Автомобильная фамилия

– Но почему?

– Потому что из-за него ты улетел на Солярис.

Молчу. Не понимаю. Год – это не так уж и много.

– Скоро контракт закончится, и я вернусь.

Амелия не отвечает. Я глажу ее по волосам. Так мы сидим какое-то время.

Сидим, когда на соседнюю дорожку приходит шумная пара – мужчина и женщина. Оба красивы, хорошо одеты и не скупятся на улыбки. Далеко не сразу можно понять, кто из них гость.

Сидим, когда дальнюю дорожку оккупирует несколько шумных девушек.

Сидим, когда мимо проходит мужчина в возрасте с маленькой девочкой на плече. Ей лет пять, не более.

– Пойдем? – шепчет Амелия.

Я поднимаюсь, прохожу мимо клиента.

Мужчину нельзя назвать старым. Хотя, конечно, возраст его скорее всего за шестьдесят и он наверняка помнит Солярис еще по первым мутным фотографиям первооткрывалей.

Держится статно, гордо, но меж тем без надменности. Не демонстрирует самодовольства, как те же японские топ-менеджеры, даже на отдыхе стесняющиеся показаться без пиджака. Девочка на его плече хохочет, раскинув руки громко рычит, пытается сквозь смех изображать самолет.

– Добрый день, юная леди, – говорю я.

Потому что клиентам нравится, когда я вежлив с их гостями.

Амелия отворачивается. Идет молча, уставившись в стену.

Не смотрит на меня, когда мы сдаем обувь. Спешит к коридору, идёт на два шага впереди.

– Ты…Ты злишься?– спрашиваю я, нагоняя ее.

– Я!.. – она произносит это так резко и замолкает, словно подбирает слова, останавливается, смотрит на меня исподлобья. – Тебя это… устраивает?

– Что именно?

– Такие вот… Старички на Солярисе?

– А что с ним не так?

– Ты думаешь он с ней в каюте в куклы играет?!

Мы смотрим друг на друга. Злость ей не идет. Ноздри раздуваются, на лбу собирается гормошка морщин. Интересно, если Солярис все же создает для людей идеалы, то они кажутся идеальными во всех состояниях?

– Что происходит в номере – личное дело каждого, – говорю я.

– Корпоративная отговорка, –Амелия качает головой. – Ты ведь все понимаешь.

– Но ты не можешь знать наверняка! Возможно, это его внучка, которая погибла, упав с балкона или воспоминания о дочери, пропавшей без вести еще в его молодости! – слова приходят сами, на миг я и сам верю в них. – Как ты узнаешь? Подойдешь и спросишь?

– Но большинство летят не за этим.

– У нас нет статистики.

– Ты сам говорил.

Молча смотрю в её глаза.

Скорее всего это так.

– Скорее всего это так.

– И ты не против?

– Но…Это же… Пойми, это не люди, – пытаюсь говорить мягче. Спустя год эти этические вопросы кажутся мне ерундой. Подобными моральными дилеммами задаются новички или туристы, которые прилетают сюда на неделю.

– Это даже не полноценные воспоминания о них. Это фантазии, представления об идеале. Какая-то смесь из желаний и реальности, которую выхватывает Солярис из дальних уголков разума.

– Но ведь заниматься… Делать… такое с детьми, разве не аморально?

Хмыкаю. Она так мило пытается не произносить вслух слово «секс».

– Конечно. Только это не дети. Это пустота. Фантомы, иллюзии…

– Перестань… – шепчет Амелия.

Она замолкает. Не смотрит на меня. Хочется взять ее за руку, но боюсь вырвется. Мимо проходит человек. Работник, в такой же форме как у меня – синем подобии кителя, чем-то средним между формой пилотов авиалиний и швейцаров дорогих отелей. На миг я встречаюсь с его удивленным взглядом. Странно, лицо незнакомо, наверное, прилетел только что на том же корабле, что и Амелия. Проходит мимо, оглядывается. Ну да, наверняка думает, что у меня какой-то конфликт с клиенткой. Погоди, поработаешь с месяц и не на такое насмотришься…

– Идем, – Амелия тянет за рукав.

Ее номер недалеко. Толстая дверь отъезжает в сторону, Амелия заходит первой.

