Третий Шанс

Было решено курить по субботам в шесть вечера.

* * *

Апрель выдался не слишком дождливым, хотя и сильно слякотным. Но всё равно это была весна, и становилось теплее, природа оживала, перелётные птицы вернулись с зимовки, дни становились всё длиннее, а потому сумерки с каждым днём наступали всё позже.

Вот так Митрополит для себя это и сформулировал: «Слякотные сумерки». Он хотел было опереться руками о парапет на смотровой площадке, но тот был мокрым. И тротуар был мокрым, да и вездесущую российскую грязь никакие технологии так и не смогли одолеть. Ох, не в технологиях тут дело. И, ясен пень, не в загадочной русской душе. А непонятно в чём. Ну, вот просто есть грязь, и всё. Вот такая вот немытая Россия, храни её Господь!

Митрополит всё-таки положил руки на парапет, рукава рясы немного намокли, но ощущения в ладонях были приятные, настоящие. Там, где ранее располагался стадион «Лужники», ныне пребывала школа верховой езды. Митрополит даже увлёкся наблюдением за всадниками, которые, пустив лошадей быстрым галопом, лихо выделывали джигитовку, или ехали шагом вдоль реки, мерно покачиваясь в сёдлах и беседуя на ходу. Он вспомнил уроки верховой езды, которые брал в юности. Немногому тогда, по правде сказать, научился, да и учиться-то не ахти как желал. Ну, где ж нынче на лошадях-то скакать? Если только в удовольствие, а оного от верховой езды тогда будущий Митрополит не испытал. Может, не успел освоить это дело как следует, потому что, когда что-то освоишь, оно как-то, бывает, и в охотку становится, а вот пока не выучишься по-настоящему, одни мучения.

Чуть ближе, по реке, поблёскивавшей багровым в косых закатных лучах, шёл прогулочный кораблик. Митрополит посмотрел на небо. А распогодилось. Облака уже не сплошь затягивали небосвод и были тоже окрашены в багрец.

Митрополит почувствовал движение, повернулся, убрал руки с парапета, да и вытер прямо о рясу.

Молодого человека, который направлялся к нему размашистой походкой, он много раз видел на голограммах, а вот так, вживую, впервые. А вот не передаёт всё равно видео живого человека! Хоть какие устройства изобрети, хоть профессор Филатов как хочет пусть в мозги свои образы напускает, а вот душу – ну никак не передать!

Охрана Митрополита не обнаружила в молодом человеке ничего опасного и пропустила к Его Святейшеству. Впрочем, телохранители не отдалялись, готовые каждое мгновение отреагировать на любую угрозу. Даже угрозу угрозы.

Молодой человек остановился в паре метров от Его Святейшества и со смиренным поклоном представился:

– Священник Стенька.

– Стенька, значит? Ну что ж… – Митрополит погладил бороду.

Накануне он виделся с Калинкиным. Будущий Вице-президент (а об этом уже всем было известно) как-то проведал о грядущей встрече Митрополита с молодым и уже известным на всю страну священником Стенькой, да и предложил побеседовать. Содержание беседы для Петра Ивановича сюрпризом не стало, а вот тон её оказался неожиданно жёстким. Матвей Юрьевич резко заявил, что Стенька этот – враг, что с ним нужно быть не просто острожным, а десять раз осторожным, и что задача Петра Ивановича, коли уж не отговорить его от встречи – распознать замысел врага, а не вступать с ним в умозрительные дискуссии. Большего Калинкин не сказал, хотя Митрополит чувствовал, что этого большего имеется изрядно. Ну не сказал, да и бог с ним. Но словам помощника Президента Митрополит внял.

И теперь он шагнул навстречу врагу и протянул руку:

– А величай Петром Ивановичем.

Стенька, еще раз склонив голову, ответил почтительным пожатием.

– Очень приятно, Пётр Иванович. Высоко ценю ваше расположение. Позволите предложить вам, может быть, пройтись?

– Отчего ж? – пожал плечами Митрополит.

Они медленно побрели в сторону Лужнецкого моста. Народу было немного, и они могли спокойно беседовать.

– Спасибо, Пётр Иванович, за возможность встретиться с вами. Искренне говорю – для меня это большая честь. Просто большущая!

Говорил Стенька быстро, но не тараторил. И держался, хотя и с достоинством, но чрезвычайно уважительно к высокому собеседнику.

– Ну полноте, – усмехнулся Митрополит. – Да и мне, знаете ли, стало интересно с вами, молодой человек, побеседовать. Наслышан о ваших взглядах и на мирское, и на церковное.

