Автомобильная фамилия

И это порождает вариативность трактовок.

Мой рассказ – всего лишь еще одна из них.

Что произойдет с Солярисом через 50 или 100 лет после окончания романа?

Что станет с практически заброшенным объектом исследования, если новые до того непроявленные свойства океана окажутся достоянием общественности?

Ведь то, что так пугало героев романа, вполне можно было бы использовать.

Стоит лишь чуть иначе посмотреть на ситуацию и на попытки океана вступить с людьми в контакт.

На протяжении всего романа знакомимся мы лишь с одним “гостем”. С Хари, смерть которой в своё время оставила тяжелый след в душе Кельвина.

Многие, читавшие книгу помнят именно эту историю. Историю возвращения девушки, которую уже не вернуть. Трагичную историю влюбленности Криса Кельвина в копию Хари, созданную для него инопланетным океаном.

– Мы поссорились. Собственно… Я ей сказал, знаешь, как говорят со зла… Забрал вещи и ушёл. Она дала мне понять… не сказала прямо… но если с кем-нибудь прожил годы, то это и не нужно… Я был уверен, что это только слова… что она испугается это сделать и… так ей и сказал. На другой день я вспомнил, что оставил в шкафу… яды. Она знала о них. Они были нужны, я принёс их из лаборатории и объяснил ей тогда, как они действуют. Я испугался и хотел пойти к ней, но потом подумал, что это будет выглядеть, будто я принял её слова всерьёз, и… оставил всё как было. На третий день я всё-таки пошёл, это не давало мне покоя. Но… когда пришёл, она уже была мёртвой. – Ах ты, святая невинность…Это меня взорвало. Но, посмотрев на Снаута, я понял, что он вовсе не издевается. Я увидел его как будто в первый раз. У него было серое лицо, в глубоких морщинах которого спряталась невыразимая усталость. Он выглядел, как тяжело больной человек. – Зачем ты так говоришь? – спросил я удивительно несмело. – Потому что эта история трагична. Нет, нет, – добавил он быстро, увидев моё движение, – ты всё ещё не понимаешь. Конечно, ты можешь это очень тяжело переживать, даже считать себя убийцей, но… это не самое страшное.

(c) C.Лем

Так что я понимаю, почему часто делаются выводы, будто Солярис создает для человека того гостя, к которому он больше всего привязан. И действительно, с большой долей уверенности можно сказать, что океан, проникая в разум человека, воссоздает кого-то значимого, можно сказать особенного.

Вот только считать, что это всегда будут образы умерших родственников и любимых, на основании одной частной истории одного человека – нельзя. Более того, в самом романе говорится, что это скорее исключение, чем правило, и предполагать такое – ошибка.

На протяжении всего романа Станислав Лем скрывает от наших глаз других гостей, не дает познакомиться с ними ближе. Кельвин и мы вместе с ним – изредка видим их краем глаза, пока перед носом не захлопывается дверь. Можно лишь строить догадки, кого Солярис послал остальным ученым на станции.

Однако, как мне кажется, в диалоге ниже дается, пусть и довольно размытый, но вполне однозначный ответ на природу «гостей».

– Нормальный человек… Что это такое – нормальный человек? Тот, кто никогда не сделал ничего мерзкого. Так, но наверняка ли он об этом никогда не подумал? А может быть, даже не подумал, а в нём что-то подумало, появилось, десять или тридцать лет назад, может, защитился от этого, и забыл, и не боялся, так как знал, что никогда этого не осуществит. Ну, а теперь вообрази себе, что неожиданно, среди бела дня, среди других людей, встречаешь это, воплощённое в кровь и плоть, прикованное к тебе, неистребимое, что тогда? Что будет тогда?Я молчал. – Станция, – сказал он тихо. – Тогда будет Станция Солярис. – Но… что же это может быть? – спросил я нерешительно. – Ведь ни ты, ни Сарториус не убийцы. – Но ты же психолог, Кельвин! – прервал он нетерпеливо. – У кого не было когда–нибудь такого сна? Бреда? Подумай о… о фанатике, который влюбился, ну, скажем, в лоскут грязного белья, который, рискуя шкурой, добывает мольбой и угрозами этот свой драгоценный омерзительный лоскут… Это, должно быть, забавно, а? Который одновременно стыдится предмета своего вожделения, и сходит по нему с ума, и готов отдать за него жизнь, поднявшись, быть может, до чувств Ромео и Джульетты. Такие вещи бывают. Известно ведь, что существуют вещи… ситуации… такие, что никто не отважится их реализовать вне своих мыслей… в какой-то один момент ошеломления, упадка, сумасшествия, называй это как хочешь. После этого слово становится делом. Это всё.

(c) C.Лем

ЭФФЕКТ СОЛЯРИСА

Я никогда не спрашиваю клиентов, кто их гости.

Делаю вид, будто не замечаю разницы.

Вежливо улыбаюсь, когда по коридору идет седой мужчина, держащий за ручку семилетнюю девочку.

Говорю: «Добрый день».

Потому что желать на Солярисе «Доброй ночи» нет никакого смысла.

Говорю: «Хорошего дня, юная леди».

Потому что клиентам нравится, когда я вежлив с их гостями.

Девочка одета в школьную форму – белый фартук и огромные белые банты. Она неловко улыбается, прячась за руку взрослого.

Здесь никто никогда не спрашивает о гостях.

Я не должен спрашивать у женщины с подростком, ее ли это сын. Максимум, подмигнуть пареньку и похвалить модельку звездолета, которую тот крепко прижимает к себе.

Сказать: «Классный корабль».

Не важно улыбаются тебе в ответ или смотрят, как на пустое место. Никогда не спрашивай клиента, кто его гость.

То, что происходит в личной каюте не касается никого. Иногда, если идти по коридору ночью, можно услышать какие-то звуки. Они прорываются сквозь тройной лист сталепластика, то ли плач, то ли крик, то ли стон…

Не спрашивай клиентов, кто их гости, и не засыпай нигде, кроме своей комнаты.

Два главных правила Соляриса.

Кажется, что проблем с этим возникнуть не может.

А потом, вымотанный после двух рабочих смен – синей и красной – ты проваливаешься в сон. Прямо за столиком в кафетерии, рядом с недопитой чашкой кофе.

Снится станция. Я снова встречаю вновьприбывших, показываю им комнаты, рассказываю несложные правила, и отвечаю на глупые вопросы. Успокаиваю недовольных, разбираюсь с жалобами и вызываю ремонтников, когда что-то выходит из строя.

Как же глупо делать во сне то, чем и так занимаешься в реальности.

Проснувшись, не сразу осознаю произошедшее. Закрываюсь рукой, хочу ухватить у сна еще мгновение, но синий рассвет слепит сквозь закрытые веки. По привычке шарю рукой, пытаясь нащупать темные очки, и резко вскидываю голову, поняв, что сплю не на кровати.

Сонливость пропадает мгновенно. В панорамном окне кафетерия брезжит рассвет. Синяя звезда едва показалась над горизонтом, но уже подожгла океан, превратила его в иссиня-белую гладь.

Стены кафетерия тускнеют, выцветают под лучами голубого гиганта.

«Не смотрите на синее солнце без дополнительной защиты».

Эта строчка есть в каждом буклете по Солярису.

Тени исчезают, сморщиваются под синими лучами. Уменьшаются, боязливо заползают обратно под столы и стулья.

Глаза слезятся, но отвернуться я не могу. Я смотрю на девушку напротив.

Уронив голову на стол, раскидав по столешнице длинные волосы, она спит.

Сжимает тонкими пальчиками мою чашку кофе.

Нет, нет, нет.

Не может быть.

Сервоприводы приходят в движение, климатическая установка гудит, охлаждая мгновенно нагревшийся воздух. Автоматика начинает медленно опускать заслонки на окна.

Хочется убежать, выскочить в коридор, но тело не слушается.

Я смотрю, как она поднимает голову. Белый ореол вокруг волос режет глаза, кажется, будто воздух вокруг движется, извивается, ползет по локонам вверх. Волосы пылают белым пламенем, а вместо лица – тень.

– Ян.

Ну конечно она произносит мое имя.

С гулким стуком на окна опускаются герметические заслонки, на миг кафетерий погружается в полумрак, а потом потолок загорается мягким светом. Тусклым и желтым, по сравнению с голубым восходом.

Я наконец-то могу разглядеть лицо.

Амелия.

Какого черта она тут забыла?

– Как ты тут оказалась? – выпаливаю я.

Амелия, начавшая было потягиваться замирает, кивает, словно бы ожидала такого вопроса.

– Как и все. Прилетела на «Пилигриме».

Секунду я перевариваю услышанное.

– Черт, ну ты же меня напугала. Я подумал…

Не договариваю. Амелия перегибается через стол и клюет меня в щеку.

– Извини, просто хотела устроить братишке сюрприз.

Я смеюсь. Сам не знаю, чего в этом смехе больше – радости или облегчения. Хватаюсь за кружку, хочу сделать глоток, пусть даже уже остывшего кофе. Но кружка пуста, с черным разводом на дне и следом красной помады у края.

– Давай я скажу за кофе, а то снова усну прямо на стуле, – говорю я. – Тебе взять?

Амелия кивает, я забираю грязную кружку и иду к буфету.

Пронесло.

В самом деле пронесло.

Оборачиваюсь на сестру. Та зевает, прикрыв рот ладошкой.

Все-таки девчонки правда вырастают быстрее. Когда год назад я улетал на Солярис, она только-только закончила школу. Была подростком, буквально одной ногой осторожно вступившим во взрослую жизнь. Сейчас же за столиком сидит молодая женщина. Волосы отросли, лицо округлилось, а пользоваться косметикой и одеваться Амелия научилась заметно лучше.

Пронесло.

Гости при первом своем появлении понятия не имеют, как оказались на Солярисе. Лучшее, что от них можно услышать: «Не знаю», либо «Это важно?». Их последние воспоминания едва ли связаны с комплексом, дрейфующим над океаном чужой планеты, но удивления или беспокойства по этому поводу у них нет.

По крайней мере, первое время.

Кофейный автомат утробно урчит. Две черные струйки льются в чашки. Мелкие капельки брызгают мне на руку. Большинство вещей на Солярисе автоматизировано, комплекс требует куда меньше живых работников, чем можно подумать, однако у этого есть и вторая сторона. Поломки и неполадки случаются часто, а оперативно исправить их не такой уж большой группе ремонтников удается далеко не всегда.

Пронесло.

Только подумать, задремал в кафетерии. Но, слава случаю, Солярис не создал для меня гостя.

Хотя… Разве так бывает?

За год работы я никогда о таком не слышал. Люди прилетают на другой конец галактики ради встреч с гостями. Прилетают те, кто может позволить себе выкинуть на это путешествие целое состояние. И вряд ли бы обошлось без скандала, если Солярис не создал гостя хотя бы для одного клиента.

Гость приходит во сне к каждому.

Таковы правила Соляриса.

Я не отрываю взгляда от Амелии. Мне чертовски приятно видеть свою сестру здесь, чертовски приятно, что ради встречи она преодолела световые годы.

И чертовски страшно представить, что это какая-то очередная игра безумного океана.

Возвращаюсь за стол, протягиваю кофе. Амелия кивает и делает глоток.

– Ну рассказывай, как ты?

Мы задаем этот вопрос одновременно. Смеемся. Странно, я думал, что спустя год буду чувствовать неловкость. Однако кажется, будто наш последний разговор на Земле был только вчера.

– Отработал две смены, – начинаю я. – Валюсь с ног.

– Что делал?

Будто еще вчера мы точно так же пили кофе на качелях у дома. В ночь перед моим отъездом.

– Ничего особенного, – жму плечами.

Это действительно так. Работа на Солярисе не похожа на работу первопроходцев-исследователей или невероятные эксперименты ученых. Научные статьи с предположениями о том, что же такое планета-океан еще выходят, но интересует все меньшее количество людей. Соляристика, как теоретическая наука проиграла соляристике прикладной.

– Проверял номера отлетающих, приободрил старушку, которая боялась обратного полета на Землю. Десятку людей раздал успокоительные, а еще от стольких же выслушал тирады о бездушном капитализме.

– Так все плохо?

– Нет, не плохо. Просто некоторые не готовы расставаться с гостями. Они прилетают сюда на неделю, а могут пробыть еще две. Влезают в долги, закладывают имущество, но все равно настает день, когда им приходится улетать.

Амелия скрывает улыбку за чашкой. Почему-то эта улыбка кажется грустной.

– На Земле это называют «Эффектом Соляриса», – вдруг произносит она. – Когда ты улетал, об этом еще не говорили. Теперь, кажется, ни один рейс не обходится без скандала.

С удивлением приподнимаю бровь. Об этом я слышу впервые. До Соляриса новости доходят с большим опозданием, да и вряд ли компания будет посылать обычным сотрудникам заметки с критикой на саму же себя.

– Побывавшие на Солярисе грезят им, – тихо продолжает Амелия. – Многим становится не интересна обычная жизнь. Они будто наркоманы в поисках очередной дозы ищут способы наскрести денег на еще один рейс и вернуться.

За спиной раздаются шаги. Кто-то заходит в кафетерий. Амелия бросает быстрый взгляд и морщится в брезгливой гримасе.

– Ну что за пошлятина…– шепчет она. – Посмотри.

Я оборачиваюсь. Сонная, с растрепанной прической, женщина в пижаме трет глаза. Под руку с ней шагает высокий подкаченный бородач в смокинге. Подобное я видел уже не одну сотню раз.

– Ну он хотя бы не несет ее на руках, – подмигиваю Амелии. Подаюсь ближе. – Знаешь, как я узнаю, что на Земле вышел очередной хитовый фильм или в топы выбрался новый певец? Среди гостей появляется много похожих лиц. Однажды к завтраку сразу пятерых клиенток на руках вынесли одинаковые мужики, с лицом актера из … ну из того фильма…

Амелия прыскает, прикрывает рот ладошкой. Показывает мизинчиком мне за спину.

Я оборачиваюсь. Бородач в смокинге подхватил заспанную женщину на руки и поднес к кофемашине. Видимо заметил, что в кафетерии они не одни.

– А тебе не интересно? – спрашивает Амелия.

– Что именно?

– Кого Солярис прислал бы тебе?

Неопределенно жму плечами. Честно говоря, не думал об этом всерьез.

– Вообще-то, первым делом я решил, что он послал тебя, – честно отвечаю я.

Амелия хмурится. На мгновение кажется, что сейчас она знакомо скривится, обидится. Но она лишь удивленно изгибает брови.

– В самом деле?

Киваю. Пожалуй, действительно звучит довольно двусмысленно.

За спиной разбивается чашка. Осколки со свистом разлетаются по полу. Женщина за спиной вскрикивает. Быстрым движением отодвинув стул я вскакиваю и бегу к ней.

О, этот взгляд я видел сотни раз. Узнав на мне форму работника комплекса, клиентка куксится, открывает рот и начинает орать.

– Да что это такое! Почините кофейный автомат! Он сломан.

Она трясет рукой. Мне даже не требуется спрашивать, что случилось.

– Кипяток! Прямо на руку!

Неженка. Какие-то капельки.

Впрочем, мне начинает казаться, все богатые люди одинаковы.

– Я плачу такие деньги! Что с сервисом? Да в любой забегаловке кофе лучше!

Знает ли она, сколько стоит доставить на Солярис хотя бы килограмм зернового кофе?

– Еще и терпеть сломанный автомат?!

Гость-бородач, опустившись на колено бормочет: «Дай посмотрю», припадает губами к покрасневшей ладони. Женщина ойкает, отдергивает руку и дует на ожог.

– Извините, – невозмутимо вежливо говорю я. Все работники Соляриса умеют так. – Сейчас же вызову ремонтника.

– Уж постарайтесь, – презрительно бросает женщина. Кивает своему гостю, который подхватывает её на руки.

– Но ты ведь хотела кофе, радость моя, – произносит он бархатным голосом.

– Перехотела, – холодно отвечает женщина, кидая на меня презрительный взгляд, – Пойдем, дорогой.

Провожаю их взглядом до выхода. Гость идет с гордо поднятой головой, женщина же, обвив вокруг его шеи руки, обиженным ребенком смотрит на меня исподлобья.

Привычным движением достаю карманный компьютер. Хочу оформить заявку, написать ремонтной бригаде о кофемашине, но даже не успеваю включить экран. Рука Амелии ложится сверху. Сестра заглядывает мне в лицо, легонько толкает в плечо.

– У тебя же выходной, – напоминает она. – Может лучше побудешь со мной? Этим ведь может заняться кто-то другой?

Говорит мягко и вкрадчиво. Будто ей четыре года и она снова выпрашивает у мамы конфеты.

В целом, она, конечно, права. Я и так отработал лишнюю смену за одного парня, а ко мне прилетела сестра. Когда еще мне удастся провести с ней столько времени?

– Нужно ведь тебе все здесь показать! – спохватываюсь я.

Развлечений на Солярисе много. Конечно, если под «Солярисом» понимать жилой комплекс, зависший в сотне километров над поверхностью океана. Самый комфортабельный и дорогой отель вне Земли. Страшно представить, сколько сюда вбухали денег. Помню, когда я был маленьким, только и разговоров было о том, что такой проект никогда не окупится. Сейчас – расписание пишется на год вперед, нет ни одного дня, когда хотя бы самый дорогой номер на Солярисе пустовал. Честно говоря, начинает казаться, что, если бы комплекс построили из чистого золота, все равно к этому моменту «Солярис» окупился бы несколько раз.

Помимо номеров у нас есть два бара, спортзал, спа-салон, VR-комната, кинотеатр, и даже бассейн с видом на океан. Но, конечно же, люди летят не за этим.

Когда-то Солярис будоражил умы. Соляристика породила огромное количество ученых, только и пишущих в журналы статьи о далекой планете. Кажется, на волне популярности появилось даже парочка Нобелевских лауреатов. Но спустя годы Солярис стал просто увлечением отдельных фриков. Денег на экспедиции выделяли все меньше, бесплодные изучения сворачивались, а интерес даже самых откровенных фанатов чах и угасал.

Пока Солярис не стал «присылать гостей».

Об этом узнали не сразу. Немногочисленные исследователи, несущие дежурство на станции находили самые разные способы и отговорки, лишь бы не возвращаться на Землю. Судя по присылаемым отчетам, их ментальное состояние становилось нестабильнее, они совершали странные поступки, но напрямую говорить о том, что же с ними происходит, отказывались.

Экипаж корабля, посланного с Земли разобраться, вскоре стал вести себя так же. Посылал странные отчеты, говорил, что им «нужно еще немного времени», на прямые вопросы давал уклончивые ответы.

Никто сейчас не любит вспоминать об этом, но главный аттракцион человечества начинался с далеко не самых радостных событий. По зашифрованному каналу связи пришел анонимный отчет. Как выяснилось позже, написавший его ученый, повесился в машинном отделении. И это была далеко не первая смерть на станции…

В отчете, сбивчивом и нестройном, будто его надиктовывали старому автомату, переводящему голос в текст, говорилось о гостях. Именно после того отчета, когда-то облетевшего все газеты мира, переведенного на сотню разных языков, слово «Гость» приобрело еще один смысл…

Гости приходят к каждому.

Таково правило Соляриса.

Я смотрю на часы, стрелка отъела лишь маленькую часть синего сектора циферблата, значит до заката еще часов пять.

– Куда бы ты хотела пойти? – спрашиваю я. Амелия жмет плечами.

Мы останавливаемся у интерактивной карты, такая висит в каждом коридоре комплекса. Амелия окидывает карту быстрым взглядом и тычет пальцем в нижний угол.

– А что здесь? – спрашивает она.

– Боулинг, – хмыкаю я.

– Круто, – Амелия хлопает меня по плечу. – Пойдем.

Насколько же странно лететь за световые годы от Земли, чтобы в чужом мире заниматься обыденными вещами.

Вцепившись мне в руку, Амелия рассказывает о доме. О маме, об общих знакомых, о качелях, которые сломались почти сразу после моего отлета, и которые никто так и не взялся чинить. И на миг кажется будто мы на Земле. Что мы идем по трубе какого-то длинного подземного перехода, а не коридору станции. Что там за поворотом, будут ступеньки, которые выведут на поверхность, в теплый вечер большого города. Что мы еще долго будем идти по остывающему асфальту до дома. И будем окружены звуками живого города – сигналами машин, урчанием моторов, отголосками музыки из окон ресторанов и обрывками разговоров прохожих.

В городе никогда не бывает так тихо, как в пустых коридорах Соляриса.

Я уже давно привык к этому, клиенты и гости предпочитают проводить время в номерах или залах с развлечениями, и пользуются коридорами лишь для того, чтобы перейти из одного места в другое. А сейчас в пересменок, когда новая партия туристов только-только прилетела, все и вовсе стараются быстрее заснуть в своих кроватях…

– Какой у тебя размер?

– Чего? – я не сразу понимаю вопрос.

– Ты спишь что ли? – Амелия щелкает пальцами у моего носа. – Обувь бери и играть пошли, пока никого нет.

Я киваю. Иногда со мной такое случается. Погруженный в мысли, теряю с реальностью связь, сам не замечаю, как прихожу туда, куда шел.

Сестра права, почти все дорожки боулинга пустые, лишь на диване у крайней, сидит пара. Да и то, обнимаются и целуются, забыв про игру.

Нажимаю на сенсорную панель. Автомат с туфлями вибрирует, будто некоторое время размышляет, а потом выдает мне пару. Пока я завязываю шнурки Амелия открывает счет. Бросает шар с такой силой, что парочка в углу вздрагивает.

– А если серьезно? – Амелия падает на красный диванчик. – Как думаешь, кого Солярис создал бы для тебя?

Я задумываюсь, взвешивая в руке черную девятку. Вопрос не настолько простой, каким кажется. Солярис создает гостя для каждого, и у каждого он свой.

А задавать вопросы о гостях тут не принято.

– Ты ведь понимаешь, зачем сюда летит большинство? – уточняю я.

– Конечно, – Амелия машет рукой в сторону парочки.

Парень вдавливает миниатюрную девушку в диван, впиваясь губами ей в шею.

– Гости – идеальное воплощение подавленных желаний, – поясняю я, перебрасывая шар из руки в руку. – Или нереализованных сексуальных фантазий. Кто-то летит сюда за школьной любовью, а кто-то – еще раз увидеть умершую десять лет назад бабушку.

– Погоди секунду, – Амелия ухмыляется. – В твоем примере этот гипотетический “кто-то” скучает по бабушке, как по бабушке… Или думает о ней, как о сексуальной фантазии?

– Именно поэтому…– Я бросаю шар, тот скатывается в боковой желоб дорожки. – Именно поэтому на Солярисе никто никого не спрашивает о гостях.

Амелия смеется.

Веселится намеренно, веселится напоказ. Будто притворяется, пытается быть куда более беззаботной и веселой версией самой себя.

Совсем как гости, которые всегда чуточку лучше настоящих людей.

Гости, которые приходят к каждому.

Если Солярис в самом деле создал для меня сестру, означает ли это, что где-то в глубинах подсознания я ее хочу? Или он просто выудил из моего разума яркие воспоминания и вылепил того, по кому я скучаю больше всего?

Амелия нагибается, примеривается к броску.

Наверное, её фигуру можно назвать сексуальной, наверняка многие братья хоть раз в жизни, но смотрят на сестер таким взглядом.

У меня не получается.

Пытаюсь представить ее голой.

Амелия оборачивается, победно вскидывает руки. На экране позади нее в салютной вспышке появляется слово STRIKE.

Я стыдливо опускаю взгляд, будто она может понять, о чем я думаю.

Парочка в углу становится громче. Девушка уже откровенно стонет.

– Ki… mo… chi, – громко шепчет она, из-под навалившегося на нее мужчины.

Такое бывает. Некоторым клиентам иногда хочется «перчинки», хочется пошалить вне каюты. Персонал часто закрывает глаза на такие вот парочки, если они совсем уж не переходят границ и не мешают другим.

– Может пойдете уже в номер?!– рявкает Амелия.

Мужчина оборачивается. Пожилой японец, в черном пиджаке со съехавшим на бок галстуком. Смотрит испуганно, не до конца понимая, что произошло. Амелия дразнится, корчит ехидную рожу. Честно говоря, выглядит так, будто она готова бросится в драку. Японец оценивающе смотрит на шар в её руке. Смотрит несколько долгих мгновений, а потом все же решает ретироваться.

– Sumimasen, – бормочет он, утягивая девицу за собой. Гостью из самых обычных – молодая большегрудая азиатка, с полупьяным развратным взглядом.

Едва дверь с надписью «выход» закрывается, Амелия падает на диван. Закрывает лицо ладонями, зарывается в волосы. Кажется, беззвучно плачет.

Я конечно и раньше видел резкие перепады настроения у женщин, но у сестры – никогда.

Честно говоря, даже не знаю, что делать. Осторожно присаживаюсь рядом, верчу в голове слова, которые нужно сказать. Но Амелии, кажется, они не нужны. Она просто утыкается мне в плечо.

Так мы сидим какое-то время.

– Мама хочет продать дом… – тихо говорит она.

– Что? Почему?

Я хочу посмотреть на Амелию, но она сильнее утыкается в меня.

После смерти отца содержать целый дом стало не по карману. Я и нашел работу на Солярисе именно затем, чтобы маме не пришлось продавать дом.

– Но я ведь присылал деньги, их должно хватить.

– Да, дело не в деньгах.

– А в чем?

– Она его больше не любит… – тихо произносит Амелия.