Тайны угрюмых сопок

Его помощники, корпевшие над бумагами, на это развели лишь руками.

Севастьян же шёл по дороге домой в подавленном настроении, со смешанными в душе чувствами от услышанных слов исправника, неудовлетворённым и растерянным…

Глава 5

Весна в Олёкминск пришла ранняя, дружная, снег с сопок скатился повсеместно уже во второй половине мая. С приходом тепла оживилась не только растительность, но и весь около двух сотен люд, обустроивший это поселение на реке Лене.

К этому времени прибыло ещё несколько семей из разных губерний, из Тобольской, Омской, Енисейской. Обживаться начали сразу, с русской хваткой – с утра до вечера посильным трудом заготовляли лес для домов, ошкуривали, двуручными пилами распускали на доски, ставили срубы, устраивали крыши. Утеплялись собранным мхом, в округе которого хоть пруд пруди. И слышны были то тут, то там шарканье и звон пил, стук топоров, тесавших древесину, и молотков, забивавших шканты и гвозди.

Местные же жители занимались на земле посадками картофеля, высаживали разную зелень и овощи, приводили в порядок бедное, но всё же своё хозяйство – ремонтировали крыши построек и завалинок, дровней, наводили ревизию лошадиной упряжи. В округе витал запах оттаявшего навоза, перемешанный с прохладой реки и ароматом леса, плотно заполонившего Олёкминск.

Более двухсот лет стоит поселение со времён, как основали его енисейские казаки под предводительством атамана Петра Бекетова. Поставили острог, и образовался Олёкминский округ. Здесь разместился и исправник, со своими помощником и секретарём, представлявшие полицейское управление. Выслушивали и разрешали они все споры и раздоры меж жителями, вели они и своё делопроизводство, к коему в последнее время относилась и регистрация застолблённых золотоискателями участков.

Около четырёх десятков домов и с дюжину юрт – это и есть окружной центр. Небольшой, но для таёжной отдалённости немалый. А народ всякий и из разных мест: разночинцы, мещане, казаки, мелкие купцы, имелось и своё духовное лицо. Бога здесь чтили и молебен читали, обо всём Господа просили: в охоте на зверя, в заготовке пушнины, рыбы, а в последние годы и в поисках злата, коим так большинство одержимы были.

С первым каюком, приплывшим по реке под вёслами и парусами, в это время здесь появились два человека. С виду выглядели представительными, уверенными, знающими себе цену. По ним было видно – прибыли сюда не ради полюбопытствовать о бытии местных жителей, а по делам, о коих никому пока не говорили.

Местные жители сразу приметили знатных людей и гадали: кто ж такие, откуда прибыли, в связи с чем и по какому поводу? Больше всего сходились в скупке ими золота и пушнины, а чего больше.

Первым, кого посетили неизвестные, как сошли с судна на берег, был исправник Олёкминского округа Ряженцев.

Гости вошли в его контору без стука, а Ряженцев, глянув на вошедших, понял – люди непростые, представительные, и это его напрягло, но виду не показал: «Уж не ревизоры ли Государевы?.. Хотя никто не предупреждал… В таком разе каким ветром и с какими же поручениями или заботами пожаловали?.. Впервые личности вижу, впервые…»

Следом за гостями вошёл мужичок – местный житель. Он поставил нехитрый саквояж прибывших, получил от одного из них плату за услугу, раскланялся и удалился.

Ряженцев повернул голову в сторону своих подчинённых и на их лицах прочёл недоумение, смешанное с любопытством. Интуитивно понимая, что следует как можно внимательнее отнестись к вошедшим господам, предложил присесть на табуреты и представился:

– Исправник округа Ряженцев Святослав Романович, – тут же кивком головы показал на своих подручных: – А это мои подчинённые – помощник Никодим Иванович Постников и секретарь Николай Игнатьевич Малов. А как изволите вас величать и по каким делам прибыли иль с поручением каким?

Гости неспешно осмотрели контору и обитавших в ней чиновников.

Помещение малое, и в тесном её пространстве вольготно могли работать не более трёх человек, коими и были пред ними трое служащих, восседавшие на стульях за канцелярскими столами. Два табурета и лавка, стоявшие при входе, предназначались для посетителей. В углу стоял высокий шкаф, наполовину заполненный папками с клапанами и скоросшивателями, рядом металлический сейф. Мебель пошарканная, познавшая время, но крепкая, видать, сделана мастеровыми на совесть. На стене висела небольшая картина Александра Орловского, отображающая лихого казака на белом коне.