– Так ведь оно же всё вместе, мирское и церковное, – подхватил Стенька с воодушевлением. – Оно же… это же жизнь вся! Это ведь только обывательски можно отдельно рассуждать, например, о душе и о теле. А всё связано. Уж простите за примитивный пример, но заботиться о душе возможно, лишь правильно обращаясь с телом. С одной стороны, плотские страдания душу очищают, а за плотские утехи душа же и будет страдать, а с другой – и плотские удовольствия могут быть богоугодны, а потому и для души хороши! Ведь так?

Голос Сканера буквально взорвался в голове Матвея Юрьевича.

– Вы слышите это?! Я просил охрану Митрополита немедленно прекратить встречу. Они отказали, аргументируя тем, что Его Святейшество не велел мешать. Вы видите, куда это всё идёт! Позвольте…

– Могу стрельнуть по пароходу, – вмешался в беседу голос Кельта. – Аккуратно, только трубу сорвёт в их сторону. И охрана прекратит…

– Не надо, – спокойно перебил обоих Матвей Юрьевич. – Пусть уж идёт как идёт. Теперь уже поздно. Конец связи.

– Или вот, – в глазах Стеньки блеснул азарт. Но не злой, а такой наивный, детский. Даже не азарт – увлечённость. – Человек, когда что-то делает, он же меряет своё действие по шкале «правильно – неправильно». Ну, машинально. Это совестью называется. А откуда совесть? И вот где такое видано, в каком обществе, чтобы совесть не была с религией связана? Любые правила поведения, которые возникают, я о морали сейчас говорю, они же от религии этого общества! Какая религия – такая и мораль. А если к национальным традициям отослать – так и те от религии. Вот попробуйте приведите обратный пример! – Стенька по-доброму улыбнулся – То-то же! Вот и получается, что нет отдельно церковного и отдельно мирского. Так, обрядовые штучки.

Митрополит задумался. Вспомнил академические занятия по обличительному богословию, где учили, как критиковать инославные исповедания. Даже шире, не только отступления христианский церквей и сект от православного вероучения – обсуждали и другие конфессии: мусульманство, буддизм, иудаизм и прочие. Затрагивали и культуру соответствующих народов. Вспомнил и не нашёл, чем бы возразить. А вот ведь и правда – где-то стяжательство грех, а где и богоугодное занятие, где вторая женщина в доме прелюбодеяние, а где-то и норма. А прав молодец-то – действительно, духовное и телесное, а за ним и церковное и светское не следует разделять огульно. Простая мысль, а вот как-то не задумывался раньше.

Стенька, конечно, почувствовал, что собеседник молчаливо согласился с ним, но как будто бы и не заметил, а все так же увлечённо продолжил:

– Так вот я и говорю – не разделяю я мирское и духовное! Вот и вся оригинальность моих взглядов. Это другие люди разделяют. По воскресеньям утром ходят в церковь, обрядам следуют формально, а живут, если вдуматься, отдельно от православного вероучения. Я-то как считаю – наперво проникнись духом православным, пойми для себя, что хорошо, а что плохо, только по-настоящему, а уж сколько раз ты лбом о пол ударишься в храме – это дело вторичное. Вот, допустим, японец какой-нибудь, если живёт праведной жизнью, но в церковь православную не ходит, разве он не спасётся? Разве не праведник он? И другой человек хоть лоб в храме расшиби, но если он убивает для наживы, даже если исповедуется добросовестно каждый раз, ну разве не грешник?

– Да кто ж с вами поспорит, Стенька, – по-доброму, слегка улыбнувшись, проговорил Митрополит. – Только ж и принижать обрядовую часть…

– А я и не принижаю! Наоборот, обряды нужны! Обряды и напоминанием служат, и дисциплинируют! Это как маршировать в армии – в бою не пригодится, но без этого и армия не армия! А ведь у нас как? Люди делают вид, что маршируют, да к этому всю службу и сводят. Да и маршируют, если уж продолжить аналогию, вразвалочку.

Да, прав был Стенька. Как ни крути – прав.

– Что ж, интересный взгляд, – так же с улыбкой проговорил Митрополит. – И, надо сказать, много правды в ваших словах. Конечно, далеко не все…

– Ну так вот и получается, что не все! Кто по правилам христианским, а кому и начхать на них! И выходит, что тот, кто живёт праведно, живёт хуже! А неправеднику доступно то, что добропорядочному христианину вовек не видать или очень ограниченно!

