Наследники Мишки Квакина. Том IV

– Валь, не плети ерунды!

– Что, Валь? Что, Валь? Да ты как разбойник с большой дороги!

– Валентина, я бы не стал вопрос ставить так, – отец закурил, – но в твоих словах определенно есть доля истины. Иногда полезнее устроить поджог, чем отдать деньги.

– Вить, что ты несешь?!

– Не обязательно же сжигать здание дотла, можно поджечь только бухгалтерию и быстро потушить. А под шумок прихватить ящик.

– Как ты его вынесешь? Под мышкой что ли?

– Могу закинуть в кабинет, а как все уляжется, спокойно вынесу.

– Господи, – посмотрела в потолок мать, – с кем я живу? Витя, я могу быть с тобой откровенной?

– Нет, – скривился отец, – я хочу, чтобы ты пудрила мне мозги.

– Витя, ты как пигмей.

– Валь, ты не горячись, не надо тут смотреть, как вошь на Моську, ты обдумай.

– Хватит обговаривать и тудукать!

– Сейчас не время для дискуссий. Давай рассуждать конструктивно.

– Идите вы через речку в пень-колоду! – мать злобно зыркнула на нас и ушла на кухню.

– Может, украсть ночью? – предложил Пашка.

– Как ты ночью туда попадешь? – отец затушил окурок в банке из-под кильки и снова закурил. – Дверь взломать? Шум, гам, след, милиция, суд.

– Окно? – Пашка с надеждой блеснул очками. – Мамка оставит открытым, а Влад…

– Не в меня ты, – отец выдохнул ему в лицо струю дыма.

– Почему? – не понял Пашка.

– Там окон нет, – сказал я.

– Нет? – растерялся брат.

– Нет, – подтвердила с кухни подслушивающая мать.

Отец снова выдохнул в Пашку дым:

– Учти, дым идет в сторону того, кто мочится на перекрестках, – сказал он строго.

– Я же не мочился!

– Дыму виднее, он древнее тебя. Не спорь со стихией, балбес.

– Смотри мне! – погрозила Пашке пальцем мать. – На перекрестках черти яйца катают, в свайку играют и летку-енку танцуют. Утащат тебя с собой ко всем чертям! И срать там не вздумай, – дополнила она, – а то деревенские поймают и как шкодливого котенка мордой в фекалий натычут.

– Деревенские могут, – кивнул отец, – только так, в рамках учения марксизма-ленинизма Идея! – он вскочил с табуретки. – Мы переведем бухгалтерию в другую комнату!

– Как? – мать возникла в дверях кухни.

– Временно пересадим вас в диспетчерскую и все дела.

– Но как?

– Элементарно, Вальсон! – папаша сел обратно и приосанился. – Учитесь, пока я жив! В бухгалтерии будет вонять, поэтому женщины попросят решить проблему. Я подпишу приказ о временном переезде в диспетчерскую. Там окна есть. Остальное дело техники: Влад залезет и сопрет ящик.

– Почему там будет вонять? – с подозрением спросила мать.

– Не забивай себе голову, вонь я беру на себя. Дети мои, за мной! – вскочил и устремился из дома.

– Слушайте, – усевшись на скамейку, притулившуюся в тени забора напротив веранды, тихо начал он. – Надо залезть под пол и подложить под бухгалтерию голову.

– Чего? – от неожиданности Пашка отпрянул. – Чью?

– Не твою же, – отец улыбнулся как сытый крокодил. – Телячью. Недавно телят забивали, а потроха и головы выбросили в яму за фермой. Возьмите голову и Влад ее подложит.

– Почему я?

– Пашка там заблудится, а я не пролезу.

– Как я вообще туда попаду?

– Забыл, как Вера Андреевна ногу сломала?

