Курай – трава степей

«знаменитость» прибывшую из самой столицы, но каждому хо- телось хотя бы издали посмотреть на живого «вождя». В то вре- мя, кроме газет ещё не было ни телевидения и даже о самом кино многие не имели даже представления. А тут сразу живой вождь пролетариата! На углу, – дней современных улицы Ком- сомольской и переулка Куцева, – стоял когда-то одноэтажный шалеванный домик: с резным крылечком, с лоджией огорожен- ной резными балясинами по всему фасаду этого маленького здания. Опрятный такой. На этом домике впоследствии вывесят мемориальную доску по случаю столь знаменательного собы- тия, которая будет висеть там несколько десятилетий подряд. Чей он был в прошлом этот домик нам неизвестно, скорее всего, принадлежал какому-то заклятому врагу трудового народа, от которого вовремя избавились. Вот на этом самом резном кры- лечке и решила местная власть, что лучшего места не найти, здесь и будет держать речь Калинин. Напротив этого домика простиралась площадь, а проще говоря – пустырь, так что наро- ду было, где разместиться. Загодя, импровизированную сцену обтянули красным кумачом, а чтобы кто не додумался материю стянуть себе на рубаху, выставили круглосуточный караул; лич- ность то явится неизвестно когда?.. графика поезда «Октябрь- ская революция» никто не знал, это видимо, являлось большой тайной, а вдруг недобитые белобандиты под откос состав пус- тят! На вокзале дежурили круглосуточно, главное – не прозевать и вовремя народ собрать. Не прозевали. В тот день народу дей- ствительно собралось порядком, съехались со всего района и с ближайшей округи, веселья на лицах что-то не наблюдалось; люди стояли хмурые, тихо между собой переговаривались, а всё это мероприятие очень напоминало похороны усопшего. Деле- гацию в пути сопровождал духовой оркестр и когда он заиграл:

«Вихри враждебные веют над нами…» и звуки гимна разнеслись над камышовыми крышами казачьих куреней, чего станица не помнила за всю свою жизнь, народ даже оживился. Первым вы- ступал сам Михаил Калинин. Призывал к быстрейшему сплоче- нию народа, к всеобщей и полной коллективизации, обещал, что свершив такое большое дело, народ будет жить в изобилии, равноправии и забудет о бедности. Казаки затаив дыхание, слушали, но в душе ничему не веря; мало понимая из услышан- ного из всего того, что «вождь» молол, а больше разглядывали этого плюгавенького с бородкой клинышком как у козла, и ду- мали: «Надо же, такой шибздык и целой страной ворочает в компании себе подобных! Нечета эти «вожди» нашим в про- шлом атаманам, один Богдан Хмельницкий чего стоил!.. да и кошевого атамана Головатого – хоть на пьедестал ставь! Всех-то и не перечислить…». После речи Калинина на трибуне стали вы- ступать вначале те, кто прибыл с агитпоездом, затем представи- тели местной власти. В отличие от Калинина, который выступал, не снимая своей папахи, вновь выступающие сдёргивали голов- ной убор с головы и, зажав его в протянутой руке, как это когда- то делал великий и вечно живой Ильич, бросали в толпу пла- менные речи: призывая, обещая, клялись своей жизнью, что выполнят постановления партии. Ожидали, что будут хотя бы жиденькие аплодисменты, но кроме тех, что стояли у трибуны и усердно хлопали, остальной народ безмолвствовал. Наконец прозвучал призыв задавать вопросы. Конкретно по существу те- мы вопросов никто не задавал, а лишь были – как сказал один из стоящих на трибуне – провокационные выкрики. «Женщины общие будут? Дети тоже общие будут? Как потом определять, где, чей?» – При этом толпа смеялась, гудела как улей, наконец, поняв, что нового уже ничего не скажут стали расходиться. Как- то быстро все разбрелись куда-то и теперь уже вытоптанный людскими ногами пустырь, оказался на самом деле пустырём, лишь возле трибуны стояла кучка руководящего состава с акти- вистами, чуть в стороне музыканты духового оркестра и воени-

зированная охрана. Калинин, с лицом недовольным и понимая, что митинг не удался, спустился с крыльца дома. Когда он про- ходил мимо актива, направляясь к личной машине, которую в поезде возили за собой, вполоборота повернувшись к стоявшим партработникам, сказал:

– Работайте! Могли бы и лучше подготовиться! О результа- тах доложите, срок вам месяц, от силы – два. По головке не по- гладим! Поехали! – обращаясь к водителю, сказал он, впрыгивая в свой открытый без верха лимузин. Машина взревела, обдав стоящих бензиновым угаром, поехала по колдобинам, перева- ливаясь с бока на бок; за ней плотным полукольцом с трёх сто- рон устремились вооружённые конники личной охраны. Остав- шееся на месте руководство стояло, будто в рот воды набрало: каждый в эту минуту в уме прикидывал, чем это всё может гро- зить лично ему, не лучше ли пока не поздно свалить куда- нибудь подальше в тень, пока эта катавасия с колхозами закон- чится. Всё-таки не шутки – это не до тёщи на блины сходить!.. из самой Москвы уехало начальство, которое сильно обиделось на нас! Как тут не запереживаешь?! Рядом стоявший из местных простой мужик Пашка – Дрын, который вечно крутился возле начальства – есть такая категория личностей – стараясь хоть как- то примазаться к власти и порисоваться возле начальства на ви- ду у всех, ни к селу – ни к городу не подумав, ляпнул:

– Оно-то и понятно – что чужое – дармовое, что общее – один хрен!

– Ты говори да не заговаривайся! Думай, что болтать, а то язык твой укоротим! – сказал рядом стоящий работник райкома партии. Даже здесь среди стоявших у трибуны руководителей района большинство в душе сознавало, ибо они были не на- столько глупые, живя на земле крестьянской, что их тянут в какое- то болото утопии. Многие понимали, что последствия ещё неиз- вестно чем закончатся в будущем. Высказать прямо, то о чём ты думаешь, это равносильно подписать себе и всей своей семье смертный приговор. Значит, лучше промолчать. Секретарь рай-

кома поднял голову, окинул недобрым взглядом стоявших своих подчинённых и недовольным голосом громко объявил:

– Сейчас все по домам завтра в девять всем быть на активе без опозданий и оговорок. Будем решать, что делать далее. Тут же обернулся и пошёл прочь, словно этим подчёркивая, что он подчинённых далее видеть не желает. Если – ты читатель – где- либо встретишь другое описание этого – «эпохального» собы- тия, которое будет противоречить прочитанному выше. – Не верь! – Врут! Поставь себя на место тех казаков. У тебя забрали всё, что наживали все предыдущие годы твои деды, родители и ты сам. Ко всему этому всех согнали в какую-то непонятную ар- тель называемую – «колхозом», а ты радуешься и аплодируешь этому. Представил?.. Нельзя сказать, что к тридцатому году в районе не было колхозов, они были уже в каждом населённом пункте, но в основном больше на бумаге. Порой доходило до смешных случаев. За живностью: коровами, лошадьми, которых согнали на общее подворье, ухаживал каждый хозяин за своими животными. Иногда, периодами уводили ту же свою корову до- мой – как бы на побывку. Дома корову встречали с почестями уже за забором: выскочившая в калитку детвора обнимала и расцеловывала свою бурёнку наконец-то заявившуюся домой; для семьи прибытие во двор бурёнки являлось праздником, правда через пару – тройку дней её вновь уводили на колхоз- ный двор, теперь детвора уже плакала. В душе народ не верил в эту затею, считая её глупой, абсурдной и недолговечной. Боль- шинство селян надеялись на то, что власть перебесится, со вре- менем все успокоятся: они разберут своих бурёнок и лошадок по домам и жизнь далее пойдёт прежняя. Были и такие новояв- ленные колхозники, которые разругавшись между собой – на прощанье, сказав коллективу – что плевали они на ваши эти колхозы, забирали свою скотину и угоняли домой. Кроме этих неурядиц, события на Дону породили новую напасть, – на должность председателя колхоза желающих поубавилось, в особенности, когда в одном из колхозов убили председателя,

