Виктория

– Сейчас мы напечатаем вам на память снимки и определимся со следующим посещением. Договорились? – Они кивнули. – Тогда минуточку. Мне надо сходить на склад.

Когда врач вышла из кабинета, Виктория зарыдала, прижавшись к груди Антона.

– Вика, успокойся все же хорошо, – успокаивал Антон жену.

– Я не могу. Меня переполняют чувства. Я плачу от радости. Я – мать!

– Я отец…

Глава 5

Вечером следующего дня, Виктория с Антоном пошли в гости к ее родителям.

Мария и Константин ждали их с особым трепетом, бурным воодушевлением. Им не терпелось узнать о результатах первого УЗИ (на самом деле они обо всем знали, в деталях; Виктория им позвонила сразу же после того, как они с Антоном пришли домой). Но больше всего им хотелось повидаться с детьми (Антона они считали третьим ребенком; он был не против), поговорить по душам, посплетничать, если на то дело пошло.

Они вытащили стол из кладовки, поставили его в центре гостиной, накрыли белой кружевной скатертью. Константин приготовил в чугунном казане плов с жирным мясом и острыми приправами. Мария состряпала пирог с картошкой и сладкую лепешку.

Когда Виктория и Антон зашли в квартиру родителей, их окутал приятный запах выпечки. Запах детства.

– Вы так долго добирались, – сказал заметно поседевший Константин и сел за стол, как раз напротив Антона и Вики. – Мы уже подумали, что вы не придете.

– Моя вина, – признался Антон, положив плова в тарелку. – Сначала поздно пришел с работы. А потом еще уговорил Викторию по пути зайти в парк Маяковского, чтобы прокатится на колесе обозрения. Как раньше.

– И что прокатились? – поинтересовалась Мария; она выглядела какой-то уставшей. Бледной.

– Да, – ответила Виктория. – Если муж завет прокатится на аттракционе, то грех отказываться. – Молчание. – Видели ли бы вы его лицо, когда мы поднялись на самую верхушку.

– Я дико испугался, – Антон засмеялся. – Думал, что с годами детские страхи исчезают, как само детство. Я был не прав. Страхи остаются. А детство… эх, не буду о грустном.

– Вы, почему так мало кушаете? – спросил Константин. – Давайте-давайте. По второй порции плова? Мы с мамой старались. Готовили. А вы не едите?

– Спасибо большое. Все очень вкусно. Очень. Пальчики оближешь. Но в мой живот больше ничего не влезет, – смеясь, поблагодарила родителей Вика.

– А я, пожалуй, оставлю еще немножко место для маминого пирога, – сказал Антон.

– Это, сынок, правильное решение. Мамин пирог – это Олимп все пирогов. Несомненно, райское наслаждение.

– Полностью с тобой солидарен, пап, – Антон улыбнулся Константину; ему нравилось, когда его называли в этой семье «сыном». Он чувствовал, что ему всегда здесь рады. Что его любят, ценят, уважают. Что он действительно НУЖЕН. В его семье он не мог похвастаться теми же чувствами.

– Хватит меня в краску вгонять! – ласково предупредила покрасневшая Мария.

– Моя скромница, – Константин поцеловал в щечку жену.

– Костя…

– Кстати, вы когда-нибудь спросите о результатах УЗИ? – чуть ли не обиженно спросила Виктория.

– Но учитывая, что мы уже практически обо всем знаем…

– Ой, да ладно, дедуля, не нуди. Ничего мы не знаем. Хотя, если судить по вашим счастливым лицам, то все хорошо. Я права?

– Да, мам. Все просто замечательно, – протараторила Виктория. – Беременность протекает нормально. Без сбоев. Врач сказала, что через три-четыре недели можно будет уже узнать пол ребенка и проверить все ли хорошо. Надеюсь, все будет замечательно.

– Снимки напечатали? – поинтересовалась Мария.