Служащие же разновозрастные. Помощник выглядел старше всех, телом худой, с залысиной и куцей седоватой бородкой; секретарь молодой, высокого роста, по глазам смотрелся смышлёным и шустрым. Исправник средних лет, упитанный брюнет, брови и усы – чёрные как смоль, нос крупный с небольшим бугорком, выглядит опрятно, и, судя по мундиру и начищенным сапогам, любит чистоту и порядок.

– Снимайте с себя сюртуки и присаживайтесь, – пригласил Ряженцев, а секретарю бросил: – Помоги господам раздеться.

Гости, оставшись в рубахах с поверх одетыми жилетами, проскрипев сапогами, подошли к столу исправника, и присели на любезно пододвинутые секретарём табуреты.

– Извольте, представлюсь: иркутский первой гильдии купец Кондрат Петрович Трубников.

Ряженцев глянул на второго.

– Прошу любить и жаловать – действительный статский советник Кузьма Гаврилович Рачковский.

«Давненько такие особы в наших краях не объявлялись…» – мелькнуло в голове исправника, и он, не затягивая паузу, спросил:

– Чем могу быть полезным, господа?

Вместо ответа Ряженцев услышал вопрос от Рачковского:

– Какова здесь жизнь, чем довольствуется народ?

Исправник во всех подробностях изложил гостям род занятий поселения, каковы лесные и речные угодья, поведал о торговле пушниной и меной товаров между охотниками с местными и приезжими купцами, не скрыл и о дрязгах и спорах, случаемых меж людьми.

– И всё? – уточнил Рачковский.

– В округе функционируют прииски, это тема особая, и о ней скажу так…

Ряженцев со всеми подробностями сообщил, где и на каких ключах занят народ промывкой песков, кто является хозяевами разработок, о бедности золотосодержащих пород, о недовольстве наёмных, занятых на промывочных работах. Но, мол, люди терпят, деваться некуда, жить на что-то надо, но и каждый надеется, что вот-вот добыча пойдёт богаче и достаток придёт. Не скрыл и о фактах хищения драгоценного металла на промыслах, виной чего бедность наёмного люда. Скрытно, тайком от хозяев сбывают за продукты и алкоголь, иные прячут на чёрный день, а за руку трудно поймать – где ж горному надзору за всеми усмотреть.

– Понятно, – подытожил Рачковский, дав понять исправнику о достаточности изложенной им характеристики о местных делах.

– Ну а как, уважаемый Святослав Романович, обстоятельства складываются на иных речках, имеются ещё где поисковики золотого песка? – вступил в разговор Трубников. – Какие ключи разведают, от чьего имени?

– Есть таковые. Залихорадило якутских и с других мест купцов и разных предпринимателей, потянулись в нашу таёжную глухомань и народ простецкий за собой тянут из губерний всяких, в основном из крестьянских душ. Так они в надежде фарта и копаются, где укажут, иль в свободном поиске шастают по наставлению слова хозяйского. – Исправник достал журнал, открыл, пролистнул две-три страницы и, тыча пальцем, продолжал: – Вон сколь, аж четыре отряда в пойме Олёкмы, небольшой численностью, а одержимы и друг пред другом в соперниках. Бывают и стычки – меж собой повздорят, словами покидаются, на том и заканчиваются разбирательства до следующего раза. У всех глаза горят, да руки чешутся, гребут лопатами землю, копошатся, а оно всё впустую, вот озлобленность и зависть живут рядом, коль кто знаки золотые обнаружат. Видать, не везде, не во всех долинах богатства оные зарыты.

– Земли-то купеческие или казённые? – уточнил Трубников.

– Всякие в нашей местности, и казённые, арендуемые, а где прииски, так те в ведение купцов переведены. Больше земель государственных пустопорожних, на них тунгусы обитают, с давних пор владеют ими, то ж народ исключительный, на особом положении. Стойбищами стоят, где кочуют с места на место, и всюду одна забота – табуны оленей содержат, ловлей пушного зверя занимаются, рыбу ловят. У них всё скупают, пушнина добрая, мех богатый, что говорить, веками их предки таким ремеслом владеют, знают, где и как зверя взять, как шкурки выделывать, этого у них не отнять – умельцы. Хотя чего говорить, и олёкминские охотники в мастерстве тунгусам не уступают, умеют пушнину достать, меж ними разногласий не усматривалось, меж собою ладят, всяк в своём угодье лыжами зимние путики гладит.

