Виктория

Не пускай его! Что тебе говорил отец и Элизабет? Забыла? Так вспомни. Он – опасен, – кричал ей внутренней голос.

А вдруг маньяк все еще в доме? Олег мне поможет и защитит! Его надо впустить. Обязательно. Решено!

– Виктория?

– Ой, простите! Сейчас открою дверь. – Два оборота. Дверь отперта. – Здравствуйте! Извините, что замешкалась. – Олег вошел в дом.

– Не страшно. Что с твоим голосом? – спросил он.

– Приболела. Не обращайте внимания.

– Почему ты кричала?

– Кажется, в наш дом кто-то проник. Я увидела грязные следы на полу, поэтому закричала.

– Ужас. Нужно, как можно быстрее осмотреть дом, а потом вызвать милицию.

– Я осмотрела второй этаж. Никого не нашла.

– Ты одна? Где у тебя родители?

– Мама с братом ушли в гости. Придут, наверное, не скоро. Отец на работе. – Она посмотрела на ручные часы. – Сейчас еще нет шести. Обычно он приезжает к восьми.

– Понятно. Давай тогда пока не будем беспокоить твоих родителей. Сейчас я осмотрю твой дом. Ты не против?

– Нет. Можно я с вами? Я боюсь одна оставаться в доме, вдруг он где-то прячется.

– Конечно. Пойдем.

Через минут пятнадцать-двадцать, они осмотрели весь дом. Никого не было. Одни молчаливые стены, хранившие тайны дома.

– Будем звонить в милицию? – спросила Виктория у Олега.

– Может, сначала выпьем чаю для успокоения нервов?

– Хорошо, я сделаю. Пойдемте на кухню.

– Не понимаю, – сказал Олег, когда сел за кухонный стол.

– Чего? – спросила Вика, поставив чайник на газовую плиту.

– Зачем кому-то вламываться в частный дом, и при этом ничего с собой не забирать? Какой мотив? Какая цель такого визита? Странно.

– Не знаю. Может быть, он не успел своровать, я его спугнула, – предположила Виктория.

– Вполне возможно. Но, – Олег сделал театральную паузу, посмотрев на Викторию, – но, а что если никто не проникал в твой дом, Виктория.

– Как это? А почему тогда на полу грязные следы от ботинок?

– Следы от ботинок твоего отца – предположил Олег.

– Исключено, он на работе с утра до ночи, – возразила Виктория.

– Ладно. Пойдем иным путем. Следов взлома нет, ценные вещи не пропали, в доме никого, кроме нас…

– Я поняла, к чему вы ведете, – оборвала его суждения Виктория. – Вы хотите меня убедить, чтобы я не звонили в милицию.

– Ты правильно меня поняла, Виктория. Лучше тебе дождаться родителей и поговорить с ними. Кто знает, вдруг в твое отсутствие приходил сантехник, ремонтник или еще кто-нибудь, кто не снимает обувь? Такое ведь возможно?

Виктория задумалась, потом сказала:

– Скорее всего, вы правы. Дождусь родителей. Вам обычный чай или с лимоном?

– С лимоном, если можно.

Виктория открыла холодильник, достала закрытый контейнер для хранения лимонов, вытащила две дольки, положила их в кружки и убрала обратно контейнер в холодильник.

– Сахар?

– Три ложечки, пожалуйста.

– Готово. А мне четыре. Эх. Пожалуй, мне не хватит, – выскребая последний сахар из сахарницы, вздохнула Вика. – Я схожу, наполню сахарницу. Я мигом.

– Не торопись, Виктория.

Вика быстрым шагом направилась к порогу, где стоял мешок с сахаром. Наполнив доверху сахарницу детской лопаткой, которая лежала в мешке, она направилась обратно на кухню и запнулась об ботинок, чуть не упав.

И почему все гости такие неряшливые? Неужели так трудно снять обувь, где положено и убрать на место? – подумала про себя Вика, взяла оба ботинка и поставила на половик.