– Да. Они у меня в сумочки. Сейчас принесу.

Виктория встала из-за стола. И пошла в коридор.

– Надо было с этого и начинать наш сегодняшний семейный вечер, – точно подметил Константин.

– Я пойду пока приготовлю горячего чаю, – сказала Мария и вслед за дочерью вышла из гостиной.

Оставшись наедине, Константин обратился к Антону.

– Я слышал, тебя пригласили сниматься в большом кино?

– Да. Поступило такое предложение…

– Как-то без особого энтузиазма, – отметил он.

– Я отказался.

– Почему? Это был наверняка шанс пробиться на Олимп.

– Знаю. Видишь, пап, не все так просто. Сценарий вроде бы неплох. Я читал и хуже. Меня смущала, что надо было сниматься в Москве, а это в двух тысячах километрах от дома. От Виктории, которой, как никогда, не обходима моя поддержка, забота, внимание и уж точно не мое отсутствие на три долгих месяца съемок. Сами понимаете? – Константин одобряюще кивнул. – Да и роль молодого двуличного политика-гея, как-то не особо прельщает мое тщеславие. Я политиков-то ненавижу, не говоря уже об этих чертовых геях, которые заполонили наш мир.

– Мир определенно сошел с ума, – прокомментировал Константин. – Ты правильно сделал, что отказался. Я уверен, у тебя будет еще ворох предложений в будущем. Ты, безусловно, талантлив.

– Спасибо. Ты мне льстишь, пап.

– Ни капли. Я видел тебя в деле. Ты…

– Талантлив?

– Вот-вот. Не забывай об этом.

– Спасибо за совет.

– Это я тебя должен благодарить.

– Это еще почему?

– А кто, по-твоему, причастен к тому, что я скоро стану дедушкой?

– Намек понял. Тогда, всегда пожалуйста. Обращайтесь, если что.

Они засмеялись.

– И чего смеются наши мужчины? – спросила Мария.

– Да мы так о своем. О женском, – сказал Константин и подмигнул жене.

– Понятно. – Мария наливала кипяток в кружки. – Антон, скажи мне, пожалуйста, как здоровье у Виктории. Она молчит. Но я вижу, что что-то не так.

– Сильные спазмы по ночам. Часто тошнит. Особенно после еды.

– Что говорит доктор?

– Говорит, что это «вполне нормально». Утверждает, что со временем боли в животе пройдут. Мы склоны ему верить.

– Как я могу не переживать? Мать есть мать. Просто не понимаю, почему она перестала со мной советоваться, делиться секретами.

– Она просто не хочет, чтобы вы лишний раз за нее волновались. Она делает это из-за благих побуждений.

– Я понимаю, но…

– Она выросла, дорогая, – вмешался Константин. – Она женщина. Мать. У нее должны быть свои секреты, которым не обязательно знать другим.

– И о чем вы тут шушукаетесь? – спросила Виктория, когда зашла в гостиную.

– Да вот… ээ… все с твоим отцом не можем поверить, что через несколько месяцев станем бабушкой и дедушкой.

– Вы не рады?

– Ты шутишь? – воскликнул Константин. – Мы с мамой безумно рады!

– Безумно, – добавила Мария. И улыбнулась дочери.

– Ты чего так долго, любимая?

– Дети играют моим мочевым пузырем, – сострила она.

Все засмеялись.

– Ты нам, наконец, покажешь снимки или нет?

– Ах, да. Кончено.

Они вчетвером начали рассматривать снимки. Константин, глядя на изображения, говорил: «Какая мордашка! Милашка! Это мой внук! Внучка! О боже, разве это не чудо?».

– А где, кстати, у нас Василий? – спросила Виктория, положив обратно снимки в сумочку.

– Гуляет, негодный мальчишка! Обещал, что придет ровно в восемь вечера.

– Кто-то недавно утверждал, что я еще зануда. – Константин обнял Марию. – Ты чего ругаешься? Пускай парень погуляет. Думаешь, охота ему тут с нами сидеть?

