекдоты, традиционно обсуждали начальство и условия работы.

В дверях показался Витя. Оглядел толпу и направился ко мне.

– Ты слышал, что Думу собираются распустить? – начал он без всякого вступления. Витя был чуть старше меня и учился на вечернем в каком-то институте. А еще у него была жена и ребенок, который, наверно, и не знал, что у него есть отец. Жена у Вити не работала – сидела с ребенком, потому что их родители, ни те ни другие, с ребенком сидеть не хотели. Денег, естественно, не хватало, и ему, кроме основной работы и института, приходилось еще подрабатывать. Я его спрашивал, что они с ребенком поторопились. Он сказал, что это был несчастный случай, но он не жалеет. При всех трудностях Витя не терял интереса к жизни. Политика последние две недели была его любимой темой.

– Ну и пусть распускают, – вмешался в разговор Матвей, стоявший к нам спиной и куривший свой любимый «Кэмел» без фильтра. – Хуже-то не будет. Не бывает.

– Будет, – со знанием дела сказал Витя. – Вот придут опять коммунисты, и будет.

Матвей посмотрел на свой бычок, плюнул на него, не попал и затушил об стену. Повернулся и, уже уходя, сказал:

– Да мне один хрен, кто там придет. Коммунисты, пофигисты.

Витя посмотрел вслед уходящему Матвею, хотел что-то ответить, но опять повернулся ко мне. Видно было, что желание продолжать разговор о политике у него пропало.

– У тебя сигарета есть? – спросил он.

– Ты же бросаешь.

Витя уже месяц старался бросить курить. Наверняка из экономии. Некоторых успехов он достиг. Хотя бы того, что сигареты свои он уже давно не покупал.

– Да на, держи. Но только так, постепенно, ты не бросишь.

– Брошу!

Он зажег сигарету, с наслаждением затянулся и, глядя куда-то вдаль, сказал:

– Есть все-таки радость в жизни. Слушай, у тебя денег до получки не будет?

– А сколько тебе нужно?

– Ну, штук сто.

– Сто есть. Подойди потом. Кошелек у меня в сумке.

– Спасибо. Я только до получки. На работе у меня всех разогнали и денег не заплатили. Суки.

– А где работал-то?

– Да окна в одном институте мыл.

– Ночью?

– Естественно ночью. Днем там люди работают. Да и ночью тоже работают некоторые. Ты знаешь, мужик там один постоянно по ночам сидит. Я его спросил, почему он ночью работает. Так вот, он мне рассказал, что он поля какие-то исследует. Но я не физик, ничего не понял, но он сказал, что аппаратура у него очень чувствительная и днем нельзя – помехи большие и, что самое главное, самые большие помехи утром в восемь и ночью в двенадцать.

– Ну и что?

– А то, что он там какие-то частицы регистрирует, то ли протеины, то ли нейтрины, так вот таких больших помех просто быть не может, что эти частицы одну в сто лет зарегистрировать можно, а тут просто каждый день.

– Сломалось у него там что-то, наверно, и всё, – сказал я.

– Так вот и он думал, что сломалось, только не может так каждый день в одно и то же время ломаться.

– Ну, значит ты знаком с будущим нобелевским лауреатом.

– Может быть. Только он сказал, что на земле эти частицы генерировать никто не умеет, – почти шепотом произнес Витя и уставился на меня широко открытыми глазами.

– Ну ладно, Кулибин. Пошли сортир чистить.

– Чего? – искренне удивился он.

– Да это я так. Пошли. Перерыв заканчивается.

Георгий сосредоточенно паял колодку. Похоже, что дело это его увлекло. Провод он еще не припаял, но успехи уже были видны. Может, еще и научится. Так. Нужно Вите деньги занести и к Сергею зайти. Интересно, что он от меня хотел?

Сергей разговаривал по телефону. Когда я вошел, он обернулся и сделал неопределенный жест рукой, который скорее можно было понять, как «постой здесь, я сейчас».

