Вскоре, в заголовках местной газеты напишут о полностью сгоревшей улицы, как о самой большой и нелепой трагедии. Напишут количество умерших и красноречиво подметят, что спастись от пожара не удалось никому. Все здания улицы были сожжены, от жилых домов до ресторана, где в прошлом стоял банк. Причину поджога установить не удалось.

Часть 2

В этом городе никогда не менялась погода. Темное небо с едва различимыми облаками стояли здесь постоянно. Дожди шли почти каждый день, а на деревьях висели лишь сухие одинокие листья, что не успели упасть с другими. Это продолжалось уже не один год и не одно столетие. Горожан, что помнили об «иных временах» давно не было в живых, а их дети и внуки даже не знали, что такие времена когда-то были на самом деле. В этом городе совершенно не было дорог и бульваров, по которым можно было прогуляться в сухую погоду. Здания строились на один манер, это были одноэтажные, маленькие постройки, с двумя окошками и полукруглой дверцей. Изначально дома такого типа делались из досок, но после перешли на кирпичную кладку. Всему виной была неустойчивая погода в виде осадков, которая со временем разрушала дерево. Такие постройки можно было увидеть в некоторых старых районах города. Все поголовно они стояли без крыш, окна и двери были сняты, а доски либо разрублены, либо унесены неизвестными. Были в этом городе и высокие сооружения, к примеру, как центральный магазин или мэрия. Эти здания стояли с основания, на их постройку выделялось максимальное количество городского бюджета. Для горожан это было что-то вроде достопримечательностей, которыми можно было похвастаться «другим», что жили за городом. Из-за того, что дома находились очень близко друг к другу, в городе не было машин и самым популярным видом передвижения была езда на велосипеде. У некоторых семей данное транспортное средство играло важную роль и служило в роли фамильного достояния, что передавалось из поколения в поколение. Считалось, что чем старее был велосипед, тем крепче и дольше была семейная связь. По этой причине, мэрия организовала ежегодный фестиваль велосипедов, где определяли самое долгое и крепкое поколение. Наверное, для горожан этот фестиваль был самым долгожданным моментом и олицетворял яркий и душевный праздник, который можно провести с семьей.

01.

Эта была большая комната с белыми стенами и потолком, по середине которой стоял круглый стол. Вокруг стола располагались стулья в количестве пяти штук, с расписными спинками и удлиненными ножками. Кроме всего этого, в углу кабинета стоял книжный шкаф, где можно было отыскать разного рода литературу. В тот самый момент, на самом видном месте, по середине торчали из общего ряда только две книги. Это были старые издания по философии, касающиеся политики и общества, где эта политика применяется. Хоть и печать подобного рода литературы была под запретом, это не мешало мэру и людям, относящиеся к его свите, знакомиться с «текстами», которые по их мнению – «оскверняли ум простого люда». Остальное пространство кабинета было пустым намеренно. Это делалось для того, чтобы в праздники сотрудники не толпились за столом, а отдыхали с комфортом. Обычно, в такие дни собиралась вся коллегия и после пламенных речей мэра, они открывали несколько бутылок шампанского и отдыхали до самого утра. Один из политиков под впечатлением назвал это «лучшим решением мэра и действующей власти за несколько лет», после чего был удостоен звания «Почетный служащий города».

Свет серого оттенка пробирался в окна и чуть не ослепил министров, пришедшие на очередное совещание. Они были в строгих костюмах черного цвета, белых рубашках и галстуках, цвет которых напоминал легкую скорбь. Они синхронно сели за круглый стол и неторопливо, даже с небольшой небрежностью, стали копаться в документах, которые принесли в своих портфелях. Каждый из них выложил перед собой кипу бумаг. Такой жест означал их готовность начать совещание.

– Господин, вновь опаздывает, – сказал один из министров, – он что-то прям зачистил последнее время. А может случилось что у него, а мы тут сидим, с листками этими.

– А где ты предлагаешь нам быть? Мы все же министры, а не врачи. Спасать души не входит в наши задачи. Чего вообще впадать в панику, я не пойму? Ну не придет он, обговорим завтра значит, по крайней мере, мы свою работу выполняем и выполняем, на мой взгляд, очень даже хорошо. Поэтому не вижу повода волноваться. Я же прав коллеги? – второй министр окликнул других.

