Суета. Роман в трех частях

– Ну как – я работаю, – министр устал стоять на одном месте и короткими шагами начал бродить из угла в угол, – Времени, понимаешь, все нет свободного. Все какие-то дела… Да случаи. Я сам-то позабыл уже, как по улице ходить не торопясь, а ты говоришь «в гости».

– Раньше за тобой я не замечал такого, – мэр откашлянулся от дыма, что окружал его и продолжил. – Я конечно, все понимаю, но на мой взгляд ты поступаешь не красиво. Ты конечно можешь отнекиваться, говорить про нехватку времени, но мы же оба понимаем, что причина кроется немного в другом, – он сделал длинную тягу и моментально выдохнул весь образовавшийся дым через нос. – Кстати, эта самая причина, о которой мы оба знаем, совершенно не против твоего присутствия в нашем доме, по крайней мере, она больше не называет тебя подлецом.

– Говорить может и перестала, а вот в голове подобного рода мысль, да проскочит. Не уговаривай меня это делать, прошу. Что было, то было. Об этой ситуации я тебе вроде все уже сказал ранее.

– Что значит «было»? Ну подумаешь, побранились слегка, сказали глупости и что теперь из-за мелкой ссоры разрывать нашу с тобой дружбу? Мы же все взрослые люди – ругаемся, миримся. Это же нормально, пойми. Придумал еще что-то, про какое-то время, прогулки… – мэр отставил трубку и вздохнул. – В общем, жду тебя с примирением. Хватит изображать занятого и бегать – приходи, накроем стол значит и нормально, спокойно посидим, как раньше… Ты услышал меня? – министр неохотно кивнул. – Вот и хорошо, мне нравятся диалоги, которые заканчиваются решением. Это, я скажу тебе, по-мужски. Кстати вспомнил, а что это было здесь до меня? Боюсь представить, если бы ты все же добрался до него. Чего не поделили?

– Не знаю, как тебе сказать даже…

– Как всегда – с выражением, прямо и без особых порицаний, – глава приготовился слушать, откинувшись на спинку. Министр продолжал молча ходить из стороны в сторону, ускоряю при этом свой шаг. – Не томи же.

– Мне кажется, – на мгновение он задумался, – нет. Я уверен, что третий министр озабочен твоим креслом и это не похоже на обычную зависть. Он настроен очень решительно. Хочешь узнать почему я полез к нему с кулаками? Ты бы слышал, что он говорил про тебя в этом кабинете. Началось все с безобидного беспокойства первого министра, связанное с твоим опозданием. Он подумал, что таким образом ты скрываешь свое принудительное лечение, на что, естественно, я поспешил успокоить коллегу, так как лично знаю истинную причину твоей непунктуальности, – министр продолжал бродить нервно по кабинету, – и что ты себе представляешь? Этот невоспитанный, обиженный жизнью идиот начал сомневаться в твоей должности, обосновывая это тем, что настоящий глава города, такого никогда себе не позволит, а после добавил: «Если вы не собираетесь ничего менять в данной ситуации, то сидите и дальше, а вот я, приложу все усилия, дабы эту персону, что возомнила из себя, как можно скорее попросили освободить место». На этом моменте я уже не выдержал и живо бросился с кулаками. Конечно, может это и лишнее, но я не жалею о том, что сделал.

– Почему ты мне сразу не сказал? – тихо спросил, слегка расстроенный мэр. – Хотя это было бы неправильно, согласен, – он взял обратно в руки трубку и задымил. – А я еще и думаю, что это меня первый министр про самочувствие спрашивает.

– Ужасная ситуация, – министр наконец-таки перестал маячить и сел на свое место. – Вот вправду, кто бы мог подумать, что такого кроя политик, так низко падет. Причем до этого-то, – он импульсивно выкидывал руки в сторону, дабы речь казалась эмоциональнее. – Его знать не знали – сидел себе молча, а тут вылез! Представляешь, что за мысли у него были ранее? Не удивлюсь, если в попытках выдумать что-то новое, он и на убийство смотрел с болезненным желанием, – министр взглянул на мэра. – Ты меня прости за такие слова, конечно, но я молчать об этом не собираюсь, причем, когда обстоятельства касаются моего близкого круга.