– Где ж угодья люда охотничьего? – Рачковский спросил, наперёд зная ответ – не хотел паузы в беседе, нужно было осмыслить главный вопрос к исправнику, а сам глянул на Трубникова. Они встретились взглядами и понимающе обменялись кивками.

– Да повсюду, волка ж ноги кормят, а тайгу не объять, по всей ей родимой и носят свои ноги, – ответил исправник и, захлопнув журнал, положил его перед собой.

Рачковский смотрел в упор на исправника с минуту, отчего Ряженцев поёжился, в этот момент ему очень захотелось узнать: в конце концов, какая же цель появления этих господ? Его не устраивала неопределённость и затянувшееся с ними общение.

– Вам, любезный Святослав Романович, как представителю местной власти, должно быть известно, кто и где из поселенцев Олёкминска промысел свой ведет. Поди и следопыты есть знатные, коли сказываете, тунгусам в сноровке не уступают. По речкам ближним и дальним хаживают, не так ли? – Рачковский прищурился и пристально продолжал глядеть на исправника.

– Как не знать. В основном люди зрелые, а то и преклонного возраста, есть и молодые, но в делах таёжных никому не уступят – сильны в делах промысловых.

– Вы б, милейший Святослав Романович, по каждому удачливому охотнику изложили б нам подробности, – вставил слово Трубников.

– Да чего тут, какие подробности, все они на виду, в любую избу заходи, там и удалец на все руки.

– И всё же?

– Если вас интересует, кто больше пушнины заготовляет, так они почти все ровня, а характером разные: кто скрытный, кто с открытой душой, кто балагурить любит, иные молчуны, слова не добьёшься. Тот же Савва Меренов, трудяга, живёт один как перст, редко с кем словом перекинется, всё в одиночку и сам себе на уме, – тут Ряженцев вроде как встрепенулся: – А на селе ещё одна душа одинокая живёт – парень неженатый, но охотник бывалый, натаскал его отец, пока жив был, так тайгу эту вдоль и поперёк исходил, лентяем не рос, оттого и трудолюбие в нём упорное, жилистый, в отцову кровь удался, тот был знаток на все руки.

– Почто так говорите – одинокий, ладно отец умер, а матушка не при нём, что ли?

– И она ушла за мужем разом с ним, вот и остался один в избе, что отец построил. Из Орловской губернии семья, а судьба вот так сложилась. А парень видный, умом пытливый, охочий просторы изучать-мерить. Ему во времена Ермака родиться надо было б, так Василий Тимофеевич непременно при себе б его держал, крепкий, что кедр сибирский, и смелостью не обделён.

Трубникову и Рачковскому такая характеристика о молодом местном жителе приглянулась. Таков человек на дело серьёзное гож.

– А как, совестлив ли, замечен ли на руку к чужому? – спросил Трубников.

– Э-э, тут твёрдо скажу: Севастьян Перваков о чужое не пачкается, лежать добро будет чьё, не поднимет, а коли поднимет, хозяину снесёт. Таких немного, средь таковых пять-шесть найдутся, вот, к примеру, тамбовский мещанин Зиновий Окулов, приехал, прикипел к здешним местам, освоился, а характером твёрд и не лукавый, хватка есть и руки не корявые.

– Какого сословия-то будет этот Перваков?

– Из крестьян, а по натуре, как пояснил, редкой породы. Тут вот заходил давеча, но будто его кто поменял – одержимость золото искать взяла. Только вышел из тайги и про золото мне тут выговаривал, мол, желание имеет страстное поисками его заняться и пески золотые мыть. Одержим, словно нашёл уже его где.

– А кто знает, нашёл, а молчит.

– Нет, рассказал бы, не скрыл. А пытать его расспросами не стал. Придёт время – скажет, не нашёл, так оно так и останется. Пушнина его ремесло, где ж ему золотые промыслы осилить. – Исправник ухмыльнулся. – Не того птица полёта, не того.

– Глянуть бы воочию на молодого человека, словом с ним обмолвиться, к делу, может, его приобщим.