На месте разбросанных ботинок, остались грязные следы подозрительно похожие на те, что она видела на кухне и на винтовой лестнице.

Ты – параноик. Успокойся. Сейчас будешь каждого подозревать во взломе, так? – отругала она себя и пошла на кухню.

Чай был готов. Виктория с Олегом уселись за стол и начали чаепитие. В воздухе витало какое-то напряжение, однако Виктория старалась поддерживать непринужденную беседу.

– Как здоровье у вашего друга? Лучше? – поинтересовалась она.

– Если бы. Он совсем плох. – Олег замолчал. – Ему всего двадцать семь. Даже не верится, что скоро его может не стать. Он мне слишком дорог, чтобы его п… – он не договорил, отвернулся от Виктории, смахнув притворные слезы. – Прости. Когда я говорю о нем, я не могу себя сдерживать. Эмоции захлестывают.

– Ничего. Если вас это утешит, я тоже частенько плачу.

Олег улыбнулся.

– Спасибо, Виктория, за горячий чай и за эти вкусные печенюшки.

– Не за что.

– Где у вас можно умыться?

– В душевой. Найдете?

– Найду. Я мигом, – он подмигнул ей и встал из-за стола.

Пока странный гость умывался, Виктория на кухне все прибирала, как вдруг увидела на стуле, где сидел Олег, свернутую надвое фотографию. Она развернула ее и лишилась дара речи. Это была ее фотография из ее же комнаты. Фотография, сделанная ее отцом, когда они гуляли вдвоем по набережной: это была его идея сфотографировать крупным планом беззаботно улыбающуюся Викторию, когда ее длинные волосы, вьющиеся на кончиках, ласкал ветерок, а солнечные блики падали на ее юное лицо, которые придавали ей еще большую нежность и притягательность.

Она дрожащими руками перевернула фотографию и прочитала надпись: «Самой прекрасной дочурке на свете. От папы». И выронила ее из рук, когда неожиданно в проеме двери появился Олег.

– Красивая у вас ванная комната. Наверное, я пойду. – Олег посмотрел в ее напряженное лицо и спросил. – Виктория что-то случилось?

– Горло жутко болит. Надо в постель лечь срочно. – только и смогла выговорить испуганная Вика, задвинувшая ногой выпавшее фото дальше под стол.

– Конечно, ложись, – сказал Олег, – Если будет плохо, звони, не стесняйся, я всегда рад тебе помочь, Вика.

– Спасибо. Вы очень добры.

Вика проводила его до двери. Он надел грязные ботинки, на прощание обнял ее, понюхал ее волосы и ушел.

Виктория закрыла дверь, с облегчение вздохнула и заплакала.

– Не время нюни распускать, нужно позвонить в милицию. И чем быстрее, тем лучше, – убедила себя Виктория и побежала в большую комнату, чтобы позвонить со стационарного телефона в соответствующие органы. Телефон не работал.

– Черт! – выругалась она и побежала на кухню за мобильным телефоном.

Телефона не было.

– Этот ублюдок взял мой телефон, пока я ходила за сахаром! Вот я дура! – выругалась она.

Виктории показалось, что она увидела черный силуэт за окном и решила, что безопасней всего ей будет в своей комнате. Поднявшись наверх, она вытащила из кладовки бейсбольную биту, закрылась в комнате и села на кровать, ожидая худшего.

Позади послышался скрип. Вика обернулась и увидела, как из-за плотных портьер выходит он. Олег.

– Знаешь, Вика, нехорошо брать у людей то, что по праву принадлежит им.

– Как вы сюда попали? Что вам нужно от меня!? – закричала она, прижавшись спиной к закрытой двери.

– Мне нужна моя фотография, которую ты подло присвоила себе.

– Это моя фотография. Вы ее украли! Вы пробрались в мой дом и украли ее! Я знаю!

