Улыбка сквозь трамвайное окно

И все-таки перед каникулами состоялся этот неприятный разговор. Оба его ждали и оба предвидели исход. Саша предложил:

– Выходи за меня замуж.

– Я не могу.

– Конечно, я таксист, а у тебя скоро будет высшее образование.

– Ты говоришь полную чепуху. И учиться тебе никто не мешает. Саша, ты славный, но люблю я Володю.

– Но почему его?

– Я не знаю. Наверное, никто не знает, почему одного человека он любит, а другого нет. Саша, давай договоримся, что это наша последняя встреча, не будем мучить друг друга.

У Саши хватило характера больше не появляться в общежитии. Особенно трудно было остановить себя, когда снова пришла осень и он знал, девчонки вернулись с практики. Когда маршрут его такси проходил по улицам, где шли трамваи от университета к общежитию, он невольно бросал взгляд на трамвайные окна. Но больше знакомое лицо не появлялось. Осталась только фотография, где они рядом на его дне рождения: Лариса смотрит на него и улыбается.

С работой было плохо. Цены на такси подняли сразу в три раза. Если раньше на стоянках скапливались очереди из желающих уехать, то сейчас машины часами ждали редких пассажиров. Плана нет, зарплаты нет, одна нервотрепка. Таксисты рады были любому заказу. Когда молодой парень поймал пустую машину и сказал, что понадобится часа на три – друг женится, Саша согласился: нечасто выпадает такая удача. Сейчас молодожены, особенно студенты, часто так делают. Заказывать специальную машину намного дороже, чем поймать такси на улице. А что без ленточек-шариков, так это их не очень волнует.

– Куда ехать?

– Я покажу.

Если бы он сразу сказал, что к общежитию университета, к Саше, может быть, и закралось бы подозрение, и он отказался бы ехать, придумав уважительную причину. Но когда после команд пассажира: «направо», «налево», «снова налево» до него дошло, к какому общежитию они подъезжают, было поздно.

У крыльца уже стояло одно такси. У машины суетились ребята и девушки, среди них Наташа. Она не обратила внимания на подъехавшую машину, смотрела на дверь общежития. А вот появилась на крыльце и невеста. Ну, конечно, это была Лариса. А рядом невысокого роста, совсем юный жених, даром, что армию прошел. Лариса тоже не заметила Сашино такси. Наташа торопила ее, усаживая в первую машину. К Саше набились незнакомые ему девчонки и парни, и он облегченно вздохнул. Всю дорогу он думал об одном: лишь бы она его не узнала, иначе он будет совсем глупо выглядеть.

– Ну, вот и все, – подумал Саша, высадив студентов после загса у общежития, и резко кинул машину на повороте, разбрызгивая весеннюю грязь.

II

За двадцать с лишним лет работы таксистом Саша изучил каждую выбоину на улицах огромного города. Ему его работа нравилась. Иногда за двадцать-тридцать минут он узнавал столько любопытного о своих пассажирах. Потому они, наверное, и откровенны были с таксистом, что встреча была мимолетной. Еще привык Саша обращать внимание на перекрестки, где светофоров нет, а пешеходов много. Однажды он сбил девочку, бросившуюся под колеса его такси. Саша правила не нарушил. Водитель он был опытный, и нога сама вдавила педаль тормоза. Удар пришелся вскользь. Но все равно, пока вез девочку в больницу, переживал. Хорошо, что все обошлось ушибами. Уж лучше перестраховаться, глянуть, не торопится ли кто перебежать у него перед носом улицу.

– Лариса!

Саша резко затормозил, дал задний ход. Точно, на перекрестке стояла она: те же белые кудряшки из-под шапочки, те же голубые глаза, почти не изменилась. Пешеходы еще стояли, пережидая поток машин. Саша выскочил из такси, крикнул:

– Лариса!

Она обернулась. Не узнала. Но осталась стоять на тротуаре, хотя все уже двинулись через дорогу. Когда он подошел ближе, не то утвердительно, не то вопросительно произнесла:

– Саша?

Он вспомнил о пассажире, вернулся к машине:

– Извините…

– Ничего, ничего, мы почти приехали, – рассчитался с водителем и вышел из такси.

– Холодно, садись в машину, – пригласил Саша Ларису.

Она юркнула в теплоту салона рядом с водителем, повернулась к Саше.

– Неужели это ты? Усы, короткая стрижка, а раньше были локоны до плеч. Я тебя не узнала. Сколько лет прошло? Двадцать?

– Зато ты все такая же. Сколько в тебе? 55 кг, из них два лишних, как ты всегда говорила?

– Да, только морщины на лице сплели целую паутину. Ну, как ты? Рассказывай!

– Да что особо рассказывать.

– Ну, как, за двадцать лет что-нибудь да произошло.

