Тайны угрюмых сопок

Александр Михайлович Минченков

Тайны угрюмых сопок

© Минченков А.М., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Глава 1

Отпраздновав Рождество Христово 1846 года, в один из январских дней сидели два человека в доме Трубникова. Вечеровали, пили чай и речь вели о разном. Говорили о делах торговых, политике, государственности, перемалывали слухи, что из-за границы доходили, а тут в Иркутске, обраставшие всевозможными выдумками и небылицами. Эти люди не простые и знавшие друг друга с давних пор. Один – первой гильдии купец Кондрат Петрович Трубников, второй – действительный статский советник Кузьма Гаврилович Рачковский.

Знакомство этих двух людей произошло через сибирского генерал-губернатора Самойлова – царского реформатора и законотворца, ушедшего в мир иной в конце тридцатых годов. Рачковский служил ранее в канцелярии названного генерал-губернатора, добросовестно и с верностью до конца его жизни. Многому научился в производстве документов и познал основу дел государственных.

Рачковский с обыденных новостей разговор перевёл на тему, которая его давно волновала. Ну как давно, два-три года, как узнал о находках золота на далёкой речке Олёкме, впадающей в реку Лену, что-то прочитанное в печатных изданиях, что-то со слов заезжих людей. Далека Олёкма с её многочисленными притоками, но уж больно привлекательной оказалась – нашли золото! Металл-то драгоценный, завсегда дорогой и стоящий, валюта на все времена!

– А вот скажите-ка мне, любезный Кондрат Петрович, известны ли вам какие подробности о золотой находке на севере нашей Иркутской губернии?

– Как тут ответить? – Трубников глянул на собеседника. – Газеты писали, и из уст купца Горемыкина мне кое-что ведомо, он непосредственно участвовал в горных отводах, людей нанимал, разведкой и добычей золота занимался. Много рассказывал, но что из того, коль через два или три года всё там затихло – сказывал он, вроде как золота мало было обнаружено, работы почти и свернули.

– Доподлинно ль известно, где ж конкретно он промышлял? – с открытым чувством внимания задал вопрос Рачковский.

– Отчего ж неизвестно, известно-с. Вот в той самой Олёкме, но не самой речке, а в её притоках. Больше тех, что в верховье в неё стекаются.

– Каким же образом оно ему открылось? Людей знающих посылал иль сам прознал о тамошних местах?

Трубников из самовара подлил в свою кружку кипятку, неспешно щипчиками отколол кусочек сахара и положил его в чашку. Кивком головы пригласил и собеседника сделать то же самое. Рачковский не заставил себя ждать – дополнил свою чашку чаем, отхлебнул и вопросительно глянул на Трубникова.

– Да нет, уважаемый Кузьма Гаврилович, случай ему представился. – Рачковский вскинул брови и, наслаждаясь чаем, сидел в ожидании пояснений, а Трубников продолжал: – На сей момент не могу припомнить фамилию купца, названного мне Горемыкиным, но являлся тот ему своим человеком. Так, он повстречал единожды на ярмарке одного тунгуса. Тунгус присматривал себе товар, вертелся вокруг да около. А потом и обратился к торговцу, мол, хочет иметь понравившуюся вещицу, а денег нет, а есть камешек больно благолепный и завлекательный, тяжеловат и с блёстками. «А ну, покажи, каково чудо носишь», – заинтересовался купец. А тот и достал из-за пазухи озвученный камушек. Купец оказался человеком сведущим, знающим и сразу признал в этом камушке золотой самородок. Понял он, что тунгусу и неведома ценность вещицы. Не мешкая, отпустил ему товар и вопросом озадачил: «Скажи мне, мил человек, откуда у тебя этот камушек, у кого взял или нашёл где?» Тунгус человек простой, бесхитростный, рад свершившейся сделке и в предвкушении, что есть с чем вернуться до стойбища, не стал таиться и всё рассказал как есть. Что он из дальних мест, кочует с сородичами и табунами оленей по сибирским речкам, промышляют пушниной, рыбой. А камушек нашёл на одном из таёжных ключей. «А ты запомнил эту речушку, можешь показать место, где поднял находку?» Тунгус заверил, мол, отчего ж, конечно, помнит и показать может.

– И показал, значит? – хмыкнул Рачковский.