– Сегодня он мог бы придти вовремя! Все-таки семейный вечер. А ты его еще и выгораживаешь.

– Сейчас придет. Не волнуйся.

– Раз не идет, видимо не так сильно соскучился по сестре, – предположила Вика.

– Соскучился. Каждый день о тебе говорит. Но поверь, он ни за что не признается в этом. Возраст такой.

– Ничего не возраст, – возразила Мария. – Он просто влюбился.

– И возраст. И влюбился. Все в кучу, дорогая. Ураганная смесь.

– Постойте, постойте. Что? Мой брат влюбился?

Это новость не на шутку взволновала и удивила Викторию.

– Да, – ответила Мария. – Он, правда, нам с папой ничего не говорит. Все отнекивается. Но это не скроешь. Он весь сияет. Так и глядишь, взлетит от счастья.

– Когда мама прибиралась, она случайно наткнулась в его столе на любовные письма, открытки, безделушки виде сердца, – добавил Константин.

– И на свидания он ходит?

– Наверное. Тут мы бессильны. Может только предполагать.

– Его футбольные тренировки стали длиннее на час, а, то и два.

– Тут определенно таиться секрет, – сказал Антон.

– Который он мне обязательно расскажет, – уверенно сказала Вика.

– Думаешь, он тебе расскажет?

– Еще бы! Я знаю один метод, который точно выведет его на чистую воду.

Через пять минут пришел Василий. Весь в снегу. Красный. Потный.

Он со всеми поздоровался и обнял Викторию, сказав:

– Привет, сестренка. Как дела? Скоро я стану дядей?

– Через семь месяцев, если верить врачам.

– Еще долго. Значит, можно спокойно наслаждаться остатками молодости.

– Почему? Тебе всего шестнадцать?

– Ну, я же стану дядей, как-никак. Взрослым.

– Ой, прости, а я и не поняла.

– Ты где так долго пропадал, Василий? – грозно спросила Мария. – Кто мне обещал, что будет дома в восемь вечера, как штык?

– Мам, прости. Мы с Семкой так заигрались, что потеряли ход времени.

– И во что вы играли, скажи на милость?

– Мы строили снежные туннели. Как в далеком детстве, – улыбнулся Вася. – Ну все я побежал раздеваться. А то жарко, однако!

Он убежал в свою комнату. Виктория пошла за ним.

Когда Виктория зашла в комнату Василия, она удивилась, как она (комната) преобразилась – или точнее сказать, изменилась – за последние два года. Ни одного пластмассового солдатика, ни одной машинки, ни одного супергероя или супермонстра на полках стенки вишневого цвета, ни одного детского плаката на дверях (диснеевские персонажи сменились на кумиров современных боевиков: «быстрый» Джонсон-Скала, «перевозчик» Стетхем, «неудержимый» Сталлоне, «мастера снов» Ди Каприо, «Шерлок Холмс» Дауни). Ни одной мягкой игрушки на кровати или на полу. Ничего, что выдавало бы его благополучное детство, ушедшее туда, откуда нет возврата; туда, где нет входа. Все изменилось. Он стал взрослее. На смену одним игрушкам пришли другие, только более взрослые. На полу, в левом дальнем углу, лежали пара гантель, облицованных резиной и одна гиря на шестнадцать килограмм, покрашенная в темно зеленый цвет. На кровати лежала книга в мягком переплете, повествующая о том, как быстро и эффективно накачать пресс за восемь недель. На полках – художественные книги (преимущественно фантастика), рядом – школьные потрепанные учебники с тетрадями. А также бессчетное количество дисков с фильмами, миниатюрные модели машин и кораблей, собранные самостоятельно в дни одиночества, как он сам однажды выразился.