– Я? Ты обвиняешь меня в воровстве? Так, получается?

– Да, обвиняю! И приказываю вам покинуть мой дом, пока я не вызвала милицию! – крикнула Виктория. – Я не шучу. Я позвоню.

– С чего это ты позвонишь в милицию? Мобильного телефона у тебя нет, а стационарный телефон, к большому сожалению, перестал работать. Какая жалость, – Олег, ухмыляясь, не спеша подходил к Виктории все ближе и ближе.

– Не подходите ко мне, а то я за себя не отвечаю, – Виктория подняла биту вверх.

– Ууу как страшно, – он замахал руками и безумно засмеялся. – Ты считаешь, что сможешь справиться с взрослым мужчиной этой вот палочкой?

– Не подходи ко мне, я сказала! – приказала она.

– Ути-пути! Кажется, моя милая девочка, созрела, чтобы ее наказали за плохое поведение! Иди к папочке! – Он подошел к ней, и Виктория нанесла удар. Олег взвыл от боли. – Ах, ты мразь! Ты ударила меня! Меня!? Тебе не жить! – Виктория снова размахнулась, но Олег увернулся от удара, стукнул ей по рукам, бита с характерным стуком упала на пол, он подошел к ней и ударил ладошкой по ее лицу с такой силой, что она рухнула на пол и зарыдала.

– Хватит ныть! Вставай, чертова героиня! – Олег взял ее за волосы и потащил к постели. Виктория завизжала. Олег снова ее ударил: ногой в живот, чтобы замолкла.

– Пожалуйста, не убивайте меня! Прошу вас!

Он кинул ее на кровать, перевернул на живот, в спешке связал руки и ноги.

– Пожалуйста, не надо! Не надо! – кричала сквозь рыдания Вика, – Я ведь вам ничего не сделала! – взмолилась она, но, не выдержав, закричала, – Ты, больной ублюдок! Отпусти меня!

– Еще одно оскорбительное слово в мой адрес и я всажу тебе этот нож в глотку! Чувствуешь его ледяное дыхание! – Он провел лезвием по ее лицу. Потом вдавил острием в ее плечо. Пошла алая кровь.

– Больно! Пожалуйста! Не надо! Не надо!

– Больно? Тебе больно? Что ты знаешь о боли! – Он засунул в ее рот носок. – Если выплюнешь, отрежу тебе язык! Поняла?

Виктория извивалась всем телом.

– Поняла!? – повторил Олег.

– Ммм…

– Послушная девочка. Так посмотрим, что у нас тут. – Он снял с нее штаны, потом трусики. – Ты прекрасна! Божественна! И так непорочна! О, любовь моя!

Через пять минут все закончилось.

Виктория освободила руки от тугой веревки. Выплюнула носок. Олег, тяжело дыша, лег на нее сверху, из его рук выпал нож.

– Как же мне было хорошо! Тебе было хорошо, девочка моя? – спросил он. – Почему ты молчишь? О чем ты думаешь?

– Думаю, как убить тебя!

Виктория взяла в руку нож и со всей силы ударила его в бок. Олег, взвыл от невыносимой, пронизывающей боли и упал на пол.

Она встала с кровати и побежала.

Все вокруг искажалось, тонуло в темноте. Она не знала куда бежит. Не понимала, что происходит и с ней ли это все происходит, вообще?