Учась в третьем классе, додумались мы с Андрюхой Пончиком выдрать гвозди из пары половых досок. Я тогда в «Питере Пэне» прочитал про пиратскую казнь – хождение по доске. Длинные доски пола, покрытые коричневой краской. После того как гвозди перестали крепить их к слегам, доски превратились в качели, ждущие неосторожного ученика чтобы превратиться в ловчую яму. Жертвой стали не ученики, и даже не учительница, а, зашедшая в школьную комнату, главный бухгалтер Вера Андреевна – мать Андрюхи. Беззаботно ступила на конец доски и провалилась в разверзшийся под ногой пол.

– Помню.

– Отдерем доску в коридоре, подмостки поперек лежат. Там где-то с полметра прощегал между землей и полом, ты пролезешь. Понял?

– Понял.

– Тогда берите мешок и чешите за головой. Только не надумайтесь домой притащить, а то у вас ума хватит.

– А куда ее девать?

– Повесите в саду на яблоню, только подальше от дома.

Мы взяли в сарае дерюжный мешок и уныло потащились по саду к ферме. Перебежали асфальт, дошли до зарослей бурьяна вокруг фермы. Яму с отходами нашли по удушливой вони. Выбрали среди груд разлагающихся осклизлых потрохов облепленную мухами голову, зацепили палкой, засунули в мешок. Морщась, притащили в сад, привязали на дерево и пошли на огород к большим бочкам с дождевой водой – отмываться от запаха.

Когда стемнело, отец приказал нести голову к правлению, а сам взял инструменты и поехал на машине. Мы вскрыли пол напротив двери бухгалтерии, и я с мешком и фонариком нырнул под доски. Ползти по земле было неприятно, я задыхался от запаха, но спешил, боясь, что отец заколотит доску обратно, и я останусь здесь навсегда. Обошлось – бросив голову примерно посреди бухгалтерии, шустро пополз обратно, обдирая локти и пачкая колени.

– Чего так долго? – недовольно встретил отец. – Заснул там что ли? Мы тут полночи торчать будем?

– Я старался.

– Старался он. Дети на горшке стараются, а ты должен был выполнить задание. Выполнил?

– Так точно.

– Тогда вылезай, – протянул руку и выдернул меня словно репку из грядки.

Поморщился от запаха.

– Короче, приколачивайте обратно, только смотрите, доску сильно молотком не побейте, – протянул кусок войлока со старого валенка. – Вот, гвозди через него заколачивайте, чтобы шляпки не блестели от молотка. А я домой. Как забьете, чешите домой, только помыться не забудьте.

Он ушел, а мы поспешно приладили доску обратно и выскочили из правления. Было тихо, здание почты зияло черной дырой на месте недавно украденной нами на дрова двери.

– Это сюда надо будет лезть? – оглянулся на окна Пашка.

– Если пересадят, то сюда. Пошли домой.

Через пару дней, после жалоб бухгалтерш и кадровички, их пересадили в диспетчерскую.

– Учитесь, – вечером вошел напыщенный как индюк отец. – Я у вас кто?

– Баран ты у нас, – мать всучила газету с репортажем о сборе средств. На фотографии расплывалась щербатая улыбка отца, держащего над головой ящик.

– А что, неплохо вроде вышел? Смотри, какой я красавец! Приходи Маруся с гусем, а потом закусим!

– Что ты мне нервы поднимаешь, падла в галстуке?!

– А что такого?

– Там написано, что приедут с телевидения – репортаж снимать.

– Чего? – выпучил глаза отец. – Какой еще репортаж? СтаршОй, нужно срочно лезть за деньгами!

– Куда он полезет? Я окно не открыла.

– Почему?

– Не получилось.

– Тогда открой завтра.

Назавтра тоже не получилось, а на следующий день приезжали снимать репортаж.

– У нас последний шанс, – вечером сквозь зубы сказал отец. – Я соберу всех в клубе на торжественное собрание, а Валька оставит окно открытым. Понятно?

– Да, – кивнул я.

– Смотри мне, – помахал перед моим носом внушительным кулаком, – не напортачь.

Назавтра мы с Пашкой затаились, лежа в траве в конторском саду, наблюдая, как люди, возбужденно переговариваясь, шли в клуб. Мать со значением оглянулась. Шаги затихли.