Я переступаю порог. Номер как номер. Такой же, как и остальные во втором классе. Не самый дешевый, но и до люкса далеко. Двуспальная кровать, стол, дверь в душевую, совмещенную с туалетом. Единственное окно закрыто гермоперегородкой – синий полдень в самом разгаре.

Амелия достает из-под кровати рюкзак, зарывается в него. Рядом лежит чемодан. Синий, с эмблемой компании – такой выдают всем туристам. Требования к грузоперевозкам довольно строгие, ничего, что не влезет в такой чемодан, корабль не повезет. Странно, что Амелия среди прочего взяла еще и рюкзак.

Она перебирает вещи, какую-то одежду отбрасывает в сторону, но большую часть сворачивает и запихивает в рюкзак.

Она всегда делает так, когда расстроена. Принимается за уборку, перекладывает вещи с полку на полку, вытирает пыль и сортирует одежду.

Честно говоря, лучше в такие моменты ее не трогать. Но не могу же я просто выйти из номера. Я не видел сестру почти год, я буквально хочу провести с ней рядом все возможное время, пускай даже она будет дуться и молчать.

Осматриваюсь, поднимаю со стола ножницы с закругленными концам, запаянные в прозрачный пластик.

– О, ты их даже не распаковала, – улыбаюсь я. Пытаюсь разрядить обстановку. – Говорят, самый ходовой сувенир с Соляриса. На земле их перепродают по тысяче долларов.

– Уже по пятьсот, – бросает Амелия.

Журналисты, рассказывая о Солярисе любят называть его «создателем идеальных подделок». Навесить такой ярлык могут лишь те, кто ни разу не видел гостей своими глазами. Внешне – они действительно люди. Они двигаются, разговаривают, испытывают эмоции, кричат и смеются, как люди. Они совсем не похожи на китайских домашних андроидов, пугающих покупателей эффектом «зловещей долины». Гости выглядят как люди, ведут себя как люди и думают, что они люди.

По крайней мере, первое время.

По их венам бежит настоящая кровь с лейкоцитами и эритроцитами, внутренние органы функционируют так как и положено. Для того чтобы опознать подделку понадобится молекулярный микроскоп. Тела гостей состоят из клеток, те в свою очередь из молекул, а вот дальше… В отличие от привычной нам со школы атомной структуры внутри тел гостей роятся куда более мелкие частицы нейтрино.

Но для того, чтобы распознать подделку не обязательно иметь под рукой оборудование для анализов. В этом Солярис напоминает человека, считающегося самым неудачливым аферистом XXI века. Кацпир Вуйчик замахнулся на подмену Венеры Милосской. Он собрал в гараже промышленный 3D-принтер, нашел материалы и софт. Подделка получилась почти идеальной, могла пройти и спектроскопию, и радиоуглеродный анализ, обмануть искусствоведов и смотрителей Лувра, которые всю жизнь провели возле этой статуи. Выдала Вуйчика одна единственная деталь. Едва заметная подпись, которую оставила на мраморе пробная версия программы, использованной для печати.

Солярис вытаскивает образ из нашей головы, и, хотя зачастую и делает его идеальнее того, человека каким он был, некоторых вещей океан не понимает. К примеру – одежду. Он идеально подделывает ткань, цвет и фактуру – ни один модельер не заподозрил бы неладоного, если бы не одно «но». Солярис не понимает концепцию застёжек. На платьях и блузках нет молний и пуговиц. А даже если и есть, если Солярису удаётся вытащить эту деталь из чьих-то фантазий и воспоминаний – они остаются симулякрами – простыми украшениями. Молнии нельзя расстегнуть, пуговицы просто пришиты поверх ткани. Этот забавный факт довольно легко позволял отличать гостей от людей первым соляристам.

Единственное, что по какой-то причине признает Солярис – шнурки. Обувь со шнурками вполне можно развязать, снять и даже потом надеть обратно.

Но когда Солярис превратился в развлекательный комплекс, с этим пришлось что-то делать. Прилетевшие клиенты почти всегда хотели раздеть гостей в первые же минуты их появления. Часто это не удавалось, клиенты злились, скандалили и требовали деньги обратно. После таких случаев в инструкции и появился пункт, предупреждающий о возможных странностях одежды, а после – и ножницы в каждом из номеров.

