Автомобильная фамилия

– Как думаешь, зачем он это делает? – медленно спрашивает Амелия.

– Он?

– Океан.

Амелия послоняется к окну лбом. Её дыхание оседает на стекле.

Я тяжко вздыхаю. Соляристы переломали немало копий на этом поле, потратили десятки лет, выдвинули сотни гипотез, но так и не пришли к однозначному выводу, что означают все эти метаморфозы разумного океана.

– Помнишь Большой Каньон? – спрашиваю я.

Амелия с трудом отрывает взгляд от пурпурных волн и переводит его на меня.

– Тебя так впечатлила та поездка, что ты недели три рисовала только каньон. Мама купила новую упаковку краски, потому что у тебя закончился красный и оранжевый.

Амелия хихикает. Помнит.

– Каньон не старался произвести впечатления, – продолжаю я. – Он просто существовал. И ему было наплевать на то, что ты о нём думаешь.

– Трудно… Поверить, – говорит Амелия.

И это правда. Кажется, человеческий эгоизм просто не способен осознать величину Вселенной. И так было всегда. Мы придумываем историю о том, что всесильное существо создало весь мир, все планеты и звезды лишь для того, чтобы в его центр поместить нашу Землю.

Антропоцентризм. Мы считаем, что все в этом мире создано для нас. Придумываем создателя, который для нас рассыпает по нему миллиарды звезд, просто, чтобы на Земле существовало красивое ночное небо. Пучимся от важности рассуждая действительно ли падает дерево, которого никто не видит. А меж тем мир вокруг просто продолжает существовать.

– А гости?– говорит Амелия внезапно.

– Что гости?

– Зачем Он посылает фантомов? Чего хочет добиться? Это… Это комплимент или награда? Солярис указывает на наши ошибки, тычет в лицо несовершенством?

Голос Амелии дрожит. У новичков такое бывает. Непонимание и первобытный ужас от столкновения с чужеродным и непостижимым разумом.

– То же самое.

– Нет, не может быть. Гости – это другое.

– Разве? Ты получаешь удовольствие, но разве это цель? Вспомни любой пляж. Вспомни Тихий Океан. Думаешь он пускает волны для того, чтобы ты прыгала в них? Гости – такое же явление природы, только и всего. Необычное по меркам Земли, но и мы не в Калифорнии. Посмотри на эту симметриаду, она появилась здесь не для нас. Нам просто повезло оказаться рядом. Если бы все сложилось так, что когда-то человечество пролетело бы мимо этой части галактики – для океана ничего бы не изменилось. Он точно так же в эту же самую секунду создавал бы эту самую симетриаду. Ему плевать на наблюдателей. Когда-то во всем этом искали смысл, сейчас большую часть человечества удовлетворяет поверхностный ответ – это просто природное явление. Ты же не задаешься на Земле вопросом «зачем дует ветер?». Точнее, ты можешь найти объяснение, как он образуется, почему он бывает теплый или холодный и от чего зависит сила его порывов. Но тебя всерьез не волнует есть ли у него разум. Ты даже не допускаешь мысли, что его движения могут быть осмысленны и могут иметь какую-то цель.

– Но Солярис разумен, это доказано.

– То что планета корректирует свою орбиту, не позволяет себе упасть в одну из двух звезд еще не говорит о разумности.

– А гости?

– Представь… Предположи, что это просто еще одно природное явление. Что это… такое своеобразное зеркало. Ты ведь видишь в зеркале еще одного человека, еще одну себя. Но тебе не приходит в голову, что зеркало делает это намеренно.

– Но это не отражения… Точнее отражения, но наших воспоминаний, образы близких людей. Ты ведь не можешь говорить, что они просто… просто…

Амелия громко дышит. Пытается найти слова, смотрит на меня со злостью и одновременно, какой-то жалостью.

– Просто нужно отделаться от эмоций, – осторожно говорю я. – И рассуждать логически. Можно пугаться их. Можно общаться и получать удовольствие. Всему в мире смысл придает сам человек. Ты можешь ощутить самый невероятный экзистенциальный опыт наблюдая за северным сиянием, но было бы глупо считать, что кто-то на небе включил его специально для тебя.

Амелия смотрит в пол. То ли на собственные ноги, то ли на металлическую панель под ними.

– Это не то же самое. Солярис создает людей.

– Это не люди! – сам удивляюсь тому, что повышаю голос. – Просто миражи. Еще один эгоистичный и дорогой способ человека развлечь себя.

– Да, ты всегда таким был, – тихо говорит Амелия. Она не смотрит на меня, уперлась глазами в пол, старается сдержать слезы.

Почему всегда всё кончается ими. Почему нельзя обойтись без слез?

– Каким?– спрашиваю я.

– Предпочитал логику… чувствам, – Амелия цедит сквозь зубы.

– Говоришь так, будто это что-то плохое.

Я не понимаю ее внезапную вспышку злобы.

– Логика толкнула тебя попасть сюда! – Амелия вскидывает голову, жжет меня взглядом. Слезы катятся по её щекам. Почему она так зла? – Это ж было логично! Заработать за год столько денег! Так гордился, когда прошел отбор. Надулся как иднюк, когда тебе позвонили. Хвастался, какой у тебя ровный эмоциональный фон, как ты идеально подходишь для Соляриса. Да, это все было очень логично и рассудительно. Но если бы ты прислушался к сердцу, если бы попробовал понять меня или маму, если бы хоть раз в жизни поддался эмоциям, нашему беспокойству… Ты бы ни за что сюда не полетел! И не случилось бы всего этого!!!

– Что?

Я смотрю на Амелию. На слезинки в уголках её глаз. На крошечные капельки, кажущиеся бусинами янтаря в свете умирающей звезды.

Симметриада хрустит. Застывшая в своем безупречном трехмерном воплощении какой-то невероятной математической формулы, она накреняется. Изнутри глайдера это не слишком заметно. Отжив свое, симметриады слегка заваливаются. Несильно, на несколько градусов, однако, человеческий глаз эту разницу ловит. Просто в какой-то момент осознаешь, что идеальная симметрия, божественная гармония линий и узоров, больше не вызывает трепета.

Золотая капелька скатывается по щеке Амелии.

– Какой раз ты на Солярисе? – тихо спрашиваю я.

Она отвечает не сразу.

– Пятый.

Косметика, как же. Амелия выглядит взрослее, потому что она действительно старше меня.

– Компания оплачивает неделю на Солярисе раз в год, – продолжает она.

Конечно, ничего её не удивляет, ни океан, ни гости. Боулинг! Кто вообще ходит в боулинг на Солярисе?!

– Для меня и мамы, – говорит Амелия, смотря в пол. – Но мама не летела ни разу.

– Почему вам оплачивают путевки?

Нутром чувствую, что это тот самый вопрос, ответ на который изменит все. Амелия будто бы понимает это. Тянет. Молчит, не решаясь издать ни звука.

– Почему? – повторяю я настойчивее.

По извилистым узорам симетриады пробегает мелкая дрожь.

Живут эти формации недолго – пару часов. После – осыпаются и медленно погружаются в океан. Длится это может от пятнадцати минут до часа, но по технике безопасности находится внутри состарившейся симметриады запрещено.

– Когда ты улетел… – Амелия говорит тихо, я едва могу разобрать её слова. – Ты отработал год. Контракт с тобой не продлили. Он должен был закончится по прилету. Но корабль… Что-то случилось при входе в атмосферу. Что-то отказало… «Пилигрим» разбился недалеко от Лос-Анджелеса.

Что?

Я закончил работать? Я улетел домой?

– Обломки упали в океан, несколько человек выжило…Ты выжил! Мы с мамой были так счастливы, узнав это… – Амелия закусила губу. – А потом… Это стало невыносимо. Приходить в больницу, видеть тебя в проводах, в том стеклянном ящике, словно в гробу. Врачи говорили, что поддерживают жизнь, но все будет зависеть от тебя… На компанию подали в суд, мы присоединились к коллективному иску. Нам выплатили компенсацию, помимо этого раз в год оплачивают путевку. Этим почти никто не воспользовался. Я понимаю почему. Мне было чертовски страшно. Страшно, что я приеду встретиться с тобой, а Солярис… Солярис пошлёт мне какого-нибудь … Кого-нибудь другого. Я не спала почти двое суток. А потом сама не заметила… Показалось я моргнула, а ты рядом.

Это ведь шутка?

– Нет, нет, нет. Я работаю здесь уже почти год.

Я отличаю гостей от клиентов. Знаю, как устроена станция, знаю короткий путь от машинного отделения до бара через коридор Б5.

– Достань карманный компьютер.

– Что?

Рука непроизвольно тянется к внутреннему карману.

– В прошлый раз ты всё понимал, когда пытался что-то найти в нём.

Черная коробочка с экраном знакомо холодит руку. Зажимаю копку включения, но вибрации не чувствую. Экран остается мёртв.

– Наверное сломался, – бормочу я.

Смотрю на Амелию. Ищу в ее глазах хотя бы намёк на розыгрыш. Но она едва сдерживает слёзы.

– Солярис не умеет подделывать электронику, – тихо произносит она. – Сам знаешь.

– Нет, нет, нет.. Это ничего не… Часы! – я вскидываю левую руку. Секундная стрелка бежит по кругу, часовая медленно заползает на сектор красного дня.

– Механика, – вздыхает Амелия.

– Но я помню!– кричу я. – Помню, как отработал две смены до твоего прилета! Это было реально!

– Почему две? – шепчет Амелия.

– Что?

– Почему две смены?!

– Я говорил, – фыркаю я. – Подменял одного парня.

– Какого?

– Да какая разница?!– ее вопросы начинают выводить из себя.

– Назови его имя.

Я поворачиваюсь, хочу выкрикнуть ответ Амелии в лицо, но внезапно понимаю, что не знаю его. Не знаю имени того, с кем поменялся сменами. Пытаюсь вспомнить, как он выглядит, воссоздать в памяти лицо…

– Не можешь, – констатирует Амелия. – Потому что его не было.

– Нет, нет, – мотаю головой. – Одежда!

Озарение приходит внезапно. Я пытаюсь расстегнуть воротник, но не нахожу застежки. Хватаюсь за полу пиджака, свожу их, но для пуговицы нет прорези.

Это ведь просто кошмар?

– Дай! – отбираю из рук сестры ножницы.

Закатываю рукав, провожу по коже. Резко, зажмурив глаза, едва-едва касаясь. Никогда не понимал, как люди могут вот так легко причинять сами себе боль. Режу сильнее, уже понимая, что просто не чувствую боли. Резким движением, будто смычком по скрипке провожу еще раз. Красная полоска пересекает руку на секунду и исчезает.

Может показалось.

– Ян, – Амелия осторожно кладет свою ладонь поверх моей руки.

Пилю кожу тупыми ножницами, выступающие бусинки крови мгновенно испаряются, будто вода под струями мощного фена.

–Ян, – повторяет Амелия. – Все хорошо.

Поворачиваю к ней голову. Да что же ты мелешь? Какое тут «хорошо»?

Постоянные клиенты, те кто прилетают на Солярис раз за разом, встречают тут одних и тех же гостей. Перед отлетом любого клиента гостя распыляют – это неизменно правило. Вот только ничего не мешает клиенту вернуться снова, например, через полгода или год. Солярис создает гостей заново. Причем – тех же самых. Практически тех же.

– Твои воспоминания – мои представления о работе на станции, – признается Амелия. – Честно говоря, я даже не уверена, что они правильные.

Никто не знает, как именно Солярис делает свой выбор, как именно подбирает для тебя гостя. Но что можно сказать точно, сделав выбор, океан придерживается его до конца.

– Когда я прилетела в первый раз, ты изображал из себя портье. Постоянно пытался отнять у людей чемоданы и донести их до номера. Это моя вина. Я слабо понимала, чем Солярис отличается от дорогого отеля.

Гости постоянных клиентов не помнят, что с ними происходило, не помнят прошлый визит. Но те черты характера или знания, которые в них успели вложить остаются. Из-за этого гости, тех, кто летает на Солярис каждый свой отпуск, довольно часто начинают осознавать себя. Начинают понимать, что они – не люди.

– Отдай, – Амеля мягко забирает у меня из рук ножницы.

Часто, осознавшие себя гости пытаются себя убить.

Одна девушка выпила капсулу жидкого кислорода. Прожгла гортань и половину груди, ребра торчали наружу. А через минуту очнулась – целая и невредимая.

Таких гостей компания в документах называет «проблемными». Для постоянных клиентов с такими проблемами прописана отдельная инструкция. Каждую ночь, как только клиент засыпает, антинейтринное поле в его номере распыляет гостя. Под утро же, оно отключается, а Солярис присылает еще одного гостя. Он может быть несколько дезоориентирован, как это обычно бывает с только что появившимися, но это куда более приятно для клиента, чем истерики осознавшего себя.

Еще ни одному гостю не удавалось понять кто он меньше чем за сутки.

Возможно, я – первый.

– Зачем?

Это первый вопрос, который приходит мне в голову.

– Зачем ты рассказала мне все это? Зачем объяснила, кто… кто я? Ведь можно было.... Можно было… Сука! – я замахиваюсь, хочу ударить. Не сестру, а панель управления глайдером, но успеваю остановиться в последний момент.

Слишком хорошо помню, как гость в одиночку сумел разнести стальные двери, когда туповатый клиент решил поиграть с ним в прятки.

«Помню».

Теперь это слово теряет всякий смысл. Можно ли называть воспоминаниями то, чего ты не видел своими глазами.

Существовало ли вообще то, чего ты не мог увидеть?

– Можно ведь было бы просто провести эту неделю вместе, я бы… Я бы все тебе показал, ты бы сделала вид, что на Солярисе в первый раз… И улетела бы, – я практически умолял ее. Хотел, чтобы время отмоталось назад, и Амелия поступила бы именно так.

Если бы в глайдере была кнопка, включающая антинейтринное поле я бы не задумываясь щелкнул по ней. Но автономной мощности глайдера для таких установок не хватало.

– Я так и делала, – бормочет Амелия. – В первый раз было все, как ты описал… Я прилетала на Солярис и притворялась, будто все хорошо, будто и не было той катастрофы, не было расставания, мы шлялись по комплексу и занимались обычными делами. Но каждый раз ты догадывался… Понимал, что ты гость. Сначала к концу недели, а потом быстрее и быстрее, в прошлом году ты все осознал за три дня…

Похоже на правду. Я не помню этого, не могу помнить, но то, что Амелия говорит, я видел не один раз.

Точнее, мои воспоминания показывают картинки таких случаев.

– Я больше не хочу… Не хочу видеть, как тебя расщепляет на куски. Не хочу видеть страх в твоих глазах перед моим отлетом. Каждый раз, осознав себя, ты понимал, что совсем скоро тебе придется исчезнуть.

Она права. Это единственная мысль, которая вертелась сейчас в моей голове. Как я сумею продолжить жизнь… Или это… «существование»… без Амелии, если я ее гость.

– Тогда зачем ты вернулась?!– кажется я кричу, но как-то хрипло, негромко. В горле пересыхает.

Амелия молчит. Смотрит в мои глаза, словно внутри решает, стоит ли мне говорить.

– Хочу забрать тебя с собой, – выпаливает она.

Я смеюсь. Истерично, с издевкой.

– Это невозможно. Ты же знаешь.

– У меня есть план, – неожиданно уверенно говорит Амелия.

Фыркаю.

– Знаешь, сколько таких умников было до тебя? – говорю я.

Пускай мои воспоминания ложь, в том, что система безопасности комплекса работает, как надо – я уверен. Еще никому не удавалось увезти гостя с Соляриса. Наверняка, решись руководство на такое, они стали бы еще богаче. Наверняка многие бы отдали целое состояние за одну попытку увезти гостя с планеты, но к счастью, компания считает это слишком опасным.

И не сложно догадаться почему. Что может сделать на Земле инопланетное существо, способное с легкостью швырнуть пятитонный контейнер? Что может сделать существо смертельные раны на котором затягиваются за минуты? И самое главное, что с таким существом будет делать тот человек, которого это существо слушается беспрекословно.

– Я все продумала, – упрямо повторяет Амелия. – Должно получиться.

– Да я даже не пройду на стартовую площадку, антинейтринное поле в ангаре включено круглосуточно. Туристы пытавшиеся прихватить с собой на борт безбилетников не раз видели, как на их глазах гости исчезали за миг. А даже если его отключить – «Пилигрим» не улетит, пока все не починят и не облучат его несколько раз.

– «Пилигрим» уже стартовал, – говорит Амелия; смотрит на мои часы. – Две минуты назад. Сейчас он висит на орбите.

По плазменному завитку симмериады пробегает глубокая трещина. Кусок затвердевшего океана отламывается, падает куда-то вниз, туда, где снова обретет жидкую форму.

– А топливо глайдера я слила еще до отлета.

Секунду перевариваю услышанное.

– Ты… что?

– У нас нет горючего на обратную дорогу,– спокойно произносит Амелия.

– Нет, нет, – я бросаю быстрый взгляд на панель. Индикатор топлива показывает 100% – верный признак поломки. Мы отлетели слишком далеко, чтобы сохранить полный запас. Стучу по сенсорной панели, вызываю меню топливной карты. Там мигает предупреждение об остатке в одну десятую от общего запаса.

– Зачем ты это сделала? До станции четыре тысячи километров!

– А до «Пилигрима» всего пятьсот.

Я смотрю на сестру. Амелия молча показывает пальцем в небо.

– Как? Ты… Как ты это сделала? Ты прошла в машинное отделение, залезла в бортовой компьютер глайдера и… и… Да как он вообще взлетел, если управление включается только если…

Замолкаю, внезапно все поняв.

Амелия протягивает карманный компьютер. Он выглядит точно так же, как и подделка Соляриса в моем кармане. Только экран реагирует на нажатие, горит приветственным сообщением «С возвращением».

– Откуда? – спрашиваю я. О краже или потере докладывают немедленно. Пропавшее устройство блокируют и исключают из системы. Так что даже если бы Амелия его у кого-то украла…

– От тебя, – отвечает она. – Он был среди вещей, которые маме отдали в больнице. После катастрофы.

Пока я осознаю услышанное, Амелия тянется к управлению. Включает сигнал бедствия.

– Слушай внимательно, – говорит она. – По документам ты всё еще жив… то есть ты и в самом деле жив, но… Ты понял, что я хотела сказать. Ты всё еще числишься в штате Соляриса. На тебе форма, а у меня с собой твои документы. Пилоты корабля не обязаны знать в лицо каждого работника.

Я молчу. Смотрю на умирающую симметриаду.

Слишком много всего для одного дня.

– Понимаю, – шепчет Амелия. Она придвигается ближе. Будто хочет обнять, но боится дотронуться. – Когда я летела сюда в первый раз… Я ни о чем подобном не думала. Черт, да я даже не была уверена, что увижу тебя! Но потом… Я возвращалась и возвращалась, я пыталась заставить маму поехать… Она говорит, что это ложь, ты говоришь – это ложь… Но я не верю, зачем-то Солярис делает это с нами! Что если он в самом деле пытается помочь? Что если он протягивает руку помощи, а мы – человечество не в состоянии понять, как именно протянуть ее в ответ. Что если океан открывает нам тайны бессмертия или возвращения людей с того света. По-настоящему. Он делает половину работы и надеется, что мы сделаем оставшееся. Но наш вид слишком ограничен. Превратил все в дурацкий парк развлечений. Ты сам говорил, что гости – лишь фантомы.

Говорил…

На тот момент, считая себя человеком.

– Но неужели ты действительно чувствуешь это? Я знаю, ты веришь, что ты ничем не хуже обычного человека, что ты сможешь жить прежней жизнью… Я знаю, потому что ты сам это мне говорил. Хоть и не помнишь. Мне надоело смотреть, как ты пропадаешь каждый раз во вспышке света. Надоело встречать тебя через год и делать вид, будто ничего и не было.

Амелию перебивают радиопомехи.

– Экскурсионный глайдер №18! Ответьте. Мы получаем сообщение о поломке.

Амелия подвигается ко мне ближе. Практически шепчет на ухо, хотя человек на той стороне не может слышать нас, если не зажать кнопку селектора.

– Сейчас мы объясним им ситуацию с топливом. Тут не к чему прикопаться. Индикатор сломан, этого мы не заметили, взяв незаправленный глайдер. Совершить посадку не можем. Они будут искать на спутниковых снимках формации, говорить куда можем опуститься и дождаться помощи, возможно что-то такое и есть поблизости. Не соглашайся. Если надо, я буду истертть, паниковать и кричать в селектор, – Амелия хмыкнула. – Я тренировалась.

– Экскурсионный глайдер №18! Ответьте. Опишите ситуацию.

– Запрашивай разрешение пристыковаться к «Пилигриму». Лети вверх. Говори, что уже принял решение до того, как услышал ответ на спасательный сигнал. Говори, что топлива не хватит, что ты уже совершаешь маневр выхода на орбиту.

– Ты уверена?

– Да.

– Но если «Пилигрим» не полетит с нами?

– Нейтринные установки есть только в комплексе, «Пилигрим» уже разворачивает фотонные паруса, они не будут тратить кучу времени на разбирательства, У меня есть обратный билет, а ты работник фирмы с истекшим контрактом. Вряд ли жадная корпорация подарит нам лишнюю неделю на Солярисе бесплатно, лишь бы устроить какое-то разбирательство.

– Да на «Пилигриме» просто заправят глайдер и пошлют нас обратно.

– Глайдер не предназначен для входа в атмосферу. Вылететь с Соляриса можно, а вот вернуться и не расплавить корпус – нет.

Черт. Кажется за пять лет Амелия сильно изменилась. Раньше ее не интересовало ничего, кроме модной музыки, бойз-бендов и VR-сериалов. Сейчас передо мной сидит совершенно другая Амелия.

И мне чертовски хочется, чтобы у меня было время, узнать ее – эту новую Амелию – получше.

Я тяну штурвал на себя. Глайдер задирает нос, ржавое небо заполняет собой все.

– Что… Что со мной будет, когда мы покинем планету?

– Этого никто не знает.

Она права. Насколько мне известно, еще ни одному гостю не удавалось сбежать с Соляриса.

Глайдер набирает высоту. Разваливающаяся симметриада позади медленно погружается в океан. Горизонт заполняет полусфера красной умирающей звезды.

Амелия зажимает кнопку селектора. Кивает мне.

– «Пилиргрим», – говорю я. – «Пилигрим», ответьте. Это экскурсионный глайдер. У нас проблемы.

В ответ шумят радиопомехи.

– «Пилигрим»… – я повторяю сообщение.

Ржавое небо начинает темнеть, кажется, мы приближаемся к той невидимой линии, после которой высота перестает быть «высотой». Зажигаются первые звезды. Они все еще тусклые – красный гигант перебивает их своим светом, но различить белые точки вполне возможно.

– Это «Пилигрим – II», – прорывается голос сквозь радиопомехи. – Видим вас. Готовим грузовой шлюз для стыковки. Высылаем координаты и коды. Дотянете?

Я смотрю на Амелию. Она улыбается.

– Да, – коротко отвечаю я.

Амелия берет меня за руку.

Мы оба смеемся.

2021 г.