– Пойдем? – нервничал Пашка.

– Рано еще, погоди.

Прошло минут десять.

– Пора, – решившись, прошептал я, – жди тут.

Подполз к кустам, росшим со стороны школы, протиснулся через них, спрятался за угол, прислушался. Тихо. Выглянул из-за угла и обомлел. По бетонной отмостке пятился белобрысый мальчик с ящиком для пожертвований в руках. Я нырнул обратно, лихорадочно пытаясь понять, что делать. Это был сын токаря Стасик – известнейший деревенский ворюга. Он шагнул за угол, и я ударил его кулаком в затылок. Стасик упал. Я схватил ящик и кинулся бежать. Добежал до Пашки, упал на траву.

– Давай быстрее!

Топором сбили крышку, пересыпали монеты и купюры в Пашкину холщовую сумку, вскочили.

– Там Стасик был, – сказал я. – Это он украл.

– Он тебя видел? – обмер Пашка и медленно пустился на траву.

– Нет, я его вырубил. Хватит трепаться! – со стороны конторы послышался шум, крики. – Уходим! – я засунул топор за брючный ремень, топорищем в штанину, прикрыл его рубахой и мы кинулись бежать.

Для маскировки побежали не домой, а выскочили из сада и пошли по улице к новому магазину. Дойдя до магазина, обошли его и по околице дотопали до крайней улицы, где жил переселенец Капитан. По ней неспешно пошли в сторону карьера. Никого не встретив, добрались до перекрестка, перебежали асфальт и нырнули в спасительную зелень своего сада. Доклыпали до двора, спрятались в зарослях малины на погребе.

– Сколько там? – трясся от жадности Пашка.

– Не знаю.

– Давай посчитаем.

– Что бы потом батя сказал, что мы украли? Оно нам надо?

– Может, возьмем себе немного? – брат понизил голос, просительно глядя мне в глаза. – Чуть-чуть… Они же не знают, сколько там.

– Вдруг где-то записано? – я покачал головой. – Мы же не знаем.

Между тем, в правлении кипели страсти. Вернувшиеся за забытым в суматохе ящиком главбух Вера Андреевна и вездесущий Печенкин увидели открытое окно и обнаружили пропажу ящика. Вера Андреевна позвонила в клуб, а Печенкин кинулся в погоню. За углом увидел едва пришедшего в себя Стасика и сходу сунул ему в челюсть. Стасик снова вырубился, а от клуба уже бежала, возглавляемая пышущим праведным гневом отцом, взбешенная толпа. Стасика пару раз макнули головой в стоящий в коридоре правления бачок с затхлой водой и начали допрашивать.

Под грузом улик он признал, что украл ящик, но о дальнейшей судьбе денег не знал. От идеи линчевать надоевшего всем ворюгу спасло лишь присутствие корреспондентов. Следопыты-общественники нашли раскуроченный ящик. Повисла зловещая тишина – все думали, кто кроме Стасика мог совершить такое святотатство.

– Вы уж извините, – склонил перед телевизионщиками голову отец. – Сами видите, провокация буржуазных сил, контрреволюционные элементы, – повысил голос. – Мы должны сплотиться перед лицом внешней угрозы! Враг не пройдет!

– Правильно, Владимирыч, – поддержал Печенкин. – Мы с тобой!

– Меня шпион убить хотел, – пискнул ободрившийся Стасик. – А я деньги спасал.

– Молчи, гнила, – прошипел отец, – я с тобой после поговорю! – обернулся к камере – Мы проведем самое тщательное расследование, иностранные агенты будут изобличены и наказаны! – он потряс кулаком.

– Отлично, снято, – корреспондент вяло похлопал в ладоши.

– Вы снимали? – смутился отец.

– Конечно, нам же нужно репортаж сделать.

– Владимирыча по телевизору покажут, – обрадовался наш сосед Колька Лобан. – Давно пора.