Вот тут Митрополит удивился. Это ж азбучные истины!

– Позвольте, Стенька! Да ведь всё христианство на этом построено! Человеку дана воля выбирать образ своей земной жизни! Это ж от Адама ещё! И Иисус так жил. Страдал и за себя, и за других. И святые все. Вокруг блуд да чревоугодие, всем вокруг хорошо, как вы определяете, а они живут в ограничениях и страдают. И лишь потом, в новой жизни, получают блаженство вечное!

– Логично, – согласился Стенька. – Но вот только ребёнок малолетний, когда живёт в нашем обществе и видит его таким, какое оно есть, видит общество, в котором от Церкви остались лишь обряды, как же он поймёт, как узнает, что вера – это не креститься по воскресеньям? Когда отец и мать, друзья, отцы и матери друзей живут неправедно, ребёнок же это и посчитает нормой жизни! И о том, что нужно жить по Вере, что нужно верить, ему так никто и не скажет!

– Но Церковь…

– А до Церкви он может и не дойти. Или войти в храм, уже заранее зная от отца и матери, из их поведения, что это всё лишь для обрядов. Потому что, если про Бога вдруг правда, то после смерти будет хорошая жизнь. Ну то есть так, ходить в храм на всякий случай или потому, что так принято, как их отцы и матери ходят.

Знал об этой проблеме Митрополит. Конечно, знал. И пытался что-то сделать, усиливая Церковь. Священники, как он считал, должны более общаться со своими прихожанами, убеждать и призывать. Рассказывать, в конце концов. Убеждать. Это долгая и тяжёлая работа, но она не могла не дать результатов, пусть и в будущем.

– Признаюсь, видел записи ваших проповедей, – тон Митрополита стал предельно серьёзным, он даже немного нахмурил брови, – и они вызвали смуту в душе. Не стану возражать, отошли мы от вероучения, и правы вы, что вероучение перестало быть частью обыденности. Но не услышал я о роли Церкви как поводыря паствы своей. Вы как будто изобличаете общество, зачастую справедливо, однако…

– Однако взываю к душе каждого человека! Не общества, не Церкви, а каждого!

– Не юлите, Стенька. Вы не только взываете к человеку, но и призываете его быть судиёй ближнему.

– Не судиёй, – ответил молодой священник на удивление спокойно, тихо. – Если кто проникся верой, то пусть он поможет проникнуться и ближнему. Если жена прониклась верой, и для неё мир открылся заново, если она поняла, что в миру можно жить по Вере, то пусть она и мужу поможет сделать то же самое.

– Силою слова?

Вопрос был с подвохом. Митрополит действительно внимательно изучил проповеди Стеньки и пересказы прихожан, с кем тот беседовал с глазу на глаз.

– И слова, и дела, – тон Стеньки оставался спокойным и серьёзным. – Что проще для жены, чем помочь мужу избежать греха чревоугодия? Или не пустить, заперев в доме, пьяницу на непотребные дела? Судия она ему в таком случае? Нет, конечно. Помощник. Добрый помощник. Ограждающий заблудшую овцу от неправильного ради неё же самой.

– А не боитесь вы, Стенька, к такому обереганию от пагубного призывать? Ведь народ-то у нас бывает лихой. Глядишь, и перешагнёт черту, да и сам во грехе окажется. Одно дело лишний кусок мяса не дать… Хотя, и здесь – человек своею волей должен к праведной жизни прийти, а не насильственно от греха ограждаться.

– А лучше дать ему обожраться от пуза и совершить грех чревоугодия?

Митрополит в сердцах всплеснул руками.

– Да не в том же грех чревоугодия!..

– Или пьяницу…

– А вот пьяницу рьяный ваш последователь может не только запереть, оно бы и ладно, а, глядишь, и сковородкой приложить!

– А вот подумайте. Разве любящий человек не возьмёт на себя грех, чтобы спасти любимого от греха? Да и грех ли это будет, если спасёт близкого человека?

Митрополит задумался над ответом, а собеседник не торопил, ждал. Так и шли какое-то время молча.

– Вот в чём ваша ошибка, Стенька. Распространённая, надо сказать. Вы пытаетесь к Вере подойти с позиции логики. А Вера – она на то и Вера, что просто веришь, и всё. Не выстраивая умозаключений. А для ваших измышлений имеется прекрасное греческое слово – схоластика.

Ещё помолчали немного. Шли, глядя то под ноги, то на реку, то во всё темнеющее небо.