Я прислонился к косяку и стал изучать обстановку в комнате. Комната была небольшая. Посередине стоял старый самодельный грубо сколоченный стол-верстак, на котором беспорядочно валялись обрезки проводов, мотки изоляции, старые полуразобранные приборы, папки со схемами и много чего еще. Вдоль стены стояло четыре железных шкафа с множеством ящичков, в которых хранилось огромное количество радиодеталей. Находились там и достаточно редкие, достать которые было делом непростым. Многие посягали на эту комнату, но немногим удавалось, так как шкафы закрывались, а ключ носил с собой мастер. Я был одним из тех, кому удалось. С тех пор за шкафами стали следить строже, сейчас они все были закрыты, а ключи в связке лежали перед Сергеем. Он, видно, уже не надеялся быстро закончить разговор и сейчас просто закрыл трубку рукой и показал кивком на коробку на столе.

– Женя, отвези, пожалуйста. Там адрес на крышке. Обратно можешь не приезжать.

Из трубки все это время был слышен срывающийся на крик женский голос. Я взял коробку и вышел. На крышке коробки был адрес, куда ее нужно было отвезти. Адрес оказался знакомым – не доезжая одной остановки на метро до моего дома! Вот это подарок! В пятницу приехать домой уже в половине двенадцатого.

Так часто бывает. Собираешься на работу, а сам представляешь себе, что бы ты сделал, если бы сегодня можно было на работу не ходить. Возникает огромное количество мыслей о том, чем можно заняться. Например, можно начать учить английский язык или опять сделать генеральную уборку в квартире.

Сегодня вот утром хотелось дочитать книгу, которую читал уже полгода. И вроде ничего особенного – про жизнь, а интересно, и в то же время в метро или там, в транспорте она не читается. Не тот кайф. И вот время без пятнадцати двенадцать, я совершенно свободен, и настроения чего-либо делать уже нет.

На улице легкий морозец и совершенно нет ветра. В такую погоду хорошо прогуляться в лесу. Подышать свежим воздухом, поскрипеть по свежему снегу. До леса, конечно, я вряд ли дойду, а вот пройти одну остановку до дома вполне можно. Может быть, правда, взять лыжи – и в лес? Нет. Пока я дойду до дома, желание пойти в лес точно пройдет.

Около моего подъезда стояла «скорая помощь». Задняя дверь была открыта, и я заметил, что носилок внутри нет. От этого салон выглядел особенно неуютно. И сама машина приобрела зловещий вид.

Поднимаясь по лестнице и проходя мимо дверей, я невольно прислушивался, пытаясь угадать, к кому приехала «скорая». На пятом этаже дверь моей соседки Елены Петровны была открыта. Не открыта, а сломана. Она висела на одной петле. Порог в квартире был обильно посыпан древесными опилками и штукатуркой. Наверно, сначала пытались открыть замок, а потом просто сломали дверь. Я встал напротив, не решаясь войти внутрь. Как же так. Такая приятная женщина. Да и не очень старая. Лет шестьдесят ей было. А ко мне она вообще как к сыну относилась. Как сделает пирожки, так обязательно принесет. Я иногда даже, проходя мимо ее квартиры и чувствуя запах пирогов, старался погромче дверью хлопнуть, чтобы она услышала, что я домой пришел. Не успею я раздеться, а она уже в дверь звонит – принесла что-нибудь.

Раздумывая, я не заметил, как из комнаты в проеме двери появилась двухметровая тень с сигаретой в зубах и топором в руке.

Я невольно сделал шаг назад. Мозг за несколько секунд вспомнил всё из просмотренных ранее фильмов ужасов, выбрал наиболее страшные картины и составил из них одну. Тень достала изо рта сигарету и, поманив пальцем, сказала:

– Парень, ну-ка иди сюда.

Я сделал еще шаг назад и уперся спиной в стену. Тень вышла из коридора на лестничную площадку. Ей оказался бомжовского вида мужчина лет пятидесяти, с большим шершавым красным носом и паклей вместо волос. Часть волос или пакли торчала у него из кармана. Он едва доставал мне до плеча и поэтому, подойдя ко мне вплотную, запрокинул голову назад, чтобы что-то сказать, но не рассчитал и то ли от резкого движения головой, то ли от того, что он неуверенно стоял на ногах, задом ушел обратно в квартиру. Появился он через минуту. Но на площадку не пошел, а привалился к косяку и шумно, со стоном вздохнул.

– Носилки помоги, – сказал он.

Вид у меня, наверно, был наиглупейший. Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Вроде помогло.