– Хорошо, – ответил мэр, – допустим он хочет меня убрать с поста… а что у него вообще есть? Знакомства – так он одиночка. Я никогда не видел, чтобы он общался или был на приеме у влиятельных людей. Деньги – так у меня больше их, однозначно. Власть – так и ее больше. И что с этим он может сделать? Что есть у него такого, чего нет у меня? А все эти выкрики его, это лишь способ хоть как-то быть замеченным…

– У него есть кое-что получше. У него есть информация.

– Информация?

– Информация, – раздраженно ответил министр. – Вот ты говоришь, денег у тебя больше, а он и так это знает, причем знает на сколько больше и почему, – он резко встал и подошел к мэру вплотную, тот слегка дернулся. – Говорил же я тебе аккуратнее с этим. Ты представь какие последствия будут, если все это всплывет?

– И что нам делать? – мэр был близок к панической атаке, его правое веко стало произвольно дергаться, а руки превратились в резиновые перчатки. Министр тем временем выдержав паузу, подошел к окну и принялся разглядывать остатки капель на стекле. – Ну что мне, увольнять его?!

– Увольнять, – спокойно ответил он. – Но сначала нужно найти за что, а тем временем, те сбережения наши, думаю нужно как можно быстрее прятать, вернее – вкладывать. Помнишь я говорил тебе о машинах? Давай займемся этим – проложим дорогу, пути, пустим по городу несколько автобусов – пусть передвигаются с комфортом.

– Налоги можно будет дополнительные взимать, – добавил глава.

– Да прекрати ты со своими налогами. Что ж ты так мелко думаешь? Я говорю тебе о транспорте, о возможности доехать в любую точку за короткое время. Как ты думаешь, за сколько можно объехать на машине весь наш город? – мэр пожал плечами. – Тридцать семь минут ровно! А знаешь сколько минут добираться до большого дерева на той стороне? Сто с лишним!

– Ты хочешь сказать, что мы сможем расширить город? – мэр привстал и тоже подошел к окну.

– У нас будет на то причина, а это самое необходимое для реализации… Что думаешь?

– Думаю, что не зря поставил тебя на это место, дорогой мой. Вот, что я думаю, – он протянул министру руку, тот в ответ пожал ее. – А на счет этого не волнуйся, я разберусь. Ты главное занимайся транспортом, возьми людей, деньги, чтобы все это было по правилам, – мэр с облегчением вздохнул и посмотрел на часы. – Мне пора на встречу с генералом.

– А я пойду займусь подготовкой.

Первым из кабинета вышел мэр, убирая в карман курительную трубку, за ним, придерживая дверь – министр. Они вновь пожали друг другу руки, крепко обнялись. Мэр осмотрел министра с ног до головы и напоследок сказал: «Ты заходи к нам в гости. Только не забывай. Устроим вечер ностальгии». Они рассмеялись и спустя мгновение разошлись по разные стороны коридора мэрии.

02.

Его комната была похожа на доисторическую пещеру, где во мраке естества пробивался маленький пучок света, исходящий от настольной лампы. По площади она напоминала три грузовых лифта, что по нелепой случайности были спаяны друг с другом. В таких маленьких помещениях обычно легко создавался уют и к великому удивлению раньше она была такой, но со временем, что-то произошло. Старая мебель, что томилась в пыли спокойно выжидала своей кончины; белый подоконник в прошлом, легко сливался с землей; входная дверь не переставала скрипеть от сквозняка, а пустые полки книжного шкафа во всю стену не насчитывали и дюжины литературных произведений. Все это происходило из-за нехватки времени хозяина, либо из-за большого нежелания что-то менять. Сам он всегда называл ее небольшим коридором из-за характерной вытянутости и узкости от двери до окна. Подобрать подходящую мебель для такой комнаты считалось проблемой, из-за этого шкаф, что стоял слева от входа был небольшим по глубине, а диван напротив имел свойства превращаться в кровать. Рядом с диваном в дальнем углу стоял столик, где обычно лежали чистые листы бумаги, карандаши и полупустые тюбики с краской. Единственное, что придавало этому помещению уют, была настольная лампа с абажуром. Она светила ярким теплым светом, предавая всей обстановке спокойствие и равномерную тишину. Из-за позднего уличного рассвета, лампа работала с вечера и выключалась только утром, перед уходом на работу. Остальные вещи, вроде светлых разодранных обоев или дырявого коврового покрытия не то что предавали чувство бардака, а просто-напросто не вписывались в обстановку комнаты-коридора. Случались моменты, когда «кто-то» пытался убраться в этом месте с мыслями о том, что помещение станет чуть лучше и с каждым разом эти надежды разбивались на осколки из-за банальной невозможности изменить неизменимое.