– Полюбопытствую, что ж за дело задумано, или не время секрет раскрыть. – Ряженцев глянул на гостей, а сам подумал: уж не слишком ли пытливость проявляю, оно и осадить могут.

Внутреннее волнение исправника не скрылось от глаз Рачковского и Трубникова. Они переглянулись. Трубников провёл ладонью по голове, вроде как пригладил волосы, и неспешной речью ответил:

– Прибыли мы с намерениями разведать земли и речки их омывающие, поисками золота заняться, а если и обнаружим чего, так добычу поставить потребную. А для такой работы нужны-с люди надёжные, чтобы доверить им сию ответственность и мы в них были уверены.

Ряженцев вздохнул с облегчением: «Ну, слава Богу, прояснилось, чего только в уме наворотил… Уж я-то думал, с какой ревизией, а тут вот что, и эти господа туда же – золото привлекло, не даёт покою… Не они первые, не они последние…»

– Что ж, не ново слышать, не ново – много перебывало, да проку мало. Кто знает, может, вас, господа, посетит удача, – облегчённо выдохнул исправник.

– Хотелось бы, милейший, хотелось, в чём мы и надеемся. Приглядимся к людям, познаем, кто чем дышит, и от вашей подсказки не откажемся, определимся с районами поисков, сформируем отряды, и в добрый путь.

– Чем могу, подсоблю, господа, о людях всех премного наслышан, подскажу, кто к чему больше прилежание имеет. Ну, а если с пользой ваше дело обернётся, милости прошу – без промедления регистрацию участка оформим, застолбим, как положено по всей форме.

Глава 6

Рачковский и Трубников покинули исправника, предложившего им поселиться в постоялом дворе, коий находился в центре села и содержался неким Фомой Лукичом Штыриным. Исправник распорядился помощнику найти кого-либо помочь доставить саквояж гостей, и он исполнил быстро – спустя считаные минуты носильщик уже появился на пороге управы.

При постоялом дворе была конюшня и небольшой трактир, где можно харчеваться и что-либо выпить, для проживания имелось несколько спальных комнат. Штырин, будучи предприимчивым человеком, построил гостиные покои и хозяйственные строения с дальновидностью – проезжие люди, а они всегда были, а тут с разработкой золотых долин так и вовсе перспектива открылась. Кто на прииски, кто с приисков всегда заглядывали, а трактир приискателям что отдушиной служил. В Олёкминске многие оставались зимовать по разным причинам. Кто не хотел тратить время на долгую дорогу возвращения домой и решал остаться до следующего сезона, хотя и достаточные деньги имел; другие ж, если с малыми средствами, в свои губернии возвращаться и вовсе не желали, чем хвастать, не особо чем, вот и оставались до весны на новый наём. От уныния, а больше отчаяния топили своё настроение в горячительной жидкости.

Многие деньги прожигали в межсезонье, заработав до наступления холодов, зиму встречали и проводили её в безделье и за выпивкой, местные тоже были небезучастны приложиться к спиртному. Таким Штырин, как и лавочник Руснак был рад – прибыль сама текла ему в руки. Бывало, и разногласия промеж себя мужики проявляли, если шумный спор какой заходил или драку затевали, то соглядатай Штырина – Степан Горохов – угрюмый и крупно сложенный, словно бык, всякого угомонить готов был. Когда грозным словом призовёт к порядку, когда и кулаком приложится и выдворит наружу, дабы другим неповадно было. А махал ручищами Горохов от души, будто желал с одного разу выбить всю спесь и хмель из бунтаря. Проспавшись и с синяками, дебоширы не жаловались, а чего тут – сами виноваты, а исправнику челобитную подашь, так тот только рукой махнёт и разбираться не будет – не тот случай, ради которого время терять следует, а то ещё и штрафом обложит.

Местные поселенцы от приискателей не отворачивались, когда те, пропивши все деньги, шли на поклон – дать им какую работу за пропитание. Работа находилась – заготовка дров, что-то построить, отремонтировать, подлатать дровни, телеги, да мало ли в хозяйствах забот, вот и батрачили, чтоб до весны от голоду не помереть.