– Правы-то вы правы, только вот есть одно «но», – ответил третий министр. – Предположим ситуацию, – он откинулся на спинку резного стула и начал размышлять, – вот вы, сотрудник большой организации, под вашим взором сотни чиновников, которые так и желают вам угодить. Вы в свою очередь находитесь под властью более влиятельного человека, который в свое время, помог вам избавиться от прошлого, что мешало смотреть на обыденный свет – обыденно. Иными словами, эта персона подарила вам новую жизнь. Вы работаете на него уже очень много лет и не знаете бед, но в один прекрасный момент ваш спаситель, если можно его так назвать – умирает. На его место приходит другой руководитель, который, смею заметить, понятия не имеет, кто вы. Хотите сказать, что не будете испытывать трудности при такой ситуации? Да вас вышвырнут в тот же день, ибо без вашего спасителя, вы сами из себя ничего не представляете – пустышка, которая может разводить лишь бесполезную демагогию. Такие вряд ли нужны хоть кому-то, а если нужны, то только из-за жалости, – он одернул шею со спинки и посмотрел на второго министра. – Поэтому, коллега, на вашем месте, я все же бы волновался по данной ситуации и уж точно не сидел бы на ровном месте, – после речи третьего министра, кабинет буквально на минуту затих.

– Он же т-т-так шутит, – сказал с заиканием первый министр, – он же, все это, не всерьез, – он взглянул на второго министра, тот не подавал вида, что его как-то задели эти слова. – Министр, ну вы-то понимаете? – тот молчал, уставившись на книжные полки. – А вы министр? – окликнули четвертого. – Вы не хотите высказаться по данной ситуации? – он чуть не задохнулся от волнения, пока договаривал последние слова. Четвертый министр посмотрел на него и скромно помотал головою.

– А вы чего так нервничаете? – спросил второй.

– Да как же, вы говорите о таких вещах, что и подумать-то с-с-страшно. А после еще молчите, делая вид, что тема обсуждения далеко н-н-нешуточная, как могло показаться. Я и хочу вот понять, что в ваших головах-то сидит, что заставляет не просто думать о таком, но и говорить!

– Коллега, – в диалог вступил третий министр, – вы можете думать, что хотите, но выстроив некий свой абстрактный мирок, у вас не пропадает ответственность за настоящий. Поэтому, продолжайте жить в сказке, но не забывайте про истину время от времени. Она, знаете, вещь такая – не трогает полвека, а после как в одну минуту возьмет вас за горло и все, погибель. Просто будьте аккуратнее, мой вам совет.

– Говорите вы красиво, конечно, – начал второй министр, – только вот, если планочку поставить над нами всеми – по высоте равной будет, а это значит, что ваши слова направлены не на одного, а на всех, включая даже вас.

– А министр-то дело говорит, – поддакнул первый, дрожащим голосом.

– Вы может и забыли, вот только речь моя была о не настоящем, а больше о прошлом и будущем. Мое, к примеру, прошлое никак не связано с грязью и однопанельными домами, так же мое будущее не зависит от человека, что стоит выше меня, ибо имя свое и место сделал я сам, в отличии от вас. А что касается нынешней обстановки, так здесь я полностью солидарен – должности-то ведь у нас одинаковые с вами, значит и отвесность похожая, только вот подходы и методы разные.

– Знаете, я не собираюсь с вами спорить сегодня, – ответил второй министр. – Вы я так понимаю с утра были настроены на скандал, пар решили выпустить на коллег. Но знаете, что я скажу вам, может конечно вы и не поймете, но те самые резкие повороты, что фигурировали в вашей речи, лично мне дали очень многое, одно из них – это стойкость и терпение. И вот знаете, министр, если меня вышвырнут с этого поста, я найду, как выжить, а вот сможете ли вы сделать то же самое? Вы же родились в роскоши, для вас это обыденность, нормальное состояние. Все эти вилки позолоченные с ложками, стаканы с росписью, вы же на это не обращаете даже внимания, а для меня, все это – благо, благо, что досталось непосильным трудом, – он сделал паузу и посмотрел в глаза третьего. – Запомните, министр – не стоит судить чью-то колокольню, когда ваша шатко стоит на земле.

