Призрак-40-2242. Литературный сборник

– Зря, Валера, помолчать не мог? Правда, еще направит на «Бухару» – так лучше на каторгу.

– Да пошел он… – тихо сказал Валера.

«Бухара» – последний пароход на твердом топливе, доживала свой век на рейсах между Владивостоком и Находкой. Об этом пароходе ходили разные слухи – один хлеще другого – и этого парохода курсанты боялись, как огня, попасть на него – означало поставить крест на своей карьере моряка. Потому что инспекторы кадров ласково спрашивали:

– А – а, вы с «Бухары»? И что вы такого натворили, юноша? А знаете, подходящего судна для вас нет. Зайдите через дня три.

Словом, ничего хорошего ждать не приходилось. Кубрик озадачено примолк и через полчаса уснул. В два часа ночи, Утак поднялся с койки, открыл тумбочку, достал комок ваты, скрутил в тонкий жгут, смочил одеколоном. Если бы не темнота в кубрике, то можно рассмотреть хищную улыбку Утака, но темно. Утак на цыпочках прошелся по кубрику, подошел к угловой койке.

– Князь, – тихо позвал он. В ответ мерное дыхание. Он откинул простынь, укрывавшую Князева, и заплел жгут между пальцев ноги спящего. Злорадно ухмыляясь, чиркнул спичкой, поджег жгут и бросился к своей койке. Он ожидал, что поднимется крик, что Князь, матерясь, забегает по комнате, то – то будет смешно. Но Князь только охнул, выбросил жгут на пол, притушил ботинком и тихо сказал:

– Ладно, Утак, ответный ход за мной.

И лег спать. Цирк не получился и до утра в тревожном сне метался курсант Сысоев по прозвищу «Утак».

Это сейчас замполитов (заместителей командиров воинских частей, кораблей и так далее) нет, а в те времена они пронизывали все слои общества, донося до масс решения партии и правительства (и просто донося куда надо). Соответственно имелся он и в школе. Хорошо, когда замполит – человек умный с ним и дышится легко, и с энтузиазмом работается. Плохо, а то и страшно, если замполит – дундук. Не он для народа, а народ для него. В таком случае лучше молчать, и упаси Господь в чем – то засомневаться. Нет, специальность ты получишь, а визы – нет. А без визы, какой ты моряк? И участь твоя незавидна: либо в портофлоте на буксирах болтаться, либо в каботаже, вдоль берега. И забудь навсегда о Сингапуре, Порт – Саиде, Сиднее. Потому что на тебе клеймо – «сомневается».

Так вот. Замполит в школе был из породы дундуков. Завистливый, мстительный. Он затаил обиду на всех и вымещал её на курсантах. Обидело его до глубины души, то обстоятельство, что всё руководство школы добавило на рукава своих тужурок по лычке, а у него как было три, так и осталось. Что – то в верхах не заладилось и замполита обошли в приказе.

Он насторожено оглядел класс, выискивая очередную жертву, и взгляд его остановился на Рогове.

– Курсант Рогов, что сказано у Маркса по поводу светотехнических средств на флоте?

Он уже взял ручку, чтобы против фамилии «Рогов» поставить заветную двойку, но Вася отбарабанил:

– Светить всегда,

Светить везде!

До дней последних донца.

Светить!

И никаких гвоздей!

Вот лозунг мой и… флота.

Карл Маркс, полное собрание сочинений, том второй, страницу не помню, – нагло закончил Вася.

– А? – ошалело спросил замполит.

– Ну, – подтвердил Вася.

– Садись, Рогов, – тревожно сказал замполит, —

«четыре».

– Что так? – обнаглел Вася. – Я же все правильно ответил…

– Не надо рифму путать, – сказал замполит. – Не флота, а флотца. Донца – флотца, чувствуешь? Я кое – что понимаю в политике и книги товарища Маркса читал, а как же?.. Второй том, говоришь?

– Так точно! – рявкнул Вася, вскакивая.