Добежав до входной двери, изнемогая от боли, она открыла дверь и вышла из дома. На улице было темно. Шел дождь. Виктория вышла на дорогу, держась за живот, и пошла, проваливаясь в бездну безразличия, опустошенности, никчемности. Каждый шаг ударялся воем сирен в голове. Перед глазами являлся его похотливый образ, его безбожные действия. Она хотела упасть, чтобы забыть тот кошмар, который с ней произошел. Хотела умереть, чтобы никто не узнал правду. Но она не сдавалась и продолжала идти по дороге, вдалеке которой замаячили два мотылька. Или огонька? По телу скатывались холодные капли осеннего дождя. Порывистый ветер бил ее тело и сбивал с ног. Виктория не чувствовала ни холода, ни жара. Ничего. Только пустоту, в которую спускалась с каждым шагом, с каждым следующим вздохом. Мотыльки приближались и ослепляли ее глаза. Она шла, голая, измученная, грязная, полуживая. Рот, руки, живот в крови, ноги исцарапаны, в синяках, ссадинах, в грязи. Мотыльки остановились, она потянулась к ним руками. Кто-то шел между ними, приближался все ближе и ближе.

Это он! – кричал разум. – Он!

Виктория не видела его лица и размахнулась, чтобы ударить.

– Отойди от меня подлая скотина! – закричала она, стукая его по груди, когда он обнял ее.

– Виктория, успокойся! Это я, твой папа! О боже! Что случилось? Почему ты голая и вся в крови? – спросил он, крепко прижимая свое дитя к себе.

– Папочка, это ты! Я не вижу твое лицо! Оно черное и одновременно прозрачное! – рыдала Виктория.

– Я рядом. Папочка, рядом. Ты в безопасности. Успокойся.

– Я тебя люблю, – сказала она, прикоснувшись холодными пальчиками к его грубому, щетинистому лицу.

– И я тебя люблю, – сказал он; Виктория потеряла сознание. – Нет! – закричал Константин, поднял ее, положил в машину, вызвал скорую и поехал к дому.

Дождь барабанил о карниз. В соседнем дворе выла собака. Ветки дуба трещали от ветра.

Кто-то вышел из-за соседнего дома, скрипнула дверь.

Всего лишь пустота…

… и вокруг безмолвная пустота.

Константин взял на руки дочь и зашел в дом через открытую дверь.

В коридоре жужжала лампа накаливания.

Он положил Вику на диван в большой комнате, взял за руку, поцеловал в лоб, проверил еще раз пульс – прослеживается – и зарыдал, прижавшись лицом к ее вздымающейся и опускающейся груди.

Слабое биение сердца его успокоило.

Сверху послышался грохот, как будто что-то упало. Константин отпустил руку Виктории и побежал наверх.

Поднявшись на второй этаж, он увидел кровь на стенах и кровавую полоску, ведущую из Викиной комнаты в мастерскую жены: на двери мастерской, окрашенной в белый цвет, был кровавый отпечаток руки. Семейные фотографии в рамках, висевшие на стенах, покоились на полу. Горшки с цветами были перевернуты.

Константин зашел в комнату дочери и застыл, как вкопанный, от царившего в ней хаоса: вишневый комод со складным настенным зеркалом был опрокинут на пол, белая простынь была в кровавых разводах, на кровати лежали ремень и штаны, Викины розовые кружевные трусы, испачканные в сперме и в крови, тугие веревки, носок.

– Нет! Нет! Тебе не жить, чертов педофил! – заорал от ярости и негодования Константин. В его глазах стояли слезы. Нижняя губа тряслась. Руки дрожали.

Он взял с пола биту и пошел в кладовую.

Вышиб двери ногой и зашел в мастерскую.

– Выходи! Я убью тебя! – заорал Константин. – Тебе от меня не спрятаться!

Кровавая полоса вела в шкаф, где Мария хранила холст, краску и другие необходимые принадлежности для творческой работы.

Константин подошел к шкафу, медленно повернул ручку, но не успел даже открыть. Олег с бешеными криками выпрыгнул из шкафа и ранил его в плечо. Острие ножа полностью вошло в правое предплечье. Константин упал на пол, закричав от пронизывающей боли. Олег, еле ковыляя, вышел из мастерской, держась руками за больной бок, из которого бежала густая кровь, капая на пол.

Константин хотел вытащить нож, но решил, что это не лучшая идея и попытался встать. Боль была такая сильная, что ноги не слушались его.