– И вы считаете это роскошью? Простите меня, милосердный, но кажется у нас с вами разные объяснения данного слова, – третий министр вальяжно встал со стула и командирским ровным шагом подошел к окну. – Вам знакомо такое определение, как время? – он тяжело вздохнул, – да куда же вам, у вас-то и семьи нет, чтобы понимать всю суть вещей. А вот у меня, представьте, есть жена, дети, родители и им всем нужно уделять внимание, не потому что так надо, а потому что я сам этого хочу, но ввиду того, что я занимаю столь высокий пост, у меня на это не хватает времени, представляете? Ведь его не купишь, как к примеру ваши вилки с позолотой. Это нечто иное, нечто более важное, вам так не кажется? Или по-вашему роскошь, может выражаться лишь в материальных вещах? Это же так глупо. Мне такое говорить в новинку, но мне кажется, что вы живете не совсем правильно… Как вы работаете тогда, если все ваши ценности можно поместить в ладонь? Не старайтесь даже отвечать, это напрасно, милый мой, мне все про вас ясно.

– А как вы, персона, что стоит у власти может работать для народа, если для вас чужды понятия простой и обычной жизни. Вот вы в детстве страдали, скажите мне?

– Не обязательно страдать, чтобы понять других, как вы говорите «простых и обычных». Нужно иметь холодную голову на плечах и понимание ситуации. А все эти ваши муки для дураков, скажу я вам. По тому, что вы говорите, наверное сами далеко от таких и не ушли.

– По-вашему я дурак?

– По-моему, – он обернулся на второго министра и с характерной едкостью бросил, – да. Иначе я не могу объяснить ваши выводы. Вы даже не дурак, знаете, а скорее недалекий. Для вас это больше подходит.

– Ах недалекий значит, – второй министр медленно привстал со своего стула и решительно направился к окну, – я конечно все представлял, но чтобы в такой форме и от кого! – он было хотел кинуться с кулаками на него, но обеспокоенный ситуацией первый министр охладил его пыл, схватив в обе руки.

– Что же вы творите оба! Остыньте, господа, прошу!

– Пустите меня! – кричал разъяренно второй, – Дайте-ка я ему вмажу по его наглой роже! – в это время третий все так же спокойно стоял у окна и наблюдал за разворачивающимся ливнем на улице. Четвёртый министр, как обычно сидел на своем месте и внимательно читал документы.

– Да успокойтесь вы, не стоит он того, поймите!

В то время, пока первый министр пытался хоть как-то предотвратить драку, в кабинет молча вошел мэр. Не изменяя своим традициям, он был одет в костюм синего цвета, с зеленоватым оттенком, синий галстук в маленькую клетку и кипельно-белую рубашку, что по мнению коллег была самой выглаженной среди других. Он на секунду застыл в дверях от увиденного, и хотел было понаблюдать, но скрип дверной петли выдал его. Министры резко и почти что одновременно обернулись в его сторону. Он медленно прошел к своему стулу, задержав взгляд на окне:

– Что, опять ливень? – спросил он у третьего, тот с задержкой кивнул в ответ. – Значит прогулка отменяется, – мэр плюхнулся на свое место и пристально осмотрел министров. – Вы присаживайтесь, господа. Чем быстрее все обсудим, тем быстрее выйдем, – обстановка в кабинете нормализовалась и спустя пару мгновений все были на своих местах. – Никто не хочет начать?

– Господин, – начал первый министр, – у меня вопрос скорее личного характера, вы только не злитесь. Я хотел бы узнать, все ли с вами в порядке? Понимаете, последнее время, вы стали часто опаздывать на совещания, и мы подумали, что это как-то может быть связано с вашим лечением, – он слегка взволнованно посмотрел на мэра, – и прошу заметить, я ни в коем случаи не желаю вам кончины.

– Я понимаю вашу обеспокоенность, министр, но уверяю, со мной все в полном порядке. Вообще, мне льстит ваше отношение ко мне, вы один из немногих от кого чувствуется некая забота. Мне это очень нравится и поднимает настроение, поэтому спасибо вам за вашу внимательность и открытость. Знаете, я ценю это, правда.

– Что я и говорил, – с улыбкой выступил второй, – нет повода беспокоиться. А вы, коллега, уж разволновались, надумали себе всякого…

– А что плохого в этом? – резко перебил третий министр. – По-вашему не стоит обращать внимания на такие мелочи? Знаете, в таком как раз-таки и кроется уважение к другим. Вам конечно это сложно понять.