– Бабка ногу сломала ёть. Так ёть дверь ломали ёть. О! – продолжил он.

Жива. А я-то уж подумал. Я прошел мимо слесаря и вошел в квартиру.

В комнате, на полу, тихо постанывая, лежала Елена Петровна, а вокруг нее суетились двое – мужчина и женщина в белом халате. Они пытались подсунуть под нее носилки. Увидев меня, врач, симпатичная, совсем молоденькая девочка, поднялась с пола и, сделав как можно более серьезное и строгое лицо, спросила:

– Вы сын?

Ответить я не успел. Не то что не успел, а слишком долго соображал, что бы такое ответить. Просто сказать «нет» казалось мне как-то слишком прозаично, а хотелось сразу произвести на доктора впечатление. Но что можно ответить на вопрос: «Вы сын?». В голове крутилось что-то типа: «Я дочь. Сестра. Отец». Пока я соображал, меня заметила Елена Петровна.

– Нет. Это не сын. Это сосед. Здравствуй, Женечка.

– Здравствуйте.

– А я вот лампочку… и упала. Телефон по шнуру дотянула, а к двери не смогла.

Было видно, что ей очень больно. Лицо у нее было бледное. Даже не бледное, а абсолютно белое.

– Вы укол-то сделайте человеку, – обратился я к врачу.

Ее серьезное выражение сразу сменила какая-то детская растерянность.

– Уже сделали, – сказала она и, немного помолчав, добавила: – Нам нельзя сейчас очень сильные препараты с собой возить. В больнице всё сделают. Помогите ее на носилки положить и вниз отнести. Слесарь пьяный. Я боюсь, он уронит. И в больницу если вы сможете с нами поехать, было бы очень хорошо. Там тоже помощь понадобится.

Я был не против проехаться с симпатичным доктором до больницы и, может быть, даже познакомиться с ней.

Носилки были все грязные, и мы положили сначала на них одеяло. Елена Петровна просила одеяло оставить – потеряется, но потом ее внимание переключилось на квартиру: как же все открыто будет? Она с надеждой посмотрела на меня. Но мне очень хотелось поехать с врачом в больницу. Нужно найти кого-нибудь, кто посидит в квартире, пока не приедет сын Елены Петровны, подумал я и решил подключить к этому делу своего соседа. Звонил долго. Даже когда уже стало ясно, что его нет дома, я все равно на всякий случай позвонил еще и подождал. Никто так и не открыл.

Пока мы несли Елену Петровну вниз, она стала еще бледнее, чем была, и ее вырвало. Она, как бы извиняясь, сказала, что это из-за лекарства. Но было видно, что держится она из последних сил. Пока мы ставили носилки в машину, начали подтягиваться бабульки из окрестных подъездов. Их комментарии перемежались рассказами один другого ужаснее. Водитель со знанием дела прикрикнул на них, и они нехотя кучкой переместились на безопасное расстояние.

Я стоял и долго смотрел вслед уезжающей «скорой помощи», а на душе было как-то тоскливо. То ли из-за Елены Петровны, то ли из-за того, что врач уехала, и вряд ли мы когда-то увидимся. С таким настроением я побрел наверх.

Сидеть одному в чужой квартире, наверно, одно из самых скучных занятий. Ни на диване полежать, ни телевизор включить, ни пожрать. Сначала я читал. Потом ходил по квартире, потом смотрел в окно, потом просто сидел и, уставившись в потолок, думал о том, что это ужасная несправедливость – один раз в жизни пришел рано с работы и теперь сиди здесь целый день. А сын ее скоро не приедет. Неет. Сначала он в больницу поедет, потом уже сюда. А вдруг он вообще сегодня не приедет, что мне, и субботу сидеть? Когда мысли стали совершенно невыносимыми, я решил посмотреть телевизор, но оказалось, что он не работает. Это меня даже несколько обрадовало, так как появилось занятие. Не то чтобы я хорошо разбирался в телевизорах, но иногда что-нибудь пошевелишь, подпаяешь, а уж паять-то я умею, и глядишь, заработало. Я пошел к себе за паяльником и в коридоре столкнулся с соседом, который выходил из своей квартиры. «Вот гад! – подумал я. – Дома был и не открыл».