Вставай. Ты должен защитить свою семью. Ты должен!

Константин поднялся, взял в левую руку биту – правая рука была бесполезна – и побежал вслед за преступником.

Олег оступился на первой же винтовой ступеньке и кубарем покатился вниз. Потеряв на секунду сознание, он пришел в себя и пополз к выходу: из одной ноги торчала белая кость, голова была вся в ссадинах, как и обнаженные руки.

– Не уйдешь! – закричал Константин, спустился, догнал его у входной двери и встал ногой на его спину. – Лежать, ползучая тварь! – Он сел на корточки, поднял за волосы его голову и посмотрел в его окровавленное лицо. Олег улыбался.

– Твоя дочь, как алый персик! – он содрогался от смеха.

Константин взбесился и в порыве ярости ударил Олега, размозжив его лицо до неузнаваемости.

– Чертов педофил! – кричал он.

Он взял биту и начал избивать Олега.

– Ты не достоин, чтобы жить!

– Папа, успокойся! – закричала Виктория, обняв отца. – Он этого не стоит! Пожалуйста, успокойся, он заслужил свое. Не надо его убивать.

Константин выронил биту из рук и обнял рыдающую дочь.

– Прости, моя родная. Я… я… – он не смог больше говорить, он заревел.

Олег все еще смеялся, продолжая ползти к выходу.

Виктория открыла красные глаза и увидела, что на нее смотрит потрясенными глазами Домовой:

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Домовой, все хорошо, – ответила она, вынырнув из теплых объятий отца, и подбежала к нему. – Главное, я жива.

– Это сделал с тобой мой отец!? – спросил он, обняв ее. – Ты вся в крови!

– Нет. Он ничего мне плохо не сделал.

– Тогда почему ты… вся в кров… кто этот человек, рядом с твоим отцом?

– Виктория, с кем ты разговариваешь? – спросил отец, не понимая, что здесь происходит. – Девочка моя, иди ко мне.

– Папа, здесь Домовой.

– Домовых не существует.

– Виктория, кто этот человек! – закричал Домовой. – Почему ты голая? Почему твой отец весь в крови? О, боже, у него нож воткнут в руку!

– Этот человек никто. Он… сейчас приедет милиция, и его арестуют.

– За что?

– За то, что я трахнул её в её же комнате! – смеясь, заликовал Олег.

– Заткнись мразь, пока я тебя не убил! – скомандовал отец. Его лицо стало белее белены. – Где эта чертова скорая! – выругался он. – Виктория, пожалуйста, не сходи с ума. Не существует никаких Домовых. Ты это прекрасно знаешь! Иди же сюда, обними отца.

– Что он сделал? – переспросил Домовой. Его глаза налились кровью. Ноздри расширились.

– У тебя кишка тонка, чтобы убить! Ты жалкое подобие мужика! Я изнасиловал твою дочь, а ты даже не можешь наказать преступника! Ты – баба без яиц! – орал Олег Константину.

– Все, тебе конец! – сказал Константин и поднялся с пола.

– Отец, не надо! Подумай о нас! Что мы будем делать, если тебя посадят в тюрьму?

Константин словно и не слышал дочь, он перевернул Олега на спину и хотел его задушить, но Олег оказался не так прост и ударил Константина в шею, перечиним ножом.

Константин задыхаясь, упал на пол.

– Папа! – Виктория подбежала к отцу и наложила платок к кровоточащей ране. – Папа, только не умирай!

Вдалеке слышен был вой сирен скорой помощи.

– Что за черт! – сказал Олег, когда его тело стало подниматься вверх.

– Домовой не надо! – кричала Виктория.

– Ты изнасиловал ее!? – раздался раскатистый гром, вместо голоса Домового.

– Что? Кто ты?

– Тот, кто тебя убьет!

– Домовой! Нет! Ради меня! Остановись!