– Показал. Горемыкин в то время, не откладывая, снарядил людей и отправился с ними и тунгусом до мест его обитания. Рассказывал, добирались с приключениями, то ж тайга местами непроходимая, болота, горы, сопками и гольцами оные называют. Места дикие, малоезженые, малолюдные, на многие вёрсты редкую душу встретить можно. В основном люд занимается промыслом копытного и пушного зверя, заготовкой лесных ягод и орехов. – Трубников поставил на стол допитую кружку, пальцами обеих рук поворачивал её медленно по часовой стрелке и, глядя на узоры скатерти, вроде как вспоминал о том, что поведал когда-то ему Горемыкин.

– И как же дело-то пошло? – Нетерпение охватывало Рачковского.

– Открыл он несколько участков, застолбил и зарегистрировал их на своё имя в Олёкминском полицейском управлении. Но как я до вас, уважаемый Кузьма Гаврилович, уже довёл, в течение трёх лет намыли со всех пород около трёх пудов, по пуду в год.

– Что так? Бедными месторождения оказались?

– Видимо, так. Золото есть, но мелкое и с малыми запасами в породе.

– А что далее-то, Кондрат Петрович? Почто оставил сие дело Горемыкин?

– Пуд в год! А затраты-то немалые в этаком предприятии и при такой отдалённости требуются. А работы он полностью не свернул. Один или два прииска до сих пор в работе, правда, функционируют на уровне низкой доходности.

– Да уж окупить средства при одном пуде никак невозможно, одни убытки, ни выгоды и проку мало.

Рачковский отхлебнул глоток чая из кружки и глянул на собеседника, прищурился и промолвил:

– А ведь до меня дошли новости, на Олёкме и поныне несколько приисков, и не только Горемыкина, имеются.

– Есть таковые, вроде как боле десятка насчитать можно-с, однако все они в одинаковом положении – без особой выгодности.

– Кондрат Петрович, а вам известно, чьи это прииски?

– Отчего ж, нескольких хозяев назвать могу. Лично с ними незнаком-с, но о них наслышан. Некий генерал-майор Бражников, отставной поручик Машунский, почётные граждане Завьялов и Денежников и мой коллега почтенный 1-й гильдии купец Гаврил Лагутин. С последним знакомы уж лет несколько, общались неоднократно, в том числе и по делам добычи золота. Много мне он рассказывал о тамошних разработках. И интересные обстоятельства излагал, и печальные, а порой и жуткие. С Горемыкиным они дружны, сами понимаете, что их объединяет. Но опять-таки не настолько тесно, иначе сказать не очень доверительно, полагаю, по причине преобладания меж ними личных интересов в делах промысловых.

– М-да, – промолвил Рачковский и, вновь глянув на Трубникова, наконец озвучил свои сокровенные мысли: – Дорогой мой Кондрат Петрович, а ведь к вам сегодня я с намерениями явился весьма и весьма серьёзными.

– Что ж за соображения вы в себе носите? Судя по вопросам о делах золотопромышленных, уж не решили ли поисками и промывкой золотых песков заняться?

– Решил. Не дают мне покоя вести с тамошних золотоносных открытий. Задумался, ведь не только ключи, что впадающие в Олёкму скрывают в себе клады в породах. Ну, никак так не может быть, никак. Интуиция подсказывает: край тот богат, и в других речных руслах золотоносные залежи имеются. Со знающими горное дело специалистами беседовал, единодушны и они в таком мнении.

– Признаться, вы меня удивили своим заключением, страсть как удивили. Сам иной раз раздумывал над этим, крепко думал, но в такой затее нужны надёжные единомышленники, а таковых пока не усматриваю. На то ж нужны свободные средства, начинать с малыми деньгами промысел заведомо неуместно, обречён на провал. Это что в потёмках иголку искать, тут только случайность спасти может. А в том, что и иные речки в сибирских просторах могут быть золотоносными, с этим с вами согласен.

– Милейший Кондрат Петрович, такой единомышленник перед вами. Сдаётся мне, объединив наши финансы, мы вполне можем осилить этакое большое предприятие. Наслышан, узнав о золотых речках, обнаруженных на северных землях нашей губернии, туда устремились многие практичные люди, а поговаривают, и пройдохи, жаждущие наживы. Как бы не опоздать нам с осуществлением намерений. Заметьте, добрых и стоящих намерений.

