Курай – трава степей

Любовь Филипповна, по просохшей тропинке подымаясь на подъём переулка, который спускался к мосту через реку, на- правлялась к дочери. Навстречу ей шёл Кошевой Митрий: был он старше Любовь Филипповны годов на пятнадцать, когда то они даже дружили семьями. Ещё до прихода к власти больше- виков Кошевой был одним из зажиточных на селе, но раскула- чиванию, как в начале двадцатых, так и в начале тридцатых го- дов не подвергался. С Германского фронта он явился уже ком- мунистом, а когда встал вопрос об имуществе зажиточных се-

мей всё своё добро добровольно сдал в колхоз до последнего постромка к лошадиной сбруе. Спускаясь по переулку к берегу реки, на плече он нёс рыболовные сети, намотанные на колья, а когда поравнялся с Любовь Филипповной, остановился, близо- руко прищурившись, вглядываясь в неё словно узнавая, сказал:

– Никак ты, Люба? Еле признал… – постарела ты что-то! Ну, здравствуй. А я иду, смотрю, что-то знакомое, а признать не мо- гу, наверное, уже совсем слепым и старым становлюсь.

Любовь Филипповна ответила на приветствие и решила по- говорить с ним, потому как знала, что человек он хоть уже и не молодой, но в активе сельского совета имеет авторитет и своё слово, к которому, как говорили, зачастую прислушиваются, а иногда его даже приглашают в район на какие-то там собрания. Ещё говорили, что он имеет орден боевого Красного знамени, врученный ему самим командующим фронтом Михаилом Фрун- зе: где-то там – за бои на южной Украине. Орден свой он не но- сил, да и не показывал никому и за подвиги в Гражданской вой- не тоже помалкивал. Со временем, может быть, поняв, что вое- вал совсем не за то, о чём тогда думал и чему верил, постепенно от активной партийной жизни отошёл, ссылаясь на возраст и болячки. По природе человек он был добрый, покладистый, а во время последней компании по раскулачиванию благодаря его заступничеству некоторые жители села избежали участи быть отправленными в Сибирь.

– Как там, Люба, твой служивый?

– В колхоз пошёл работать: пока поставили помощником тракториста, он в армии многому чему научился и в технике хо- рошо разбирается. Теперь у меня свой кормилец в доме: с его возвращением и на душе светлей стало.

– Давай, Люба, присядем во-о-он на тот просохший бугорок, а то меня что-то ноги последнее время мучают, – сказал Коше- вой, снимая с плеча сети, после чего положил их на обочину до- роги. Затем нарвал сухого бурьяна, выстелил им место и пригла- сил Любовь Филипповну присаживаться:

– Вот… решил лодку заодно проверить и сети поставить. Ры- ба после зимы жирной должна быть… жена попросила: пойди – говорит – может, поймаешь хоть пескарей да бубырей каких. Ну, рассказывай, как свой век вдовий на плечах коротаешь?

– Живу, дядь Митя – куда деваться: одна радость – сын вот из армии вернулся да внучки ещё, иду вот к ним. Дядь Мить, всё мучаюсь сомнениями, в душу страх закрадывается, и спросить вроде как не у кого: в газетах пишут много, но многое я не по- нимаю. Я ведь ради этого даже газету «Правда» выписала. Ты вот человек партийный, на собраниях бываешь, скажи честно – война будет? В газете всё так запутанно написано: то какие-то ноты протеста, то мирный договор с Германией и тут же о про- вокациях с их стороны, как говорят, без попа не разберёшься, объясни мне, если можно.

– Чего тут, Люба, объяснять: судя по настроению Германии – война рано или поздно будет. Я этих немцев ещё в германскую войну изучил. Паршивый народ скажу тебе; всё на чужое зарят- ся, всё им неймётся: то земли им мало, то кто-то нападать на них собирается, какую-нибудь гадость, но придумают лишь бы бойню развязать. Лично с моей точки зрения, так за те все века, что они народам горя столько принесли их уже давно пора под- чистую с лица земли стереть, чтобы дальше людям спокойней жить стало. Жадность и корысть главная черта их характера: ку- чу дерьма, гад, наложит, бриджи свои на подтяжках на жирную задницу как у хорошей бабы натянет и ещё сволочь оглянется – посмотрит на свою кучу дерьма и сожалеет, что домой не смог донести. Вот это и есть сущность этого народа. Об одном сожа- лею, что мало я их там на тот свет отправил. Кабы не царь со своей припадочной царицей да не продажные генералы, кото- рыми он себя окружил, мы бы их ещё в шестнадцатом году в бараний рог согнули. А в жизни сама знаешь, если кому морду хорошо намылят второй раз не суётся. Я ведь чего к большеви- кам- то прислонился?.. да по той же самой причине, что бардак

кругом в армии и власть в стране пора было менять. Я, Люба по- нимаю, за сына своего боишься он у тебя единственный. У меня тоже сыновья, также боюсь за них, сам бы пошёл вместо них да не возьмут уже, стар стал. А от супостата хорошего ждать не приходится, наверняка скоро полезет! Слаба наша страна ещё для войны, ещё бы этак годиков с десяток, потом и силами можно было бы померяться.