какого-то Кулешова, но вначале сказали – Кущёва, но как вскоре выяснилось – такого в природе нет – весть эта быстро облетела все станицы и хутора. Руководство района понимало, что далее пускать на самотёк дело нельзя, потому уже через день после убытия делегации в особо проблематичные населённые пункты были отправлены бригады уполномоченных представителей власти, чтобы в корне изменить сложившееся положение. Од- ной из заноз для района, которая стояла на одном из первых мест – была Глебовка. По правому высокому берегу реки Куго- Ея по накатанной грунтовой дороге в восточном направлении неслась линейка запряженная тройкой породистых жеребцов. Изогнув коромыслом свои шеи, издавая храп, жуя железные удила, так, что пена клочьями отлетала по сторонам, и, несмот- ря на то, что на линейке сидело шестеро мужчин, они тащили линейку, словно она для них была игрушечной. Впереди на об- лучке сидел ездовой, управляя лошадьми, рядом с ним началь- ник уголовного розыска Комов Михаил. Сразу за ними на удоб- ных сидениях покрытых ковром, развалившись, будто на диване сидели двое – начальник милиции Денисов и второй замести- тель секретаря райкома Панченко Василий Степанович. На са- мой задней части линейки сидело два милиционера: один спра- ва, другой слева, на коленях которых лежали карабины, а пра- вая рука на цевье возле курка. Эти двое зорко всматривались в проплывающую мимо местность: один смотрел в степь, другой в прибрежные камыши. Когда преодолевали очередную балку поросшую кустами терновника и дикой конопли, милиционеры брали карабины наизготовку к стрельбе. Начальник милиции Денисов был мрачен: чернее дождевой тучи. Накануне он полу- чил нагоняй от секретаря райкома, который пообещал ему в ближайшее время вынести на повестку заседания райкома его персональное дело за плохо налаженную работу его отдела; ибо – как он сказал – в других районах председателей колхозов почему-то не убивают. Предчувствие подсказывало ему, что ра- но или поздно начнут искать крайнего и добром это для него не

закончится. «А в чём, собственно, он виноват?.. – Задавал он се- бе вопрос. – Не приставит же он каждому председателю колхоза охрану, где взять столько людей?». Предчувствие не обмануло Денисова. Спустя два месяца, когда он не представит ни одного контрика в отдел ОГПУ, его увезут на прибывшей из Ростова машине и дальнейшая его судьба останется для жителей района неизвестной. На его место пришлют Ануфрия Тебейкина: чело- века для большинства окружения непонятного и попросту опас- ного, который рьяно примется за дело, карая налево – направо, не вдаваясь сильно в подробности. За столь прилежную службу уже через пяток лет уйдёт на повышение, а начальником мили- ции станет сидящий сейчас рядом с ездовым Миша Комов. Но это случится позже, а сейчас: линейка, выскочив из балки, не- слась с колёсным шумом ободов и спиц по направлению к хуто- ру Байдачный. Сидели, молча, с суровыми лицами ожидая ка- кой-нибудь напасти из зарослей любого куста потому как время было неспокойное, а тут еще пришлось ехать в такую даль, да еще и по соседству с мятежным Доном. Затянувшееся молчание нарушил Панченко, обращаясь к Денисову, спросил:

– Кто там у тебя уполномоченный участковый?..

– Гнилокишко Семён: в прошлом боец – Первой конной – самим Будённым благодарностью был отмечен.

– Ну и на что нам его благодарность, если он у себя дома не может контру к ногтю прижать?! Судя по тому, о чём меня ин- формировали так там, почитай и Советской власти-то нет, о ка- ких колхозах можно говорить?! Вначале надо вычистить – вся- кую сволочь, которая попряталась по хуторам, потом и дело ве- селей пойдёт.

– Так чего участковый там сам сможет сделать?..

– Почему сам?.. он – что не мог за эти два года подобрать себе актив?.. Оружие мы бы дали и паёк выдели бы.

– Не подумали, Василий Степанович, район то большой, а Глебовка она и правда – что Сахалин недаром там часть села так называют.

– До всего то – у тебя Денисов руки не доходят!.. смотри, как бы тебе их совсем не укоротили, а заодно и нам вместе с тобой; в одной Денисов упряжке ходим – не забывай это! И фамилия у твоего участкового какая-то отталкивающая, хоть он и будёно- вец. В такие места – скажу тебе – да ещё в отдалённые надо подбирать более решительных людей с пролетарской заква- ской, а не каких-то там – с гнилыми кишками.

– Василий Степанович, да где же я возьму таких бойцов?! С Питера с Путиловского завода выпишу?.. так по вашему мнению?

– Не уж-то у тебя в отделе не нашлось человека более под- ходящего, на которого можно положиться эту отдалённую глу- хомань?

– Да кто же туда поедет… – кто семью бросит? Начнёшь за- ставлять – совсем уйдёт из милиции.

– Ну не говори, не говори… – это как к человеку подойти. В том вся и суть. У тебя же они все если не члены партии то ком- сомольцы вот и пусть попробует уйти, а там посмотрим что с ним делать.