– Ладно, ладно, садись… Итак, переходим к теме: «Роль социалистического соревнования на флоте».

– А что, Маркс стихи писал? – тихо спросил Воронов – они сидели вместе.

– Я откуда знаю… – так же тихо прошептал Рогов, глядя в пол, и совсем тихо добавил. – Я ему из Маяковского врезал.

– Голова, – одобрительно шепнул Воронов.

– Рогов, Воронов – разговорчики! – прикрикнул замполит. – Вот кое – кто шепчется на занятиях, – горестно заметил он, – а за рубежом, понятно, если он туда попадет, не сможет объяснить простому зарубежному рабочему преимущества социалистического образа жизни перед капиталистическим.

– А он будет спрашивать этот рабочий? – хмыкнул Князев. – Или прямо с трапа начинать… Так он приехал на работу на машине, отработал и уехал. А я на автобусе полтора часа толкусь, пока к дому приедешь. Конечно, ему хреново живется. Что же тут непонятного…

– И кто это говорит о капиталистических рабочих, что у них собственные машины есть?..

– Да моряки и говорят.

Замполит задумался. У него на пиджаке имелось два ромба («Видать стырил, – шептались курсанты»), но вопрос поставил его в тупик.

– Не умничайте, Князев, – наконец сообразил замполит, – и я бы не рекомендовал повторять вражескую пропаганду.

– А почему у нас языки не изучают? – спросил Сорокин.

Замполит поерзал на стуле.

– Зачем тебе, Сорокин, иностранные языки? Твое дело в машине сидеть и не высовываться.

– А как же с простым зарубежным рабочим разговаривать, пролетарий который?..

– Так, – набычился замполит. – Занятия хотите сорвать? Я доложу ротному о вашем поведении.

– Уже и вопрос нельзя задать, – обижено сказал Сорокин.

– Одни разгильдяи, – зло сказал замполит. – Одно слово – маслопупы, абсолютные бездари.

– Языком молоть – не мешки таскать, – заметил кто – то из класса. – Сам – то хоть раз в машине бывал?..

– Кто сказал?! – взвился замполит.

– Ну, я и что? – поднялся Тарасенко.

Игорь Тарасенко, могучий парень, стоял и насмешливо улыбался. Он ничего не боялся. Его дядя работал в Управлении КГБ, так что Игорь за словами в карман не лез и говорил, что думал. Замполит смешался.

– Садитесь, Тарасенко.

– Сяду еще, – усмехнулся Игорь. – Но, чтобы вы знали, я сегодня же сообщу – вы знаете кому – как вы издеваетесь над курсантами. Вы – безграмотный человек. И что вы в школе делаете, вопрос интересный. Его будут решать даже не в пароходстве, я думаю.

Замполит то бледнел, то наливался краской, но тут прозвенел спасительный звонок. Тема социалистического соревнования на флоте осталась не раскрытой. Замполит быстро собрал бумаги и выскочил за дверь.

– Найдется управа и на твоего дядю, щенок, – прошептал он, задыхаясь.

Он весь клокотал праведным гневом. Как? Какой – то курсант смеет прилюдно тыкать его носом в стол?! Неслыханно! Уже в преподавательской он спросил даму, что вела историю:

– Людочка, вот вы – историк. Скажите, стихи Маркс писал?

– В юности кто их не пишет… Но относительно Маркса не скажу. По – моему, нет. А что?

– Да мне сегодня один курсант стихи прочитал. Там про солнце, гвозди, донце какое – то… Говорит Маркс, полное собрание сочинений, второй том…

– А-а, – быстро сообразила Людочка. – Курсант пошутил. Это – Маяковский.

– Сволочь! – сдерживая нарастающую ярость, сказал замполит.

– Кто, Маяковский? – удивилась Людочка.

Замполит досадливо махнул рукой, открыл журнал и против фамилии Рогов поставил жирную двойку.

– А этого делать нельзя, – сказала Людочка.