Домовой не слушал ее, он держал в своих руках чудовище, подобие человека, которое надо было немедленно уничтожить. Любой ценой. Убить.

Домовой свободной рукой схватил его за лицо и стал передавать смертельные импульсы.

– Господи, прости, помилуй! Я знаю, это ты! Я обещаю исправиться! – причитал Олег, вися в воздухе и бултыхая ногами. – Больно! Моя голова сейчас взорвется!

– Домовой! – кричала Виктория.

– Ааа! Голова! Больно! Нет! – стонал от боли Олег.

К дому подъехала скорая помощь.

Что-то треснуло. Словно грецкий орех от нажатия стальными плоскогубцами.

Олег перестал стонать, обмякшее тело упала на пол. Константин задыхался, жадно хватая воздух.

Виктория посмотрела на Домового, а Домовой на нее.

– Прости… я… – по его щеке скатилась слеза, он ее вытер.

– Нет, Домовой. Ты – убил. Ты стал им, – сказала она, отвернулась, зарыдала и обняла отца.

В дом вбежали два врача. Когда они вошли: один застыл на месте, другой – опорожнил желудок.

Вслед за скорой помощью приехала милиция, которую вызвали испуганные соседи.

Домовой исчез.

Глава 6

Прошла неделя с тех страшных событий, которые газетчики окрестили «Кровавой бойней».

Викторию выписали из больницы. Лечащий врач, заверил Марию, что Виктория, слава Богу, не забеременела и серьезных травм и инфекций не получила. Единственное, что порекомендовал врач, так это лечение у детского психиатра, чтобы Виктория смогла без серьезных последствий перенести психологическую травму, нанесенную от насилия. Теперь Виктория была обязана в течение двух месяцев приходить раз в неделю к психиатру на один час и рассказывать, что она чувствует, что думает, как справляется со своим недугом.

Константина, врачи чудом успели спасти, он потерял много крови. Сейчас он лежит в центральной городской больнице. Его состояние врачи оценивают, как среднетяжелое и дают тем мнение утешительный прогноз, что через месяц он будет уверенно стоят на ногах. Вчера к нему в палату приходили следователи из правоохранительных органов, он дал показание против Олега Меньшикова. Следователи убедили Константина, что срок ему не грозит, как и его семье, разве только судебная волокита в недалеком будущем.

Олега Меньшикова похоронили на городском кладбище. Следствие установило, что причиной смерти данного гражданина послужила черепно-мозговая травма или, проще говоря, инсульт. В ходе расследования правоохранительных органов было выявлено, что он причастен еще, как минимум, к трем изнасилованиям, повлекшим за собой смерть. В его малогабаритной квартире, на улице Академика, были найдены личные вещи жертв: трусы, браслеты, мобильные телефоны, фотографии непристойного содержания, одежда, засушенные уши и вырванные зубы в детской шкатулке. На данный момент прокуратура ведет следствие.

Мария все еще не верит, что это произошло именно с ее семьей. Она каждый день выпивает по лошадиной дозе сильно действующих таблеток, направленных, чтобы справиться со стрессом.

Василия, из благих соображений, держат в неведении, поэтому он многое недопонимает. Почему его сестра вышла из больницы такой замкнутой, отстраненной и пугливой? Ее словно кто-то подменил. Он однажды спросил у нее, почему она не смеется и не играет с ним, как раньше. Она не ответила, а только обняла его и заплакала. Почему его папа лежит в больницы и в буквальном смысле прикован к кровати и не может связать и слова? Почему мама постоянно плачет, закрывшись в своей комнате? Почему к ним домой постоянно врываются какие-то дядьки и спрашивают слишком много вопросов, в том числе и у него?