Трубников слушал собеседника и размышлял о том же. Ни с кем до этого дня он не делился своими планами о желании приобщиться к поиску и промыслу золота. Его подгоняла душа, будто предчувствовала удачу. А из столь непринуждённого разговора с Рачковским, перешедшего в русло о драгоценном металле, он ещё более укрепился в своих сокровенных и манящих рассуждениях. «Рачковский как раз тот человек – деятельный, зажиточный. Слов на ветер не бросает, знакомы с ним не первый год, надёжная во всех отношениях личность, уважаем в деловых кругах, имеет определённое влияние. Таков не бросит дело на половине пути. К тому же, судя по его осведомлённости о золотых проявлениях, обнаруженных в северной тайге, и его одержимости, он кандидатура подходящая. По сути, в таком щепетильном деле, думается, его участие и наша совместная тяга даже как нельзя кстати», – размышлял Кондрат Петрович.

Трубников встал со стула, сцепив пальцы рук за спиной, прошёлся по залу, подошёл к окну, с минуту-две глядел на уличный пейзаж, продолжая напряжённо думать, прикидывать, что да как. Дело не шуточное, щепетильное и затратное, можно погореть, спалив кучу денег, но и в случае удачи получить огромные барыши. И словно приняв какое-то определённое решение, он резко повернулся и возвратился к столу, присел и, глядя в глаза Рачковскому, уверенным голосом произнёс:

– Не буду лукавить, но мне ваша идея чертовски нравится, – на последнем слове он легонько ударил кулаком по столу. – Да, нравится, и скрывать не буду, я искренне рад вашему, Кузьма Гаврилович, предложению, оно своевременно и актуально. Поиски золота там ведутся интенсивные, и приобщиться к золотым промыслам – это бизнес стоящий, хотя и рисковый.

– Ну, риск в любом большом деле велик, а здесь он, по крайней мере, имеет перспективу – золото-то в речках находят, и это факт неоспоримый, действительный.

– Неоспоримый, это и вселяет уверенность. Что ж, исходя из наших рассуждений, можно не откладывая обсудить всё в деталях. Непременно-с и в ближайшие сроки. Как вы изволите на это посмотреть?

– В любое время к вашим услугам и готов обговорить до мелочей столь интересный замысел.

Испив ещё по кружке чая, оба собеседника, удовлетворённые беседой, расстались, раскланявшись и пожав друг другу руки, договорились вновь встретиться до начала февраля…

Глава 2

Севастьян брёл вдоль русла речки Чары. Вода бежала, недавно освободившись ото льда, омывая песчано-галечные берега, перекатывалась через камни, полноводно и весело журчала, звенела взявшей полную силу весной, но уже казавшейся летом. Да что говорить – заканчивался последний месяц весны – май, и он выдался солнечным и ласковым. К удивлению, с первым теплом проснулась и лесная летучая мелкая тварь, такое впервые, чтоб так рано просыпались эти таёжные кровососы. Что случилось в этом году с ними, трудно было объяснить. Возможно, сказалась прошедшая на удивление для Сибири не особо холодная зима, а ранняя весна и жаркое солнце настолько разогрели мари и болота, что гнус воспрянул духом и принялся размножаться. Комары и мошка донимали Севастьяна, непрестанно лезли в глаза, и он то и дело отмахивался руками.

– Да что ж вы так рано раззуделись, вас тут целая туча, так и норовите очи залепить. Как же вы вопреки природе до июня пробудились, что ж вас сон не берёт, окаянные, – возмущался Севастьян, сломал молодую, только что распустившую листочки берёзовую ветку и принялся отмахиваться от наседавшей на лицо и шею летучей твари. – Мать вашу, мелкота, а кусаетесь, словно псы озлобленные, – ворчал он, одновременно старался осторожно ступать по мшистой болотистой поверхности и местами заросшей долины, а где путь лежал и через сопки в направлении устья речки Жуи, наконец-то появившегося впереди – здесь она сливалась в Олёкму. Оленя вёл на коротком поводке, ружьё нёс на ремне через плечо, так требовала осторожность – всяк хищный зверь мог оказаться на пути. А какой опасный зверь? Да, конечно же, рысь, а того гляди и медведь – местный хозяин урмана. Сохатого или изюбря чего бояться, те сами от любого треска сухой ветки или непонятного звука шарахаются.

Дошёл до устья Жуи, поднялся на взгорок и далее направился по склону заросшей долины, обильной местами стлаником с появившимися на ветках малозаметными зародышами шишки, а это будущие плоды ореха, куда меньшего по размеру, нежели кедрового, но всё же по вкусу ядер не уступающему своему могучему собрату.