– Чего нельзя? Что вы лезете, куда не надо! Бросьте свои гражданские замашки. Это вам не здесь, а тут, понятно?

– А почему вы положительную оценку исправляете на отрицательную, да ещё тайком. Что это за новости педагогики? Так можно всей школе «неуд» поставить. Зайти сюда и переправить… тихонько. Я полагаю, что вас надо аттестовать, как преподавателя. Вы не знаете прописных истин.

– Кто вам дал право читать мне нотации! Вы историчка, вот и читайте свои истории! Мне, заместителю начальника школы по политической части, какой – то препод начинает лекции читать! Да я вас в бараний рог! Распоясались совсем!!

– А вы грубиян и беспардонное хамло. С чего вы взяли, что я испугалась вашей истерики? Мужлан… Я, кроме того, что историк, еще и женщина. А вам только с пьяными матросами общаться. И где такого быдла набрали, не пойму…

Замполит хотел замахнуться, но только налился кумачом и выскочил из комнаты.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Поворот «Все вдруг», прощание и напутствие Воронова, училище…

Почти за год пребывания в школе Вася Рогов заметно окреп и немного подтянулся в росте. После занятий он шел в спортзал – открытый всегда – занимался со штангой, подтягивался на перекладине, а его любимым снарядом стали параллельные брусья. Физрук школы, когда – то мастер спорта, а нынче тяжеловесный дядечка, посмотрел, как Вася трепыхается на брусьях, позвал:

– Рогов!

– Я. – Ко мне!

– Есть!

– Хочешь заняться гимнастикой?

– Не мешало бы…

Физрук с сомнением оглядел Васю, потрогал мускулы, сказал:

– М – да, слабовато… Но еще не поздно. Приходи после занятий. Начнем, пожалуй. Для соревнований, конечно, готовить не будем, а человека сделаем. Приходи.

И Вася начал заниматься. Физрук оказался терпеливым и добродушным инструктором, гонял Васю до седьмого пота, отрабатывая поэтапно сложные элементы, а результаты пришли, как бы сами. Однажды получилось «солнце» на перекладине, «крест» на кольцах, свободно стали получаться махи на «коне», а на брусьях Вася творил – таки просто чудеса.

– Слышь, Рог, ты никак в спорт ударился, с чего бы это? – спросил Утак.

– А чтобы после выпуска тебя отметелить.

– Ну, дает Рог, – залился смехом Утак. – А я выпуска ждать не буду. Хочешь, сейчас заеду в бубен?

– Попробуй, – сказал Вася. – Интересно, получится у тебя или нет.

Утак опешил.

– Неохота связываться… Опять к Ворону жаловаться побежишь.

– Вот так лучше, – сказал Рогов. – И запомни, не Рог я, а Рогов, а еще раз дернешься, башку оторву.

– И оторвет, – сказал Сорокин. – Он может. Вася в положении лежа сто пятьдесят жмет. А ты сколько весишь?

– Шестьдесят, – машинально ответил Утак, он был потрясен таким поворотом разговора.

– Так Вася тебя одной рукой поднимет. Да, Вася?

– Делать нечего, – сказал Рогов.

– Понял, Утачёк, не советую. Чревато…

– А пошли вы все… – сплюнул Утак. – Спортсмены… Посмотрим, что вы за моряки.

– А ты моряк… Да что спорить… Эзельгофт – это что?

– Отвали со своим эзельгофтом…

– Вася?

– Эзельгофт – кованное или сварное кольцо, соединяющее стеньгу мачты с мачтой.

– Теперь ты понял, курсант Сысоев, кто моряк, а кто косит под моряка?

– А где ты видел на «Советском Союзе», например, стеньгу? – захохотал Утак.

– Он ничего не понял, – Сорокин посмотрел на Сысоева, как на пустое место.

– Пошли, Валера, – сказал Рогов.

– Э, э, а что я должен понять? – заволновался Утак.