Изначально ножницы были самыми простыми, закупленными оптом в Китае, но спустя несколько сезонов оказалось, что туристы забирают их в качестве сувениров. Попросту воруют. И тогда компания поступила элегантно. Решив, что то, что не можешь контролировать нужно урегулировать, компания заключила контракт с фабрикой, придала ножницам уникальный дизайн, и включила их цену в стоимость билета. Теперь они становились официально собственностью клиентов еще на подлете, могли резать одежду, а компания не несла убытков.

– Дай сюда, – Амелия выхватывает у меня ножницы.

Запихивает в боковой карман рюкзака. Рюкзак уже набит так плотно, что удается это с трудом. Закрученные в спирали объемные ручки ножниц едва пролазят, раздувают карман, образовывая на его поверхности неровный прыщ.

Наблюдаю, как Амелия с трудом застегивает рюкзак. Почти автоматически отмечаю, что по одежде на ней невозможно было бы понять создание она Соляриса или просто любит одежду без пуговиц. Тонкий свитер, легинсы и туфли без каблука. Ни молний, ни других застёжек.

Остановившись, Амелия падает на кровать рядом со мной. Набитый одеждой рюкзак прижимает к себе. Наполовину опустевший чемодан запихивает ногой под кровать.

– Под рождество… Я написала статью. С заголовком: «Солярис – рай для педофилов и садистов».

Я укоризненно смотрю на неё.

– Но ведь ты тогда еще тут не была.

Амелия отводит взгляд, злобно хмыкает.

– Это был самый популярный комментарий под статьей. «Ты туда не летала». Остальные на разные манеры предполагали, как давно у меня не было хорошего траха.

Не знаю, что и сказать. Что она хочет услышать от меня? Слова утешения? Наверное. И мне действительно жаль, что она столкнулась с агрессией, наверняка это неприятно, но ведь… Статья с таким заголовком не могла не вызвать ответной реакции.

– Послушай,– я говорю осторожно, подбираю слова.– Нужно ли наказывать человека за мысли? Если он лишь фантазирует о чём-то таком… чего никогда не решится сделать в реальности. Нужно ли его осуждать?

Рот Амелии кривится.

– Если он это афиширует.

– Пусть даже так. А если нет? Если он просто иногда… мечтает. И сам стыдится своих мыслей, понимая, что это неправильно? А если это было буквально один раз? Если эта шальная мысль промелькнула буквально единожды, когда он увидел не по годам красивую младшеклассницу?

– И что ты предлагаешь таким людям постоянно летать на Солярис?

– А ты предлагаешь сажать за фантизии?

– Нет, но…

– У тебя за всю жизнь никогда не было странных или пугающих саму тебя мыслей? Мыслей о чём-то незаконном?

– Но не такие же…

– Неужели читая негативные комментарии ты хотя бы на секунду не пожелала автору комментария мучительной смерти или увечий.

– Но это другое…

– Разве? Такая же мысль о преступлении. Которая возникла и исчезла. Ты не воспринимаешь её всерьёз, потому что не веришь в её реальность. Но что, если где-то на другом конце Вселенной нашёлся бы разум, который воплотил эту мимолётную мысль в реальность?

Амелия молчит. Раздувает ноздри, злится.

– Я понимаю…– медленно произносит она. – Просто… Наверное… Не хочу, чтобы меня считали такой же. Что я прилетела сюда за тем же.

Произносит сквозь зубы. Почему ей вообще важно, что об этом думают остальные? Солярис – место, где никто не спрашивает о гостях. Никто не спрашивает о причинах прилета. Странное место и вместе с тем – единственное, где можно хотя бы попытаться угнаться за чем-то, чего тебе не достает в обычной жизни.

Раз в неделю на Солярис прилетает пассажирский транспортник класса «Пилигрим». Забирает тех у кого кончилось время и оставляет новых туристов. Это единственный транспорт, который летает сюда на регулярной основе, так что неделя – минимальный срок, на который можно купить путевку.

Новички часто шарахаются по станции, опытные – не тратя времени закрываются в номерах и глотают снотворное. Почему Солярис посылает гостей именно во сне ученые так и не выяснили.

В какой-то мере заголовок статьи Амелии отражает действительность. Гости, в силу своей природы – довольно покладисты, ведь Солярис вылепляет перед тобой идеал твоих тайных желаний. Помимо того – они почти не чувствуют боли, а любые раны затягиваются за минуты.