– Не схоластика это, Пётр Иванович, – нарушил молчание Стенька. – Это наша реальность. Нужно помочь людям спастись. И я не знаю, как по-другому. Для их же блага. А то ведь не спасутся, утонут во грехе по собственному же неразумению. Как ребёнок на обрыве – если не удержать насильно, ведь прыгнет и убьётся.

– Так это вы уже о насильственном насаждении Веры…

– Насильственное у крестоносцев было, да, между прочим, у князя Владимира Святославича. А ведь и вы слукавите, если скажете, что вовсе против насилия. Если на ваших глазах сорванец будет обижать малыша, неужели не вступитесь? Если на храм нападут грабители, неужели не вызовете полицию? А что полиция сделает? Применит насилие к грабителям. А как женщине остановить насильника, если не ответным насилием? Силой убеждения? И всё? И неужели церковь никогда не благословляла воинов, защитников отечества? А что делают воины? Убивают и калечат других воинов. А вы их восхваляете, мы все их восхваляем и не находим в убийствах на войне вероотступничества.

– Так то война…

– А мы уже и есть на войне! – Слова Стеньки грохнули, как гром. – Мы уже на войне с дьяволом. Ещё немного, и он победит. У нас нет выбора, мы должны сражаться.

Митрополит остановился и всем телом развернулся к молодому священнику. Он хотел что-то сказать, но Стенька ему не дал.

– Скажете, что это просто жизнь? Что война далеко? Но уже близок финал! Как же вы не видите?!

И он высветил в воздухе… изображение человека с устройством F-Command. На голове был обруч, на правой руке браслет устройства.

– И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, – голос Стеньки бил набатом.

– Откровение Иоанна Богослова, – медленно проговорил Митрополит. – Книга Апокалипсиса. Последняя книга Нового Завета.

Он стоял, оторопев, и не верил своим глазам, не верил сам себе! Вот обруч на челе, вот браслет на правой руке. Сегодня обруч, завтра чип, печать, начертание… И скоро без них будет ни продать, ни купить.

– Продолжить?! – безжалостно рявкнул Стенька. – И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон! И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми!

Изображение в воздухе сменилось. Теперь высвечивался давнишний снимок профессора Филатова, когда он только экспериментировал с передачей мысли. Ставил эксперимент на себе, зафиксировав на голове сенсоры и укрепив на выбритой макушке две антенны, которые… Которые торчали маленькими рожками! Как у агнца!

– Продолжить?! – гремел Стенька. – Оглянитесь вокруг! Посмотрите, что происходит! Это уже война!

В течение нескольких минут запись этой встречи появилась в сети, облетела всю страну и очень быстро весь мир.

* * *

– Вот народ гадает, зачем Шацкий Калинкина своим «вице» сделал! – Данила резко поднял бокал и залпом допил остатки коньяка. – Вот, Дим, скажи, ты понимаешь?

– Да мне-то куда, – Дмитрий попытался проговорить это лениво, как бы промямлить, но речь адвоката была поставлена так, что любое слово выговаривалось чётко и правильно, а предложения произносились с чистой и красивой интонацией. – Я ж чего, юрист просто, мне-то…

– Да не гони пургу, Дим! Так я и поверил, что ДМИТРИЙ СМИРНОВ, – Данила широко развёл руки и принял вид рыбака, сообщающего собеседникам о размере рыбы, которую поймал, – не в курсе чего-то в большой политике. Ты ж с самим Калинкиным чаи гоняешь!

– Это ты с Калинкиным чаи гоняешь, – парировал адвокат. – Ну, есть у нас кое-какие дела… А вот зачем президент своего помощника вице-президентом сделал, я понятия не имею.

– Калинкин-то сам знает?

Дмитрий кивнул.

– Знает. Но не говорит. Поправка: даже не говорит, что знает. Но я вижу, что или знает наверное, или догадывается с достаточной определённостью.