– Ура!!! – закричал успевший хорошо похмелиться Печенкин.

– Ура!!! – грянула толпа.

– Качать его!!! – надрывался Печенкин.

– Снимай! – прокричал оператору корреспондент.

Отца подхватили и стали подбрасывать вверх. Ошалевший оператор едва ловил его камерой.

– Хватит! Хватит! – задушено кричал отец. – Поставьте меня!

– Вот так завершился, – в камеру влез корреспондент, – организованный директором совхоза Костроминым сбор пожертвований на дело борьбы за права угнетаемых нацменьшинств США. С вами был Василий Пройма. До скорой встречи. Выключай, – махнул оператору.

Оператор выключил свой агрегат и телевизионщики свалили на стареньком РАФ-ике. Уставшие совхозники поставили отца на грешную землю.

Придя домой, мать отняла у нас деньги и потом вместе с отцом считали их и смеялись. Выслушав историю похищения, отец развеселился еще больше.

– Вот ворюга! – взбеленилась мать. – Черти его за это припекут! Горячими ухватами, ох и припекут! Поделом ему будет!

– Валь, спокойнее, – папаша ласково посмотрел на меня. – Сегодня ты совершил первое в жизни разбойное нападение и при этом благородный поступок: покарав вора.

– А так бывает?

– Тысяча червей! – голосом Боярского вскричал отец. – Еще как бывает. Украсть у вора – это не преступление, а подвиг. Вспомни Робин Гуда.

По телевизору отца мы так и не увидели, но в газете снова про него написали. Еще дали грамоту в райкоме. После вручения, он под шумок украл еще и какой-то спортивный кубок и потом всем хвастался, что был чемпионом Ашхабада по боксу в полутяжелом весе.

Куку-руку

– Куку-руку – это чуда, лучшая из всех на свете, – пел Пашка, проходя через прихожую.

– Что за чуда? – не понял сидящий за столом отец. – Кенгуру?

– Куку-руку, – гордо отрапортовал Пашка.

– Что это такое? – отец коснулся его лица длинным языком сигаретного дыма.

– По телевизору показывали, – очки Пашки растерянно блеснули.

– Я понимаю, не дебил, в отличие от некоторых, что показывали по телевизору, но что это физически? Конфета?

– Ну…

– Баранку гну и антилопу-гну нагну! – скороговоркой отозвался папаша. – Конкретики в тебе нет, весь в мать. Так не пойдет. Ты должен четко представлять, про что поешь. Например, будешь ты играть в ковбойцев и индейцев и не знать, кто такой ковбой.

– Ковбой он и есть ковбой, – Пашка угрюмо зыркнул по сторонам, но от отца было не так просто отделаться.

– Ковбой – это пастух по-нашему. Вот ты стал бы в пастуха играть? В кого-то вроде Мишки Бобка?

– Не стал бы.

– То-то и оно. Вот видишь, – отец наставительно воздел палец, – учение свет, а неучение, как говорится, открывает только туманные перспективы. Понял?

– Да.

– Молодец. Тебе задание – выяснить, что это за кенгурука такая.

– Как я выясню? – испугался Пашка.

– Думай, на то тебе голова и дана, чтобы выполнять указание отца. Свободен!

Пашка прошмыгнул в комнату, а отец открыл окно и начал задумчиво плевать в гуляющих по двору кур. Пашка начал метаться по комнате.

– Чего ты мечешься, как тигр в клетке?

– Батя сказал узнать, что такое «Куку-руку». Ты не знаешь? – он с надеждой посмотрел на меня.

– Откуда? – я пожал плечами. – Я ее сроду не ел.

– Может, у Шурика спросить?

– Спроси, но вряд ли, он же вообще нигде не был.

– Ничего, попробую, – Пашка в прихожую к телефону и начал яростно накручивать диск.

– Кому звонишь? – отец оставил в покое кур и обернулся.

– Моргуненку.

– Зачем?

– Про куку-руку спросить.