– Ты чего, Вика, решила за мной подсмотреть? – весело спросил Вася, когда увидел сестру, стоявшую в дверном проеме, которая не решалась войти в комнату. – Ты чего замерла, словно увидела привидение?

– Я… тут все так изменилось.

– Надо почаще в гости-то приходить. Я сделал маленькую перестановку. Отчего-то избавился. Что-то прикупил. И как тебе постеры на дверях?

– Классные постеры. Только такие все серьезные мужчинки. Ужас! А место для девушки не осталось?

– Девушки здесь не нужны. У меня есть одна симпатяшка на календаре. Мне хватит. – Вася засмеялся. И спросил. – Так ты что заходишь или выходишь?

– Захожу.

– Вообще-то я хочу переодеться.

– И в чем проблема?

– В том, что ты будешь меня смущать.

– Тебя? Я? Ты, наверное, шутишь! И когда ты стал меня стесняться? Ты забыл, что я тысячу раз тебя видела голого с маленькой такой пиписечкой.

– У меня не маленькая пиписечка! Что это еще за оскорбительное слово такое? И вообще, ты ведь сейчас не будешь передо мной раздеваться до трусиков, оголяя свою крохотную грудь?

– Нет, конечно. Крохотную?

– Зуб за зуб.

– Ладно. Прощаю.

– Если ты не хочешь передо мной раздеваться, то тогда, почему я должен?

– Хороший вопрос. И твоя правда, Василий. Я отвернусь, или закрою глаза ладонями. Как тебе такие варианты?

– Приемлемые. И закрой двери, чтобы никто не вошел. Пожалуйста.

– Хорошо. И когда ты только повзрослел? – шепнула Виктория.

– Что? – переспросил он.

– Ничего, ничего. Передавайся. Когда ты будешь готов, нас с тобой будет ждать серьезный разговор.

– А может, я сначала покушаю? – спросил он, сняв штаны, кофточку, майку и убрал их в шкаф. Добавил. – Есть хочу – умираю!

– Потерпишь.

– Начинается… а что за разговор-то?

Переодевшись, Василий разлегся на кровати и позвал к себе Викторию. Та легла, положив голову на подушку; почувствовала себя юной школьницей, которая лежит с пятилетним братом. Как раньше.

– Так что за разговор?

– Прости. Снова задумалась.

– О чем ты постоянно думаешь? О нем? О ребенке? Тебе страшно?

– Немного. Хотя кого я обманываю, мне до смерти страшно.

– Потерять его?

– И это тоже.

– А что еще?

– Меня страшит сама ее величество беременность… грядущие роды… воспитание… ответственность… все, что связанно с ребенком. Но там, где страх перед неизвестным, там и неподдельное чувство нежности, радости, счастья. Мне кажется, я поняла смысл сего бытия, свое истинное предназначения; я нашла свой млечный путь, который, я уверена, не подведет меня ни в настоящем, ни в будущем, тем самым не омрачив мое угасающее прошлое. Я поняла для чего, собственного говоря, жила двадцать с хвостиком лет. И ради чего – точнее, ради кого – стоит продолжать жить на этой грешной земле, радуясь простым мелочам, которые окружают нас, не думая о бедах, которые появляются и исчезают. Как люди.

– Ты живешь сейчас ради ребенка, который растет в твоем животе? А если бы ты была не беременна? Ты что бы покончила жить само…

– Нет. Даже не было такого в мыслях. И надеюсь, не будет.

– Слава Богу! Я уже испугался!

– Я живу, потому что живу. Просто теперь я знаю, почему я живу на этой планете. Понимаешь? Мой, еще народившийся ребенок, помог мне это осознать, понять, осмыслить.

– Здорово. Ты чувствуешь, как он двигается?

– Нет. Он еще слишком маленький. Меньше трех сантиметров.

– Трех? Он такой кроха! – изумился Василий.

– У него еще впереди семь месяцев. Вырастет.

– А тебе не сказали: мальчик или девочка? – поинтересовался он.

