Гаргантюа и Пантагрюэль

Наконец, видя, что все мертвы, Пантагрюэль бросил труп Вурдалака изо всей силы в сторону города, и он упал плашмя, как лягушка, животом прямо на главную площадь, и, падая, убил драного кота, мокрую кошку, ощипанную утку и гуся лапчатого.

ГЛАВА XXX. Как Эпистемон с отсеченной головой был искусно вылечен Панургом и об известиях о дьяволах и осужденных

Когда избиение гигантов было закончено, Пантагрюэль удалился к месту бутылок, позвав туда Панурга и прочих. Все собрались к нему целы и невредимы, за исключением Эстена, которого один из гигантов слегка царапнул по лицу, и Эпистемона, который совсем не явился. Пантагрюэль был так опечален этим, что хотел даже лишить себя жизни. Но Панург сказал ему:

– Ради бога, сударь, подождите немного. Мы отыщем его среди мертвых и узнаем всю правду.

Принялись искать и нашли его мертвым, с окровавленной головой в руках.

Эстен вскричал:

– О злодейка смерть! Ты лишила нас лучшего из людей!

При этом крике Пантагрюэль поднялся в величайшей скорби, какую когда-либо видели на свете, и сказал Панургу:

– Ах, друг мой, ваше знамение с колом, двумя стаканами и древком копья было ложным знамением.

Но Панург ответил:

– Не плачьте, дети, он еще совсем теплый, я его вылечу, и он будет здоров, как никогда.

Говоря это, Панург взял голову и держал ее на своем гульфике, чтобы не застудить. А Эстен с Карпалимом снесли тело к месту, где они пировали, не в надежде, что он выздоровеет, но чтобы Пантагрюэль его увидел. Однако Панург утешал их, говоря:

– Если я не вылечу его, я готов потерять голову (это заклад дураков). Перестаньте плакать и помогайте мне.

И вот он промыл хорошенько прекрасным белым вином шею и потом голову, присыпав порошком из алоэ, который всегда носил с собой в одном из карманов, затем смазал голову и шею, не знаю какою, мазью – и приставил голову к туловищу: вену к вене, нерв к нерву, позвонок к позвонку, дабы он не стал кривошеим (таких Панург ненавидел до смерти). После этого он сделал вокруг пятнадцать-шестнадцать стежков, – чтобы голова снова не упала. Наконец помазал вокруг мазью, которую называл, «воскрешающей». И вдруг Эпистемон начал дышать, приоткрывать глаза, зевать, чихать и, наконец, как следует дернул.

Тогда Панург сказал:

– Теперь он наверняка выздоровел, – и дал ему выпить стакан крепкого белого вина со сладким сухарем. Таким манером Эпистемон был искусно вылечен, только больше трех недель после того хрипел и получил сухой кашель, от которого смог вылечиться только благодаря хорошей выпивке.

Он тотчас стал говорить и сказал, что он видел чертей, запросто говорил с Люцифером и хорошо покушал в аду и в Елисейских Полях, и уверял, что черти – прекрасные товарищи. Что же касается осужденных грешников, то тут он заявил, что весьма огорчен тем, что Панург так поспешно призвал его к жизни.

– Ибо, – говорил он, – мне было весьма любопытно их получше разглядеть.

– Вот как? – спросил Пантагрюэль.

– С ними, – говорил Эпистемон, – обращаются вовсе не так дурно, как вы думаете. Только положение их странно меняется. Я видел Александра Великого за починкою старых сапог, чем он и добывал себе средства к жизни.

Ксеркс – торговал горчицей,

Ромул – стал солеваром,

Нума Помпилий – слесарем,

Тарквиний Гордый – старьевщиком,

Сулла – перевозчиком на пароме,

Кир – царь персидский – скотником,

Фемистокл – стекольщиком,

Эпаминонд – гранильщиком зеркал,

Брут и Кассий – землемерами,

Демосфен – виноделом,

Цицерон – истопником,

Фабий – нанизывает четки,

Артаксеркс – стал сучильщиком веревок,

Царь Эней – мельником,

Ахиллес покрылся вшами,

Агамемнон стал блюдолизом,

Улисс – косцом,

Нестор – бродягой,

Дарий – чистильщиком отхожих мест,

Сципион Африканский – босой – орет: «Дрожжи, дрожжи!»,

Газдрубал сделался фонарщиком,

Ганнибал – торговцем яйцами,

Приам – тряпичником,

Ланселот обдирает шкуры с околевших лошадей.