Из-за невыносимых обстоятельств прошлого, ему легче было вжиться в роль нового человека. Поначалу образ жителей города слегка пугал его и казался странным, но со временем все предрассудки были поглощены рутиной и возникали в сознании все реже и реже. Для того, чтобы было проще привыкнуть к ним, юноша перестал смотреться в зеркала, а руки, что попадали в его поле зрение, обычно укутывались в кожаные перчатки черного цвета. Последнее время он не прибегал к этим методам, ибо решил для себя, что полностью «влился» в данное общество. Понял он это в автобусе, по пути на работу, когда нечаянно взглянул в зеркало заднего вида и увидел свое отражение. Это был среднего роста молодой человек, со слегка небрежными волосами на голове, носом напоминающий отдалено картошку, карими глазами и бледной кожей по всему телу. У юноши было два выработанных состояния, либо он находился на работе, либо у себя в комнате. Работа начиналась с самого утра и продолжалась четырнадцать часов до поздней темноты. По возвращению домой, единственное, что волновало его это краски и кисти, за счет которых уже несколько лет писалась картина. Его приемная мать думала, что он бросит это дело из-за нетерпеливости, но этого, на удивление, не случилось – юноша томил надежды, что после завершения, его картину одобрят для выставки в городской музей. Таким он видел свой первый шаг на пути к признанию его творчества. По этой причине, молодой человек практически не спал и в перерыве между работой и работой стоял возле холста. В центре своей небольшой комнаты он старательно, с большим трепетом внутри выводил линии образов, задуманные еще задолго до их понимания.

Он почти заканчивал работать на тот момент, когда взял в правую руку растрепанную кисть с черной краской. «Теперь осталось это только закрасить» – бормотал он себе под нос. Он аккуратно поднес к холсту кончик кисти и остановился. «Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Да, думаю, что это хорошая идея. Но это противоречит правилам… Каким еще правилам, которые ты сам выдумал для себя? Ты не можешь считать себя мастером, если не знаешь всех тонкостей своего ремесла, а малевать так, как ты – глупо и бездарно. Так что значит мне делать? Ответь… Ты что обиделся на меня?». Его разговоры прервались тихим шорохом за дверью. У порога двери было видно, что перед ней кто-то стоял: «Андрей, ты опять разговариваешь во сне?» – послышался голос за порогом. После недолгого ожидания ответа, дверь тихонько приоткрылась с противным скрипом:

– Ты опять не спал всю ночь? – женщина прошла вдоль комнаты к окну. – Сколько можно повторять тебе, если и дальше будешь так мучить себя ни к чему хорошему это не приведет, – она раздвинула шторы и приоткрыла окно, в комнате стало чуть светлее. Андрей от непривычной яркости зажмурился.

– Ничего страшного, – сказала она, – зато не будешь в полумраке сидеть. Неужели тебе удобно так рисовать? Ленивый ты, конечно, ох какой же ленивый… – мать прошла мимо холста и приостановилась. – Над чем ты хоть работаешь, я не пойму? – она старалась разглядеть в нарисованном смысл. – Это что, я? – женщина вновь пригляделась к картине. – Какой кошмар. Заканчивай, Андрей – опоздаешь на работу. Пойдем на кухню лучше, у меня все готово уже, – она вышла из комнаты, оставив после себя ароматный запах выпечки.

Андрей взглянул на часы – время и вправду поджимало. Не теряя драгоценных минут, он отставил холст с красками в пустой угол и накрыл свое рабочее место большим и прочным пакетом. «Увидимся ночью» – вновь пробормотал он себе под нос, выключил настольную лампу и спешно вышел из комнаты.

Это была маленькая квартира с двумя комнатами, кухней и ванной. По интерьеру другие помещения практически ничем не отличались от «коридора» Андрея. Повсюду царил образ мгновенной старости.

– Вот я не пойму, – послышался голос из кухни, – ну вот рисуешь ты этот рисунок несколько лет уже, да. Если быть оптимистами, то предположим ты его дорисовал, и он тебя полностью устраивает, – Андрей добрался до источника шума и сел на мягкий диван за круглый кухонный столик, мать стояла спиной к Андрею у плиты и выжидала готовности блюда, – а дальше-то что? В мэрию сходишь, документы тебе подпишут на выставку в музей – хорошо, пусть будет так, а после этого что ты делать будешь? – она переместила блины и омлет со сковородки в белую тарелку и поставила ее перед Андреем.