– Пока нет. Врач сказал, что еще рано. Через месяц.

– Кого ты хочешь? Только честно.

– Мальчика.

– А Антон?

– Девочку.

– Правда? Он видимо сошел с ума! Кому нужны эти девочки! Я хочу мальчика! Я научу его пускать в небо воздушного змея, так высоко-высоко, что он будет тонуть в облаках. Научу играть в солдатиков, в морской бой, в домино, в шахматы. Научу мастерить деревянные мечи, рогатки для локальных войн с мальчишками. Научу строить корабли, собирать машинки. Научу всему, что умею я сам. Обещаю. Пускай будет мальчик, Виктория. Хорошо?

– Прости, не мне решать.

– Я знаю. Жаль, что нельзя выбирать. Как ты его назовешь, если, конечно, будет мальчик?

– Мы еще не решили. А что у тебя есть предложение?

– Ага. Назовите его Васей. Ради меня.

– Что?

– Шучу. – Василий засмеялся. – Видела бы ты свое лицо, Виктория. Я предлагаю его назвать либо Владимиром, либо Семеном.

– Я подумаю.

– Подумай-подумай. И Виктория, ты хотела со мной о чем-то «серьезном» поговорить?

– Ах да хотела. Ты говорят… эээ… влюбился в девушку. Это так?

– Кто тебе такую глупость сказал!? Это неправда!

– А почему ты тогда весь покраснел, как зрелый помидор?

– Я… я… просто в комнате жарко. Душно. Вспотел.

– Ври-ври больше. Ты никогда не умел врать. Давай колись, что у тебя там за любовь?

– Это не твое дело.

– Но…

– Это личное. Я не хочу об этом говорить.

– Раз ты не отрицаешь – значит, все-таки девушка у тебя есть. Значит, родители не ошиблись в том, что ты стал каким-то другим. Влюбленным, что ли. Ты не находишь!?

– Это не твое дело!

– Почему сразу в штыки!? Почему не хочешь рассказать родной сестре о своей подруге? Почему?

– Потому что… это секрет! Секрет для двоих!

– Я, между прочим, всегда рассказывала тебе секреты. А ты мне не хочешь?

– Виктория, прости, но я не могу. Я обещал. Поэтому… я повторю: это личное!

– Значит, так ты решил. Ну ладно. Я все понимаю. – Виктория, огорченная и недовольная, встала с постели и пошла к двери. Открыла дверь. – Хоть ты и меня расстроил… все равно спасибо за этот разговор.

– Виктория, я ведь извинился, чего ты обижайся?

– Где ты видишь, что я обижаюсь?

– Вижу. Я тебя слишком хорошо знаю.

– Тогда подумай над тем, что я чувствую, когда мой родной братишка говорит мне: «Это не твое дело! Проваливай!».

– Я не говорил «проваливай!».

– Нет. Но я прочитала это по твоим глазам.

– Неправда. Что ты хочешь узнать? Все банально и неинтересно!

– Банальность – это наше жизнь.

– Виктория, я хочу тебе рассказать о ней. Честно. Но я не могу. Я дал ей слово. Я не хочу ее предавать.

– Ты ее не предашь, если расскажешь мне. Кому, Вася, если не мне? Подумай об этом.

– Я подумаю.

Они спустились в гостиную, где их уже заждались. Когда Василий съел две тарелки плова и три куска маминого пирога, он шепнул Виктории, что принял решение: все-таки рассказать ей о своей тайной любви, но только послезавтра, в субботу, поздно вечером. Она не стала спрашивать, почему не сегодня – подумала, что он хочет с ней посоветоваться – она просто ему улыбнулась и обняла.

Глава 6

– Не знаю, с чего и начать, – сказал Василий, глядя на высокий дуб, листочки которого отливали медно-золотистыми оттенками от лучей заходящего солнца.