Кедрач есть, но его больше в соседнем урочище и за перевалами, легче сказать, где его нет. Высокий красавец, с мощными стволами и крупными лапами. По осени его верхушки всегда привлекают заготовителей из таёжных поселений. Вооружённые деревянной колотушкой, они бьют по стволу, и спелые плоды, срываясь с веток, летят вниз, и тут только береги голову, чтоб какая из шишек не прилетела на темя иль по ушам. Но есть среди люда и проворные. Те, не используя увесистой балдушки, ловко взбираются на деревья до их макушек, а уже там срывают или, тряся ветки, отбивают палкой зрелую шишку.

Всяк народ, и стар и млад, круглый год довольствуется лесным орехом, насыщаясь столь питательным продуктом. Хоть верхом на лошади, а порой сидя в запряжённой телеге, али пешим ходом, либо у печи зимним вечером, раскусывай скорлупу ореха промеж зубов и думы думай всяческие. Кто наберёт шишек, так многие шелушат их на самодельной ручной машинке, крутят жернов, отчего шишка шелушится и в лоток ссыпается. А тут орех отделят чрез сито, отдуют от мусора и в мешки, а там на еду, а больше на продажу, иной раз и на обмен чего-либо.

Севастьян каждый сезон кедровый орех и бруснику заготовлял, зимой же добывал пушнину. Соболь, белка, горностай, порой и лиса попадалась. Мех всегда в цене был, да вот только досада иной раз брала – купцы и скупщики разные, всё обмануть норовят, то седина остевого волоса не таковая, то кряж, цвет или размер не этакий, а то и дефекты выискивают, то ещё что. Больше недостатки надуманные, чтоб категорию товара снизить и заплатить охотнику меньше, а ведь поймать пушного зверя ловушек и петель не один десяток по путикам расставить потребно, да обход их регулярный нужен. Путики эти по снегу и в морозы каждый день ногами мерять приходится, а это с десяток, а то и более вёрст средь лесных зарослей. Как бы то ни было, сдача пушнины способствовала житью в достатке, иметь лишнюю копейку, да и позволяла скопить на дальнейшее существование.

В последние же годы интерес шибко расширился – объявилась новость чудно-захватывающая – в Олёкминском округе золото нашли. Купцы и золотопромышленники и люд разный словно всполошились, какой год подряд каждый норовит испытать судьбу – найти золото и обогатиться. А как же иначе, коли оно в ключах и не глубоко залегает. Копай и промывай породу, а что намыл, так сдавай в казну российскую, а это ж деньги на обуздание бытия бедного. Но и тут, как с той пушниной – обвес и обман рядом процветают, а то и запросто так забрать могут, мол, без позволения хозяина на застолблённом участке оказался и породу мыл, в подлежащем регистрации отводе промышлял или ещё пред каким фактом выставят. Тоже обида берёт, а от таковой обиды иные и, прячась от глаз чужих, шастают по долинам, моют пески, а ежели удача улыбнулась, так втихаря и сбывают золото либо в лавке торговой за товар, либо средь заезжих чужих людей за деньги.

С деревянными лотками и малыми бутарами бродят люди по ключам разным, пробы берут, промывают пески в надежде обнаружить жёлтый металл. А он не везде хоронится, не всюду открывается искателям.

Многие сами по себе копаются, вопреки указам Государевым, часть как доверенные лица от купцов или от зажиточных граждан, кому право дано разведывать и добывать драгоценный металл. Каждый по-своему и с личным сокровенным умыслом и разными последствиями.

Ныне Севастьян решил забрести в тайгу дальше обычного, весьма отдалённо, разведать иные урочища. Несколько дней потратил он на переходы к руслу речки Хомолхо. Пешком в столь дальний путь не пошёл, отправился на олене. Где долины и гольцы мерил ногами, где ехал верхом. Добрался до устья речки Хомолхо, впадающей в Жую, и двинул отматывать следующие вёрсты по хомолхинскому малохоженому простору. Ну, как малохоженому, нет, не совсем так. Проживали где-то выше среднего течения обособленно кочевые тунгусы Жуюганского рода. Вели промысел пушнины, сбывали её на ярмарке или заезжим купцам продавали, дикого зверя забивали редко, своего мяса хватало – содержали оленьи табуны, к тому же рыба в достатке в речках водится. Знал Севастьян о поселении тунгусов, но в их владения не помышлял вступать, просторы большие и познать было что, окромя этого. Объявиться у них хотел лишь так, скоротечно, расспросить что-либо, они народ вездесущий, по ключам и долинам промышляют, всё видят, примечают. Может, кто металл жёлтый находил, присмотреться, побалакать, глядишь, откроются, расскажут.