– Глупо, – отец широко зевнул, явив миру зубы, которым позавидовала бы иная акула. – Моргуненок еще больший Маугли, чем вы с Владом. Сроду из деревни не выезжал, и до армии уже не выедет.

– У него папка в дурке, – нашелся Пашка. – Шурик мог к нему ездить.

– Интересная гипотеза, – отец закурил, – поездка Моргуненка с Моргунихой к старому Моргуну вполне вероятна. Но откуда в психушке кука-рука?

– Не знаю, я же там не был.

– Это легко исправить, – мечтательно улыбнулся отец. – Ладно, хватит трепаться. Звони.

– Я звоню, не берет никто.

– Спят, наверное, – папаша снова широко зевнул. – Знаешь, а ведь батя у тебя кто? – прищурился хитровато.

– Гений? – осторожно сказал Пашка.

– Правильно, гений! Звони Рябичу.

– Зачем?

– Помнишь, как вы, паршивцы, ружье у москвича отняли?

– Это Шурик, – привычно сдал друга Пашка. – Это он все! Он меня заставил!

– Какая разница? Главное, что у них родственники в Москве и они приезжают сюда в гости. Могли же и непонятицу эту привезти? Так?

– Точно! – Пашка хлопнул себя по лбу, будто прихлопнув комариху, и начал набирать другой номер:

– Здравствуйте, Сергея позовите. Это Павел Костромин. Здорово, Сергей. Ты куку-руку пробовал? Нет, не кукурузу, куку-руку. Ту, что по телевизору показывают. Видел? Ты ее пробовал? И на что похожа? Говорит, на мороженое, – повернулся к отцу.

– Брешет, – отец затушил окурок, – мороженое не сможет по свету путешествовать, оно же в Африке растает.

– Мороженое не сможет по свету путешествовать, оно же в Африке растает, – продублировал в трубку отцовские слова Пашка.

– Перепутал? Не пробовал? Так бы и сказал. Ну, пока, – положил трубку и вопросительно уставился на отца.

– Нас не обманешь, – отец расплылся в щербатой самодовольной ухмылке. – Не на тех напал, лапоть деревенский. Ишь, чего удумал – нас объегорить.

– Тебя не обманешь, – заискивающе улыбнулся Пашка.

– Это да, я сам любого армянина околпачу. Слушай, у меня еще лучше идея: позвони Лариске. Она выхухоль еще та, наверняка где-нибудь в магазине сперла куку-руку и сожрала.

– Мне межгород не закажут, подумают, что балуюсь.

– То же верно, – встал с табурета и плюхнулся в продавленное кресло возле журнального столика, на котором стоял телефон. Набрал номер:

– Девушка, директор Костромин беспокоит. Соедините с Клиновском, – продиктовал номер. Дождавшись соединения, гаркнул в трубку:

– Лейтенант КГБ у аппарата! Свечкину сюда срочно! – подождал. – Нин, это ты? Виктор Владимирович беспокоит. Лариска далеко? Позови. Ничего не случилось, просто надо спросить, – дождался, пока тетя Нина позвала Лариску. – Лорка, привет! Тут Пашка спрашивает, ты куку-руку ела? Ела? Ах ты, какая умница! И на что она похожа? На вафли? Точно? – изумленно посмотрел на Пашку. – Кто бы мог подумать? – снова заговорил в трубку. – Нет, это не тебе. Ну ладно, гуд бай, – положил трубку. – Вафли, понял?

– А чего тогда куку-руку?

– Не знаю. Наверное, из кукурузы делают, как хлеб при Хрушеве. В любом случае, теперь мы решили загадку и можем о ней забыть.

Не тут то было! Через полторы недели от Лариски пришло письмо. В конверте были вложены четыре пустых упаковки от «Куку-руку». «Я хотела прислать вам „Куку-руку“, но их украли, – писала Лариска, – поэтому высылаю упаковки от них».

– Что же у них там все воруют? – возмутилась мать. – В прошлом году у нее так жвачки украли, одни вкладыши прислала.