– А с финнами чего не поделили, зачем с ними – то воевали?

– Фины, говоришь? То особая история. У них там те же немцы всем заправляют. Сидели, суки, в бинокли всё разгля- дывали окраины Ленинграда. А что такое Ленинград? Это, прежде всего – колыбель революции, а они на самые окраины орудий своих натягали; в случай чего, по городу надумают стрелять в городе снаряды взрываться будут, вот и отогнали их подальше. Немцев тоже не мешало бы отогнать подальше – не стоило их в Польшу пускать, а то теперь они у нас под носом сидят. От нас с тобой, Люба, ничего не зависит и, если что, хо- чешь – не хочешь, а сыновей придётся отдать, кто же страну защищать будет? Часто вспоминаю твоего Саньку, добрый бое- вой был хлопец. Зря сгубил себя. За кого воевать-то было?! За царицу-немку, которая с потрохами Россию продала да с Рас- путиным тягалась, как сучка?! А Николашка?!.. С утра уже опо- хмелился и лыка не вяжет. За таких воевать?! Я ещё в шестна- дцатом понял, что большевикам править страной. По их дис- циплине и организованности: иной раз даже на фронте прини- мали на себя командование и наводили порядок. Офицеров то повыбили всех, вместо их прислали желторотиков, которых ма- теринской титькой ещё кормить надо. Были случаи, когда не- мец такой артиллерийский концерт устроит, а нам-то и отве- тить нечем – ни одного снаряда, а этот юный прапорщик сидит в уголку траншеи, молится и маму зовёт одно, и тоже повторя- ет. Даже жалко их было.

– Думала, дядь Мить, что утешишь, а ты ещё больше меня расстроил. Что же это у нас за жизнь-то такая… от одного горя ещё не очухались, а на пороге новое стоит? Видно так и помру, не дождавшись спокойных времён. Вот иногда думаю, – будет ли время, когда на земле совсем войн не будет?

Немного подумав, Митрий Кошевой глядя вдаль на проти- воположный берег реки куда-то за горизонт, сказал:

– Ещё, будучи на Германском фронте, был у нас в полку один прапорщик из благородных. Фамилия у него немецкая трудно выговариваемая, потому не запомнил, знаю, что кня- жеского рода. Перед отправкой на фронт был он разжалован до чина прапорщика. Не знаю, за какие грехи, но знаю, что со- стоял он в партии эсеров. Так вот он говорит, что война – это реальное бытиё человека. Не мирная жизнь – а война; и я – го- ворит он – сейчас вам это докажу. Человечество воевало все- гда и на всём пространстве земного шара: воевало, воевало – сколько себя помнит. Любая страна или же отдельно взятый народ, лишь только прекратит активные боевые действия тут же начинает готовиться к новой войне, львиную долю всех своих средств отправляя на вооружение. Получается мирной жизни как таковой не существует, есть лишь небольшая пауза, это как в бою – передышка для того чтобы перегруппироваться и снова в бой. Если хорошо подумать над его словами, то полу- чается, что он прав.

Любовь Филипповна глубоко вздохнула, поднявшись на но- ги, отряхнула юбку со всех сторон, попрощалась и пошла даль- ше. Беседа разбередила душу ещё больше, у неё даже злость появилась на старого человека. Перейдя на разговор сама с со- бой, она с горечью говорила: «И чёрт, прости меня господи, дёрнул остановиться с ним! Думала душу отвести, может, уте- шит чем, а он наговорил такого, что хоть иди да топись. Вот бол- тун старый, а ещё коммунист!..».

Прошлая зима была снежной. Старики говорили, что это к урожаю. В балках и оврагах ещё дотаивал снег, речки не успева- ли сбрасывать воду и с каждым днём берега всё больше покры- вались ею. Во многих местах огороды были затоплены до самых сараев, а те скирды соломы, которые стояли на краю огорода постепенно уплывали вслед за потоком воды.

Любовь Филипповна вернулась домой от дочери уже к ве- черу, находясь всё ещё под впечатлением разговора с Кошевым, затеяла разговор с сыном всё на ту же тему:

– По дороге встретила старого Кошевого, говорит, что война будет. Ты что-нибудь об этом слышал?

– Об этом в деревне все только и говорят, да и газеты, если внимательно почитать, между строчек намёков найти можно не мало.