Все рыцари Круглого Стола сделались несчастными поденщиками и служат гребцами на перевозах через Коцит, Флегетон, Стикс, Ахерон и Лету, когда господа дьяволы желают прокатиться по воде, как лодочники в Лионе или гондольеры в Венеции. Плата же за перевоз – только щелчок по носу, а вечером – кусок черствого хлеба.

Траян – занимается ловлей лягушек,

Антонин – служит лакеем,

Лукулл – поваром,

Юстиниан – делает игрушки,

Гектор – стал поваренком,

Парис – оборванцем-нищим,

Ахиллес – занимается уборкой сена,

Камбиз – погонщик мулов,

Нерон – дудит на флейте,

Фьерабрас – служит у него лакеем, но причиняет ему всякие неприятности, кормит его серым ситником, поит кислым вином, а сам пьет и ест на славу,

Юлий Цезарь и Помпей – смолят суда,

Жоффруа Большой Зуб – торгует огнивами,

Язон – служит счетчиком,

Пирр – царь эпирский – кухонным мужиком,

Октавиан-Август – стал архивною крысой,

Ромул – штопальщиком,

Папа Бонифаций VIII – лудильщиком,

Папа Александр – крысоловом,

Папа Сикст – лекарем в венерической клинике.

– Как? – удивился Пантагрюэль, – на том свете есть венерики?

– Разумеется, – сказал Эпистемон, – нигде я не видал такого их множества, как там. Их там больше ста миллионов, потому что, представьте, – те, кто не имел дурной болезни здесь, получают ее там.

– Господи, – молвил Панург, – значит, я в расчете!

– Мелюзина прекрасная – служит судомойкой,

Клеопатр а – торгует луком,

Елена – в горничных,

Семирамида – питается тем, что вычесывает вшей у оборванцев,

Дидона – торгует грибами,

Лукреция – хозяйка на постоялом дворе,

Гортензия – пряха.

«Таким образом, те, кто были важными господами на этом свете, с трудом зарабатывают себе на жалкое существование в другой жизни. Наоборот, философы и те, кто в этом мире терпел нужду, стали на том свете, в свою очередь, важными господами.

«Я видел Диогена, который чванно красовался в пурпуровой тоге, со скипетром в правой руке, и приводил в бешенство Александра Великого, когда бил его палкой за то, что он плохо чинил ему штаны.

«Я видел Эпиктета, нарядно одетого по французской моде, под развесистым деревом, который со множеством девиц выпивал, танцевал, пировал по каждому поводу, и около него кучу экю. На виноградной беседке, как его девиз, были написаны следующие стихи:

Скакать, плясать, ухаживать,Пить белое и красное вино,И целыми днями ничего не делать,А только считать золотые экю.

«Когда он увидел меня, он вежливо пригласил меня выпить с ним, на что я согласился охотно, и мы клюкнули по-богословски. А в это время пришел Кир и попросил у него, ради Меркурия, денье, чтобы купить несколько луковиц на ужин.

«– Нечего, нечего, – говорит Эпиктет, – я не подаю денье. На, разбойник, экю, и будь порядочным человеком.

«Кир обрадовался такой добыче. Но другие тамошние мошенники – цари Александр, Дарий и прочие – обокрали его ночью.

«Я видел Пателэна, казначея Радаманта, который торговался из-за пирожков, продаваемых на улице папой Юлием. Пателэн спросил:

– Почем дюжина?

«– Три бланка! – отвечал папа.

«– Получай, – сказал Пателэн, три удара палкой; получай, получай, негодяй, да ступай получать от других то же.

«Бедняга-папа ушел с плачем и пожаловался своему хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки. А тот отхлестал его за это так, что кожа его не годилась бы и на волынку.

«Я видел мэтра Жана Лемера, как он передразнивал папу и заставлял всех этих несчастных царей и пап этого мира целовать ему ноги, и с важным видом, раздавая им благословения, говорил:

«– Покупайте индульгенции, плуты, покупайте! Они дешевы. Разрешаю вас от хлеба и супа и позволяю вам так и оставаться бездельниками.

«Он подозвал к себе Кальета и Трибуле и сказал им:

«– Господа кардиналы, отпустите им по булле: каждому по удару палкой по пояснице.

«Что и было сейчас же исполнено.

«Я видел мэтра Франсуа Вильона, который спросил у Ксеркса:

«– Почем горчица?

«– Один денье, – сказал Ксеркс.

«На это Вильон сказал:

«– Ах, лихорадка тебя забери! Ты запрашиваешь за съестные припасы! – и он намочил в его пакет, как это делают торговцы горчицей в Париже.

«Видел я вольного стрелка де-Беньоле, который стал инквизитором еретиков. Встретил он Персефоре, который мочился у стены, на которой был нарисован огонь святого Антония. Он объявил Персефоре еретиком и уже готов был приказать сжечь его живьем, если бы не Моргант, который подарил ему девять бочек пива».

– Прибереги эти россказни, – молвил Пантагрюэль, – до другого раза. Скажи только, как там поступают с ростовщиками?

– Я видел, – молвил Эпистемон, – что все они занимаются тем, что ищут среди уличной грязи старые гвозди и ржавые булавки, как делают и здесь бездельники. Но за квинтал этого лому дают не больше куска хлеба, да и на него не скоро наберешь, и несчастные неудачники иной раз там по три недели и больше сидят не евши ни крошки, а работают день и ночь, в ожидании будущего товара. Но об этой работе и о своем несчастье они забывают, до такой степени, проклятые, они деятельны, – только бы к концу года заработать несколько жалких денье.

– Ну, теперь, – сказал Пантагрюэль, – пора нам угоститься и выпить. Прошу вас, дети, потому что весь этот месяц хорошо пить. Тогда они вынули гору бутылок и устроили пир из походных припасов.

Но бедный король Анарх не мог развеселиться, почему Панург сказал:

– А к какому ремеслу приставим мы здесь господина короля, чтобы он уж изучил свое ремесло досконально, когда отправится на тот свет ко всем чертям.

– Ты правильно сказал, – молвил Пантагрюэль, – так делай с ним, что хочешь, дарю его тебе.

– Очень вам благодарен, – сказал Панург, – от подарка не отказываюсь, от вашего в особенности.

ГЛАВА XXXI. Как Пантагрюэль вступил в столицу аморотов, и как Панург женил короля Анарха и сделал его уличным продавцом зеленого соуса

После этой чудесной победы Пантагрюэль послал Карпалима в столицу аморотов, известить жителей о пленении короля Анарха и о полном поражений их врагов. Услышав эту новость, все обитатели города вышли ему навстречу в добром порядке и с пышной торжественностью и с величайшей радостью проводили его в город. Всюду были зажжены по городу, в знак веселья, огни, и на улицах расставлены прекрасные круглые столы, уставленные всякими кушаньями. Казалось, возобновились времена Сатурна – такое было устроено пиршество.

Но Пантагрюэль перед собранием сената сказал:

– Господа, надо ковать железо, пока горячо. И вот я, прежде чем продолжать пировать, хочу взять приступом все королевство дипсодов. Поэтому пусть те, кто хочет пойти со мной на это дело, приготовятся завтра, после попойки, потому что я начну поход. Не то чтобы мне нужно было больше людей, чтобы помочь мне в завоевании, – тех, что со мной, вполне достаточно, – но я вижу, что этот город столь переполнен жителями, что им негде повернуться на улицах. Поэтому я выведу их в качестве колонистов в Дипсодию и подарю им всю эту страну, прекрасную, плодоносную, здоровую, приятнейшую из всех стран мира, как многие из вас, кто бывал там когда-нибудь, знают это. Всякий из вас, кто пожелает отправиться туда, пусть, как я сказал, будет готов.

Весть об этом плане и решении разнеслась по городу, и на следующее утро на дворцовой площади столпилось 1 856 011 человек, не считая женщин и детей. И тотчас выступили в поход прямо в Дипсодию в таком хорошем порядке, что напоминали сынов Израиля, когда те вышли из Египта, чтобы перейти Чермное море.

Но раньше чем рассказывать об этом походе, я хочу сказать вам, как Панург поступил со своим пленником, королем Анархом. Он припомнил, что ему рассказывал Эпистемон о том, как обращались с королями и богачами из этого мира в Елисейских Полях, и как они добывали себе пропитание каким-нибудь низким и грязным ремеслом. Поэтому в один прекрасный день он одел своего короля в нарядный камзол из полотна, с вырезами, как у албанской шапки, и в штаны морского фасона, без обуви: «башмаки, – сказал он, – испортят вид». На голову дал ему зелено-синюю шапочку с большим каплуньим пером, – ах, нет, ошибаюсь: кажется, перьев было два, – и красивый пояс – зеленый с синим. «Такая ливрея, – говорил он, – очень пойдет королю, у которого извращенные вкусы».

В таком наряде он привел короля к Пантагрюэлю и сказал:

– Узнаете ли этого мужика?

– Конечно, нет, – сказал Пантагрюэль.

– Это господин король, трижды пережженный. Я хочу его сделать порядочным человеком, а то эти черти, здешние короли, как телята, ничего не знают и ни на что не годны, кроме того, чтобы делать зло своим подданным и, ради своего гнусного удовольствия, возмущать весь мир войной. Я хочу его приставить к делу и сделать из него уличного продавца зеленого соуса. Ну, кричи: «Не нужно ли вам соуса зеленого?»

Бедняга-король стал кричать.

– Так слишком тихо, – сказал Панург и взял короля за ухо, говоря: – Пой погромче, в тоне соль-ре-до! Так! У тебя хорошая глотка, черт!

Ты никогда не был так счастлив, как теперь, перестав быть королем. Пантагрюэлю все это доставляло большое удовольствие. Смею сказать, это был добрейший человек в наших краях.

Так Анарх сделался недурным продавцом зеленого соуса.

Два дня спустя Панург женил его на старой фонарщице и сам справил свадьбу, с бараньими головами, бужениной с горчицей и потрохами с чесноком. Панург послал пять возов Пантагрюэлю, который съел все: таким он нашел угощенье аппетитным.

Подавали также вина из виноградных выжимок и прекрасную рябиновку. Чтобы устроить танцы, он нанял слепого музыканта, который играл на флейте.

После обеда Панург отвел новобрачных во дворец и представил их Пантагрюэлю. Пантагрюэль подарил им небольшой домик на задворках и каменную ступку, чтобы толочь лук для соуса. Так они завели маленькое хозяйство, и бывший король сделался славным уличным торговцем, не хуже других в Утопии.

Однако впоследствии мне говорили, что жена его бьет без пощады, но бедный дурень не смеет защищаться, настолько он глуп.

ГЛАВА XXXII. Как Пантагрюэль покрыл языком целую армию, и о том, что автор увидел у него во рту

Когда Пантагрюэль вошел со всем своим войском в земли дипсодов, все обрадовались этому и тотчас же сдались ему и добровольно принесли ему ключи от всех городов, где он шел. Только альмироды вздумали сопротивляться ему и ответили герольдам Пантагрюэля, что они сдадутся лишь на хороших гарантиях.

– Как? – говорит Пантагрюэль. – Каких гарантий от меня они хотят, кроме неприкосновенности их домашних хозяйств? Идем – и пусть их разорят.

Тогда все стали строиться в боевой порядок, так как решено было нападать. Но по дороге, проходя по большому полю, они были застигнуты сильным ливнем, отчего начали трястись и жаться друг к другу. Пантагрюэль, видя это, велел им сказать через капитанов, что это пустяки, и что он хорошо видит над облаками, что это только небольшая роса. Но пусть на всякий случай солдаты выстроятся, потому что он хочет их покрыть. Тогда все стали в порядке, вплотную друг к другу.

Пантагрюэль высунул язык наполовину и закрыл их, как наседка цыплят.

Я, рассказывающий вам эту правдивую историю, спрятался под листом лопуха, который был не меньшей величины, чем арка моста в Монтрибле. Но, увидев, как хорошо они закрыты, я пошел к ним под их кров – но не мог туда попасть, потому что они, как говорится, набились как сельди в бочке.

Лучшее, что я мог сделать, – это забраться наверх и пройти хороших два лье по его языку, пока не вошел в его рот.

Но – о боги, о богини! – что я там увидел! Порази меня Юпитер своим молниеносным трезубцем, если я вру! Я путешествовал во рту, как внутри святой Софии в Константинополе, и видел большие скалы, величиной с датские горы – это, я думаю, были его зубы – и обширные луга, большие леса, укрепленные города – не меньше Лиона и Пуатье.

Первый, с кем я там встретился, был человек, сажавший капусту.

Весьма пораженный, я спросил у него:

– Друг мой, что ты здесь делаешь?

– Сажаю капусту, – сказал он.

– Зачем капусту? – сказал я.

– Ах, сударь, – сказал он, – не всем даны такие тяжелые ядра, как у мортиры, – не всем дано быть богатым. Так я зарабатываю себе на жизнь и ношу капусту продавать на рынок в город, вот здесь, позади.

– Иисусе! – воскликнул я. – Здесь целый новый мир!

– Совсем не новый, – сказал он, – но говорят, что не здесь, а там есть новая земля, с солнцем и луной и множеством хороших дел. Но наша земля – древнее.

– Пускай так, мой друг, – сказал я. – А как называется город, куда ты носишь продавать капусту?

– Он называется Асфаражем. Там живут христиане, хорошие люди. Они вас прекрасно угостят.

Одним словом, я решил туда пойти.

По пути я встретил молодца, который охотился на голубей. Я спросил у него:

– Друг мой, откуда эти голуби?

– Сударь, – сказал он, – они с другого света.

Тогда я подумал, что, когда Пантагрюэль зевал, голуби целыми стаями влетали к нему в глотку, принимая ее за голубятню. Потом я вошел в город, который оказался прекрасным, отлично защищенным и очень красивым. У городских ворот сторожа потребовали у меня пропуск, и я очень изумился этому и спросил их:

– Господа, нет ли здесь опасности чумной эпидемии?

– О, сударь! – сказали они. – Здесь поблизости столько умирает народу, что повозки разъезжают по улицам за трупами.

– Боже правый! – воскликнул я. – А где это?

На что был ответ, что это в Ларингии и Фарингии[171] – в двух городах, больших, как Руан и Нант, богатых и очень торговых. А причиной чумы являются постоянные вонючие и заразные испарения, которые с недавних пор стали подниматься из пропасти, и от которых умерло уже больше двух миллионов двухсот шестидесяти тысяч шестнадцати человек в течение недели.

Тогда я подумал, сообразил и понял, что эта вонь шла из желудка Пантагрюэля с тех пор, как он съел столько чесночной подливки, о чем мы говорили выше.

Я ушел оттуда, и проходя между скал, то есть его зубов, я взобрался на одну из них и там нашел самые красивые места в мире: великолепные манежи для игры в мяч, галлереи, отличные луга, множество виноградников и бесконечное число мыз в итальянском вкусе, посреди полей, полных отрады: я там прожил месяца четыре, и никогда гак превосходно не питался.

Потом я спустился по задним зубам, чтобы добраться до нижней губы; но по дороге был ограблен разбойниками в большом лесу, тянувшемся до ушей. После, этого я нашел небольшое местечко, расположенное в долине (забыл его имя), где меня кормили, как никогда, и я даже заработал немного денег на прожиток. И знаете как? Тем, что спал. Здесь нанимают людей на день для спанья и платят по пяти-шести су; а те, кто громко храпит, зарабатывают по семь с половиной су.

Я рассказал сенаторам, как меня раздели в долине, и они мне сказали, что, действительно, люди с той стороны – большие негодяи и прирожденные разбойники.

Из этого я заключил, что как у нас различаются жители «по ту» «по сю» сторону гор, так и там по ту и по сю сторону зубов; но по сю сторону – все гораздо лучше, и воздух чище.

И я начал думать, как это верно, когда говорят, что половина человечества не знает, как живет другая, если принять во внимание еще никто не описывал этих краев, в которых более чем двадцать населенных королевств, не считая пустынь и большого морского залива. Но я сочинил большую книгу, под заглавием «История глотчан», – так звал их потому, что они живут в глотке моего господина Пантагрюэля.

В конце концов я захотел вернуться и, пройдя по бороде, перескочил на его плечи, а оттуда скатился на землю и упал перед ним ниц.

Заметив меня, он спросил:

– Откуда ты, Алькофрибас?

Я ответил ему:

– Из вашей глотки, государь.

– А с каких пор ты там? – спросил он.

– С тех пор, – сказал я, – как вы выступили на альмиродов.

– Так ведь это больше шести месяцев. Чем же ты жил это время? Что ты ел, что пил?

Я отвечал:

– То же самое, сударь, что и вы: с наиболее лакомых кусков отправлявшихся через ваш рот, я брал себе дань.

– Хорошо, – сказал он, – но куда же ты справлял свои нужды?

– В ваше горло, сударь, – сказал я.

– Ха, ха, ха! Ты забавный малый, – сказал он. – С помощью божьей мы покорили теперь всю страну дипсодов; я жалую тебе поместье Сальмигонден.

– Большое спасибо, сударь, – говорю я, – вы меня жалуете не по заслугам.

ГЛАВА XXXIII. Как Пантагрюэль заболел, и как он вылечился

Спустя недолгое время добрый Пантагрюэль заболел: у него так схватило живот, что он не мог ни пить, ни есть, – а так как беда никогда не приходит одна, то к этому прибавилось еще мочеизнурение, мучившее его так, что вы и представить себе не можете. Но его врачи помогли ему, и очень хорошо, – при помощи мочегонных и слабительных средств выгнали болезнь мочеиспусканием. Его моча была до того горячей, что до сих пор она еще не остыла. В разных местах Франции, там, где она текла, образовались так называемые горячие купанья:

В Кодере,

В Лимоне,

В Дасте,

В Бальрюке,

В Нерике,

В Бурбонензи и в других местах.

В Италии: В Монс-грот,

В Аппоне,

В Сан-Пьетро в Падуе,

На Св. Елене,

В Казанова,

В Сан-Бартоломео.

В графстве Булонском, в Поррете и в тысяче других мест.

Я весьма изумляюсь, что целая куча глупых философов и докторов тратят время на споры, отчего происходит теплота вышесказанных вод: от буры? от серы? от селитры, находящейся в шахтах? Они просто бредят, и лучше уж терли бы себе зад перекати-полем, чем терять время на споры о том, происхождение чего им неизвестно. А решение вопроса очень легко, и доискиваться нечего: воды теплые, потому что произошли: от горячей мочи Пантагрюэля!

Итак, чтобы рассказать, как он вылечился от своей главной болезни, я сообщаю вам, что он принял в качестве болеутолительного: четыре квинтала колофонского скаммония, семьдесят восемь возов кассии, одиннадцать тысяч девятьсот фунтов ревеню, – и это не считая остальных лекарств.

Надо вам сказать, что, по совету докторов, было решено очистить желудок от веществ, причинявших ему боль. Для этого приготовили семнадцать больших медных шаров, как те, что на памятнике Вергилия в Риме, которые открывались и закрывались изнутри при посредстве пружины. В один из этих шаров вошел человек с фонарем и зажженным факелом. И Пантагрюэль проглотил шар как маленькую пилюлю.

В пять других вошли другие дюжие парни, каждый из них имел заступ на плече. В три следующих шара вошли три крестьянина с кирками.

В семь остальных вошли семь человек с корзинами.

Всех их он проглотил как пилюли.

Когда они очутились в желудке, все открыли свои пружины и вышли из своих хижин. Первым вышел человек с фонарем. Им пришлось бродить больше полумили по ужасной, вонючей пропасти, более зловредной, чем Мефитис, чем Камаринское болото, чем зловонное Сорбонское озеро описанное Страбоном. И если бы они не предохранили сердца, желудка и винного кувшина (именуемого башкой), все бы они задохлись и погибли от этих ужасных испарений.

Ощупью и принюхиваясь, они приблизились к испражнениям и очагу дурного воздуха и наконец нашли гору нечистот. Тогда саперы-землекопы стали ее разрушать, а другие наполняли заступами корзины. Вычистив все как следует, каждый вернулся в свой шар. После этого Пантагрюэль постарался, чтобы его вырвало, и шары выскочили наружу.

Тут они весело вышли из своих пилюль. Мне вспомнилось, как греки вышли из Троянского коня.

Благодаря этому средству Пантагрюэль вылечился, и его здоровье восстановилось.

Одну из этих медных пилюль вы можете видеть в Орлеане, на колокольне церкви св. Креста.

ГЛАВА XXXIV. Заключение сей книги и извинение автора

В заключительной главе первой части «Пантагрюэля» Раблэ говорит, что он решает на время прекратить на этом месте начатую им страшную историю Пантагрюэля. На следующей Франкфуртской ярмарке обещается продолжение истории, – как то: рассказ о женитьбе Панурга и о рогах, наставленных ему в первый же месяц после свадьбы; рассказ о нахождении Пантагрюэлем философского камня; плавание великана по Атлантическому океану; победа его над каннибалами (людоедами); женитьба его на дочери индийского царя; сражение его с чертями; поджог пяти адских камер и захват в мешок большой черной камеры ада; путешествие на луну, с целью разузнать, верно ли, что ущерб ее происходит от того, что три четверти ее прячут себе в голову женщины. И еще обещается тысяча других правдоподобных и веселых рассказов.