– Так, господа, перестаньте язвить друг другу! – мэр легонько ударил рукой по столу, чтобы все обратили внимание. – Вы вообще понимаете, что вы творите? Распыляете вздор в нашем дружном коллективе. Я этого не позволю и отныне будьте уважительнее друг к другу, если вам что-то не нравится или может кто-то, то все пожелания прошу мне на стол в письменной форме, иначе отправлю за дверь. Надеюсь вы меня поняли? – он строго посмотрел на двух министров, что пытались устроить публичный скандал. – Вам наоборот нужно держаться друг друга, чтобы иные силы не смогли сломить ваш дух, а вместо этого вы занимаетесь какой-то, простите меня, дуростью, – мэр нервно протер край стола и снова обратил внимание на окно. – Представляете, решил выбраться сегодня на свежий воздух, а оно вон как вышло – это же теперь на целый день, как я понимаю. Вот и планируй свой отдых с такими «ситуациями». У нас есть какие-либо темы для обсуждения? Если честно, у меня очень разболелась от вас голова и поэтому думаю лучше перенести все это на, скажем, следующую неделю. Вы как, господа министры?

– Позвольте, – четвертый министр скромно поднял руку, мэр кивнул в ответ, – есть важный вопрос, который на мой взгляд нужно решить прямо сейчас, – он достал из своей стопки бумаг небольшой оборванный лист и начал что-то искать в нем. – Вы слышали об отпрыске, что попал сюда?

– Это который сверху упал? Слыхали, да. Вот только все это брешь. Подкинули его нам специально, чтобы все здесь высмотреть. Они думали, что в нас жалость проснется пред чадом, вот только мы умнее, и думаю, завтра же казним эту плоть на глазах всей публики. Пусть знают, что играться с нами не получится, – жестко ответил мэр. – Если честно вот, я смотрю на вас, министр, и знаете, вот вы вроде молчите постоянно, но как начнете что-то говорить, так у меня сразу настроение портится. Мне интересно, как у вас это получается так профессионально?

– Я просто выполняю свою работу, господин мэр, – ответил спокойно четвертый, – на мой взгляд, такие темы очень важны для нас, ибо каждое неверное решение, может стоить в дальнейшем большого поражения. Вы же не хотите оказаться растоптанным своим же политическим устоем. Если вы убьете живое существо, что потенциально не является угрозой для общества, вы перейдете тонкую грань между политическим забвением и политическим безумием. О какой свободе в дальнейшем может идти речь, если фундамент этой философии направлен лишь на узкий круг личностей. Кто пойдет на войну ради вас, если мы изгоняем любую иную форму жизни, что как-то отличается от нас? Вы должны наоборот цепляться за каждую такую возможность, дабы продемонстрировать отношение существующей власти к простому народу и заметьте, не только к своему…

– Да понял, я понял, – мэр немного откинулся на спинку и призадумался, ухватившись руками за голову. – Ну хорошо, – подтянувшись вновь к столу, – что вы предлагаете? Я хочу послушать конкретно вас.

– Мое видение этой ситуации такого: мы должны оберегать всякого, кто нуждается в этом, будь-то простой горожанин или маленькое дитя, рожденное от нашего неприятеля. Поймите, казнью беззащитного мы ничего не добьемся, а вот если мы примем его, воспитаем, как полагает наше общество, то в будущем он может сыграть очень важную роль, если этот мнимый конфликт вдруг перерастёт в нечто большее. Представьте такую картину: ребенка, что бросили ранее своим врагам, воюет на их стороне и истребляет свое племя. Как минимум это вызовет общественный резонанс и подкрепит наше положение у других. Если нам удастся это провернуть, считайте иные нам не страшны. У них просто-напросто не останется поддержки среди соратников, а сами воевать они точно не будут, ибо слишком трусоваты.

– Я вас понимаю, министр и в каком-то плане даже с вами согласен, но ответьте мне на такой вопрос, кто будет воспитывать это… «существо»?