– Ты недавно из армии… вас таких в первый же день призо- вут; мне-то каково?..

– Мама, ну не сидеть же мне возле тебя, если Родину надо будет защищать?!

– Родину, а с ней большевиков заодно.

– Нет, мама, ты глубоко заблуждаешься, большевики тут не причём, да и вообще, кто – бы ни был у власти хоть сам дьявол – Родина и народ – всегда остаются вне обсуждения. Это обязан- ность каждого встать на защиту Отечества.

– Вон ты какой?! Ну-ну просвети мать… – а то днём один просвещал так, что я ему чуть было в морду не плюнула, благо, что сдержалась.

– Мама, не злись, пожалуйста. Ты живёшь ещё критериями прошлого века, то есть – дореволюционными взглядами, а на дворе уже скоро середина двадцатого века. А что насчёт боль- шевиков, так нравятся они кому-то или не нравятся – это даже значения мало имеет, потому как они ведь тоже не вечны: рано или поздно придут другие, может быть во стократ хуже их, но и тех народу придётся терпеть. Так было всегда. Русь сколько ве- ков монголов терпела, но и их конец пришёл. Власть и Родина —

это две совсем разные вещи, и смешивать их было бы глупо. За длинную историю России власть всякая была, а народ и Родина оставались прежними. Ты, мама, не пугайся, что я хочу сказать, но может быть, для меня война – это даже лучше. Там, если не убьют, я свою биографию исправлю. Война всегда делала по- правку в биографиях людей. Одних людей война делала хоро- шими, других наоборот плохими – это зависело, кто чего стоил. На войне трудно сфальшивить, там человек сразу открывается, если ему даже этого порой и не хочется. Вот и я хочу стать пол- ноправным гражданином своей страны. Чем всю жизнь быть изгоем, лучше сразу показать чего ты стоишь, но для этого нуж- ны особые условия, одним из которых и является война.

– Ты, сынок, вполне взрослым стал, откуда только не могу понять такие у тебя рассуждения? В школе, кажется, этому не учили.

– У нас в части, где я служил, помимо стройки была хорошая библиотека, которую я за три года, пожалуй, почти всю перечи- тал. Там было много умных книг да даже те же Маркс и Энгельс: они ведь были, прежде всего, философами, а потом уже как фундаменталисты коммунизма, но даже и в этом учении они преуспели и я лично во многом с ними согласен. Совсем другое дело, когда их учение изуверски выворачивают наизнанку, из- вращают саму суть идеи и учения, всё на свой лад начинают претворять в жизнь; но Маркс и Энгельс в том не повинны ведь, что идиоты, всё поняли по-своему.

– Ладно, давай оставим этот разговор, может ты в чём-то и прав, я ведь не настолько учёная, чтобы оспаривать твои взгля- ды, – сказала мать примирительно.

Больше она не заводила разговоров на эту тему. После и спустя годы она часто будет, слово в слово вспоминать тот раз- говор: анализируя и примеряя к разным ситуациям, которые могли сложиться там – на фронте у её сына. И каждый раз в ней крепла уверенность в том, что Саша её с честью выполнил свой воинский долг перед Родиной, как и его отец когда-то не нару-

шил присягу царю и Отечеству. В первый месяц начала войны Саша уйдёт на фронт, и в тот же год она получит извещение —

«Пропал без вести». Прочитав, ноги подкосятся, она долго будет сидеть под стеной своего дома, не крича и не плача, словно в параличе. Невозместимая горькая утрата, как ледяное прикос- новение твари, ползучей змеи навалится на душу и сердце её. Это сильно подкосит её здоровье, а впереди ещё предстоит пе- режить немецкую оккупацию. Последующие годы, вплоть до самой своей смерти она будет ждать своего сына и всегда ут- верждать, что он живой. Она никогда не станет заказывать в церкви батюшке, чтобы он помолился за упокой её сына, как не будет ставить и свечи за это. Говорят, – материнское сердце ни- когда не обманывает, может быть так оно и есть. В июне сорок первого переступив порог своего дома, простившись с родными, Саша, будто в бездну шагнул, потому, как с той минуты от него не было ни единой весточки. В сорок первом году первые меся- цы войны оказались самыми тяжёлыми для нашей Армии. По- павших в плен были миллионы; убитых и не похороненных, за- валенных в траншеях и окопах тоже миллионы. И нам гадать о его судьбе, тем более, что-то выдумывать и писать об этом, бы- ло бы несправедливо даже по отношению к нему самому. Сорок первый лишь и будет славен тем, что никогда за всю историю России не было столько без вести пропавших. Когда армия всё время отступает, а местами бежит, все те, которые остались по ту сторону становились без вести пропавшими, ибо установить – погиб человек или в плен попал – было невозможно. Не будет сказано в упрёк остальным защитникам и участникам войны – заслуга их безмерна! Мы приведём лишь статистику.