Да и уверенность подгоняла – знаком ему был из тех мест тунгус Хоньикан – молодой, сильный и с доброй открытой душой человек. Свела их судьба в одном из урочищ. Оный тунгус с сородичем решили искать другие места, богатые подножным кормом, зверем и пушниной, так сказать, на перспективу. Хотя этого добра хватало и в долине Хомолхо, но время требовало подыскивать и иные угодья – род ширился, росла потребность в просторах для житейской деятельности.

Продвигался Севастьян, и думы разные роились в голове: «Вот ведь люди как за камнем золотым кинулись, так и норовят друг дружку опередить, а иной раз и злоба наружу выходит, до драки порой доходило, при пушнине такого не бывало, а тут как с цепей сорвались. Да, деньги большие за находки платят, а кто намывает, так те жируют, и ещё боле желание одолевает, но сколь хожу, ни разу такое счастье не улыбнулось. А нашёл бы, так то же, знать, не выбросил бы, обменял на что-либо аль червонцами взял. Найду, так перекинусь с пушного промысла, да вникну в поиски столь драгоценных кладов… Оно ведь как, золотой промысел дело сезонное – с весны до осени, а у пушнины – зима, так что одно другому не помеха, а достаток двойной, как не тройной…»

«Только бы был на месте Хоньикан, удивится, коль объявлюсь в его стойбище, всё проще со знакомым тунгусом речи говорить», – проплыла мысль у Севастьяна.

Севастьян обязан Хоньикану. Тот оказался со своим сородичем в одном из урочищ на речке Жуе в то время, когда Севастьяну грозила неминуемая гибель, могущая обернуться ужасной смертью. Карабкался по скале, ружьё держал в руке, за спиной мешок с котелком, кружкой и снедью, оступился. Дабы не сорваться, руки пришлось непроизвольно освободить, и выпустил оружие, а оно тут же скатилось к подножию уступа. Удержался, стал твёрдо на ноги и вниз глянул – где ж ружьё зацепилось и каким образом вернуться до него? Но смотрит, стоит бурое лохматое чудище – зрелый по возрасту медведь. Смотрит зверь снизу вверх, вроде как соображает, как лучше достать двуногое существо, и оскалился. В сознании медведя, видать, всплыло: подобную особь он встречал в прошлом году, из его железной палки пыхнул дым и раздался страшный звук, от которого охватил его страх и пронзила острая боль в правой лопатке. Раненый медведь скрылся в зарослях, а злобу затаил: представится случай – порву!

И встречи он такой дождался. Вот он, заклятый обидчик, беспомощный и зажат среди груды каменьев, словно в ловушке, бежать некуда, да и пожелал бы скрыться, так настигнуть пара пустяков. Хоть и не Севастьян был тогда виной нападения, но медведь видел в нём силуэт и запах существа, доставившего ему столь многих неприятностей – ранение кровоточило, а пуля не давала покоя долгое время.

Медведь принялся карабкаться вверх, это делал он с лёгкостью. Севастьян же в растерянности разглядывал приближавшуюся угрозу. Отход преграждала скальная стена, если попробовать преодолеть её, неизбежно ждала неудача – сорваться и сразу оказаться пред лапами оскалившегося зверя или разбиться. Севастьян решил задержать медведя, поднял камень и бросил в него, попал в лапу. От боли медведь взревел и с удвоенной силой ринулся к цели. Севастьян поднял другой камень, чтобы вступить в рукопашную схватку. Но что этот камень для черепа столь сильного зверя. Разве что ещё более озлобишь. Севастьян с горечью осознавал, кто здесь выйдет победителем. В руках даже не было ножа, он из-за беспечности хозяина не был в ножнах на поясном ремне, а лежал на дне вещевого мешка. А времени снять с плеч мешок, развязать узел и достать холодное оружие не оставалось. Медведь же со сноровкой обезьяны уже был пред ним. Глаза горят, не моргают, пасть открыта, и несётся из неё громовой грозный рык. Севастьян хоть и готов был вступить в бой, но к страшной смерти уже был готов и в мыслях расставался с жизнью.