– Подрастешь – поймешь, – сказал Сорокин.

– Уроды, – поддел ногой камешек Сысоев. – Эзельгофт они знают… Подумаешь…

И пришла весна. До выпуска оставалось чуть больше месяца. На очередных занятиях в класс вошел сияющий замполит.

– Во, лыбится… – шепнул Воронов Васе, – наверняка сообщит какую – нибудь гадость.

– За ним не заржавеет, – согласился Вася.

– Прошу садиться, товарищи курсанты, – добродушно предложил замполит.

– Сияет, как новенький пятак, – тоскливо сказал Воронов.

– Наше сегодняшнее занятие будет носить необычный характер. Я вам зачитаю предварительное распределение по судам Дальневосточного пароходства. Впрочем, оно и окончательное, – добавил он, усмехнувшись. – Итак, Рогов, Воронов – «Бухара».

Класс ахнул.

– Вы чем – то недовольны? – ласково спросил замполит. – Нет? Тогда пошли дальше… Сорокин, Князев – «Мария Ульянова», Сысоев, Тарасенко – «Советский Союз»…

На перемене Утак подошел к Рогову.

– Ну и как, съел?

– А что случилось? – спросил Вася. – Чему ты

радуешься?

– Чего же мне не радоваться… Ты – такой весь умный, спортсмен, весь в «пятаках» и на «Бухару». А я баран, по – твоему, и на «Советский Союз».

– Так еще не вечер, Утак, еще не вечер…

– Как ты меня назвал?

– Ты еще глухой к тому же…

– Завянь, Утачина, – сказал хмурый Воронов, – не заводи меня.

Прозвеневший звонок прервал беседу, грозившую перерасти в побоище.

– В кубрике поговорим, – мрачно сказал Воронов. – Будем говорить долго и… больно.

– Да стоит ли перед выпуском наживать себе неприятности… – сказал Вася.

– Ты думаешь? – спросил Воронов.

– Конечно.

– Пугануть – то можно, а то совсем зарвался товарищ.

– Ну, если пугануть…

А в середине июня по школе прозвучал «большой сбор» и ротные засуетились, забегали, выводя курсантов на плац. Через десять минут вся школа стояла на плацу ровным черно – голубым квадратом.

– К чему бы это? – шепнул Вася Сорокину, с которым стоял рядом.

– Я знаю не больше твоего, – ответил Валера.

– Ускоренный выпуск?

– А кто его знает… Возможно.

– Школа смирно! – проревел репродуктор. – Слушать приказ Министра морского флота!

Из всего приказа слух Васи Рогова воспринял только слова: «…переводится в разряд средних учебных заведений морского флота с четырехгодичным сроком обучения». И комментарий начальника школы: «Имеющие оценки за курс обучения только «хорошо» и «отлично» автоматически переводятся на второй курс. Курсанты, имеющие оценки «удовлетворительно», и курсанты, которым на момент окончания курса исполнилось двадцать три года, направляются на суда Дальневосточного пароходства с присвоением классности и выдачи удостоверения установленного образца. Товарищи курсанты, поздравляю с зачислением в мореходное училище!».

Раздалось жиденькое «ура».

– Не понял, – огорченно сказал репродуктор. – Это кто в строю: пехота или флот?

– У – р–р- а-а! – прокатилось над строем.

– Другое дело, – довольно сказал репродуктор. – На сегодня занятия отменяются. Вольно. Разойдись.

Тут уж строй от всей души гаркнул «Ура!» и рассыпался.

– Товарищи курсанты! Внимание! – прокричал ротный. – На полчаса в класс. Кое – что получите, а заодно обсудим кому чо, а кому ни чо.

– Вот тебе, Вася, и «Бухара», – радостно засмеялся Сорокин. – Жаль Ворон уйдет, ему двадцать четыре.

– Да, жаль Воронка, – согласился Вася. – Князь тоже уйдет?..

– Наверное.