Село Глебовка, а также близлежащие к нему хутора и сёла: Ильинка и Полтавчинское, выставило на защиту своего Отечества поистине настоящих воинов и патриотов своей Родины. Даже, ес- ли посмотреть послевоенный список воинов награждённых и осо- бо отличившихся в боях – героев Советского Союза и награждён- ных орденами особо высокими и количество их, то именно эта ме-

стность, будто плодородная почва для героев отличается от других станиц и хуторов района обилием настоящих доблестных воинов защитников Отечества. И это лишь те, о которых нам стало извест- но. Неизвестных, как мы знаем в сотни раз больше. Если, кто-то сомневается в выше сказанном, это легко проверить и сравнить.

На третий день войны с раннего утра были запряжены лоша- ди во все брички и линейки. Готовились к отправке мобилизо- ванных в райцентр: тех резервистов, которые должны были, не дожидаясь повесток прибыть в военкомат. Телефон в кабинете председателя сельсовета разрывался от постоянных звонков: в трубку из района кричали, почему долго чухаетесь и чтобы к обе- ду были все у военкомата. Во дворе сельсовета уже собрались все те, которые готовы были на отправку, а больше тех, кто про- вожал их. Многие вчерашние солдаты, которые не успели изно- сить на работу в колхозе гимнастёрки, галифе и кирзовые сапоги, обрядились в военную одежду, а надев её, вдруг, почувствовали

– будто они и не уходили из армии. Провожать первых защитни- ков Родины, как всегда с давным-давно заведенной традиции ещё первыми поселенцами, вышла вся деревня до последнего немощного старика и старухи. Прощались за околицей села; и когда уже длинная вереница гужевого транспорта с народом вы- тянутой змеёй по дороге удалялась вдаль, скрываясь за склоном бугра напротив Нижней Глебовки, народ всё шёл и бежал следом по пыльной дороге, спотыкаясь и плача. Они словно чувствовали, что повеяло духом гибели для большинства ребят, для тех, кого сейчас проводили и никогда уже не увидят.

Прибывших резервистов у военкомата встретили отборной бранью, потому как на станции стоял уже состав с теплушками, в которых разместились мобилизованные со всего района. Под- бежавший к столпившимся у телег провожающим и резерви- стам офицер быстро стал сортировать их на две группы, одних отогнал на одну сторону дороги, вторых на другую. Выстроил мобилизованных вдоль дороги, открыл папку и стал выклики- вать фамилии, на которые те откликались:

– Гончаров, Гойда, Алейников, Вивчарь, Гайдамака, Квачёв, Ермоленко, Украинский, Бережной, Бурнус, Сердечный, Скрип- ник, Коржов, Жураков, Яглыч, Щербанёв, Полторацкий, Полтав- ский, Мирошниченко, Шаршак…

Наконец, офицер дочитал длинный список фамилий, убе- дившись, что все на месте, скомандовал: «Направо! Марш к машинам».

Впоследствии будут призываться по повесткам из военко- мата. В сорок третьем, когда немцев прогонят за реку Миус за Таганрог, призовут тех, кто родился в двадцать пятом году и тех, кому уже по пятьдесят; и уже самом конце войны уйдут послед- ние мобилизованные – двадцать шестого и двадцать седьмого годов рождения. После того как проводили первых защитников на фронт село будто осиротело, у него словно душу вынули. Уже не было слышно по вечерам на улицах не то что песен, а даже обычного весёлого смеха. Даже в голодный тридцать третий та- кой печали не ощущалось; из села ушли лучшие из лучших це- лое поколение молодых парней.

Любовь Филипповна проводив сына на фронт, совсем было слегла в постель. Надя перебралась жить к бабушке, домой за- бегая лишь по пути с работы. С началом войны на ферме работы всем добавилось: с каждым днём женщины всё больше зани- мали рабочие места тех, кто уходил на фронт. О самой войне читали лишь в газетах; всем казалось, что фронт далеко; ни кому и в голову не приходило, что он может оказаться здесь у тебя в самом дому, а после укатиться далее на восток. Если бы кому-то в голову взбрело подобное что-то тогда сказать?.. в лучшем слу- чае – плюнули бы в лицо, а то и побили бы. В колхозе стали ра- ботать иначе: теперь чаще требовали и подгоняли начальство сами колхозники: работали столько, сколько требовала на то сама работа, забыв и о трудоднях и обо всём на свете; была лишь одна в голове у каждого мысль – это всё для тех, кто на фронте: для наших мужей и сыновей. Наде, всего-то тринадца- тилетней девочке приходилось работать наравне с взрослыми.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.