Саша с минуту молчал. Потом улыбнулся:

– Вот сейчас тебя увидел и понимаю, что ты была моя единственная любовь. Я женился, потому что мне показалось, Таня похожа на тебя. На первый взгляд, чисто внешне так оно и было. Но моя жена совсем другая. Родилась дочка. Я предложил назвать ее Ларисой. Жена ничего не знала о тебе, имя ей понравилось. Я ничем не обижал Таню, но и не любил. Она вроде тоже многого не требовала. Как-то сидели с моей мамой, листали альбом. Она спросила, кто рядом со мной на фотографии. Ну, помнишь ту на дне рождения. Мама сказала:

– Лариса.

Жена тогда поняла, почему я дочку так решил назвать. Фотографию порвала. Ревностью меня изводила, хотя не к кому было. Я ей говорил, что не видел тебя много лет, знакомство наше прекратилось задолго до встречи с ней. А потом психанул: чего я оправдываюсь. Мы развелись. Дочку я со страшной силой любил. Таня ушла с ней к своей матери. Я все выходные приходил туда, носил Ларисе подарки, конфеты. Теща моя – женщина мудрая, с мамой они подружились, как-то сумели нас помирить. Мы опять сошлись. Но с годами Таня так и не смирилась, что я не смог ее полюбить. К Ларисе стала относиться с холодком. Вот сына любит, он на пять лет младше дочери. А Лариса на будущий год школу кончает, собирается поступать в медицинский.

– Ты знаешь, а ведь я на твоей свадьбе был, – вдруг сказал Саша.

Лариса взглянула на него вопросительно.

– Ну, то есть не на самой свадьбе. Одно из такси, которое возило вас в загс, было мое.

– А я не обратила внимания.

– Конечно, до того ли тебе было. Ты все еще любишь своего Володю?

– Это чувство трудно назвать любовью, то есть той пылкой влюбленностью, которая была в юности. Но когда он уезжает в командировки, я так же тоскую и считаю дни, как считала, когда он служил в армии. А когда Володя дома, бывает, ворчю: это забыл, то сделал не так. Первое время ссорились по пустякам, стремились переделать под свой лад я его, а он меня. Теперь так привыкли друг к другу. Когда он рядом, так спокойно.

– По тебе не скажешь, что ты счастлива и довольна жизнью. Внешне не изменилась, недаром я тебя сразу узнал. Но очень уж уставшая, темные круги под глазами.

– В машине уже совсем темно, а ты даже печаль в глазах разглядел, – пошутила Лариса. – Это сын, Виталий.

Его в армию забрали, когда в Чечне уже началось. Сейчас ведь парни всеми правдами и неправдами стараются службы избежать. А Виталик сказал:

– После школы поработаю, потом в армию, проверю, на что способен, а после уж в институт, как отец.

Переубеждать было бесполезно. Характерец у парня еще тот. За то, что в армии его будут обижать, я не боялась: за себя он постоять умеет, да и в секции боевых искусств много лет занимался. Но не дай Бог, в Чечню отправят. Через полгода учебки попал во Владикавказ, а там ведь совсем близко. Я писала сыну: «Не смей проситься в Чечню». А он отвечал: «Ну, что ты, мама, наша служба не пыльная, охраняем склады. Погода тут чудесная, абрикосы, персики. Курорт, не то, что у вас на Урале. Хотя по дому скучаю». И так во всех письмах: тепло, фрукты, курорт. А как разберешься, откуда письмо, когда на конвертах один только номер полевой почты?

Однажды вечером прибегает соседка, спрашивает:

– Ты видела, вашего Виталика по телевизору показывали. Привезли раненых из Чечни в наш госпиталь, прямо у самолета журналисты их и снимали.

А я местные новости не смотрела, готовила ужин на кухне. Говорю:

– Да ты обозналась, наверное.

– Нет, – говорит. – Точно Виталик. Его так долго во весь экран показывали, на носилках лежал.

Я в слезы. А она:

– Чего ревешь-то? Раненый ведь, не убитый.

Муж был в командировке. Я все бросила и в госпиталь поехала. Пока добралась, там все закрыто. Еле до дежурного достучалась. А у него списка вновь прибывших еще не было. Так и не узнала, там Виталик или нет. До утра возле проходила. А там уж выяснила, действительно, привезли его вчера вместе с большой группой раненых и сразу прооперировали, он в реанимации. Как мне удалось убедить главврача, чтобы меня к нему пустили, не знаю. Только проснулся он, а я уже рядом.

Ранило его в живот, когда на зачистке Грозного были. Их БМП подбили. Стали вылезать из машины, ранило лейтенанта. Виталий вернулся за ним, уже почти до подвала разрушенного дома дотащил, рядом граната взорвалась. Осколками живот изрешетило. Очнулся в полевом госпитале, там наскоро сделали операцию, да неудачно, уже тут, у нас, снова резали. Главврач говорит, повезло, с такими ранениями выживает один из тысячи. Вот так в общих чертах. Подробности он мне не рассказывает, отшучивается: «Что прошло, то быльем поросло».

Потом, когда Виталия уже в палату перевели, я его упрекнула:

– На каком же хорошем курорте ты, сын, служил?

– А что тебя было расстраивать? Ночей бы не спала.

– Не послушался, сам попросился на войну?

– Прости, мама, сам.