– О, как все повернулось, – сказал Воронов, подходя. – Прощаться будем, мужики…

Парни огорченно помолчали.

В классе – и это сразу бросилось в глаза – на столе преподавателя высились две кучки: матерчатая – шевроны с двумя галочками и звездочкой, и металлическая – новые кокарды. Рядом белел листок бумаги.

– Садитесь, товарищи курсанты, – сказал ротный. – Ну, что?.. Не кочегары мы, не плотники, а судомеханическое отделение мореходного училища. С чем вас и поздравляю. Теперь ваша рота, объединяется с ротой мотористов, и образуют, как я уже сказал, судомеханическое отделение. Успешно закончившим училище, присваивается квалификация «механик судовых силовых установок» и воинское звание «младший лейтенант флота». К сожалению, пять человек из вашей роты отчисляются из училища и направляются в отдел кадров пароходства. Это, – класс замер, – Сысоев, как слабо успевающий, Тарасенко, Князев, Воронов, Юрченко эти четверо – по возрасту. Названным курсантам завтра подойти в отдел кадров училища и получить документы, в финчасти – подъемные. И еще: на следующей неделе занятия заканчиваются и… в отпуск. До двадцать пятого августа. Двадцать пятого быть здесь. Не хочу пугать, но опоздавшие будут отчислены. А теперь, – ротный улыбнулся, – я буду вызывать по списку, чтобы не устраивать толкотню. Получайте, шевроны, кокарды, зачетные книжки, курсантские билеты. Так, сначала отличники. Рогов.

– Есть.

– Поздравляю, Вася, – сказал ротный.

– Служу Советскому Союзу! – и шепнул. – Так значит, все было известно заранее, раз успели документы подготовить…

– Известно, – усмехнулся ротный, – много будешь знать, скоро состаришься. Свободен!

– Есть!

– Молодец. Сорокин…

– Такие дела, Сысоев, – сказал Вася.

– Да пошел ты… – уныло сказал Утак. – Я буду деньгу загребать, а ты штаны протирать, и кто выиграл?

– Жизнь покажет, – заметил Рогов.

– Нацепил два уголка и хвастаешь, – сказал Сысоев. – Дешевка ты, Рогов.

– А ты бы тоже хотел…

– Да в гробу я видел! – крикнул Утак. – Тоже мне, академики…

– Вася тебя в льялах сгноит, если попадешься на его коробку, – сказал Воронов, подходя.

– Да чего бы я зверствовал… – Вася поправил воротник форменки. – Он и так в шоке от такого поворота.

– Я? Я… Я… – Сысоев быстро отбежал.

– О, как разобрало Утачину, – усмехнулся Воронов. – На коробке его быстро наставят на путь истинный. Это не школа. В море не повыступаешь. И что я хочу сказать тебе, Вася, на прощание – завтра будет некогда. Я хоть и не на очень много старше тебя, но все – таки поработал в рабочем коллективе. Знаешь, жизнь и короткая, и длинная, это уже как посмотреть. И в этой жизни тебе еще не раз встретятся сысоевы и замполиты вроде нашего. Но в любом случае оставайся человеком: честным, принципиальным, не поддавайся на минутные слабости, не вступай в сделку со своей совестью, тогда все будет нормально. Не лезь в политику, это не для тебя. Ты комсомолец?

– Нет.

– На втором курсе – вступи. Подойдет срок, вступай в партию. Может, я неправильно говорю, но только партийным можно не опасаться за профессиональный рост, карьеру, грубо говоря, ни за свое будущее.

– Да я как – то не думал…

– А ты подумай, я дело говорю. Партийному и доверия больше и начальство лишний раз не обидит. Поверь мне. Я поработал, насмотрелся. Если будет возможность, то на последнем курсе и вступай в КПСС. Сам ощутишь разницу в положении. Такие дела, Вася.

– Странные слова говоришь ты, Коля.