Но какое-то животное чувство страха и опасности чувствует едва ли не половина клиентов. Они летят ради этих встреч, но видя перед собой гостей – пугаются. Пугаются того, насколько они похожи на людей и вместе с тем отличаются. Весь накопленный опыт говорит о том, что гости не могут причинить вред тому, кому они посланы, более того – гости должны постоянно находиться рядом. Одним из первых пунктов в инструкции безопасности идет предупреждение о запрете попыток оставить гостя одного или запереть его где-то. Такие случаи кончаются плохо. Потеряв контакт с клиентом, гости теряют человеческую сущность, они голыми руками отгибают стальные гермоперегородки и разбивают тройные стеклопакеты, лишь бы снова оказаться рядом с тем, кому были посланы. Конечно, такое не может не пугать.

Система безопасности – первое, что компания продумала при проектировании станции. В каждом номере, да и каждом этаже на видном месте висит красная кнопка. По незнанию ее можно принять за обычный рычаг пожарной сигнализации. Говорят, их дизайн специально повторяет знакомую большинству людей форму, чтобы те не растерялись в экстренной ситуации.

Стоит нажать на такую кнопку, как отсек изолируется, а внутри включится нейтринное антиполе. Для обычной материи оно безвредно – миллиарды частиц нейтрино пролетают сквозь человеческую плоть каждую секунду, не задевая её. А вот гости теряют структуру, распадаются на частицы, развеиваются в едва заметной вспышке света.

Красная кнопка в полуметре от меня. Я могу протянуть руку, и сдвинуть рычажок. Почему-то так и подмывает сделать это. Неужели я действительно верю. Что моя сестра – гость?

Нет, не верю.

Чувствую прикосновение. Пальцы Амелии скользят по моей руке, касаются часов, поправляют их.

– Покажешь мне океан? – неожиданно говорит она.

Кажется, если бы не звукоизоляция, мой тяжелый вздох услышал бы весь второй класс станции.

Экскурсии на Солярисе дело неблагодарное. Связываться с ними не любит никто.

Пока мы идем в машинное отделение, я на автомате пересказываю инструкции по безопасности. Амелия делает вид, что слушает. Да и что там слушать?

Рассказы о смертях на Солярисе всегда раздувают до невероятных размеров, хотя за все время существования комплекса, таких случаев – единицы. Океан не проявляет агрессии, более того – часто и вовсе старается избегать контакта, отодвигаться от любых инородных предметов, если это возможно.

Каждый раз, когда прилетает новая группа, в ней есть люди, которые еще на «Пилигриме» записываются на экскурсии. Иногда кажется, что это те же люди, которые занимают места во всех очередях разом. Те, кто боится не успеть.

На самом деле большую часть времени глайдеры стоят без дела. Виды Соляриса могут поражать воображение, вот только обычно клиентов они интересуют в последнюю очередь. До встречи с гостями, новичку кажется, что он летит на курорт. На привычный отдых в экзотическую страну, где он будет наслаждаться не только отельным сервисом, но и впечатлениями от новых мест и достопримечательностей. А потом он встречает своего гостя. По статистике половина клиентов проводят первую неделю запершись в номере, даже еду требуя приносить к их двери. Лишь после, если у них хватает денег остаться еще на неделю, начинают интересоваться местными развлечениями, ресторанами и барами.

Как и ожидалось, на информационной панели перед входом в транспортный отсек, около десяти глайдеров были отмечены желтой плашкой «зарезервировано». И лишь один значился вылетевшим – напротив него висела красная надпись «В пути».

Система назначала экскурсоводов в зависимости от их занятости и смены. Не забывала и про очередность, чтобы нагрузка распределялась между всем поровну. Только был нюанс. Большая часть записавшихся на экскурсии в первый день – не приходили. Это продолжалось не один год. Проработавшие на Солярисе хотя бы месяц знали это, и часто даже не спускались в транспортный, пока их не вызывал диспетчер. Самые ответственные могли наведаться к номеру клиента и напомнить тому об экскурсии. Но тот, обычно, отвечал отказом – вежливым или нет в зависимости от характера, и предпочитал провести первые часы на станции с гостем наедине.

Однако система все же регистрировала экскурсионные поездки, резервировала под них транспорт. Если спустя пять минут после назначенного времени глайдер не вылетал – поездка отменялась.

Я стучу пальцем по панели.