– Рисовать дальше, – ответил юноша. – Я же говорил тебе это сотню раз.

– Да помню я, что ты говорил, – она села напротив него, нервно потирая при этом руки вельветовым полотенцем. – Просто, – она понизила громкость своего голоса, – ты думал на счет того, что если у тебя это не получится? Чем ты будешь заниматься тогда?

– Работать, – сказал он, – и писать другую картину.

– Это же очень сложно – начинать что-то заново, ты так не думаешь?

– Ну ты же начала, – он посмотрел в ее глаза, – наверное за это я и люблю тебя, – она тихонько привстала с табуретки и на носочках подошла к Андрею, бережно обняв его за голову; он взглянул на нее снова. – Почему ты плачешь, я что-то сказал обидное?

– Что ты, – мать пыталась скрыть свои намокшие глаза рукою, смазывая при этом косметику, – это я не от горя плачу, дорогой мой. Далеко не от горя, – в такие моменты она была похожа на изгнанное божество, что обладало истинной красотой, которая была неподвластной для понимания смертных. – Ты почти не съел омлет, тебе не понравилось?

– Я уже опаздываю, – он взглянул на настенные часы. – Еще чуть-чуть завтрака и я отсюда не уеду, – он резко встал с дивана и отправился в прихожую собираться.

– О чем речь, конечно ступай, – она проследовала за ним.

Вся одежда Андрея висела на вешалке. В такие моменты, когда секунда стоила опоздания, аккуратность и внимательность матери, что придумала данную затею – спасала молодого человека. Его гардероб был не велик: темные рабочие брюки, с небольшими пятнами грязи внизу; выглаженная рубашка синего цвета, классические туфли и темное пальто.

Андрей был почти полностью собран и напоследок чистил туфли.

– Перчатки брать не будешь? – он помотал головою. – И правильно – нечего бояться.

– Я и не боюсь, – юноша положил на место грязную тряпку и встал во весь рост, – просто мне это не нужно больше, вот и все, – он окинул взглядом трельяж возле входной двери. – Вроде ничего не забыл.

– Знаешь. Я хотела тебе сказать одну вещь, перед уходом, – она подошла к нему ближе и поправила воротник пальто. – Я понимаю, что значит для тебя рисование. Поверь, правда. Но я не хочу, чтобы ты по каким-то причинам убивался из-за этого. Да, всегда можно начать все заново, всегда можно повторить ситуацию и на моменте прошлого падения повернуть ее в другую сторону… Все это можно сделать, безусловно. Но будешь ли ты это делать снова и снова, зная о том, что в любом случае ничего не поменяется. На сколько тебя хватит при таком раскладе? Поэтому я хочу, чтобы ты не относился к этому, как к своему призванию на всю жизнь, потому что в конце концов, на мой взгляд, ты потеряешь себя. А я этого не хочу. Никогда. Я знаю, что тебе это нравится, и знаю, что ты у меня очень сильный, но не забывай временами просто отходить от этого и уделять время самому себе, говоря проще – отдыхать. Думаю, для художников это важный фактор. Я приму любую твою идею и задумку, приму любого тебя и не потому что это моя функция, а просто на просто я тебя очень люблю. Но и ты, в свою очередь, постарайся не доводить эту ситуацию до бестолкового фанатизма. Думаю, тебе это ни к чему, – она обняла его еще раз; обняла так, как это делают очень близкие и родные люди.

– Чем будешь занята сегодня? – проговорил Андрей, прижимаясь к ее плечу.

– Нужно пересадить цветы, – она подняла голову и посмотрела в сторону кухни, – чтобы не погибли. А в остальном, – она улыбнулась, – повседневные домашние дела, как обычно, – ее счастливые глаза было трудно забыть. – Ты только не задерживайся. Я буду тебя ждать.