– Коммуналка, – с пониманием сказал отец, – все друг у друга тянут все, что плохо лежит.

– Некоторые родственники еще и крышки от гробов умудряются утянуть, – ехидно хмыкнула мать.

– А не надо раззявами быть, – парировал отец.

– А сапоги у Нинкиного ухажера кто прибрал?

– А нечего было их за порогом оставлять. Все равно бы сперли, а так мне какая-никакая, а польза, – отец задумчиво вертел присланные обертки. – И где здесь написано, что вафли?

– Дай Пашке – он в очках, найдет.

Пашка повертел упаковку, понюхал, попытался лизнуть изнутри, но ничего не почувствовал.

– Вафли? – отец внимательно, будто Левенгук, наблюдал за манипуляциями.

– Ну…

– А конкретнее?

– Не знаю, – брат поник головой.

– Но однозначно, что не мороженое, – отец покивал сам себе, – как я и говорил.

После разговора родители потеряли к «Куку-руку» всякий интерес, а вот в голове Пашки возникла очередная авантюра. После прошлой, с подделкой осколка хрустальной пробки от графина под желтый алмаз, принимать в ней участия как-то не хотелось.

– Мы можем их продать, – когда мы варили на костре свиньям корм, сказал брат.

– Что продать?

– Куку-руку, – глаза брата лихорадочно блестели, словно у почуявшей сахар лошади.

– Обертки? Кому он нужны?

– Мы в них вафли засунем! – выпалил Пашка.

– Да ну… – я изумленно смотрел на брата – не ожидал от него такой аферы. – Вафли? Они же больше.

– Обрежем, чтобы влезли, засунем и заклеим!

– Идея интересная.

– А чтобы совсем никто не догадался, мы вафли фломастерами раскрасим!

Меня взяла даже некоторая оторопь: брат открылся с неожиданной стороны.

– Все равно, никто не знает, какие они. Скажем, что нам Лариска привезла.

– И кому ты их продашь?

– Одну Шурику, одну Рябичу, одну Башкиру.

– Там четыре обертки.

– Четвертую ты Оресту продашь.

– Нет, – я покачал головой, – я не буду друга обманывать.

– Подумаешь, – Пашка фыркнул, – обманывать. Мы же не говно положим, а вафлю.

– Все равно, это неправильно.

– Я же своих друзей обманываю, а тебе трудно? – Пашка обиженно надулся, словно клоп. – Брат называется.

– Ты делай, что хочешь, а я друга обманывать не стану.

– Давай тогда Пончику продадим.

– То же самое. Я же сказал, что своих друзей не стану обманывать.

– Я сам продам, ты только не мешай, – подумав, предложил брат.

– Не вздумай!

– Хорошо, тогда продам Верке Лобановой, – кивнул Пашка. – Согласен?

– Попробуй.

Два дня брат тайком раскрашивал украденные у матери вафли, запихнул в обертки и заклеил. Потом позвонил Шурику и назначил встречу в нашем саду. Вернулся довольный.

– За пять рублей продал, – похвастался.

– Молодец. Что дальше?

– Дальше Рябич, – он уселся в кресло у телефона, набирая номер.

К вечеру все поддельные «Куку-руку» были проданы. Брат, ликуя, раз за разом раскладывал на столе деньги, пересчитывая прибыль и свысока поглядывал на меня. Триумф был недолгим. Назавтра рано утром прибежала встревоженная Моргуниха.

– Здравствуй, Егоровна, Пашка ваш Шурику вафлю продал, – выпалила она, едва войдя в дом.

– Вафлю? – ноздри матери начали быстро сжиматься и разжиматься, будто баба-Яга принюхивалась к русскому духу. – Где он ее взял?

– Не знаю.

– Ладно, я разберусь, – зловеще усмехнулась мать. – Это все? – тяжело посмотрела на жалобщицу.

– У Шурика и Мишки (младший брат Моргуненка) все губы синие и языки.

– Зараза!?! – ахнула мать, прижав кулак ко рту. – Эпидемия?!