– Можем взять этот, – неуверенно произношу я. Резерв двуместного экскурсионного катера истекает через двадцать минут. – Подождем немного.

– А может его? – Амелия стучит ногтем по экрану.

Я чешу подбородок. Восьмиместный глайдер, рассчитанный на три пары клиентов плюс два водительских места. Вероятность того, что все зарегистрировавшиеся подойдут – практически нулевая. Даже если кто-то и явится, заберут глайдер поменьше. До конца резерва – пять минут.

– Давай попробуем, – говорю я.

В ангаре никого. Мы проходим через ряды глайдеров, находим нужный. На двери горит голографическая надпись «Зарезервировано». Делаю шаг ближе и надпись загорается зеленым. Голосовой помощник мягко произносит «Открыто» и дверь отъезжает в сторону.

– Ты поведешь? – в шутку спрашиваю я Амелию, которая вперед меня протискивается на водительское сиденье.

– Думаешь это сложно? – язвит в ответ она, но все же подвигается на место второго пилота.

– Нет, не сложно.

Это чистая правда. Управлять глайдером гораздо легче автомобиля. В основном из-за того, что во время полета очень сложно найти преграду, в которую можно врезаться. Курсы по управлению проходит каждый работник станции.

Доставить даже килограмм груза на другой конец Галактики – задача не дешёвая. Клиенты платят немалые деньги за билет на Солярис, но расходы работников оплачивает компания. Так что им гораздо выгоднее запихнуть в одного человека больше знаний, поручив ему сразу огромное количество функций. Вот и получается, что практически каждый из нас может не только починить сломавшийся робот-пылесос, но и управлять глайдерами.

На станции их называют утюгами. За форму – плоский низ и трапециевидную кабину. Спутать с автомобилем без колес, особенно издалека, можно запросто.

Двигатель урчит, антигравитационная подушка мягко поднимает нас в воздух. Амелия откидывается на спинку кресла, прижимает рюкзак к груди. Косится на приборную панель.

Трогаю с места, пролетаю по горящему зелеными взлетными сигналами коридору и покидаю станцию. За бортом темнота. В мониторе заднего вида уменьшается станция. Она похожа на зависший в воздухе гвоздь с нелепо толстой шляпкой или искусственное дерево с толстым стволом и прилизанной, идеально круглой кроной. Именно в «кроне» располагаются три этажа развлекательного комплекса, пассажирские номера и ангар. Ниже я никогда не был, но знаю, что на тех уровнях уровнях – в «стволе» – находится вся техническая начинка – машинное отделение, подсобки и склады с запчастями.

В лучах упавшего за горизонт солнца станция казалась зеленой. Синий гигант, уже скрывшись от глаз, словно из последних сил старался дотянуться до творения людей. Нагревал поверхность станции до нескольких сотен градусов, словно ребенок с лупой, старающийся прожечь муравейник.

В синий день на экскурсии летают редко. Слишком ярко – приходится опускать защитные панели на окна, и сидеть в солнечных очках. Удовольствие от рассматривания красот Соляриса через узкую щель довольно сомнительно, и обычно его предпочитают либо уже пресытившиеся всем богачи, либо редкие ученые, которые не смогли даже на отдыхе заглушить свою жилку любопытства.

Океан молчит.

Так мы называем абсолютный штиль, когда поверхность внизу кажется ровным полотном.

Розовая полоса отделяет фиолетовое небо от фиолетового океана. Туда я и направляюсь. Веду глайдер навстречу второму – красному – рассвету.

Экскурсии на Солярисе дело неблагодарное.

Связываться с ними не любит никто.

Здесь ничего не зависит от тебя. Можно прокружить над океаном несколько часов, отлететь от комплекса на сотни миль, и застать лишь едва подернутую рябью чернильную гладь с красным отливом. А иногда, буквально в пяти минутах полета расцветает симметриада, размером с небольшой городок или прорезается многокилометровый длиннуш. Эти извилистые провалы похожи на каньоны, только в разы длиннее и больше тех, что можно увидеть на земле. Создавая такой, океан буквально застывает, лопается и длинным змеящимся шрамом уходит куда-то вдаль, за горизонт. Затвердевшие куски тянутся вверх к небу, выстраиваются в стены, которые с высоты станции кажутся тонкими и хрупкими, словно вафельные пластинки. Однако вблизи это толстые застывшие образования толщиной в несколько метров.