Перед уходом Андрей поцеловал ее в щеку, она закрыла за ним дверь и побежала скорее к окну, понаблюдать за тем, как ее сын уходит все дальше от дома. Он скрылся за углом деревянной постройки по соседству, а она продолжала смотреть; смотреть на приближающийся рассвет и думать о чем-то очень простом…

Чтобы добраться до работы, юноше нужно было пройти до старых построек в начале проспекта, дождаться вовремя прибывший автобус и доехать до центральной улицы, где располагалось здание городского министерства. Андрей однозначно считал, что дорога, которая занимает больше часа намного труднее, чем часы, проведенные в министерстве. Ему постоянно казалось, что поездка на автобусе до центра города есть не что иное, как ритуал. Каждое утро и каждый вечер он старался идти ровно той дорогой, что и шел вчера; по возможности занимал то место в транспорте, что и вчера; соблюдал временной промежуток, когда можно было смотреть из окна автобуса и считать фонарные столбы, что мимолетно проскакивали мимо него. Из-за этого дни казались друг на друга похожими, но не сразу с утра, а только после их завершения. Настоящее всегда казалось чем-то новым, но когда это настоящее превращалось в «прошлый день» и выстраивался в ряд с такими же, возникало чувство потерянности, что очень далеко находилось от истинных предназначений всех этих дней. Андрей это прекрасно понимал. Андрей так же прекрасно делал вид, что данное положение дел его полностью устраивает.

В тот день он еле успел на свой автобус. Забежав в полузакрытую дверь, он с отчаянием взглянул на «свое» место, которое было занято милой старушкой с седыми волосами. «Нужно было раньше выходить» – подумал он и присел на место рядом. Через небольшой промежуток времени в транспорт зашел кондуктор с большим мешком наперевес. Он прошелся по всему салону и раздал металлические монетки – билеты на проезд. Из-за того, что мэр города распорядился всячески помогать этой семье, Андрею выдавали такие монетки с небольшой льготой. Старушка, с седыми волосами, что сидела рядом заметила это. Она демонстративно повернулась к Андрею и сказала: «Молодой человек, как же вам не совестно». Рядом с ней, на коленках стояла небольших размеров зеленая сумка, которая время от времени пошатывалась. Эти шатания переросли в дикий крик, когда она повернула свою седую голову в исходное положение. Сумка стала подпрыгивать и из раскрывшегося кармана показался страшный головастик. Пассажиры, что сидели рядом не обращали внимания на данную ситуацию: кто-то спал, кто-то читал, а кто-то и вовсе пытался придумать способ покончить с собой. Головастик очень громко кричал. Его склизкая и мерзкая кожа напоминала жидкий карамель, а голос – приближение чего-то ужасного и очень большого. Старушка с седыми волосами, не придавая этому особого значения, поймала сумку, и придерживая ее за дно, отвесила головастику несколько сильных ударов по склизкой голове. От боли он быстро скрючился и упал обратно. Всю оставшуюся дорогу головастик не издавал ни шороха.

Автобусная остановка располагалась напротив министерства. Это было девятиэтажное здание, построенное полностью из белого кирпича. По своему образу оно ничем не отличалось от городской мэрии; «белоснежная коробка с окнами», как называли такого рода сооружения строители. Единственное, чем отличалось министерство от других – большие колонны возле главного входа. По мнению многих, эти самые колонны не вписывались в общую картину и даже иногда образовывали толкучку возле дверей. То ли все уже были на своих местах, то ли никто и не торопился, но как не странно – в тот день не было очереди. Андрей без особых усилий поднялся по лестнице и забежал на первый этаж, сквозь большие двери из камня и мрамора.

– Ты опаздываешь, Андрей! – проговорил человек с большими усами у входа. – Смотри, так и работы можно лишиться! А потом и всей жизни! – он кричал ему вслед, пока юноша бежал по лестнице вверх.

Все министерство делилось на отделы. Отдел занимал весь этаж. Чем выше был этаж, тем секретнее был отдел. Сам Андрей работал на третьем этаже, перекладывая важные бумаги из одной папки в другую, а после подписывал и передавал в другой отдел. Вместе с ним трудилась его коллега Татьяна. Они сидели в одном маленьком кабинете за отдельными столами и иногда вместе обедали. Сама Татьяна была не особо разговорчивой, она не любила беседы на отстраненные темы, обосновывая это тем, что на работе, она привыкла только работать. Бывали дни, когда они сидели на протяжении всего рабочего дня молча и по состоянию коллеги, она совсем была не против такого. Андрею же было все равно. Его главной задачей стояло выдержать рабочий день и уйти домой.