Собеседникам хотелось посидеть на открытой веранде, благо тёплые с лёгкой прохладцей июньские вечера девяносто девятого не то что располагали, а просто требовали ужинать на воздухе. Однако необходимость в защите от прослушки была еще более настоятельной, потому молодые люди расположились в помещении ресторана. Приятели по очевидным причинам не испытывали ностальгии по прошлому, а потому встретились в обычном современном ресторане «Лес», где меню состояло «из того, что водится в лесу»: медвежатина, кабанятина и прочее. Фирменными блюдами были «Ёжик с грибами на иголках» и «Дупло с белкой и лесными орехами», ну, и на десерт что-то из лесных ягод в оленьем молоке. Ресторан работал только с натуральными продуктами и потому был недешевым, но Дмитрий, который сегодня приглашал, вполне мог себе такое позволить, а Данила и не возражал. Раньше они встречались в «Камчатке», но после весенних событий этот ресторан превратился в место паломничества секс-меньшинств, и при всей толерантности приятелей… Ну ладно, не были они толерантными настолько, чтобы подобное общество не отвлекало их от беседы. Поэтому пошли в «Лес». Благо, как в любом хорошем ресторане, прослушивания здесь можно было не опасаться.

– У вас-то как? – задал вопрос адвокат после короткой паузы. – F-command собираетесь вводить для платежей?

Данила тяжело вздохнул.

– Собираемся. Вот чуяло моё сердце, не нужно для бытовых платежей его применять! Говорил Дворянцевой об этом. Вроде, прислушалась, а потом… Думаю, Европа сильно давила, китайцы ни туда, ни сюда… А вот – но строго между нами – давление со стороны арабов очень серьезное. Не понимаю даже, чем давят, но мощно. Дворянцева ничего не говорит, сами арабы публично вроде как бы за, а вот по факту всё делают, чтобы не вводить систему. Никак, ни для каких платежей.

– Сам-то откуда знаешь?

– Ну, я ж не слепой. Могу сопоставить графики встреч и визитов с изменением позиции по поводу системы. Не понимаю только, чем им так система не нравится. Наоборот, удобно – видно кто какой платёж делал, любой.

Дмитрий пожал плечами.

– Значит, не хотят, чтобы видели платежи. И, значит, не в бытовых платежах дело.

– Логично, – согласился Данила. – Эта запись ещё!

Ох уж эта запись! Беседа Митрополита со Стенькой не просто наделала шума. Чуть ли не целое движение образовалось в поддержку взглядов молодого священника! Во многих церквях проповеди в той или иной мере воспроизводили Стенькины идеи, а подчас и просто цитировали. Ну, и к F-command, без которой «ни продать, ни купить», отношение среди народа сформировалось молниеносно. Потом-то Центробанк пошёл на попятную, согласившись отменить систему для бытовых покупок. Чтобы простой народ мог и покупать, и продавать, как раньше, за обычные деньги. Сразу бы так сделали, и многие, включая Данилу, предлагали это, и не было бы никаких брожений в умах, а теперь Стеньке практически на блюдечке подали такой красивый аргумент.

Да и Митрополит после той беседы никак не проявил своего несогласия со Стенькой. Ушёл в себя и на публике появлялся лишь по формальным поводам, когда уж совсем надо, совершал необходимые обряды и опять запирался в своей резиденции, допуская к себе лишь особо приближённых.

– Я посмотрел немного по истории, – сказал Данила, придвигая к себе блюдечко с десертом. – Оказывается, насильственное насаждение праведной жизни сто лет назад…

– … было у арабов, – закончил фразу Дмитрий. – Точнее, у адептов исламизма.

– Странно… – Данила лениво поводил ложкой в десерте, гоняя ягоды, – такая миролюбивая религия… Даже не знаю, откуда там призывы к насилию можно взять.

– Потому что плохо знаешь ислам. В любой религии, если постараться, можно найти идеи праведного насилия. Кстати, если читал по истории внимательно, мог заметить, что эти радикальные исламистские движения щедро спонсировались, причём далеко не всегда мусульманами. Иногда и христиане так делали. Создавали или помогали создавать радикальные группировки, чтобы использовать их в борьбе с врагами.

– Звучит-то как! – Данила поёжился. – Радикальное крыло Православной церкви. Бр-р-р! Ужас!

– Кстати, заметь, католики молчат. У них эта запись неделю пообсуждалась, а потом всё затихло.

– Ну, умеют у них и со СМИ работать, и с индивидуальными обсуждальщиками.

– Или у нас умеют… – проговорил Денис задумчиво, уставившись в одну точку.

Данила поймал взгляд собеседника и ещё раз обдумал последнюю фразу.

– Ты имеешь в виду, что у нас эту историю специально раскручивают?

– Боюсь об этом даже думать. Калинкин как-то… – Дмитрий осёкся. Доверие доверием, знают приятели друг друга давно, только мало ли… И, чтобы лишний раз не вызывать подозрений в недосказанности, закончил фразу не так, как собирался: – Калинкин спокойно к этой беседе Митрополита со Стенькой отнёсся. Ну, мол, спорят теологи, нам-то что.

– Дим. Давай начистоту.

Вот она, дилемма. Хочется довериться, а не знаешь, можно или нет. Сканер говорил, что против Дворянской активно собирается компромат. Готовится отставка, причём громкая. Кто придёт, точнее, кого будут продвигать на её место, непонятно, но по тому, как активно раскручивается популярность её недавно назначенного молодого заместителя Бориса Исмаиловича Гольденберга, фаворит более или менее очевиден. Вопрос – если придёт Гольденберг, с кем будет Данила? Останется ли работа для него просто работой, пусть с новым руководителем, или он продолжит следовать своей позиции, своим взглядам, даже если они войдут в противоречие со взглядами руководства? В последнем случае ему придётся просто уйти, благо выбор нового места работы для него точно будет широким – банки и консультационные фирмы готовы будут его с руками оторвать.

– Давай начистоту. Если Дворянцева уйдёт, что делать будешь?

– То же, что всегда делал.

– Кстати… – адвокату вдруг пришла в голову неожиданная мысль, а потому он сделал небольшую паузу. – А на Дворянцеву кто-нибудь оказывал давление, чтобы ввести F-command полностью, даже для бытовых платежей?

– Да! – Не задумываясь, ответил Данила. – Президент.

Опаньки.

– А президенту кто идею подбросил?

Данила удивлённо посмотрел на собеседника и пожал плечами. Мол, нам-то, простым смертным, откуда такое может быть ведомо?

Если допустить, что арабы надавили на президента Шацкого… Хотя, чего тут измышлениями заниматься? Слишком мало фактов, чтобы делать выводы или развивать логические построения.

– Помню аргументы Шацкого. Невозможно несанкционированное исчезновение денег со счёта, поскольку всегда известно, куда и по чьей инструкции деньги переводились. Упрощается борьба с потребительским мошенничеством: «Я у вас эту вещь купил, а она не работает». Плюс фискальный интерес государства – сопоставление расходов, доходов и активов лица.

– Ну, – Дмитрий улыбнулся, – как Стеньку не вспомнить? Тотальный контроль государства над жизнью человека!

– Да не этого же мы хотели, Дим. Изначально платежи по F-command предназначались только для фискального контроля над корпорациями. Ну, и, разумеется, для защиты интересов государства – антиправительственные организации, подкупленные СМИ… Кстати, а Калинкин что по этому поводу думает? Его же сфера внутренняя политика? Да и с Филатовым они дружат.

– Дружат, – согласился Дмитрий. – Только профессор никогда даже не предлагал вводить F-command для платежей. Да и вообще для чего-либо. Он изобрёл, и всё. Конечно, коммерческий отдел его НИИ работает безупречно и превращает в огромные доходы многие его изобретения и открытия, только вот от использования этой системы платежей профессор ничего не заработает. В общем, Филатову всё равно.

– Ага, – Данила ехидно усмехнулся. – А Дворянцевой сама в голову эта идея пришла! Не смеши, Дим!

– Да мы не знаем, где эта идея появилась, даже в какой стране. Филатов предоставил изобретение всему миру…

– Слушай! А что там за история была с патентами? Ну, что у Филатова там ошибки в заявках каких-то…

Вот он, тест на доверие. Хотя… эта история уже достаточно известная, правда, в очень небольшом кругу. А доверие – это такое дело… В принципе, уже понятно, куда всё движется. Почему Матвей Юрьевич выбрал такую пассивную позицию наблюдателя, сначала казалось странным. Калинкину не свойственна импульсивность, он никогда не совершал резких или ярких действий, но совершенно определённо, что человек он решительный. А тут вдруг сидит и наблюдает, как одного министра поменяли, председателя Центробанка скоро поменяют… Не боится Калинкин, что и до него дело дойдёт? Вроде и усилил президент его позиции, а всё равно как-то неспокойно. Тем более, что режиссёр всех этих перестановок известен, и у него с Калинкиным не то чтобы хорошие или плохие отношения, а вообще никаких. С другой стороны, Президент с Ходыревым, и эти перестановки могут быть их общей игрой… Но Президент, усиливая позиции Калинкина, наверное, что-то в этой политической многоходовке имеет в виду? А вот Данила… чью позицию примет он? Что Дмитрий знал точно – он будет с Калинкиным до конца, через что бы им ни предстояло пройти. И это не личная преданность. Это совпадение взглядов и ценностей.