– Это не странные слова. Это жизнь, не плакатная и не из кино, а реальная во всей прелести и… грязи. Так что не поминай лихом старого Ворона…

– Да я…

– Ладно. Помолчи. Пока, Вася. Я в город. Может еще, и встретимся когда – нибудь или… на морях.

– Пока, – сказал Вася.

Сердце его почему – то сжалось. Он посмотрел в след Николаю и вздохнул.

– Ну, что, Рогов, повезло?

Вася обернулся.

– Да, товарищ заместитель по политической части.

– Ну – ну, – добродушно сказал замполит. – Давай по – свойски. По – простому… Что ты так официально?.. Николай Петрович я, если забыл. Нам с тобой, Рогов, теперь не один год вместе быть.

– Так точно, Николай Петрович.

– Обижен на меня?

– Какие обиды…

– Ну и правильно. А за «Бухару» не обижайся.

– Есть, не обижаться!

Замполит потоптался, как конь, вздохнул и сказал:

– Впредь так не шути.

– Вы о чем?

– О Маяковском, которого ты выдал за Маркса.

– А – а, ну – да, было. Помните у Ленина: «Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память всем достоянием – Ильич культуру имел в виду, – которое выработало человечество». Железная логика, правда? А вы даже Маяковского не знаете. Между прочим, трибун революции, пролетарский поэт. Даже Ленин говорил, точно не помню цитату, но смысл такой, что стихи так себе, но политически очень верно.

– Да, Рогов, – усмехнулся замполит, – я к тебе с открытой душой, по – товарищески, а ты… Трудно нам будет.

– Жизнь – это борьба, – сказал Рогов. – Это уже Маркс. А потом, есть у кого учиться. Знаете, с кем поведешься…

– Значит, бороться со мной решил?.. – хмыкнул замполит. – Дела – а–а…

– Ну, что вы… Разные весовые категории. И в мыслях нет. Я так думаю, что замполит, это не звание. Призвание, если хотите. А вы в курсантах врагов видите, а сегодняшний курсант, это завтрашний офицер флота…

– Ты смотри, какую философию развел?! Кто бы подумал… Деревенщина, лаптем щи хлебал, а туда же!.. Учить меня вздумал? Да я…

– Я в курсе, – быстро сказал Рогов. – Извините, Николай Петрович, ещё масса дел. Мы продолжим этот увлекательный разговор после отпуска. Честь имею!

– Ах, ты так? Ну, Рогов, погоди!.. Будет тебе увлекательный разговор…

Сильно, неузнаваемо изменился курсант Рогов. За один год из тихого, скромного мальчика, казалось временами, что чем – то пришибленного, он превратился в зрелого юношу, смело отстаивающего свою точку зрения, независимого в суждениях и очень крепкого физически. С житейских позиций и здравого смысла, наверное, Рогову не стоило бы конфликтовать со всемогущим замполитом. Зря он, как говорил Коля Воронов, попер на замполита, как на буфет с порванным рублем, но Вася решил не сдаваться. Вызывая насмешки деревенских парней, он в сельской библиотеке прочитал популярное издание сочинений Ленина и даже пробовал читать «Капитал» Маркса. Мало что понял, но цепкая память сохранила с десяток названий ленинских работ и отдельные цитаты. И это было сильное оружие в борьбе с малограмотным, но амбициозным замполитом. Что из этого выйдет, жизнь, как он говорил, покажет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Рогов убывает в отпуск, а в это время происходят некоторые события, возвращение Воронова

Самым счастливым человеком в школе, а теперь в училище был Менинзон. И дело не в том, что теоретическая механика в школе носила абстрактный характер, так как практически была не нужна, разве что для общего развития курсантов, но в училище имела четко определенный смысл. Если, как говорилось в первой главе, котельному машинисту или мотористу термех по барабану, то механику необходим. Но самое главное, заключалось в том, что теперь – о – о, теперь!! – будет такой оркестр, что мама не горюй! Но и здесь в бочку его счастья судьба подкинула ложку дегтя. Прочитав приказ, он воскликнул:

– Как?!