Но что это? Неожиданно прогремел выстрел, медведь замер, издал предсмертный гортанный хрип и кувырком скатился к подножию скалы.

Повезло Севастьяну – по стечению обстоятельств Хоньикан и его соплеменник продвигались мимо скалы, и до них донеслись возня и шум. Насторожились, свернули с пути и увидели картину, в которой человек пред медведем выглядел затравленным и беспомощным. Такое случается в таёжной жизни, но крайне редко, чтоб вот так внезапно в глуши и при обрушившейся безысходности человек мог обрести нежданную и своевременную выручку. Сколь людей загублено разъяренными и голодными зверьми, случайно оказавшимися на их пути, сколь затонуло людей в болотах, затянувших их в своё гнилое вонючее чрево, не дождавшись помощи. Об этом знают лишь сопки, но они никогда и никому не расскажут о жутких смертях, происходивших в долинах бескрайней тайги. Это тайна, скрываемая землями и речками, занесёнными снежным покровом зимой, а летом демонстрирующими неописуемые краски и виды растительности, покрывающей гольцы, долины и мари.

Севастьян благодарил своих спасителей, называл их своими братьями, клялся молиться за них Богу в послании им удачи и здоровья. Хоньикан же улыбался и хлопал Севастьяна по плечу, приговаривая: «Плохо один человек на тропе, плохо без ружья, тайга непредсказуемый, глаз остро держать надо…»

С того дня Севастьян строго наказал себе: оружие крепко в руках держать следует, нож всегда на поясе должен быть! Оно ведь как, почти каждый раз, как в тайгу уходил, будь то зимой по лыжне или летом по тропе, одному приходилось путь держать, а один оно и есть один, сам себе хозяин и сам себе защитник. А урок столь поучительный постоянно ему в затылок дышал, следом по пятам наступал, а посему теперь осторожничал и в бдительности пребывал постоянной. Это стало для него нормой, выстраданным правилом.

Глава 3

Отмахал Севастьян трудных более трёх сотен вёрст без каких-либо приключений. По дороге раз ловил рыбу, однажды попалась кабарга, в последние сутки пути ранним утром на еду подстрелил глухаря. Жарил его на огне, а поевши и восстановив в себе силы, двинул далее. Наконец к обеденному солнцу этого дня он был уже у стойбища.

Но что это? До ушей доносились ружейные выстрелы, звуки бубнов и смех людей.

«Что ж это может быть?» – насторожился Севастьян.

Но как только вошёл в пристанище эвенков, всё стало понятно – в стойбище справляли свадьбу.

Все тунгусы были одеты в яркие наряды. Поодаль стоял на привязи олень, он был украшен красивой попоной, уздечка же в цветных лентах и узорах из бисера. На таком олене обычно привозили невесту из другого рода. Хоровод ходил вокруг костра, двое тунгусов били в бубен, трое с разными интервалами по времени палили из ружей в воздух. Смех и веселье сотрясали округу.

Севастьяна заметили, залаяли собаки, но празднество не смолкло, а лишь тунгусы-мужчины чуть напряглись при виде незваного гостя и отогнали псов. Двое из них подошли к Севастьяну, узнать: кто, откуда, как оказался здесь? Обратил внимание на гостя и ещё один тунгус – Хоньикан. Он был весёлым, выглядел среди мужчин нарядней всех. Он бросился к Севастьяну и сразу попал к нему в объятия.

– Хоньикан, уж не ты ли жених?! – воскликнул Севастьян.

– Я, я, Хоньикан, с восхода солнца свадьба играет, хорошо играет, невеста хороший, родня хороший, проходи, уважаемый человек будешь! – и, не давая что-либо сказать знакомцу, продолжал: – Откуда знаешь, что Хоньикан женится? Как узнал, как пришёл? Хорошо пришёл, удача, значит, тебе и мне будет. Ты посмотри моя жену Мэнрэк, молодая, красивый, чум свой поставил, калым десять оленей отдал, больше не просили, своя табун есть, от приданое отказался, не надо, девушка сама хороший, шибко хороший.

Севастьяна пригласили в хоровод, и он вынужденно закружился в общем веселье. Хоньикана же отозвали к себе старшие, видимо, это были его родители и невесты, они поочерёдно что-то ему говорили, и догадаться было не трудно – благословляли, наставляли, желали добра, продолжения рода и крепкого семейства, приумножения богатства.