Небо стала окрашиваться в буро-красную палитру. Высоко летали птицы. Ниже, над деревом, роем кружило мошкара.

Василий с Викторией сидели на качели, которая немного покачивалась. Туда-сюда. Туда-сюда.

Была суббота. Вечер – теплый и безветренный. Старый дуб – могучий и трепещущийся. Солнце – яркое и живое.

– Начни с самого начала, – посоветовала Виктория брату, наслаждаясь прекрасным летним днем.

– Это займет слишком много времени. Я буду рассказывать до самой ночи.

– Я никуда не тороплюсь.

– Тогда… Виктория, обещай мне, что не кому ни слова о нашем сегодняшнем разговоре?

– Обещаю. Мог бы и не спрашивать.

– Вика, мне необходим твоей дельный совет. И конечно твое внимание. Я скучаю по тебе…

– Я тоже.

– Никогда бы не подумал, что буду скучать по родной сестре, когда она будет жить в другом доме. Честно. Только не обижайся.

– И не подумаю.

– Когда видишь каждый день человека, чувства притупляются. Так ведь? Ты не скучаешь. Доказываешь себе, что и любовь куда-то исчезла; испарилась. Хочется поспорить, покричать. Ты становишься неоправданно жесток к тем людям, которые любят тебя. И ради чего? Прости, что обижал тебя, когда мы жили под одной крышей. Мне стыдно. И грустно… от того, что сейчас тебя нет рядом. Я хотел бы, чтобы все возвратилось вспять. Но это невозможно. И от этого еще грустнее…

– Не унывай, Вася, – сказала Виктория. – Ты для меня всегда был и всегда будешь – самым лучшим братом на свете. Я никогда не таила на тебя зла, если ты что-то делал не так. И сразу прощала. Все мы ошибаемся.

– Я знаю, – кивнул головой Василий и принялся рассказывать историю. Историю своей любви. – …

…Однажды весенним днем все было, как обычно. По-плану, как любит повторять наш тренер. Я пришел с учебы домой: уставший, измученный и злой. Мало того, что было семь утомительных уроков, как сейчас помню, так и еще эта овца, Марья Федоровна, влепила мне тройку по математике за то, что я давал списывать соседу по парте контрольную. Короче, обычные трудовые будни. После обеда мы встретились с Сёмкой и пошли на тренировку. Всю дорогу мы смеялись. Прикалывались на пустом месте. То он чего-нибудь смешное ляпнет, то я. Сама же знаешь, как оно бывает, когда смешинка в рот попадает. В общем, дело дошло до того, что мы начали обсмеивать каждого прохожего. И досмеялись. Семен подвернул ногу и упал в грязь. В тот день как раз прошел ливень. По мокрым дорогам текли ручейки. Лужи сверкали от ярких лучей дневного света. Подожди, кажется, я сбился. Ах да! Так вот. Семен пошел домой, так как его левая штанина спортивных брюк была полностью облеплена черной стекающей грязью. А придти в таком виде в секцию – себе дороже! Все засмеют. Потом еще будут полгода прикалываться, вспоминая об этом. Мы разошлись в разные стороны. Я огорчился. Как и он. Идти одному было скучно. Ускорил шаг. Стал думать о своей несправедливой тройке. Настроение вообще упало до отметки минус. В секции эти мысли, слава Богу, выветрились. Тренировка была выматывающей и трудоемкой. Тренер тоже был не в настроении. Сначала мы пробежали три километра, шлепая по лужам, а потом еще, к нашему всеобщему негодованию, устроил нам спринт: 100, 200, 500 метров на скорость. И на этом он не успокоился. Отработка техники, заучивания различных комбинаций. И так далее. Все это скучно и неинтересно. Приходя на тренировку, ждешь, что будешь играть в игру. В итоге – играешь всего пятнадцать минут за два часа. Зато как ждешь это время. Это самое классное время за весь день. Для меня. Наверное, я тебе уже надоел? Но ты сама напросилась. – Василий коварно улыбнулся. – После тренировки мы пошли в душ. Не удалось нормально помыться. Всякие шутники стали бить друг друга по заднице. Сначала всем было весело, но потом началась та еще заварушка. Один больно стукнул другого. А это неминуемо ведет от простого ребячества к самой настоящей драке. Итог – разбитый нос, один буро-синий синяк под глазом, множественные ссадины и царапины на лицах драчунов. И самое интересное, что и я заработал синяк под глазом, хотя никого не трогал, стоял спокойно мылся и тут на тебе неожиданный удар извне. Мне случайно заехали локтем. Неприятная штука. Пришлось подняться к врачу на второй этаж, который дал какую-то таблетку и сказал, что до свадьбы заживет. Но самое неприятное случилось позже, когда я остался один в раздевалке. Зашел тренер. Он накричал на меня за то, что я, якобы, начал драку. Я стал отнекиваться. Он еще больше разозлился на меня из-за того, что я, якобы, еще и врун, каких свет невидовал. Предупредил, что завтра всей команде даст такого шороху, что мало не покажется. А меня за два преступления – за драку и за вранье – при всех заставит отжиматься от пола, пока руки не отваляться. Так и сказал. Обидно было, что меня дважды за день несправедливо оклеветали. Вот потом-то и случилось нечто…