Дальнейший разговор Денисов посчитал, что лучше не про- должать – для себя дороже выйдет и ушёл в молчание. Он от- вернулся и стал смотреть вдаль: туда за горизонт, где с высоты бугра открывался вид на многие километры, завораживая своей необъятностью раскинувшейся степи. Впереди была очередная балка, в которую предстояло спуститься и в этот момент все си- дящие лицом походу движения впереди километрах в двух на возвышенности следующей балки увидели двух всадников. Всадники чётко смотрелись на фоне горизонта и ясного неба и главное то, что они просто стояли, никуда не двигаясь. Все си- дящие – кроме ездового – приготовили оружие. Панченко и Де- нисов вытащили револьверы, Комов достал из деревянной ко- буры маузер проверил на всякий случай его и стал им ударять по ладони своей левой руки. Милиционеры взяли карабины на- изготовку. Когда взъехали на возвышеность бугра, то всадники, словно в воду канули, казалось что их и не было вовсе. Сколько

не крутили головами, осматривая окрестности даже намёка на их присутствие не было.

– Спрятались! – сказал Панченко, – значит, совесть не чиста!

Странно, но здесь вроде бы и прятаться негде.

– Чего там негде, – сказал ездовой, – по балке ушли, что тут непонятно. Мы в Гражданскую войну только балками и пользо- вались. От белых уходили, иной раз в тыл к ним заходили.

– А ты что в этих краях воевал? – спросил Панченко.

– Где же ещё. Только не прямо здесь… – хотя и тут довелось. Вначале под Екатеринодаром потом со Жлобой до самого Ца- рицына через Калмыцкие степи пёхом шли. Ну, а после – уже в двадцать первом – со Жлобой в наших краях за бандами гоня- лись, пока не вычистили их полностью.

– Чего же в ездовых коли боевой такой?.. мог бы и далее послужить народу на более достойном месте, – спросил Пан- ченко.

– Не-е-е навоевался! Считай с четырнадцатого года. По гор- ло хватит того, что сотворил: стольких людишек на тот свет спровадил, что и на том свете грехи не отмолить, а на этом тем более.

– Боговерующий?

– А кто из нас не боговерующий?.. Вы вот говорите, – что Бо- га нет, а в душе сомневаетесь в этом, да и верите вы в Бога!.. только даже себе в том не признаётесь. Все мы грешные одним миром мазаны. А что насчёт того, – чтобы народу ещё послу- жить – так стар я уже для этого. Раны беспокоят, по ночам даже не сплю.

– Много раз раненный был?

– Хватает. И в империалистическую бойню и под Царицы- ном, да и в двадцать первом мимо не прошло. Так что не обес- судьте, товарищ секретарь.

– Ну-ну, – сказал Панченко и умолк.

Миновав хутор Байдачный, на горизонте увидели крылья двух ветряных мельниц стоявших далеко друг от друга: одна на западе

вторая на востоке, а посредине ветряков торчал купол церкви; са- мой деревни не было видно – она распростёрлась вдоль реки, в низине прилепившись как можно плотнее к воде. Вскоре выехали на окраину села: свернув на восток и доехав до кладбища, спусти- лись по улице мимо деревянных амбаров, которые строились ещё до революции, как и кирпичные купеческие магазины с чайной- закусочной, которые стояли в одном ряду за амбарами. Главная улица в самом центре села в этом месте делала изгиб подобие подковы. На одном конце этой подковы стояло двухэтажное зда- ние, в котором ранее было правление села, а теперь размещался сельский совет и больница. На другом конце бывший поповский дом: теперь там располагался сельский клуб. В самом изгибе под- ковы стояло три здания в прошлом церковноприходской школы и начальной гимназии: сейчас два из них пустовали, а в третьем бы- ла школа и изба-читальня. А напротив этих зданий в сторону бере- га реки располагалась большая площадь, в центре которой стояла церковь с позолоченными куполами. Сейчас эта церковь пустова- ла: окна и двери заколочены досками вокруг запустение и много- летние заросли бурьяна и побегов деревьев. От центра села улица уходила рукавами. Один рукав на восток, другой на запад. К тому же с обеих сторон деревни их окраины были прорезаны балками: на восточной окраине в особенности глубокой и в половодье пе- ребраться на противоположную сторону иной раз было просто не- возможно. Линейка с представителями власти въехала в просто- рный двор сельсовета. Кряхтя, все сошли на землю, стали проха- живаться по двору разминая затёкшие суставы. Ездовой взял за уздечки коней, не распрягая их, повёл к яслям, где в это время стояли кони, которые навострив уши, издавая ржание, толи при- ветствовали незнакомцев, толи наоборот проявляли недовольство ими. Жеребцы хоть и матёрые были, но видимо за дорогу подус- тали, потому не проявляли никакого внимания к своим собратьям, шли за ездовым покорно, опустив головы.

