Третий Шанс

К вечеру пошёл дождь. Основательный, тяжёлый, надолго. Коля отправился вниз, стрельнуть что-нибудь перекусить у Пекиныча, и столкнулся на лестнице с Петром Робертовичем.

– Николай, – сказал Петр Робертович серьёзно, перегородив Коле дорогу, – я одно место знаю, там цветы полевые. Километра три с половиной отсюда. Если бегом, до ужина успеем. Ну как, нужен букетик?

Коля посмотрел в окно на дождь, хлеставший по реке, по траве и по окнам, и хлопнул Петра Робертовича по плечу.

– Отличная идея! Кто вы были по званию?

– Был? – Пётр Робертович расплылся в улыбке. – Полковник Шереметьев, позывной «Бриз»! – Петр Робертович выпрямился и щелкнул каблуками. Вроде в кроссовках был, а так залихватски получилось, красота! – Через десять минут у выхода в спортивном обмундировании, курсант!

И исчез. Просто как в воздухе растворился.

Ну, и побежали.

Одежда не пропускала воду, но майка и штаны были свободные, и влага проникала повсюду и отовсюду, и уже через пять минут Коля стал весь мокрый. Однако полковник с самого начала задал такой темп, что холодная вода оказалась скорее благом. Небо нависало тучами и, несмотря на дневное время, было темно, как в сумерки. Вдали, где-то у Москвы, сверкали молнии, а потом небо грохотало – громко, раскатисто. И какие бы ни развились сейчас технологии, какие бы ни изобрели материалы для спортивной одежды, – бежать было тяжело, мокро и скользко. По молодой траве, в которой подчас не видно ямок, кочек и упавших веток. Так было всегда, и сто лет назад, и тысячу. Так бегали в детстве под дождём… Только вот сейчас мама не выглянет в окошко, чтобы крикнуть: «Коля, немедленно домой!». Нет, сейчас нужно просто бежать. Быстро, чтобы не отстать, и размеренно, чтобы не сбилось дыхание. Так, как учил полковник на тренировках. И в этот момент вдруг показалось, что нет ничего – ни прошлого, ни будущего. Только он и полковник, и чёрное небо, и ливень… И где-то впереди цветы для любимой.

«Бриз» остановился неожиданно, и Коля чуть было не влетел ему в спину. Вот теперь дыхание сбилось, из горла пошёл хрип, и Коля повалился на траву. И мир в этот момент стал простым и понятным. Вот он, Коля, вот полковник, вот три жиденьких кустика со съёжившимися от дождя белыми бутончиками, вот дождь. И совсем рядом, в трёх с небольшим километрах, любимая девушка, близкая и почти родная. И ещё несколько очень близких людей. И где-то почти в ста годах позади другой Коля, совсем другой, со своей семьёй, своими радостями и печалями, и со своими близкими людьми. Осознанно или неосознанно, но по-настоящему близкими и родными. И этот, нынешний, Коля всегда будет по ним скучать и всегда будет помнить их… Их глаза и голоса, интонации и жесты, слова и то, что между слов, их запахи и прикосновения, и их общие радости и печали. И в его сердце всегда будет уголочек, в котором все они остались с ним. Насовсем. И ещё тот, который написал: «Я никогда так сильно не хотел ЖИТЬ!». А сейчас есть он, нынешний, настоящий. В другом времени, в другом мире. И теперь это его время, его мир и его жизнь. Теперь это и есть настоящее. А будущее… оно совсем неизвестное, неопределённое. Только в этот раз Коля точно постарается, чтобы это будущее было светлым, интересным и ярким – для его близких и для него самого. Именно в такой последовательности.

– Тебе будильник на сколько завести? – полковник рявкнул прямо в ухо, и Коля подскочил от неожиданности.

– Полковник, – всё ещё тяжело дыша, произнес он, – знаете, почему люди вздрагивают?

– Трусы, потому и вздрагивают! Мне цветы только сорвать за тебя или подарить тоже?

Коля сделал несколько шагов вперёд и, прежде, чем надломить мокрые стебли, провёл ладонью по съёжившимся белым бутончикам.

Казалось, обратно бежать будет легко. Пусть опять по мокрой скользкой траве, под чёрным небом, сквозь тяжёлый ливень. Но мир теперь такой ясный, и всё понятно, и на душе так светло! Но бежать было тяжело. Коля ещё больше скользил и спотыкался, раз упал и больно ударился плечом. Дыхание превратилось в сбивчивое сипение, а потом просто в надрывный скулёж. Но он топал, прижимая к груди под майкой несколько весенних цветов. Переставлять ноги было тяжело, потом ещё тяжелее, а потом совсем невозможно. Но привалов полковник не делал.

Милену Коля заметил метров с двухсот. Она стояла у порога в плаще, перехваченном в талии изящным ремешком, на каблучках, под зонтом. Рядом с домом покачивался её паластрум.

Коля перешёл на шаг, но даже идти было тяжко. Когда дотащился до дома, полковник хлопнул его по плечу и быстро вошёл внутрь. Коля остановился рядом с Миленой, совсем близко. На каблуках она была чуть выше него, но смотрела из-под ресниц, как будто снизу вверх. И улыбалась, как всегда, мило и почему-то немного застенчиво. А Коля так и стоял, прижав руки к груди. Девушка первая прервала паузу:

– Я тебя ждала… – она немного запнулась, а Коля замер, как будто боясь вымолвить слово. – Мне нужно уехать… Ненадолго, на несколько дней… – Она опять помолчала, а потом добавила: – Это по работе.

– А я… – просипел Коля. – Вот…

Он неловко задрал майку и осторожно отлепил от мокрого тела цветы. А потом одной рукой взял зонтик девушки, нечаянно коснувшись рукой её плеча. Милена осторожно взяла цветы в руки, попробовала понюхать, и на её носу смешно заблестели несколько капель.

– Спасибо, – прошептала она, чмокнула Колю в щёку и запрыгнула с свой паластрум, услужливо распахнувший дверцу, как только она приблизилась.

Милена уехала, Коля остался, и вернулась реальность – чёрное небо, тяжёлый ливень, сбившееся дыхание, а с ними ещё и опасение простудиться и заболеть. Коля закрыл зонт и пошёл домой.

* * *

Июнь выдался тёплым и солнечным. Иногда что-то моросило, но лишь несколько раз ставшие традиционными завтраки на берегу пришлось переносить в дом из-за непогоды. Только профессор иногда поднывал, мол, скучает по майским грозам, а их в этом году не случилось в том количестве, которое позволило бы ими насладиться без ощущения недосказанности.

Колина жизнь на даче вызывала у него то же чувство недосказанности. Все устаканилось, хотя было понятно, что на время, только никто не знал, как надолго.

В шесть утра подъем, с шести тридцати до семи физкультура с Петром Робертовичем, через полчаса завтрак и потом прогулка вдоль реки за увлекательной и познавательной беседой, потом чтение или научно-популярный фильм. В одиннадцать опять физкультура, только на этот раз жёсткая функциональная тренировка. Потом обед, потом опять чтение и кино, потом час рукопашного боя, ну, и ужин-беседы-прогулки-сон.

Читал Коля много и разное. Ещё в тот вечер, когда подарил Милене собранный для неё букет, он в комнате обнаружил книгу «Игрок». Ну, и как-то пришлось в охоточку после того фильма про Висбаден, и зачитался тогда до утра, ну вот так как-то и втянулся. Подсовывали ему книги разные, но пока времени не нашлось ни на что, кроме русских писателей «Золотого века». За месяц перечитал многих. Кроме Толстого. Ну, не шёл Лев Николаевич, и всё тут! Да ну и ладно, из без него было чем увлечься. И ведь реально увлёкся!

А вот фильмы смотрел все, какие рекомендовали. От сериала «Эволюция» о теории Дарвина до всяких там про Вселенную или про элементарные частицы. Особенно увлекательно было про теорию относительности, квантовую механику и потом про теорию суперструн, которую сначала доказали, потом опровергли, потом придумали новую, а название оставили старое, потому что суперструны, как выяснилось, всё-таки были, но совсем не такие, как о них думали сто лет назад.

Кстати, об элементарных частицах. В середине века, наконец, человечеству удалось обуздать многие «фишки» квантовой физики, в том числе «запутанные» частицы. Это такие частицы, которые ведут себя одинаково или связанно на любом расстоянии. То есть, например, есть два «запутанных» фотона. Меняешь спин (кто не знает, потом, сейчас долго объяснять) одного, тут же меняется спин второго, на каком бы расстоянии они ни находились. Почему так происходит, Коля так и не понял, но это непонимание не отменяло факта – это реально работало. Связь, в которой применялась эта технология, была мгновенной вне зависимости от расстояний, даже быстрее скорости света (а, как Коля выяснил только сейчас, даже от Солнца до Земли свет идёт восемь минут, хотя, наверное, в школе это проходили). И прослушать переговоры между такими устройствами было невозможно в принципе, потому что никакой сигнал между ними не передавался. Устройства связи на «запутанных» частицах были очень дорогие. Простая рация на таких частицах, «запка», стоила как три элитных пинга.

Так вот, у дедушки Кеши был флекс на такой штуке (как планшет, только тонкий и гибкий, будто лист плотной бумаги, и ещё он мог выводить изображение, как телек). В Сеть Коле доступ не давали по понятным причинам: чтобы не привлекать внимание вновь появившимся потоком запросов с дачи. Жизнь профессора и так была предметом пристального внимания всех спецслужб мира. Но дедушка Кеша выдал Коле зап-флекс, у себя в НИИ скачивал то, что Коля просил, и быстро скидывал ему.

Вот ещё что. Когда Милена отлучалась, Ли Сы учил Колю танцам, Пётр Аркадьевич – управляться с лодкой, а потом с яхтой, а Пекиныч – готовить.

Зато когда она была дома!.. Они гуляли, говорили обо всём, вместе смотрели фильмы, обсуждали книги, пили кофе на берегу. Милена взахлёб рассказывала об устройстве мозга, а Коля – о пневмоподвеске! Иногда он, прокручивая день, не мог досконально вспомнить, чем они занимались, о чём беседовали, но ощущение праздника было ярким и полным! Хотя и с пресловутым чувством недосказанности.

Ясно же, что Милена по меркам нынешнего мира – звезда! Молодая, безумно красивая, из богатой семьи, при этом умная, с прекрасной работой, очень высокооплачиваемой, рядом с самим Иннокентием Аристарховичем Филатовым. И не просто желающих пригласить на свидание, а реальных предложений замуж от очень крутых мужчин сыпалось хоть отбавляй. Но у неё никого не было. Почему – она не рассказывала, а Коля не спрашивал.

Однажды только обменялись фразами, когда девушка в очередной раз невзначай продемонстрировала знание военной техники. После очередных «Звёздных войн» она сказала, что в фильме переврали, потому что в реальности лазерного луча не видно. Если только дым или большая влажность, можно наблюдать тоненький лучик, «росчерк». А там стреляли в пустыне, где «телек-то показывает не диалово» (оказывается, для качественного объёмного изображения требовалась определённая влажность воздуха), а уж лазерный-то луч точно не увидишь. А в фильме росчерки сверкали направо и налево.

– Мил… – Коля так и обращался к ней, хотя уже приходила мысль о неэтичной фамильярности. – Ты столько всего про военное дело знаешь…

– У нас много военных заказов, а ментальные технологии «Дельты» вообще полностью на мне, – она сделала паузу. – Я встречалась с офицером «Дельты». Три года.

Коля оцепенел.

– Вы… Он погиб? – у Коли перехватило горло, и он запнулся.

– Всё в порядке с ним, – спокойно ответила Милена. – Но мы расстались год назад. Просто устала ждать. Каждый раз. И каждый раз неизвестно чего. Я и сейчас за него волнуюсь. Но уже по-дружески. Конечно, – она взяла Колю под руку, и дальше так и шли, – волнуюсь сильно, мы были близки и остались близкими людьми. Но это уже не нестерпимо, как было тогда.

– Так это!.. – вдруг воскликнул Коля. – Это Кельт, который за тобой на «Грифоне» прилетает?!

Девушка сделала шаг вперёд, повернулась к Коле так, что они встали лицом к лицу, взяла его за плечи и, мягко улыбаясь и глядя ему в глаза из-под ресниц, прошептала:

– Коля. Хватит.

Ну, и вот, закрылась тема. То есть, обсуждение. А вопросов-то в итоге больше, чем было, только вот не задашь…

Интереснее было с Ли Сы. Очкарик без очков, но тоже с работой, да ещё с какой! И тоже девушки в очередь. Но вот ему нужна только неприступная красавица Машенька, которая живёт этажом выше. А та – ни в какую, хотя сама на социальном минимуме. И из-за этой мамзели Ли Сы не переезжает в хорошую квартиру или в дом. Ютится в соцминимумвской квартирке, которую дали ему, ещё когда аспирантом стал. В общем, Коле Машенька заочно не понравилась, а так сюжет – хоть роман пиши! Вот, спрашивается, чего ей ещё надо? Или ждёт, что какой-нибудь олигарх на неё внимание обратит? Тоже ещё звезда выискалась! В общем, обидно за Ли Сы…

На днях за завтраком Коля вдруг выдал:

– Слушай, Ли Сы… Не моё дело, конечно. Но просто по-дружески… В общем… Только не обижайся, ладно?

Ли Сы внимательно, с лёгкой улыбкой, посмотрел на Колю, но ничего не сказал. Мол, давай уже, хватит вступлений.

– Короче, ты всё ходишь да вздыхаешь, а девушки же, они…

– Любят решительных, а я…

– Да нет же! – Коля махнул рукой. – Нужно что-то яркое! Романтичное, чтоб крышу снесло!

– Прости? – Ли Сы посмотрел на него с недоумением.

– Крышеснос… ох! – Коля нетерпеливо поморщился. Что за люди-то! Куда нормальный русский язык подевался? – «Снести крышу» значит «потерять голову». Устрой ей романтический вечер. С цветами… Стихи ей, что ли, напиши!

– Я не умею писать стихи, – спокойно проговорил Ли Сы. Как будто даже с грустью сказал.

– Хочешь, напишу? – предложил Коля, не задумываясь.

Все, кто был за столом, оторвались от своих тарелок и внимательно посмотрели на Колю, а Милена едва заметно прищурилась.

– Ну ладно, попробую как-нибудь что-нибудь изобразить, – проговорил Коля, смешавшись. – Чего не сделаешь ради друга! – И зачерпнул ложкой очередную порцию каши.

У Ли Сы покраснели уши, но все сделали вид, что ничего не происходит.

* * *

Вечером того же дня Милена, Ли Сы и Коля пили чай на веранде Колиной комнаты. Болтали, вроде, ни о чём, вот только Ли Сы как бы невзначай уводил разговор к тому, что же нравится девушкам. То пускался пересказывать фильм с любовной интригой, то вдруг, обнаружив в Колиной комнате томик Пушкина, намекал, что, мол, давайте возмущайтесь слащавой обольстительностью Дантеса, то «не понимал», что Ольга нашла в Обломове, вот Штольц другое дело… Коля и Милена делали вид, что вовсе не замечают возбуждения Ли Сы, которое после завтрака вроде бы поутихло, а теперь вдруг опять проявилось.

Беседу нарушил знакомый гул приближающегося «Грифона». Только он не рухнул с неба, как делал это обычно, и не зашёл на посадку стремительно в лихом вираже. В этот раз истребитель шёл на небольшой скорости и снижался неспешно, а посадка была плавной и мягкой.

Все трое встали и подошли к перилам, огораживавшим веранду.

Первым из «Грифона» вышел офицер, которого Коля раньше не видел. Ростом он был чуть ниже среднего, коренастый. Он был затянут в чёрный «Ратник-3000МД», экзокостюм, модернизированный специально для «Дельты».

– Сканер?! – почти воскликнула Милена. – Что же это такое…

До Сканера была сотня метров, даже больше, но Коля буквально почувствовал пронзительный взгляд офицера, когда тот, оглядывая окрестность, мельком посмотрел на балкон. Аж до мурашек!

Сканер коротко кивнул, и из люка появился Кельт, а за ним вышел мужчина в тёмно-синем костюме, белоснежной рубашке, без галстука.

Ли Сы тихонько охнул, а Милена присвистнула.

– Матвей Юрьевич Калинкин, – прокомментировала она тихо, – помощник президента. Второй человек в государстве.

Коля посмотрел на неё с недоумением.

– Мил, я, вроде, новости смотрю, всех, вроде, видал…

– Калинкин не появляется на публике. Серый кардинал. Но власти, возможно, больше, чем у первого лица. И «Дельта», формально подразделение спецназа ГРУ, по факту – его маленькая личная армия.

Сверху было видно, как навстречу прибывшим быстрым шагом вышел профессор, как хозяин и гость тепло поздоровались, по-дружески обнявшись, и потом вошли в дом.

К офицерам, оставшимся снаружи, вышел Бриз. Они поприветствовали друг друга, как это было принято в «Дельте», хлопками по плечу. Этакий знак «для своих». Коля и раньше видел, как Бриз приветствует бывших сослуживцев, но, когда он сам попытался поздороваться с полковником таким образом, тот аккуратно уклонился, а потом коротко и доходчиво объяснил: «Не дорос».

– А в наше-то время, – задумчиво произнёс Коля, не отнимая рук от перил, – такие «шишки»… – Он бросил ироничные взгляды на собеседников, стоявших от него по разные стороны, – такие высокопоставленные чиновники ездили на лимузинах.

– Всегда так было, и сейчас так, с поправкой на уровень техники, – проговорила Милена, не оборачиваясь к Коле. Она смотрела на офицеров, и у Коли вдруг опять кольнуло в груди. – Дай-ка подумать, – девушка сосредоточенно прищурилась. – Если бы каждый мой шаг контролировался всеми, кому надо и не надо, как бы я могла втайне от всех наведаться на дачу к старому другу? Я бы прилетела на таком транспорте, появление которого на даче старого друга не вызвало бы никаких подозрений. На чём-нибудь таком, что наведывается к этому дому с завидной регулярностью!

Ли Сы ухмыльнулся. А Коля насупился. Ну, чего она про регулярность! Ещё и на этих мордоворотов уставилась!

Нет, конечно, и Кельт, и Бриз, и Дельфин, с которыми успел пообщаться Коля, и этот новый Сканер, со своим пронизывающим взглядом, ему нравились. И, если честно, нравились до… до ревности! Не к Милене, то есть, не только в связи с ней, а вообще. Но вот кто-то из них… Нет-нет, Коля, стоп! Сказано же было: расстались. И хватит. Да какое там на хрен «хватит»! Коля сжал перила так, что побелели костяшки пальцев.

А Милена посмотрела на него, улыбнулась и легко провела ладонью по его плечу. И ничего не сказала. А у Ли Сы опять покраснели уши.

Когда-то давно Матвей Юрьевич любил летать. Пассажиром. Любил аэропорты, «дьюти-фри», разгон по бетонке и момент отрыва самолета от полосы. Любил проснуться, скажем, через три часа после взлёта, выпить коньячку и опять уснуть. Но потом перелётов стало совсем много, а транспортные средства становились всё скучнее, и романтика постепенно сошла на нет. И даже полёт на истребителе о прежней романтике не напомнил. А ведь просил же ребят, мол, давайте стремительно, как вы умеете, но они в ответ одно: «Гражданским не положено». В общем, опять было скучно.

На истребителе настоял Сканер. Даже не настоял – назначил. «Ваш пинг не должен появляться там, куда Вы желаете пропутешествовать инкогнито». Он ему: «Так мою физиономию всё равно со спутника разглядят». А Сканер: «Дача Иннокентия Аристарховича, помимо прочего, прикрыта системой оптического подавления, с высоты более пяти тысяч всё видится размытым». Ну что тут сделаешь, надо уступать профессионалам.

Иннокентий Аристархович наведался к Матвею Юрьевичу неделю назад. Не виделись они, почитай, уже полгода, ну, и засиделись до полуночи. Сначала к конторе помощника президента, а после отправились к нему домой пить чай, ну, и дальше что придётся. Говорили много и о разном. И о личном, и о рабочем, и так… И о прошлом, было что вспомнить, и о планах на будущее, но больше частью, конечно, о текущем.

Просьбу выправить документы для Николая Афанасьева Иннокентий Аристархович изложил, пока они ещё были трезвые. Ох, как Матвей Юрьевич поначалу вспылил! Этот старый самодовольный пень думает, что опять всех обманул, а на самом деле создал проблему посерьезней, чем решил! Но чем больше профессор рассказывал о сути эксперимента, тем более увлекательной и, если можно так выразиться, менее безнадёжной казалась ситуация.

Очевидно, что поначалу всё это представилось как банальное клонирование. А запрет на оное все государства мира соблюдали неукоснительно. Истории были известны случаи, когда созданных в одной стране клонов убивали разведки других стран, и никаких возражений против этого не заявлялось. Один раз при уничтожении клона погибли трое военных, и тоже без протестов обошлось. Такие вот правила установились. А тут – вот тебе на! Такой уважаемый человек, дважды Нобелевский лауреат, и такое отчудить!

Иннокентий Аристархович, конечно, подобного поворота событий и ожидал, поэтому, памятуя о внимательности и терпеливости своего старого друга, неспешно и доходчиво доказывал, что это совсем другое. «Это как раньше, помнишь, когда бумаги копировали? – объяснял он. – Укладываешь листочек в аппарат, тот считывает изображение и выдаёт копию. У нас же ситуация принципиально другая. Это как по нескольким фрагментам изображения воссоздать всю картину. Мы не делали копию Николая Афанасьева. У нас были лишь результаты сканирования мозга, образцы крови и тканей, и ещё видеозаписи. По ним мы восстановили тело и личность».

Матвей Юрьевич, конечно, возражал, но после третьего бокала коньяка уже не слишком горячо. А потом и вовсе согласился подумать, но прежде решил, по предложению Иннокентия Аристарховича, посмотреть на объект, так сказать, своими глазами.

И было тогда в их ночной беседе ещё что-то, что привлекло внимание помощника президента. Но близился рассвет, и он решил вернуться к этому «чему-то», когда в следующий раз свидится с профессором.

Ну вот, собственно, и свиделись.

На этой даче Матвей Юрьевич уже бывал, но давно, уже забылось. Иннокентий Аристархович предложил показать дом, и Матвей Юрьевич согласился.

– Но чуть погодя. Скоро. Наперво хотел бы с тобой один вопрос обсудить, пока не запамятовал. Есть где поговорить, чтобы между нами осталось?

Прошли в кабинет профессора, закрыли двери, уселись в кресла. Старые, без автоматического подстраивания.

– Вот что, Кеша, – тихо произнес гость, – можешь мне подробно пересказать свою беседу с Гутманом и Пожарским?

Иннокентий Аристархович пожал плечами.

– Твой интерес к ординарной, хотя бы и значимой для прогресса, коммерческой сделке необычен, однако изволь.

И он пересказал беседу со всеми подробностями, даже смешно передразнив интонации бизнесменов.

– Вот что, Кеша, – проговорил Матвей Юрьевич, размышляя о чём-то, – есть у меня одно опасение. Ежели желаешь, конечно, поделюсь, но оно пока смутное. Можешь направить мне то, чем они интересовались? Поподробнее об этих новых технологиях и их возможном прикладном использовании? Покажу своим специалистам, обмозгуем. А пока, если я только могу об этом просить, потяни переговоры. Не соглашайся, но и не отталкивай.

Иннокентий Аристархович кивнул.

– Хорошо, Митя. Ежели совсем коротко, то суть технологии состоит в том, что исключается вероятность ошибки при управлении чем-либо с помощью мыслеобраза. Исключается «случайная мысль». Например, управляя паластрумом, ты хочешь повернуть направо, но в голове мысль о другом, включающая «налево», и транспорт получает две противоречивые команды, а то и вовсе воспринимает «налево» как приоритетную. При применении же новой технологии никаких «налево» не будет. Или направо, или уточняющий ментальный запрос, или экстраполяция… Ох, да ладно, не буду сейчас тебя этим утруждать, пусть твои ребята разберутся. А ежели вопросы какие, то не стесняйтесь к госпоже Голицыной обратиться, она рада будет помочь. Миленочка у меня как раз прикладными вопросами занимается. – А потом зачем-то добавил: – А Ли Сы Свидригайлов – фундаментальными научными.

Матвей Юрьевич благодарно склонил голову. Встал, подошёл к окну.

– Это и есть твой Николай?

Иннокентий Аристархович тоже поднялся, встал рядом.

– Он и есть. Тот, который на вёслах. Ну надо же! Когда он так успел натренироваться? Месяц назад, я помню, только водой брызгал. Вообще, – профессор вернулся к креслу, но не стал садиться, а встал, облокотившись на спинку, – он быстро развивается. Быстро меняется. Он совсем не тот, каким я его помню в начале века.

– Ты мне рассказывал его историю, – проговорил Матвей Юрьевич, не оборачиваясь. – Он был хорошим человеком, да? Но выдающимся не стал…

– Ну, не всем же. Но он – хороший человек. И тот, который был, и этот.

– А ты с ним, я погляжу, просто нянчишься.

– Так и есть. Для меня, Миленочки и Ли Сы он как ребёнок. Которого мы породили и за которого несём ответственность. Хоть мальчик сразу тридцатилетний. Даже дату рождения Николаю Афанасьеву я предложил вписать, если помнишь, шестое апреля сего года. День, когда мы его воссоздали. Что, растрогался?

– Ресничка в глаз попала, – улыбнулся Матвей Юрьевич, осторожно проводя платком по веку.

– Да ты не прячь слёз, Митя, – рассмеялся профессор. – Вот выправишь ему документы, и заживёт человек полноценной жизнью! Знаешь, что он у меня недавно попросил? Возможности заработать. На ужин с Миленочкой.

Матвей Юрьевич развернулся на каблуках и весело рассмеялся.

– Да ты что! – выдохнул он сквозь смех. – А он и вправду быстро осваивается! И что же ты ему предложил?

– Денег взаймы. Искусственно выдумывать для него работу я не буду, неправильно это было бы.

– О как! – Матвей Юрьевич продолжал смеяться. – Своих троих воспитал, теперь ещё и этого! Ну, строг родитель! Ты смотри, только палку не перегибай, а то, знаешь…