… я услышал голос, спокойный и ласковый, и обернулся. За мной стояла пепельно-рыжая, курносая девочка со скромными глазами и узкими губами; маленький носик был вздернут.

«– Что ты тут делаешь?» – спросил я у нее.

«– Ты меня видишь?» – удивилась она.

Ее пухлые щечки залились румянцем.

«– Но ты не должен меня видеть?» – вскрикнула она, словно сама себя убеждала в этом.

«– Это еще почему? Ты что невидимка? И кстати, девчонок, которые подглядывает за парнями в раздевалке, мы не особо жалуем».

«– Может быть, я невидимка!» – воскликнула она.

Помню, что засмеялся и сказал, что она плохая невидимка, раз ее видно и культурно попросил ее выметаться из мужских владений.

«– Еще никто, ни одна гнилая человеческая душонка, не выгоняла меня с моей же территории! Это просто уму непостижимо! Немыслимо!» – взвыла она.

Я ее рассердил. Ее руки уперлись в бока. Прямой знак, что человек злиться.

В этот славный миг она была похожа на рыжего ангелочка, который пытался доказать, что он огненный демон.

Я сказал:

«– Слушай, пошутили и хватит. Прошу тебя выйди из мужской раздевалки, и оставь меня в покое. Разве не видишь, что я страдаю в одиночества от несправедливости этого мира?

«– Почему ты страдаешь?» – спросила она.

Я уже хотел было на нее закричать, обматерить, как следует, чтобы не подавно было ходить по мужским раздевалкам, но я не смог выдавить ни одного бранного слова. Она меня в буквальном смысле обворожила своей красотой и открытостью, наглостью и скромностью.

Я влюбился с первого взгляда.

Я сел на скамейку. Стал собирать сумку. И ответил:

«– Я страдаю, потому что никто меня не понимает и не хочет понять. Когда я пытаюсь что-то объяснить, никто меня не слушает. Словно я пустое место.»

Она внимательно меня слушала. Кивала. Потом села на скамейку и сказала:

«– Я тебя понимаю».

«– Как ты меня можешь понять, если ты девчонка?» – гневно возмутился я.

«– А ты что думаешь, девочки ничего не чувствуют?»

«– Чувствуют. Наверное. Откуда мне знать» – грубо ответил я.

«– Мы чувствуем еще больше, чем вы глупые мальчишки, у которых только одно на уме!»

«– И что же это у нас на уме?» – поинтересовался я.

«– Я не знаю» – ответила она.

«– Да, веселый выдался разговор. Ты так не считаешь?» – съязвил я.