И помчался к начальнику училища. В кабинете начальника царила праздничная атмосфера. Даже из – за закрытой двери доносился возбужденный гул голосов, и секретарь тормознула Моисея Самуиловича, сказав:

– Совещание.

Но преподаватель не растерялся и уверено сообщил секретарю:

– Назначено.

Начальник училища Юрий Федорович Полищук, глянув на открывшуюся дверь, радостно воскликнул.

– Где ты бродишь, Моисей Самуилович, у нас уже трубы горят, а тебя все нет. Проходи, давай. Нет, каково, а? – Да что же это делается, Юрий Федорович?..

– А что такое?.. Чем могу – помогу…

– Читаю приказ и прямо – таки удивляюсь… Я столько бился с Вороновым, наконец, он стал лучшей трубой оркестра, а его отчисляют… Как вам это нравится?.. Оркестр, можно сказать уже образцовый, концерты может давать, а что я буду делать без Воронова?

– Дорогой Моисей Самуилович, – Юрий Федорович откинулся в кресле, – у нас не консерватория, а мореходное училище. Прошу это помнить. Есть приказ министра, начальника пароходства… Я не могу через них перепрыгнуть, вы меня тоже поймите. Что же получается… Восемнадцатилетнего Сысоева отчислить, а двадцатичетырехлетнего Воронова оставить? Поймут ли меня…

– Согласен. Но Сысоев, как бы это сказать помягче, совершенно неуспевающий, вот товарищи преподаватели подтвердят…

– Да уж, – заметил старый капитан, который вел теорию устройства судна, – это точно. Ему, что кливер, что лиселя – все одинаково, но это полбеды. Я сколько не бился, так он и не смог запомнить разницу между якорем Холла и якорем Болдта. Туповатый паренек…

– А с математикой вообще проблема…

– Я уже не говорю об истории, – фыркнула Людочка.

Преподаватели зашумели и единодушно согласились, что Сысоев – трудный отрок.

– И дисциплина хромает, – сердито сказал ротный.

– Вот, – сказал Менинзон. – Видите, я прав.

– Но и Воронов не блещет, – сказал Юрий Федорович, вздохнув. – Я смотрел его ведомость… Почти всюду «удовлетворительно». Только по практике «отлично» и по физо. К тому же, двадцать четыре года… Закончит – если закончит – ему будет двадцать восемь…

– Но не тридцать же! – воскликнул Менинзон. – Двадцать восемь!.. Прекрасный возраст для специалиста! К тому же оркестр…

– Дался вам этот оркестр… – досадливо сказал Юрий Федорович, – А если проверка? Мне же первому шею намылят.

– Приказы министра никому не дозволено нарушать, – веско сказал замполит.

– К слову о вас, – вдруг встрепенулся Юрий Федорович. – Вы, Николай Петрович, направляетесь на теплоход «Михаил Фрунзе». Вот приказ начальника пароходства. Извините, чуть не забыл. А что, помполитом – неплохо. Тем более, что «Фрунзе» ходит в основном за границу…

– Как это?! – взвился Николай Петрович. – Съели?.. Ха – ха… Я так и думал, что здесь не коллектив, а змеиное кубло! Отлично! Обтяпываете свои делишки! Оркестр… Может, еще джаз будете играть? Эту музыку зажравшейся буржуазии! Я вам устрою оркестр… Вы у меня попляшите. Я вам устрою…

– Николай Петрович, – мягко сказал Юрий Федорович, – это еще в 1953 году, до марта месяца, вы могли бы что – то устроить, не сомневаюсь. А нынче 1959 год. Паровоз ушел, как говорится.

– Посмотрим, – зло сказал Николай Петрович. – Ишь ты, окопались!

Он схватил роскошную фуражку с огромной кокардой и выскочил в коридор. Ещё минуту из приемной доносился его возмущенный крик. Наконец, все стихло. Юрий Федорович вздохнул.