О том, что в Олёкминске имеется постоялый дом для заезжих людей, а их в последнее время стало заметно больше, чем в предыдущие годы, Трубников и Рачковский узнали от иркутского купца Серебрякова, побывавшего на здешних приисках, но имевшего виды заняться золотоисканием в поймах речек, впадающих в реки Витим и Лену. Узнав, что они собрались в дальнюю дорогу до Олёкмы, дал несколько дельных советов в преодолении столь трудного пути, изложил вкратце о поселении и что представляет тамошняя местность. Кое-какие подробности получили и из уст купца Лагутина. Оба не пугали, но предостерегали – места уж больно глухие и люди всякие, с разным умыслом встречаются.

На постоялом дворе Трубникова и Рачковского встретили приветливо, Штырин шаркал ногами, раскланивался, спешил во всём угодить иркутским господам. Поселил их в лучших комнатах, велел накормить шурпой из грудинки дикой козы, тушёной олениной и чаем, предложил по чарке водки, отчего гости не отказались, правда, попросили умерить норму – налить не по чарке, а по шкалику.

Сытный обед располагал к отдыху, но Трубников и Рачковский решили пройтись по Олёкминску, воочию изучить его невеликие окрестности, а главное, самим найти хвалёного исправником Севастьяна Первакова. Посмотреть на него, побеседовать, узнать, чем мотивировал острое желание заняться поиском золота, увидеть его быт, который о многом бы тоже мог рассказать про человека.

– А вот сдаётся мне, любезный Кузьма Гаврилович, этот самый Перваков не напрасно метнулся от заготовки пушнины на промысел драгоценного металла, не напрасно. – Трубников шёл и с интересом рассматривал строения и дворы, обнесённые тыном.

У большинства домов на привязи собаки, они начинали гавкать, как только чужие проходили мимо, а если задерживались, с ещё большей злобой оглашали улицу своим лаем.

– Уж не думаете ли, что наткнулся где на месторождение и азарт взял?

– Маловероятно, но и не исключаю.

– Исправник заверил: парень не скрыл бы, так что…

– Мог и скрыть, не поверив власти, затаиться со своими мыслями.

– Кто знает, может, и так, а может, желание просто-напросто молодой человек вынашивает.

У проходившего мимо мужика спросили, где двор Первакова. Тот, с любопытством глянув на незнакомцев и узрев в них знатных людей, поспешил объяснить, как пройти, где свернуть. Незнакомцы направились в указанном направлении, а мужик долго стоял и смотрел им вслед.

Дом Первакова особо не отличался от других домов.

Вообще все жилища на селе построены однообразно: стены из кругляка сосны, иные из лиственницы, утеплены мхом, крыши крыты тёсом, много сараев и навесов, заполненных запасами дров, во многих дворах сани, телеги и разная утварь. Тын же сплетён больше из разнообразных видов неделовой древесины: тонкие стволы деревцев, толстые прутья, крупные ветки.

Увидев во дворе молодого человека, сидевшего на лавке у завалинки и занятого плетением рыболовной снасти, иркутские гости остановились пред калиткой и с любопытством наблюдали, с какой сноровкой вяжется сеть, казалось, это делалось без труда, а руки и пальцы сами по себе в работе.

Трубников подал голос:

– Молодой человек, сделайте одолжение, оторвитесь от дел.

Севастьян вопросительно взглянул на незнакомцев: «Люди знатные, доселе в Олёкминске их не встречал, знать, только что прибыли, наверняка скупщики пушнины, а может, по торговым делам?»

Севастьян отложил сеть и подошёл к калитке, хотел было поздороваться и спросить, чего хотят господа, но Трубников опередил:

– Добрый день. Перваков вы будете?

– Да, я Перваков. Перваков Севастьян Михайлович. Если я вам нужен, так позвольте узнать, по какой надобности? Или от меня желаете что узнать?

– Не соизволили бы впустить нас? Как-то через городьбу неуместно беседу вести, а разговор может оказаться длинным, – предложил Рачковский.

Севастьян скинул с кола калитки петлю, что являлась примитивным запором, и, настежь открыв вход, пригласил таинственных личностей во двор. Далее провёл в избу. Тут же засуетился угостить чаем, но гости наотрез отказались, сославшись на сытость.

Трубников и Рачковский огляделись. Небольшая кухонька, горница и малая комната. В избе порядок – при входе самотканый ручной работы коврик, вешалка с крючками из дерева, в комнате кровать деревянная и застелена покрывалом стареньким, но на вид чистым, шкаф, похожий на комод, дощатый стол выглядел массивным, прочным, в красном углу небольшие иконы Иисуса Христа и Святой Богородицы.