Он поднялся на третий этаж и с легкой усталостью ввалился в кабинет:

– Вы опоздали, – Татьяна привстала со своего места. – Вы же понимаете, что это не нормально? – продолжила она своим учительским тоном. Андрей присел за свой стол и чуть отдышавшись, начал перекладывать документы из папок. – Вот так просто? – Ее лицо немного скрючилось. – Ваши манеры, Андрей, меня порой вгоняют в жуткие мысли, где ваша глупость – это все, чем вы владеете, – юноша пожал плечами. – Отговаривайтесь, отговаривайтесь. Я не могу понять вас, вот правда. Зачем устраиваться на работу, если вы не хотите здесь работать. Постоянно опаздываете, делаете перерывы довольно часто, смею заметить… Я могу продолжать это еще долго и толк от всего этого? Вот вы мне скажите сами, зачем вам нужна эта работа?

– Чтобы выжить, Татьяна, – спокойно ответил молодой человек.

– Да уж, – она демонстративно отвернулась от него, – одни монеты на уме. Шли бы тогда вон, в газетчики, там и опоздать можно, и денег больше. Не такая ответственность, как здесь.

– А меня больше никуда не берут. Единственное место и то, все это произошло благодаря содействию сверху. Поэтому, Татьяна, терпеть вам меня еще ох сколько много, – он было решил превратить это в шутку, но его коллега не до конца поняла задумки.

– Какой же вы грубиян. Безалаберный, ленивый, так еще и грубиян, – она присела за свое рабочее место. – Ну раз вас взяли на такую работу, ну проявите вы к ней каплю своего уважения. Ну я даже не знаю, серьезнее относитесь к этому что ли.

– Послушайте, Татьяна. Мне ваша работа и завтра не нужна. Я эти бумаги и папки может видеть не могу уже, а вы мне про серьезность к делу. Вы если для себя решили что-то, то держите это в себе. Мне к примеру, это слушать не интересно. Мне главное вот, – он показал на часы, – отработать смену и домой, понимаете? – она взяла в руки первый попавшийся документ и для вида начала рассматривать его, делая какие-то пометки. – Ну вот, теперь вы обиделись на меня. Хотя на мой взгляд, в моих словах особенно обидных вещей и не было. Это же все-таки моя жизнь, вам какая разница, как я ее проживу.

– Значит разницы нет? – тихо сказала она. – А вы не думали, что наша общая работа напрямую зависит от вашего отношения. Если я подхожу к этому со всей серьезностью, ибо понимаю, что это такое, а вы где-то там летаете в облаках, что из этого получится, ответьте мне? Не знаете, а я скажу вам – ничего хорошего. Вы можете относиться к этому как угодно, но уважать других, вы не должны, а обязаны, как бы вам что не нравилось.

– Я с вашего позволения, – начал вставать Андрей, – отойду на пару минут – освежусь.

– Вы что?! – Татьяна резко подбежала к нему, перекрыв дорогу к выходу. – Вы с ума сошли? Вы ведь только пришли, – она нервно жестикулировала руками, направляя их то в сторону часов, то на Андрея.

– Ну что вы так кричите? – Он положил руку ей на плечо и слегка оттолкнул в сторону, а после, сделал пару шагов вперед. – Ну вы сами не понимаете ситуацию, что ли? – она продолжала смотреть на него удивленными глазами. – Просто мы с вами немного разные и по-разному смотрим на вещи. Только вот я, в отличии от вас, не закатываю истерики подобного рода. Ну скажите, Татьяна, неужели вам это по-настоящему нужно? Ну что вы так отчаянно напали на меня, в самом-то деле – лишь себя завели в очередной раз…

– Простите конечно, коллега, – начала она спокойным голосом, – но ваши поступки мне совершенно не понятны.

– Так оно ведь и правильно. На то мы с вами и разные люди, чтобы порой друг друга не понимать.

Он пожал плечами и решил было уходить, как вдруг дверь резко открылась и в кабинет вбежала женщина. Ее лицо и руки были все в крови. Ее отчаянные глаза, растрепанные волосы и босые ноги внезапным рогом влились в будничную рутину и с элегантной простотой придали ей оттенок горького безумства. Она мгновенно бросилась к Андрею и повисла у него на плече. Он попытался рассмотреть ее лицо, но было трудно что-то разглядеть среди кровавых сгустков; лишь еле-еле небесного цвета глаза пытались выделиться среди бесконечного красного. Она подняла взгляд на него и с волнением внутри прошептала: «tolle me ab desperatis» – а после захлебнувшись в собственной крови рухнула на пол, оставив после себя пурпурный след на плече молодого человека.