Длиннуши по душе всем, – ты можешь направить глайдер вниз, в самый разлом, и лететь между высоких, искореженных «гор». В первый раз впечатляет любого. Кажущиеся монолитом с высоты, стенки длиннуша вблизи оказываются вяло текущей плазмой, ни на секунду не застывающей в одном положении. Стены-«фистоны» кажущиеся такими хрупкими, на самом деле эластичны и податливы.

Когда рядом со станцией возникает длиннуш, все экскурсоводы Соляриса облегченно выдыхают. Одной проблемой, как минимум на неделю, а то и на две становится меньше. На целую смену можно забыть о том, чтобы выискивать на постоянно меняющейся карте планеты какие-то точки, куда можно было бы свозить клиентов.

По нечетким спутниковым снимкам не всегда понятно, что за объект ждет в точке, где гладь океана сморщилась, собралась в какой-то пузырь или искривилась еще каким–то образом.

– Какая-нибудь ассиметриада может возникнуть в середине дня, – жалуюсь я Амелии. – Ты подрываешься, вытаскиваешь из номеров тех, кто еще вчера настаивал на экскурсии, готовишь глайдер, читаешь скороговоркой инструктаж, и уже понимаешь, что скорее всего не успеешь. Летишь два часа в одну сторону, поглядывая на снимки спутника, а застаешь невзрачные осколки, медленно уползающие под воду или еще хуже – ровную гладь.

– Наверное, надо прописать предупреждения, – жмет плечами Амелия. – Мол, администрация не несет ответственности за поведение Соляриса. Экскурсоводы не могут обеспечить стопроцентной гарантии посещения таких-то объектов.

Я усмехаюсь.

– Конечно оно есть! Обернись. – Я машу рукой за спину. – Там на пассажирских стеклах наклеен текст, но ты попробуй объяснить это подвыпившим клиентам, одуревшим от первой своей встречи с гостем.

Амелия хмурится. Пальцем оттягивает ткань леггинсов на коленке, а потом отпускает. Делает снова. Смотрит вниз, будто слушает меня вполуха. Кажется, будто она боится. Только чего? На океан смотрит без интереса, летать не боится, лишь иногда на руки мои посматривает, будто проверяя точно ли я делаю все правильно.

Полоса света на горизонте алеет, ширится. Небо оранжевеет, океан из чернильно-фиолетового постепенно окрашивается в красный.

– Да ладно, – удивленно шепчу я.

У линии горизонта, тянутся к небу две закрученные спирали.

Симметриада.

Самые нестабильные объекты Соляриса.

И самые красивые.

Появляются внезапно – на поверхности океана вздувается зеркальный пузырь. Наблюдать такое на рассвете или закате, когда в изогнутой сфере отражаются отливающее красным небо, тянущиеся из-за горизонта лучи и плещущиеся чернильные волны – чудовищно красиво. Жаль длится это не больше минуты, чтобы застать такое нужно обладать удачей космического масштаба. По-моему существует не больше пяти видеозаписей, и лишь две из них приличного качества.

Рождение симметриады я, конечно, никогда не заставал, но вот созревшую или уже умирающую – облетал не раз.

Симметриада впереди выглядит стабильной, скорее всего, появилась около часа назад.

Амелия наконец-то смотрит в окно. Я бросаю на нее быстрый взгляд. Чувствую волну гордости. Симметриада на нашем пути – чистейшая удача, но мне почему-то хочется думать, что в этом есть и моя заслуга.

Говорят, что человеческому разуму особенно приятно наблюдать симметрию. Наверное, это действительно правда. Как ни подлететь к симметриаде – снизу или сверху, всегда можно без труда найти ту линию, ось, по обе стороны которой все части симметрии зеркально повторяют друг друга.

Амелия запускает руку в рюзкак, копошится и выуживает ножницы. Те самые, которые компания вручает каждому. Поднимает перед собой.

Заметила. Ручки ножниц закручиваются двумя спиралями, схематично повторяя симметриаду.

Я опускаю мощность до минимальной. Глайдер практически ползет между изгибами застывшей плазмы. Закручивающиеся фрактальные узоры переплетаются между собой, блестят в рассветных лучах, окрашенные в красный, кажутся раскаленным стеклом, медленно остывающим на наших глазах.