– Здравствуйте, Женя, – сказал он. Его лицо была сама невинность. Я никак не отреагировал на его приветствие и, стоя к нему спиной, пытался достать из кармана джинсов ключи, но они, как назло, за что-то зацепились. Его это нисколько не смутило и, очевидно, имея в виду дверь нашей соседки, он спросил:

– А что это такое?

«Ну, ты скажи еще, что не слышал ничего», – подумал я, а сам сказал:

– Это Елена Петровна ногу сломала.

– Об дверь? – спросил он.

Я даже повернулся. Издевается. Я подошел к нему вплотную и, смотря прямо в глаза, сказал:

– А я вам звонил два часа назад, хотел в больнице с ней побыть, а квартиру не с кем было оставить.

– Извините. Я отсутствовал с утра. А давайте я сейчас посижу, а вы поедете в больницу.

Такого поворота я не ожидал.

– Нет, спасибо. К ней, наверно, уже сын приехал, – сказал я, несколько смягчаясь.

– Давайте я все равно вместо вас посижу. Вы же, наверно, уже устали.

Я даже не знал, как на такое предложение реагировать. Можно и дальше обижаться, но вдруг он тоже обидится и уйдет, а я так и буду сидеть целый день квартиру сторожить.

– А вы не уходите?

– Нет. Я вполне могу остаться. – Он кивнул.

Я полностью оттаял и даже уже начал проникаться к нему чувством симпатии.

– Спасибо большое! – поблагодарил я его. – Я тогда пойду поем?

– Конечно, конечно, Женя, идите.

Я сидел ел, и меня не покидала мысль: если сосед нагло врал, что его не было, то зачем потом предлагать остаться? А поверить, что его не было, сложно. Как же он тогда не заметил сломанную дверь, когда возвращался? Да и не проходил он. Я бы услышал. Может быть, он спал? Я звонил раз десять. Да и потом он же сам сказал, что его не было.

Ничего не понимаю. Да какая разница, подумал я, в конце концов.

Я стоял у окна и смотрел на улицу. Ничего интересного там не было. Кружил легкий снежок. На березу перед окном прилетел снегирь. Покрутил головой, клюнул несколько раз ветку и перелетел на мой подоконник, прошелся вдоль окна и, повернув голову в мою сторону, замер. Ну, что уставился? Жрать, наверно, хочешь? Я открыл форточку и покрошил на подоконник хлеб. Снегирь наблюдал за мной то одним, то другим глазом. Но поесть ему не дали. На подоконник прилетели голуби. Они сразу устроили драку: толкались, размахивали сизыми крыльями так, что весь хлеб с подоконника ссыпался вниз, а снегирь по-прежнему сидел и смотрел на меня. Да, брат, не повезло тебе, подумал я.

Я ходил по квартире и искал чем бы заняться. Дел-то, собственно, было полно, вот только делать ничего не хотелось. Почти целый день свободный. Нужно пользоваться моментом и отдыхать. А как отдыхать? А отдыхать – это ничего не делать. Я лег на диван и включил телевизор. Ничего интересного там не было. В каком-то городе кто-то объявил голодовку, в другом, наоборот, кто-то обожрался и лежит в больнице, в которой уже неделю нет света и не кормят больных. По другой программе сериал, как и по большинству других каналов.

Я попытался заснуть. Не спалось. Вот бы мне так утром не спалось!

Да, отдыхать не получается. Я вдруг вспомнил про своего соседа. Почти два часа прошло. Наверно, сын Елены Петровны уже приехал.

Я вышел на лестничную площадку. Дверь так же висела на одной петле. Честно говоря, я думал, что за два часа сосед устал ждать и уже ушел. Я даже подумал о том, как встречу его как-нибудь на лестничной площадке и, презрительно посмотрев, пройду не поздоровавшись. Бывает иногда такое настроение, когда хочется на кого-нибудь обидеться. Тут главное придумать на что. Можно даже за то, что погода плохая.

Сосед сидел в комнате на диване и, похоже, не сразу заметил мое присутствие. Я собирался чем-нибудь пошуметь или кашлянуть, но он вдруг, не поворачиваясь ко мне, сказал:

– А я уже думал, Женя, что вы не придете.

Пока я соображал, что он этим хочет сказать, а самое главное, лихорадочно вспоминая, как его зовут, он продолжал: