Сумрак закатной тени

Юноша смутился и опустил глаза.

– Я не осуждаю тебя, каждый из нас сам выбирает свой путь в жизни, – продолжал Квинтин. – Возможно, из тебя вышел бы неплохой исследователь, путешественник,

мореплаватель. Я часто говаривал это своей дочери, после того, как ругал ее за ваши ночные прогулки.

– Как? Вы знали?

– Меллони не умеет скрывать чувства. Именно поэтому ей никогда не сходили с рук детские шалости. Кто знает, все могло быть по-другому, если бы ваши тайные свидания

переросли в нечто большее. Но что сделано, то сделано. Жалеть не о чем.

Квинтин встал и, отложив трубку в сторону, подошел к окну. Отворил ставни. Тучи совсем рассеялись, и на темном вечернем небе стали видны звезды.

– Возможно, Меллони жива и сейчас смотрит на звезды, думая о нас с Бетси. И я тоже смотрю на эти же звезды, думая о ней, – прошептал он. Некоторое время фермер стоял, задумчиво глядя на небо. Затем захлопнул ставни и, пожелав Уинфреду доброй ночи, вышел из гостиной. Юноша остался сидеть неподвижно, глядя в свою миску.

Мысли о случившемся хлынули в голову, порождая новые предположения и догадки. В голове еще звучал низкий усталый бас старого Квинтина, перед взором стояли его

задумчивые серые глаза.

Из прихожей раздался звук задвигаемого засова, в дверях появились Нэн и Джорди. Нэн принялась убирать со стола. Мальчишка как ни в чем не бывало уселся на стул

и стал доедать похлебку. Уинфред смотрел мимо него, продолжая думать о своем. Нэн собрала всю грязную посуду и вышла. Джорди захватил свою пустую миску и умчался на

кухню за добавкой. Из прихожей послышался стук в дверь, затем вновь раздался звук задвигаемого засова. В гостиную вошла мать и недовольно посмотрела на Уинфреда.

– Почему ты до сих пор не спишь?

Юноша встал и вышел из комнаты. Добравшись до спальни, он аккуратно закрыл дверь и уселся на свое место, укрывшись легким суконным одеялом. Джорди уже мирно посапывал в

углу. Было тихо, лишь изредка доносились шаги Нэн, гасившей светильники. Уинфред лежал и перебирал в голове рассказ старого фермера. Перед ним возникли отрывочные

картины прошлого: ночные прогулки у озера, образ юной девушки, вздрагивающей от порывов ветра… Юноша невольно улыбнулся. «Интересно, какой теперь стала Меллони? Сильно ли она изменилась? Что с ней стало после трагической смерти мужа?» – думал Уинфред, изо всех сил стараясь прогнать мысль о том, что его бывшей подруги уже нет в живых. «Но ведь если Линн в своем рассказе ни разу не упомянул о ней, значит, еще есть надежда? Почтенному Квинтину, конечно, ничего не остается, как сидеть и ждать вестей, ведь сам он уже стар и ничего не может изменить».

Внезапно Уинфред вспомнил, что дорога из столицы занимает много времени и вести могут приходить с опозданием. Ему стало не по себе. В голову начали закрадываться сомнения. Сколько всего могло случиться, пока слуга Каррингтонов добирался из города? Может, отцу Меллони стоило остаться там и помочь сыщикам в поисках дочери? С другой стороны,

тогда мы бы не узнали о происшествии. А возможно, обстоятельства вынудили его покинуть столицу и искать пристанище у старого фермера? Что если убийца, не насытившись

кровью хозяина дома, решил преследовать и его ближайшее окружение? Но тогда что он сделал с Меллони? Быть может, Линн, слуга Каррингтонов, скрыл от Квинтина правду, ведь смерть единственной дочери могла стать для старика ударом! Было бы здорово увидеться с ним сейчас и узнать все факты, дав слово никому ничего не рассказывать.

Уинфред ворочался, пытаясь уснуть, но сон не шел. Мысли лезли в голову одна другой ужаснее, заставляя юношу ворочаться с боку на бок. Наконец он сел и протер глаза,

прислушиваясь. В доме было тихо. Двигая руками в темноте, Уинфред нашел свою одежду, встал и на цыпочках двинулся к выходу из спальни. Неожиданно скрипнула половица.

Юноша замер. Джорди в углу вздохнул и повернулся на другой бок. Уинфред дождался, пока брат снова тихо засопел, и вышел из комнаты. На кухне он нашарил в темноте корзину с хлебом,

захватил пару краюх, несколько яблок. Тихо одевшись в прихожей, положил еду в холщовую сумку и взял из угла свои башмаки.

В гостиной никого не было. Вся посуда и скатерть были убраны, на стене мерно тикали часы. Уинфред подошел к окну, отворил ставни и выпрыгнул наружу.

Приземлившись в мягкую траву, он встал, немного потянулся и аккуратно прикрыл ставни, затем огляделся и направился к калитке.

Звезды ярко сияли на безоблачном небе. Ветра почти не было, из травы слышалось стрекотание насекомых, а из чащи временами доносилось глухое уханье филина. Уинфред шел по дороге, обходя лужи и рытвины со свежей дождевой водой. Башмаки хлюпали по мокрой земле, оставляя на ней глубокие следы.

Дорога резко повернула влево, и вскоре вдали показался темный силуэт дома фермера Квинтина. Юноша без труда нашел в темноте калитку и лихо перепрыгнул через нее.

Подойдя к двери, негромко постучал и стал ждать. Послышались шаги, и на пороге появилась недовольная заспанная Тери.

– Уинфред? Что тебе нужно?

– Я хочу поговорить с почтенным Квинтином, это очень важно.

– Тебе повезло, что он еще не спит! Постарайся не задерживать его.

Служанка пропустила юношу внутрь и закрыла дверь. Дом Дикенсонов сильно отличался от остальных, как и любое жилище зажиточных фермеров. Он стоял особняком, вдали от пастбища.

Во дворе росли яблони и проходила аккуратная уложенная камнем тропинка. Широкий загон для овец и хлев занимали всю заднюю часть двора. В самом доме была настоящая гостиная

с широким столом для гостей, накрывавшимся довольно часто, поскольку гостей Дикенсоны принимали почти каждую неделю. У окна стояла ваза с цветами, Уинфред узнал пионы, что росли во дворе у изгороди.

С кухни доносился вкусный запах жареного мяса и яблочного компота.

Старый Квинтин сидел в своем кабинете за столом и что-то писал при свете свечи. Он взглянул на вошедших, и его брови поползли вверх от удивления. Служанка молча поклонилась и вышла.

Уинфред остановился у двери, не решаясь что-либо сказать. Фермер отложил в сторону бумагу и перо.

– Что привело тебя к нам в столь позднее время? Все мои домочадцы уже спят, лишь меня, как и прежде, мучает бессонница…

– Хочу поговорить с вами по поводу случившегося.

– Присаживайся.

Квинтин указал Уинфреду на старое, немного потертое, но удобное кресло.

– Вечером я рассказал тебе все, что мне было известно. Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь больше? – поинтересовался фермер.

– Нет, о случившемся я знаю только с ваших слов. Но, быть может, слуга покойного Кортни знает больше, но не всё успел поведать?

– Линн пару дней назад уехал в Хантингдон, сославшись на необходимость присутствия на похоронах хозяина. Надеюсь, он успеет добраться до столицы. Он рассказал все, что

ему было известно. У него не было причин скрывать что-либо от меня!

– Но ведь вы ничего не знаете о вашей дочери!?

– Я уже говорил тебе – многое отдал был за уверенность в том, что с ней все в порядке. Если ты что-то знаешь о ней – расскажи. Хотя я сомневаюсь, что ты можешь что-либо знать.

– Мне известно не больше, чем вам. Но мы могли бы подробнее расспросить Линна, возможно, он не успел рассказать все подробности.

– Уже поздно. Если ты ничего больше не можешь предложить – возвращайся домой и ложись спать. Мать, небось, уже обнаружила, что тебя нет, и волнуется.

Уинфред вздохнул и задумался. Он до конца сомневался в правильности своего решения. Но отступать было поздно.

– Я отправлюсь в столицу и выясню, что произошло с Меллони, – твердо произнес он. Старый Квинтин усмехнулся.

– Ты храбрый парень, но твой героизм не принесет пользы. Ты нужен здесь, чтобы помогать своей семье. Ведь ты теперь единственный мужчина в доме, твой братишка еще не готов

взять на себя такую ответственность. Я попытаюсь как-нибудь справиться со своим горем.

– Почтенный Квинтин! Я уже принял решение о том, что помогу вам найти дочь, чего бы мне это не стоило. Просто не могу спокойно сидеть здесь, пока кому-то позволено безнаказанно

творить насилие!

– Никак не возьму в толк, почему ты так хочешь помочь моей дочери? Ведь много лет назад она отказала тебе.

– Я сделаю это не только ради нее, но и ради вас. Я не могу просто так сидеть и смотреть на ваши страдания!

Квинтин перестал улыбаться и задумался.

– Мне нравится такая отзывчивость. Жаль, что Меллони не сумела разглядеть в тебе это и другие твои замечательные качества. Но думаю, даже если опытные сыщики не справились с этим делом, тебе это будет намного сложнее.

– Я что-нибудь придумаю.

– Подумай о матери! Ей будет непросто смириться с тем, что ты отправился в такую даль один. И твои замыслы могут быть связаны с какими угодно опасностями, в том числе и для жизни. Стоит ли приносить такую жертву?

– Все же лучше, чем сидеть сложа руки. Мой брат Джорди уже достаточно взрослый, чтобы помогать матери, пока меня не будет!

– Дело твое, но еще не поздно отступить. Подумай, сколько людей будет волноваться за тебя!

– Нет, все решено. Завтра я отправляюсь в столицу. Надо запастись съестным и теплой одеждой. А еще я не знаю дороги…

– Ближайшая железная дорога, ведущая в столицу, находится в Хантингдоне. Поезд ходит раз в неделю, но Линн так спешил, что ускакал уже сегодня. Возможно, он будет добираться до столицы своими силами.

– Завтра я отправлюсь в Хантингдон и буду ждать следующего поезда.

– Подумай хорошенько, такие решения нельзя принимать спонтанно. Ведь ты первый раз уезжаешь так далеко!

– Отправляюсь завтра утром. Сколько примерно придется идти до города?

– Целый день. По прибытии заглянешь к моему старому знакомому и остановишься у него. Я попрошу у него приюта для тебя на пару дней.

Господи! Что я говорю? – вдруг опомнился Квинтин. – Я отправляю молодого мальчишку одного в столицу, где было совершено страшное преступление! Возможно, таким образом я подвергаю его и его семью опасности! Совсем спятил, старая дырявая голова!

– Ведь я мог бы отправиться и втайне, никому ничего не рассказывая, но из этого ничего не вышло бы. За свое решение я отвечаю сам, вам не в чем себя винить.

Старый фермер смотрел на юношу, и в его глазах вперемешку с изумлением вспыхнул огонек надежды.

– Поезжай, но будь осторожен. В столице жизнь сильно отличается от нашей. Тебе придется привыкнуть к новым порядкам… впрочем, тебе пойдет это на пользу. В твоем возрасте

я сам рвался путешествовать, посмотреть мир. Быть может, тебе повезет, и ты узнаешь что-нибудь о Меллони. Но как только ты поймешь, что ничего уже нельзя сделать —

возвращайся. Ты должен дать слово.

– Даю слово.

Квинтин кивнул и, потянувшись за листом бумаги и пером, принялся что-то писать. Свеча догорала, время от времени испуская короткие струйки дыма. Юноша смотрел на нее и

грустил, что не успел попрощаться с семьей, ведь путь предстоит неблизкий и неизвестно, когда суждено будет вернуться. Внезапно ему захотелось бросить все,

отправиться домой, свернуться калачиком и не просыпаться до полудня. Он поспешно прогнал эту мысль.

Старый фермер открыл ящик стола, достал оттуда несколько маленьких разноцветных бумажек и положил их в конверт. Затем он закончил письмо и тоже вложил его в конверт, передав Уинфреду.

– Здесь – письмо сапожнику Райлу, моему старому знакомому, который приютит тебя в Хантингдоне, и несколько фунтов стерлингов – они пригодятся тебе в дороге. По прибытии

отдашь ему письмо и вот эти два фунта, остальное оставишь себе. Сейчас ложись спать, а утром я объясню, как добраться до Хантингдона. Я велю Тери налить тебе чай и постелить постель.

Юноша поклонился, взял письмо и вышел из кабинета. Из гостиной появилась Тери и провела его в спальню, где стояла настоящая деревянная кровать, застеленная грубой суконной

простыней и легким одеялом. Уинфред дождался, пока горничная выйдет, и разделся, аккуратно повесив одежду на край кровати. Вскоре вновь появилась Тери и принесла глиняную

кружку ароматного чая, и миску с куском свежего яблочного пирога.

– Господин Квинтин желает тебе доброй ночи и велит хорошо выспаться сегодня, – сказала она.

Уинфред поблагодарил и принялся за угощение. Когда с пирогом было покончено, он довольно улыбнулся и лег в постель, думая о предстоящем путешествии. «Надеюсь, мать с братом

не сильно расстроятся, если меня пару недель не будет дома. Я приеду в столицу и, как только узнаю, где Меллони, заберу ее и мы сразу же вернемся домой, а Квинтин

что-нибудь придумает, чтобы прикрыть меня в мое отсутствие», – строил планы юноша. Он редко лгал матери, но уехать из дома, рассказав все как есть, было невозможно. Несмотря на

свою самостоятельность, юноша был очень привязан к семье и редко покидал пределы родной деревни, уходя не дальше чем за церковь, расположенную на холме за пастбищем. Вскоре он уснул, укрывшись легким суконным одеялом.

Разбудил его луч солнца, пробившийся сквозь узкую щель в слегка приоткрытой ставне. Уинфред встал, протер глаза и потянулся за одеждой. Выйдя из спальни, он первым делом

отправился во двор, где тщательно привел себя в порядок, умывшись водой из колодца. Подметавшая крыльцо Тери придирчиво взглянула на него и, велев подождать снаружи,

скрылась в доме. Вскоре она вернулась, неся с собой свежую чистую рубаху и штаны. Уинфреду одежда была слегка великовата, но в сравнении с исцарапанной, вымокшей под

дождем отцовской рубахой выглядела почти идеально.

Гостиная была залита солнечным светом из открытых настежь ставней. Посередине за широким столом сидел Квинтин, курил трубку и допивал чай. Увидев Уинфреда, он приветливо

махнул ему рукой, приглашая сесть.

– Сегодня утром я сообщил жене о нашем вчерашнем разговоре. Она сперва подумала, что я шучу и сказала, что у меня странное чувство юмора. Убедив ее, что это не шутки, я выслушал очень много нелестного в наш с тобой адрес. Теперь я и сам думаю, может, я действительно спятил, отправляя тебя одного в такую даль неизвестно зачем?

– Посмотрим, что она скажет, когда я вернусь сюда вместе с Меллони!

Старый фермер усмехнулся.

– Ты уверен в своих силах, мне это нравится. Надеюсь, у тебя получится выполнить задуманное. Кстати, у тебя есть план действий?

– Я что-нибудь придумаю, когда окажусь на месте.

Тери вернулась с кухни и принесла Уинфреду завтрак. Юноша поблагодарил и принялся за еду.

– Путь до Хантингдона довольно близкий, ты вполне успеешь добраться туда к вечеру. Дорога начинается за холмом, на котором стоит церковь. Местами тропа теряется в густых

зарослях кустарника. Следуешь все время прямо, пока не доберешься до развилки с дорогой, проложенной фермерами из соседних деревень. Ты без труда узнаешь ее: по ней каждый

день кто-то проезжает и всегда видны свежие следы копыт лошадей и колес повозок. По ней ты доберешься до города. Мастерская Райла находится на окраине. Спросишь – подскажут, – пояснил Квинтин.

– Отец рассказывал, что дорога проходит через чащу и теряется в ней, – возразил юноша. – Есть и другой путь, но он лежит через Питерборо, то есть далеко в обход.

– Эдвин сам был в Хантингдоне всего пару раз, а историю эту придумали ленивые глупцы, не ценящие времени. Отправишься короткой дорогой. Не хватало тебе еще ночевать

под открытым небом, хотя я уверен, что для тебя это дело привычное.

– Хорошо, но не найдется ли у вас лишней обуви? Боюсь, что мои изношенные башмаки не годятся для такой дороги, и к вечеру я сильно натру ноги.

– Тебе не придется идти пешком, я дам свою лошадь. Как приедешь – оставишь ее у Райла в Хантингдоне, ведь тебе еще придется возвращаться обратно.

У юноши загорелись глаза. При жизни отца он пару раз катался на лошадях знакомых фермеров. Детские впечатления от катания верхом остались незабываемыми: юноша помнил, как

его, семилетнего мальчишку, посадили на красивое сильное животное, которое послушно повезло седока по пастбищу, мерно цокая копытами.

– Я все еще здесь, Уинфред. – улыбнулся Квинтин.

Юноша тряхнул головой и смущенно зарделся.

– Какой же ты еще все-таки мальчишка! – добродушно воскликнул старый фермер. – Ладно, иди собирайся.

Уинфред взял свою сумку и положил туда сменную одежду и письмо. Пришла Тери и принесла ему новые чистые башмаки. Юноша обулся и вышел во двор. Квинтин ждал его, держа под уздцы добротную кобылу. Сбоку от седла висела походная сумка, в которую горничная положила съестные припасы. Фермер помог Уинфреду забраться в седло и

протянул ему холщовую сумку.

– Так, на лошади ты сидеть вроде умеешь. Уже неплохо для начала! Главное – сильно не лупи шпорами, иначе придется прокатиться с ветерком.

Уинфред вдел ноги в шпоры и взял в руки поводья, повесил на плечо сумку.

– Легкой тебе дороги! Возвращайся поскорее с любыми вестями, которые узнаешь! Старайся поменьше беседовать с сыщиками и не вступать в их грязные игры. Держись

подальше от подозрительных незнакомцев и жуликоватых уличных побирушек, воришек и шарлатанов, коих в больших городах развелось великое множество. И не забудь про письмо!

Мы с Бетси будем с нетерпением ждать твоего возвращения!

Квинтин легонько хлопнул по крупу лошади, та послушно повернулась и, издав короткое ржание, двинулась вперед. Уинфред качнулся в седле, вспоминая непривычное чувство, испытанное в детстве. Проехав несколько ярдов, он оглянулся. Старый фермер стоял на краю дороги и смотрел ему вслед, напомнив юноше собственного отца, такого, каким он действительно должен был быть: мудрым, отзывчивым и каждый раз с нетерпением ждущим возвращения своего сына домой. Фермер помахал ему рукой, и вскоре его уже не было видно.

Дорога пролегала вдоль пастбища. Ярко светило солнце. Разморенные потные фермеры неторопливо выводили скот на выпас. Отовсюду слышалось мычание коров и блеяние овец,

лай собак и недовольное покрикивание людей. Многие недоуменно оглядывались на юношу, ехавшего верхом. Уинфред с детства привык к этому. Будучи мальчишкой, он выходил

на улицу в забавной соломенной шляпе и старой отцовской рубахе, гордо неся за спиной рыболовные снасти. Соседская шпана со смехом и улюлюканьем тыкала в него пальцами.

Не обращая внимания на крики и обидные шуточки, мальчишка проходил мимо. Миновав последний двор, где жила семья фермера со странным именем Габриэль, он находил терявшуюся в траве тропинку, ведущую к озеру. На берегу лесного озера юный Уинфред часто встречал старого рыбака Эвелина, годившегося ему в деды. Рыбак был самым добродушным и беспечным человеком, которого юноша когда-либо знал. Он помнил уйму интересных историй, мог часами без стеснения рассказывать о понуканиях своей жены, недовольной бесконечными отлучками чудаковатого мужа, и шутливо бранил Уинфреда, когда у того клевало лучше. Осенью, когда на водной глади озера появлялась тонкая ледяная корка, Эвелин

долго и задумчиво сидел на берегу, прежде чем закинуть снасти. А дождавшись, когда корку льда станет трудно разбивать деревянным колышком, он прощался с юношей до весны и

возвращался на берег лишь с весенним паводком, когда озеро полностью принимало впадающие в него тоненькие ручейки тающего снега.

Как-то раз Эвелин с Уинфредом смастерили самодельный плот из бревен и отправились на нем на середину озера. Рыбалка удалась на славу, но вечером легкий приятный бриз,

дувший с берега, сменился холодным сильным ветром, гнавшем волны и раскачивавшем плот из стороны в сторону. Старый рыбак с трудом сумел направить суденышко к берегу, по

пути удачно миновав омут. Юноша надолго запомнил мрачную черную воронку, жадно засасывающую в себя маленькие ветки и листья, сорванные ветром с деревьев.

Позже, уже в безопасности шалаша, греясь у костра и лакомясь жареной рыбой, юноша слушал истории старого рыбака.

– Как думаешь, почему прекрасная солнечная погода вдруг так скоро сменилась сильными порывами ветра и штормом? – задумчиво спросил Эвелин.

Уинфред пожал плечами.

– Отец рассказывал, что в небе каким-то особым образом перемещаются облака, порождая сильный ветер, дождь и заморозки, – ответил он.

– Твой отец так же наивен, как и большинство людей. На самом деле все гораздо сложнее. Люди за столько лет так и не научились ценить щедрость природы. Они пользуются

ее богатствами расточительно, думая лишь о своем благополучии. Машины и механизмы кажутся нам чем-то невероятным. На эти детища прогресса человек возлагает большие надежды, но именно они и наносят огромный вред природе! Мать-природа терпелива, однако каждый раз, когда мы выходим за рамки дозволенного, она гневается на нас.

Стихийные бедствия, неурожаи, непогода – все это наказания человеку за его безрассудство. И чем больше мы вредим природе, тем сильнее будем чувствовать ее гнев.

Это был один из тех редких моментов, когда Эвелин из жизнерадостного беззаботного мужчины превращался в задумчивого потрепанного жизнью старца. Уинфред чувствовал это и

разделял его переживания. «Что если он прав, и нам стоит относиться к природе более бережно? Ведь сейчас мы используем каждый клочок земли в своих целях, выращивая на

ней зерно, из которого потом выпекаем хлеб. Мы стрижем овец, делая из их шерсти сукно, из которого потом получается теплая одежда, но при этом не задумываемся, каждая ли

овца хочет быть остриженной?» Уинфред представил, как с его головы состригли все волосы и украсили ими одежду. Ему стало не по себе, он невольно придвинулся ближе к костру.

Проницательный Эвелин смотрел на него, чувствуя, что мальчишка разделяет эти мысли. Он улыбнулся и подмигнул Уинфреду. Мальчик вспомнил, как в детстве мать рассказывала ему

на ночь сказки о друидах – скромных и таинственных защитниках природы. Друиды чувствовали природу, были ее частью и всегда старались жить в гармонии с ней, недоверчиво

относившись к людям. Несколько раз в год они собирались вместе и совершали какие-то обряды и ритуальные гадания. Боль, наносимая природе человеком, разделяли и друиды. Недоверие

людей к ним росло, и, в конце концов, род друидов перестал существовать. Хотя кто знает, какая судьба на самом деле постигла их? Возможно, часть из них растворилась среди людей, либо

забралась в такую глушь, куда не ступала еще человеческая нога. Было в старом Эвелине нечто, напоминавшее Уинфреду друидов. Он всегда был кротким и беззаботным, но когда речь заходила о вреде, причиненном природе людьми, чувствовал порывы гнева и досаду за людское безрассудство.

– Вы, наверное, один из последних друидов, живущих на Земле! – с восхищением глядя на старика, бормотал мальчик. Но тот лишь усмехался в бороду.

Однажды, по окончании очередного весеннего паводка, Уинфред проснулся ранним утром, взял рыболовные снасти и отправился на озеро. Там все было, как и прежде, лишь тоненькие ручейки

весело бежали между деревьями, соединяясь в маленькую речку. Мальчишка с удивлением заметил, что место, на котором обычно сидел Эвелин, пустовало. Это немного озадачило его,

ведь старик обещал придти, как только растают последние снега. Сегодня был тот самый день. Уинфред забросил снасти, но клев не шел. Поймав двух среднего размера рыбин, он

развел костер, выпотрошил и пожарил их на прутике, запив все чистой ключевой водой. Небо затягивалось унылыми серыми тучами, предвещавшими дождь. Мальчик доел рыбу,

взял снасти и отправился домой, решив по дороге заглянуть к старому рыбаку. Подходя к его дому, он заметил во дворе фигуры в плащах, окружившие человека в черной как ночь

рясе, ходящего по кругу и произносившего какие-то слова. Уинфред ускорил шаг, подозревая, что случилось что-то непоправимое. «Неужели старый Эвелин захворал, и фермеры решили

навестить его, а священника позвали, чтобы изгнать скверну?» Подойдя ближе ко двору, он, к своему ужасу, увидел, что ряса священника касается неподвижно лежащего на земле фигуры – тела Эвелина. Руки его были сложены на груди, по обычаю. Священник окончил молитву, и люди начали подходить к телу рыбака и класть ему в ноги цветы. Уинфред пробился сквозь толпу и попытался броситься к старику, но один из фермеров крепко схватил его за руку и притянул к себе, пытаясь успокоить. Глаза мальчика наполнились слезами. Он перестал

сопротивляться, и фермер выпустил его. Двое крепких молодых парней взяли тело и положили в деревянный гроб, затем вся процессия двинулась в сторону церкви.

Уинфред остался стоять на месте, с тоской глядя вслед уходящим. «Дядя Эвелин, как же так? Ведь мы обещали друг другу встретиться на озере, как только закончится

половодье!» – почти беззвучно шептал он. Печаль на его лице сменилась обидой и изумлением. Он стольким не успел поделиться со старым рыбаком. Каждый вечер зимой он мечтал