От Домового не было ни единой весточки. Виктория предполагает лишь две версии: либо он стал один из них, либо он на островах забвения. Виктории хочется верить, что он на островах. Элизабет с Иришкой морально и духовно поддерживают подругу, навещая ее каждый день и убеждая, что скоро от Домового придет письмо, и тогда станут ясны туманные перспективы их совместного будущего. Надо признать тот факт, что не тот и не другой вариант, не могут гарантировать того, что они будут вместе, как хотелось бы Виктории. Он с ней был рядом, рука об руку, десять лет, а теперь его нет (и возможно никогда не будет), когда он так необходим, чтобы поддержать ее. Чтобы помочь ей пройти через черную бездну опустошенности, не дав ей сделать неверный шаг, который может стать для нее последним, так как это бездна самая опасная и страшная. А страшна она тем, что при погружении в ее черные владения, ты становишься никем, потерянным среди бездонной пустоты. Ты кричишь, но никто тебя не слышит. Ты говоришь, но никто тебя не слушает. Ты ревешь, но никто тебя не утешает. Ты в плену, выход из которого – самоубийство.

***

– Виктория, ты не спишь? – спросила Мария у дочери, когда зашла в ее комнату. Они были одни. Василий гостил у бабушки.

– Нет, мам, – ответила Вика, глядя пустыми глазами в окно, за которым бушевала непогода, – Почему ты сегодня не работаешь?

– Попросила день. Не могу прийти в себя после того, что произошло. – Мария села на кровать и убрала рукой с красного лица дочери прядь прилипших волос. – Как ты?

– Бывало и лучше, – Виктория сухо улыбнулась.

И снова молчание.

– Нам надо поговорить, – вдруг сказала Мария.

– О чем?

– Ты знаешь, о чем.

– Зачем?

– Я… не знаю… чтобы тебе стало легче… психолог сказал, что ты не идешь с ней на контакт.

– Я не намерена обсуждать с ней свои личные проблемы. Я ей не доверяю.

– Но так надо.

– Для кого это надо? – спросила Вика, чуть ли не крича.

– Прежде всего, тебе, Виктория. Ты не должна держать в себе свои эмоции. Ты должна выплеснуть то, что накопилось в твоей душе.

– Ей я не за что не буду изливать душу.

– А мне?

– Мам… не начинай снова, пожалуйста. Я не буду… мы вчера это обсудили.

– Но почему? – возмутилась Мария. – Мы с тобой всегда делились всем самым сокровенным. А теперь, что изменилось?

– Все…

Молчание.

– Не тебе одной тяжело.

– Что?

– Я сказала, что не одной тебе сейчас тяжело. Я тоже страдаю. Мой муж в больнице в тяжелом состоянии, сын на грани истерики и дочь, которая не встает с постели вот уже два дня, ничего не ест и ничто ей немило. Я не знаю, что сделать… как к тебе подойти, чтобы поговорить… этому не учат родителей, когда они собираются рожать детей. Понимаешь, не учат. – По ее щекам побежали слезы. – Я прекрасно понимаю твою боль. Но ты должна со мной поговорить. Сейчас мы должны быть сильными и поддерживать друг друга, не смотря ни на что, чтобы это пережить.

– Что ты хочешь знать, мам, как меня насиловал это ублюдок? Как завязал мне руки веревкой, как засунул мне в рот потный носок, чтобы я не орала, как тыкал меня ножом, чтобы я не дергалась, как он входил в меня снова и снова? – Виктория держала ее руки и сквозь рыдания продолжала. – Как я его потом ударила ножом, чуть не убив? Как я абсолютно голая бежала под дождем не зная куда и, не зная зачем? Как я кричала, но никто не приходил на помощь? Не один сосед! Как я умоляла отца, чтобы он не убивал его? Или как я рыдала, когда Домовой убил насильника и навсегда покинул меня. Теперь он не со мной. Понимаешь? Теперь он далеко от меня и никогда не вернется ко мне. Я его потеряла, мама. Десять лет дружбы. И все. Теперь его нет. Он умер для меня. Понимаешь, мам?! – Виктория больше не могла говорить, она зарыдала и уткнулась лицом в мамину грудь.