В тот же день: по дворам жителей отправили срочно весто- вых оповещать всех о срочном собрании на площади у сельского

клуба. Возле крыльца бывшего поповского дома поставили стол укрытый красной материей, принесли лавки и красное знамя, взятое в сельсовете. Собравшийся народ на площади теперь сто- ял лицом к столу, где восседало начальство, а спиной к церкви, иные заметив такое кощунство, тихо возмущались, говоря, что сделали они это умышленно, но скорее всего начальству было не до таких мелочей и получилось это просто случайно. В самом сельсовете долго не совещались, можно сказать, что не присев даже за стол, прямо на ногах вынесли решение: «Антимонии не разводить! Брать быка за рога и всех поставить перед фактом! Голосистых и неблагонадёжных арестовать, посадить на отдель- ный транспорт и под охраной препроводить в райотдел милиции, чтобы другим неповадно было!..». Стоявшая толпа людей про- должала гудеть, когда, наконец, встал с лавки председатель сове- та, постучал по графину с водой чем-то железным и объявил:

– Прошу тишины!.. Сейчас перед вами выступит представи- тель районного комитета нашей Коммунистической партии ве- ликого вождя товарища Ленина!..

Он ещё долго зачитывал все эти надоевшие всем лозунги и имена вождей, назвав таки в конце фамилию выступающего представителя власти.

– Граждане сельчане, – выкрикнул тот на всю площадь, – выполняя решения съезда нашей великой Коммунистической партии и волю всего народа, а так же стремясь к тому, чтобы жизнь вашу сделать как можно лучше и цивилизованней район- ный комитет компартии вынес постановление. От – ныне на территории вашего поселения будут созданы, как ранее и пла- нировалось и неоднократно доводилось до вашего сведения два самостоятельных кооперативных хозяйства. Хотите вы этого или не хотите решение так или иначе будет претворено в жизнь. Ваше село с сегодняшнего дня делится на две части – вот по центру села, где мы сейчас и находимся вот через эту самую площадь. Западная часть будет входить в состав колхоза под на- звание «Красная Армия» – к этому хозяйству будут относиться

хутор Байдачный и хутор Нижняя Глебовка. Восточная часть села войдёт в колхоз «Пролетарий» – к нему присоединятся хутора Поповка и Цун-Цун. В созданных коллективных хозяйствах вам предстоит избрать на основе свободного голосования подняти- ем руки, но с рекомендации актива сельского совета своего председателя колхоза, учётчика и завхоза. В ближайший день – можно сказать, что с завтрашнего дня будут определены места для животноводческих хозяйств, а также места для сельскохо- зяйственного инвентаря. В эти места вы будете обязаны свести свою живность, исключая птицу и снести инвентарь у кого какой имеется. С этого дня работать станете сообща как на земле, так и возле скота. На всё прочее, как говорится, на раскрутку и упо- рядочивания этих дел вам даётся ровно неделя, считая с этого часа. Предупреждаю всех во всеуслышание, что всякий саботаж, уклонение от поставленной задачи партией и советской властью будет рассматриваться как злостная контрреволюция, с после- дующими последствиями. Такими элементами, которые будут вставлять нам палки в колёса, партия и народ нянчиться не бу- дут, для этого имеются органы ОГПУ.

Особо хочу довести до вашего сведения, что в других ста- ницах и сёлах вот уже целых два года как их граждане с успе- хом трудятся во вновь созданных коллективных хозяйствах на благо нашей великой Родины. Ваше село не подвинулось в этом направлении ни на шаг, хотя к вам приезжали уже не раз. Потому и спрос с вас будет особый, потому как надежды, что у вас проснётся самосознание, у руководства района больше нет. Прямо ещё раз повторяю, хотите вы этого или не хотите вам придётся подчиниться власти – иначе, зачем мы тогда вообще есть! У меня всё! У кого есть прения, прошу на трибуну.

Толпа таила гробовое молчание. Немного подождав, под- нявшись из-за стола, председатель сельского совета спросил в толпу:

– Может у кого-нибудь вопросы, какие будут? Задавайте.