– Нам нужно добиться того, чтобы он стал одним из нас. Значит лучше всего, будет его отдать в хорошие и заботливые руки, дабы тот сполна прочувствовал наши порядки и устои. Есть одна на примете персона, она потеряла семью, и вот уже как три года страдает в одиночестве. Обычная мать вряд ли такое примет к себе, а вот она – потерянная душа, отказаться не сможет. Только нужно сделать это все публично, организовать сцену в центре города, радиотрансляцию, позвать газетчиков, чтобы как можно больше узнали об этом.

– Очень хорошо! – восторженно вскрикнул глава, он встал со стула и быстро подошел к министру. – А давайте, вот вы все и реализуете, к тому же я полностью вам доверяю, – мэр приобнял слегка удивленного министра. – Вы только скажите сколько вам необходимо выделить средств, а я все устрою.

– Выделять много не нужно, господин, разве что на торжество и шумиху, чтобы про это говорили хотя бы первые пару недель. А дальше, думаю, ситуация уже будет зависеть не от нас.

– А как же средства на содержание?

– Как раз наоборот, – министр взял очередной листок из большой кипы. – Здесь указано, что она жила ранее у фабрики. Когда на фабрике случилось то, что случилось, ее дом попал под зону покрытия. На месте пепелища смогли обнаружить среди других трупов – ее супруга. А через несколько месяцев она потеряла и ребенка.

– Подождите, коллеги, – мэр вновь сел на свой стул, – я окончательно запутался в этой ситуации. У нее была семья, у этой вот женщине, верно, министр? – тот кивнул. – Потом случилась катастрофа, муж заживо погиб, а она значит с ребенком уцелела, так? – он вновь кивнул. – А что произошло с ребенком? И зачем нам отдавать это существо ей?

– Вы неправильно поняли меня, – четвертый министр подошел ближе к мэру. – Представьте женщину, что потеряла своего семилетнего ребенка. Как вы думаете, о ком она будет сожалеть? О том, кого потеряла. В ее голове уже давно сформировался образ и другого она просто не потерпит. И каждый раз, возвращаясь в прошлое, она будет вспоминать именно его. А вот представьте, женщина теряет ребенка при родах. Не так больно, соглашусь, но вот упущенная возможность стать матерью все равно будет терзать ее душу. Определенного образа в ее голове нет – и нам это на руку. К тому же она потеряла свой дом, а наша программа лояльности смогла выдать ей лишь старую деревянную постройку, на окраине старых районов. И вот, пройдя через такой сложный путь, ей будто воздается благом, ведь кроме пустых стен и старого велосипеда у нее ничего не осталось, а здесь появляется смысл, смысл продолжать что-то делать, смысл в конце концов жить, – он закончил свою речь и сложил все бумаги опять в одну стопку. – Эта женщина – сокровище для нас и нашей ситуации. Она воспитает его, как никто другой, а деньги лишь погубят эмоции, поверьте. Конечно, на первое время нужно будет обеспечить ее едой и будет не лишним обить ее крышу дома, но доводить это все до фанатизма, думаю, не стоит.

– Все же я не пойму, министр, – было видно, как глава этой встречи меняется в выражении лица от усталости, – почему им не выделить новый дом, обеспечить хорошей работой мать, чтобы она не жила хотя бы с низшим классом?

– А вы думаете кто пойдет на войну? Буржуазия с ее манерными замашками? Нет, низший класс и пойдет. А этот ребенок, в последующем возможно может стать командиром одного из полка.

– Что вы сказали?! Это существо будет командовать нашей армией? Да не в жизни! Одно дело принять его в общество наше, а другое давать ему право и власть, вы сами-то думаете, о чем говорите, министр? Он другой, поймите, знаете, как они называют нас? Лягушки! Представляете!? Но зато себя считают людьми. А мы значит у них – «лягушки». Их народ на каждом углу клевещет на нас, а мы должны их чадо принимать и боготворить?! Вы же сами понимаете, что это добром не кончится…

– Я понимаю ваши опасения, господин мэр, но уверяю вас, начав прямо сейчас воспитательный процесс, мы избавим это тело от пагубных мыслей, а когда наступит время, то это уже не будет «существом сверху», а будет настоящим и преданным своему народу солдатом. Все дело в социуме, оно легко исправит любого под себя.