– Не знаю, – Моргуниха развела руками, – на краску похоже.

– А мы тут при чем? – искренне не поняла мать.

– Так после вафли вашей все, – смутилась Моргуниха.

– Ты, Татьяна, обвиняй, да меру разумей! – мать грозно нахмурилась. – Как от вафли можно посинеть? Это же не черника.

– Не знаю, но сказали, что от вафли.

– Ладно, иди. Я разберусь.

– А деньги? – жалобно пискнула Моргуниха.

– Какие еще деньги?

– Что Шурик за вафлю отдал.

– Он вафлю купил?

– Да…

– Съел?

– Да…

– Какие же тогда деньги? Все же честно. Ладно, иди, мне некогда.

Моргуниха, побаиваясь тяжелого нрава матери, поспешно убралась подобру-поздорову.

– Павел!!! – голос матери заставил зазвенеть посуду в стенке. – Ко мне!!!

– Я тут! – Пашка словно ошпаренный выскочил из комнаты, где как обычно подслушивал чужие разговоры.

– Подслушал?

– Нет, я…

– Не ври, паратифник!!!

– Подслушивал, – поник головой брат.

– Что скажешь на обвинение?

Пашка, запинаясь и заикаясь, рассказал про свою аферу.

– В целом неплохо, – кивнула мать. – Но почему они окрасились?

– Мне показалось, что фломастерами плохо получается, и я красками покрасил. Теми, из тюбиков, – признался брат.

– Они стали есть, краска смешалась со слюной, – проявила чудеса дедукции мать, – все понятно. Ты бестолочь, весь в папашу, аферист-неудачник. Простую вещь не можешь сделать хорошо. Деревенских дурачков обмануть не в силах.

– А что я?

– Мозги надо иметь! Деньги неси!

– Но я…

– Деньги, – отчеканила мать, – я изымаю. На компенсацию пострадавшим!

Пашка принес деньги, умудрившись утаить два рубля. Больше он деньги не видел. Шурик неделю не приходил к нам, а Рябич и Башкир через два дня поймали Пашку и избили, но в целом, история обещала закончиться благополучно.

Но не тут то было!

Лобанова Верка, привыкшая, что от нашей семьи хорошего не дождешься, вафлю не купила. Пашка спрятал ее, но как-то небрежно. На подделку наткнулся папаша:

– Обожрем капиталистов, – радостно сказал он и, сорвав обертку, радостно захрустел вафлей… – Приходи Маруся с гусем, а потом закусим!

– Ты заболел, Павлик? – выйдя во двор, спросил он, глядя на Пашкины синяки.

– Меня побили, – обиженно шмыгнул носом брат и с надеждой посмотрел на папашу.

– Кто? – брови отца встретились на переносице, словно наши военные с американцами на Эльбе.

– Рябич и Башкир.

– Вот же негодяи! Вдвоем били?

– Да.

– Подлецы, – отец выдохнул дым. – Поймай по одному и избей гадов!

– Витя, чему ты учишь? – на крыльцо вышла мать, до этого подслушивавшая с веранды.

– Учу жизни, – папаша повернулся к ней и самодовольно улыбнулся.

– Господи! Что с тобой?! – всплеснула руками.

– А что со мной? Я мужчина в полном расцвете сил, в полном соку.

– В зеркало посмотри! В полном расцвете он!

– Что стряслось? – Всполошился отец (он всегда трепетно относился к своей внешности). – Прыщик?

– Какой прыщик? У тебя вся пасть зеленая!!!

– Что? – отец побледнел и сел на ступеньку – ноги его не держали.

– Зе-ле-на-я!!! Как у крокодила Гены.

– Но как? За что? – мутный взгляд его заметался, зацепился за нас. – Дети, подойдите, попрощайтесь с батькой.

Мы робко подошли, отец обнял нас дрожащими руками.

– Помру я, и загнетесь без меня!

– Витя, у меня интуиция, – мать внимательно смотрела на нас, ощупывая взглядом лица.