Народ ответил тем же молчанием. Тогда поднялся вновь секретарь и сказал:

– Ну, если вопросов нет, значит всё и всем понятно. Будем выполнять! Собрание считаю закрытым можно расходиться. Над толпой в мёртвой тишине нависло облако человеческих незри- мых единых мыслей как холодная безнадёжность, которая ви- тала над головами, была ощутима сознанием, но не в состоянии была проявиться, это почувствовали даже сидящие за столом представители власти. Народ какое-то время ещё стоял, молча уставившись сотнями глаз, в которых отражалась печаль и нена- висть в сидящих за столом начальников. Потом не спеша, так же храня молчание, стали расходиться. Последующие дни в дерев- не были необычные, то, что стало происходить, село не знало со дня его основания. Самым дефицитным и дорогим товаром вдруг стала соль. За ней ехали во все концы, платили не торгу- ясь, лишь бы купить и побольше. Народ резал скотину и солил её. Вначале резали втихую, чтобы кто меньше знал. Но уже че- рез два дня резали скотину никого, не опасаясь и не таясь. С лошадьми не знали, что и делать. Лошадь не зарежешь и не засолишь, как на грех и цыгане куда-то запропали, то хоть за треть стоимости продать можно бы было, а то хоть плачь! Были и такие, которые выводили в степь подальше, говоря ей на прощанье: «Иди дорогая, куда глаза глядят, может, лучшую до- лю найдёшь себе, чем в том колхозе…». Но к вечеру: глядит хо- зяин, а лошадь его уже дома по огороду шастает, тут поневоле слезу пустишь. Зарезать кормилицу семьи это не курице голову отрубить для семьи это трагедия, в особенности для женщин и детей, ибо повсеместно бурёнка в семье являлась полноправным членом той семьи. Её любили, жалели, ребятишки иной раз свой кусок хлеба ей отдавали и вдруг – зарезать!.. да хотя бы и отдать в тот же колхоз, что для них было одно, и тоже. Повсюду слыша- лись мольбы, стоны, слёзы и причитания, в особенности рёв де- тей, они никак не могли понять, зачем это их любимую коровку вдруг зарезали. Мужики, словно с ума сошли: утирая со лба ка-

тившийся пот вместе со слезами, убивали то, что ещё вчера с за- ботой и лаской лелеяли – своих кормилиц и питомцев. Председа- тель совета и его подручный актив с ног сбились, бегая по дворам и упрашивая жителей не делать этого. Хозяин, выйдя на середину двора, утирая слёзы, жалобно молвит: «Да я то что?.. мне, думае- те не жалко?.. Прихожу домой, а она чуть тёплая лежит возле яс- лей – болезнь какая-то, наверное – уж не обессудьте, сами по- страдали. Теперь и в колхоз то не с чем идти, хоть бы остальное не передохло!..». У всех ответ был один и тот же.

Наконец поняв, что все уговоры бесполезны председатель, взяв с собой четверть самогона и солёных огурцов, заперся у се- бя в кабинете и запил горькую. Мужики же справившись с этим чёрным делом – так они сами назвали его – запили с горя вме- сте с председателем. И теперь день, и ночь, под заборами они таскали друг друга за грудки, не понимая истинной причины свалившегося на них горя. Некоторые мужики пели песни, кото- рые переходили в горькие рыдания, ходили вдоль улицы по де- ревне, обнявшись, или гоняли жён, считая их виновницами во всём. Были и такие, которые просто напившись до чёртиков, спали в канаве или под забором. За эти дни случилось более де- сятка пожаров в деревне. Горели гумна и сараи. Пьяные хозяева сами их поджигали, с отборным матом говоря при этом: «Про- падать! так пусть уже всё пропадает, что горбом своим создавал всю жизнь!..». Двоих успели из петли вовремя извлечь. Вот, в такой красочной атмосфере рождалось два колхоза – «Красная Армия» и «Пролетарий» – правда, за самих крестьян почему-то никто не додумался вспомнить, когда придумывали эти назва- ния. Наступит день… и он уже недалёк, когда власть затаившая злобу припомнит им это, ибо таких вещей она никому не про- щает, потому что человеческого сострадания найти у власти вряд ли кому представится возможным. И тогда когда селян по- ставят поголовно на грань жизни и смерти – многие из них – где- то в глубине души своей пожалеют о том, что решились тогда на такой поступок вырезать скотину.