– То есть повода беспокоиться нет? Вы же понимаете, что для своего народа я хочу все самое лучшее, в том числе это должно выражаться и в моих решениях. Просто думается мне иной исход и мысль о том, что плоть врага встанет рядом с нами уж сильно тревожит… Хотя идея ваша мне и нравится, – мэр сфокусировался на книжный шкаф и начал думать. – А черт с ним! Я одобряю вашу идею, министр! – он подошел к четвертому и крепко пожал руку. – От вас я жду список всего необходимого и расчеты по бюджету, – он повернулся к столу и посмотрел на других. – У кого-то есть еще вопросы ко мне? – в ответ ничего не прозвучало. – Тогда все свободны, хорошего дня. А вы, – мэр обратился ко второму министру, – задержитесь ненадолго, обсудим вчерашний вопрос.

Кабинет опустел. Глава сел на свое место и достал миниатюрную курительную трубку с золотым мундштуком. Он высыпал табак из кармана на стол и принялся медленно перебирать его. Он старался подбирать лишь крупные табачные листья, а те, что не подходили сметал на пол. Министр в это время сидел напротив и молча смотрел на окно, откуда с пронзительным желанием пытался просочиться свет. В этот момент непроизвольное молчание плавно стало перетекать в банальное незнание и усугубляло уже затянувшуюся паузу. Министр неохотно встал со своего места и переместился ближе к шкафу. Он взял первую книгу, что заметно выделялась среди остальных и прочитав название положил обратно:

– Хорошо, что мы запретили такое чтиво, – начал он. – Простолюдин запросто мог бы сойти с ума от подобных высказываний. Нынче вообще литература пошла странная, не находишь? – Мэр оглянулся на него и развел руками. – А я вот частенько замечаю такие моменты. С каждым годом их становится все больше и больше… и знаешь, проблема даже не в темах, что затрагивают авторы, а в самом понимании. Вот недавно вычитал у одного: «Наш город», пишет он, «Закрыт со всех сторон, хоть мы подобного не видим, но зато стараемся не упустить возможности вовремя попасть на ярмарку, что открывается по раннему утру. Какие же мы все-таки глупые». Вот читаешь подобного рода вещи и задумываешься, что же должно произойти в жизни у этого автора, чтобы он начал видеть такое? Ну это же все написано не от большого ума, как мне кажется, а лишь бы народ раззадорить лишний раз, выдавая свои безумные мысли за какую-то истину. И что самое страшное, это читают и читают с удовольствием. Что стало со всеми этими писателями, я не пойму, ну раньше же, раньше не было такого. Раньше если и писали, то это по крайней мере было интересно. Было над чем задуматься что ли, – он сделал пару шагов вперед от шкафа и облокотился на край окна. – Нужно этих всех авторов собрать и посадить к чертовой матери, а после воспитать нормальных, новых, чтобы наше общество не отупело окончательно.

– Да перестань ты, – мэр прервал его речь, – ну закроешь ты всех юродивых, думаешь новые не найдутся? Они ведь как, ты им кислород перекрываешь, а они все больше скалятся, причем эти действия у них не вызывают чувство боли, а наоборот, они ими питаются. Уж лучше пусть пишут себе, нежели будут расхаживать по улицам и пугать переворотами. А что касается твоих взглядов на книги, так все просто – ты повзрослел и прошлые глупости, что нравились тебе уже смотрятся и читаются немного иначе, под другим углом. Ну хочет он думать, что все настроено против него, хочет он, я не знаю, выглядеть ярче среди серой массы, так пускай. Глупцам дана подобная черта и к сожалению, глупцов всех в нашем мире не перестрелять.

– Что самое удивительное, пишет он это все не опираясь на свои мысли. Услышал где-то, что народу такое по нраву и в тот же миг за печатной машинкой строчит глупости. В этом же не заключается истинная идея литературы. Получается, делается все это не во благо искусства, а во благо популярности. Неужели им самим нравится такое?

– Дорогой мой, о чем ты говоришь, подобного рода действия давно перешагнули значения духовности и сейчас это лишь способ набить себе карман. Зачем ему писать свои мысли, если он не знает наперед – примут его читатели или нет, а тут все намного проще – поругал власть, пожалел бедняков и одной ногой в почетных писателях. Это уже не искоренить, поверь мне, за этим можно только наблюдать и делать выводы. Страшно, соглашусь, но выхода другого нет, – он закурил трубку. – Ты, лучше скажи мне вот что, почему не заходишь к нам последнее время?

<1...3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

5 из 6