Войдя, оба – Рачковский и Трубников – перекрестились и поклонились образам, хозяин же дома для себя отметил: «Православные и Бога чтят».

Севастьян предложил гостям присесть к столу на табуреты, коли обмолвились о предстоящей длительной беседе. Все трое присели к столу.

– Так, стало быть, хозяйничаешь один в этом доме? – спросил Трубников.

– Один, думаю собакой обзавестись, так вдвоём будем, а если две, так втроём.

– Охотник, а без собаки. Почему?

– Была, в прошлом году не стало. А без лайки никак нельзя, такой помощник в тайге всегда сподручный.

Трубников внимательно глянул на хозяина избы и, чтобы не томить его неопределённостью посещения, представил себя и Рачковского:

– Прежде чем о чём говорить, следует нам назваться. Я Трубников Кондрат Петрович – иркутский первой гильдии купец, – наклонившись в Рачковскому, добавил: – Кузьма Гаврилович Рачковский – действительный статский советник.

Севастьян напрягся, столь высокого ранга господ он не встречал в глубинке, а тем более вот они – сидят в его жилище, за одним с ним столом. «Знают мою фамилию, пришли намеренно. От кого, кто назвал? Зачем понадобился, раз ко мне заглянули? Кто-либо из местных чего накаркал? В чём интерес их ко мне?.. Неуж посетили управу и от исправника или его помощников что-то обо мне из их уст услышали?.. Хотя чего обо мне можно наговорить, чем мог привлечь внимание?..» – раздумывал Севастьян.

Но его мысли прервал Трубников, приметив волнение парня:

– Не мучайте себя, для чего и по какому поводу пожаловали. Всё одно не разгадаете. Ходить вокруг да около не будем, есть разговор на тему, что волнует вас в последнее время – о поисках золота в здешних местах.

– Но я охотник, потомственный охотник, и мне неведомо такое занятие, с чего вдруг взяли, что имею желание поменять ремесло? Ваше высочество, ошибаетесь, я не тот человек, за которого меня вам кто-то представил, – возразил Севастьян, неожиданно услышав, что интересует прибывших господ, а в голове пронеслось: под полом хранит золотой самородок, будто эти два человека пронюхали о нём и пришли забрать, выпытать из него, откуда эта драгоценность. «Но кто, кто мог сказать им об этом?.. Кто?.. Да нет же, это известно только двоим – мне и Хоньикану. До Хоньикана далеко, да он ни при каких обстоятельствах не рассказал бы чужим людям. Так откуда же, кто?..»

– Молодой человек, скажем прямо, – вступил в разговор Рачковский, – о ваших планах по поискам драгоценного металла и разработке золотоносных речек, кои вам, если удастся обнаружить, стало известно два часа назад от исправника Святослава Романовича Ряженцева. Не переживайте, плохих слов о вас мы не услышали, а, супротив, только хорошие. Он и изложил нам ваше стремление в летние месяцы посвятить себя разведке ключей и речек, кои протекают по долинам Олёкминского округа.

Теперь, когда всё прояснилось, Севастьян, с одной стороны, успокоился и даже обрадовался – неужели удача рядом, это как раз те люди, которым подвластно поднять такое большое дело – у них денег и возможностей немерено, с другой стороны, насторожился: «Кто знает, как обернётся дело, если им откроюсь, разложив весь расклад? А прежде чем довериться, надо крепко подумать, крепко!..»

– Ну, это я так высказал всего лишь намерения, а Севастьян Романович мне посоветовал поразмыслить, стоит ли заниматься столь хлопотным, а к тому же малоперспективным делом.

– Как знать, как знать, если человек к чему-то стремится, он обязательно достигнет своей цели. А у вас цель есть, она благая, и это главное, – заметил Рачковский.

– К тому же вот я гляжу на вас, и моё внутреннее чутьё подсказывает: вы, должно быть, удачлив. Да, да, есть в вас что-то такое одержимое, есть, – вставил своё слово Трубников. – Нам нужны люди, которым можно доверить сие дело, в которых должны быть уверены, в их настойчивости в преодолении трудностей, какие могут встретиться на пути к поиску золота, скрытого в недрах Сибири. – Трубников, прокашлявшись, добавил: – И потом, мы положиться можем исключительно на честных людей, к коим, насколько наслышаны, вы относитесь. А эта черта характера крайне важна, крайне!