Потом еще было несколько операций. Там, в госпитале, и узнал Виталик, что наградили его орденом Мужества. Скоро уже выписывают.

– Ты сейчас куда? – спросил Саша.

– В госпиталь, к сыну. Теперь у меня одна дорога.

– Так я тебя подброшу.

– Подбрось. Давно я на такси не каталась.

По дороге Саша вдруг сказал:

– Когда мы с Татьяной разводились, я подумал: а вдруг у тебя с мужем не заладилось и ты свободна. Потом просто очень хотелось увидеть тебя. Но не знал, здесь ты живешь после университета или уехала.

– Так ведь очень просто было узнать в горсправке.

– Но я не знал твою фамилию по мужу.

– Я не меняла фамилию. Мы с девчонками, заканчивая школу, пообещали друг другу: если кто-то станет знаменитостью: артисткой, писателем или журналистом – не менять фамилию, чтобы мы сразу поняли, кто эта знаменитость. Сейчас понимаю, ребячество. Я долго мечтала перейти на работу в газету или на телевидение, но так и преподаю всю жизнь в школе. И знаешь, не жалею. А вот фамилию, когда выходила замуж, оставила свою. У сына отцовская фамилия – Ковалев.

– Слушай, так это о нем писали недавно в областной газете?

– О нем.

– И как я не догадался, когда ты сказала об ордене?

Такси остановилось у госпиталя. Саша предложил:

– Я тебя подожду. Потом отвезу домой.

– Не надо. Я долго пробуду, – сказала Лариса. Потом спросила:

– Как мама?

– Скучает без дела на пенсии. Даже внуки выросли и уже не о ком заботиться.

– Передавай ей привет.

Благородная Нинель

Вообще-то ее зовут Нина, Нина Скворцова – обычные имя и фамилия. А Нинель – это скорее прозвище, которое приклеилось к ней еще на первом курсе университета, потому что держалась Нина чрезмерно высокомерно; когда была чем-то недовольна, на лице изображала презрительную гримаску. Одним словом, Нинель. На самом деле, она оказалась нормальной девчонкой, умела дружить, иногда жертвовала собой ради подруг. И все-таки иначе как Нинель ее теперь не звали.

Не скажешь, что Нинель была красива. Но если хотела, она становилась необыкновенно привлекательна. Часами могла удерживать внимание к себе даже в большой и незнакомой компании, потому что была начитанна, умна, могла поддержать разговор на любую тему, вовремя задать вопрос собеседнику. А ее деланное высокомерие на нужной грани, скорее неприступность и отстраненность, оставляли у новых знакомых желание разгадать ее, а значит, снова встретиться с Нинель. Круг знакомств ее был широк. Но подруг, настоящих, с которыми могла поделиться всем самым сокровенным, всего три: одна школьная и две университетских – еще с первого курса, среди них и Маша, которая самой первой выскочила замуж. И правильно сделала: муж ее был отличный парень, пара – позавидовать можно.

Училась Нинель легко. После каждой сессии в ее зачетке появлялся новый лист, заполненный в основном «отл.», реже «хор.». До красного диплома она чуть-чуть не дотянула, но распределение получила отличное – в республиканское министерство культуры и укатила в Среднюю Азию. Одна из немногих выпускников ее курса Нинель сразу получила квартиру. Тогда ей многие позавидовали, потому что хороших мест предлагали немного. Но всех «прелестей» жаркой, с обилием фруктов и совершенно незнакомыми традициями республики не знал никто. Зато это быстро поняла Нинель. Она бы выучила язык народа, среди которого предстояло жить, и без труда, с ее-то способностями. Но душа ее сопротивлялась такой резкой перемене – от привычной жизни города в центре России к дикому и непонятному укладу чужого народа. И привычный к анализу ум диктовал: чем дольше она здесь пробудет, тем меньше шансов останется выбраться отсюда. И ровно через год Нинель вернулась домой, не отработав по распределению положенного срока. Причину для начальства в министерстве придумала элементарную: не переносит жаркого климата. И просимулировать эти недомогания перед местными врачами тоже не составило труда.

Квартира у родителей была просторная. Работу Нинель нашла легко. Подруги, которые жили здесь, обрадовались ее возвращению. Правда, все вместе встречались не так часто, как в студенческие времена. Но в день рождения Нинель в квартире ее родителей всегда было тесно от гостей. И почти каждый год появлялся новый человек: очередная подружка выходила замуж. Иногда всеобщее веселье прерывал детский плач из соседней комнаты: значит, кто-то из девчонок, не желая пропустить традиционную встречу у Нинель, ехал к ней вместе с ребенком, и неважно, месяц был малышу или год.

Вот только Нинель не желала связывать себя семейными обязанностями. Поклонников у нее было по-прежнему много, были и предложения. В гости к подругам она чаще всего заезжала неожиданно, как правило, с новым воздыхателем: то на «Волге» ухажера в годах, то на «Жигулях» проворного молодого щеголя, то на общественном транспорте в сопровождении скромного, как сама говорила, непризнанного гения. Сердце Нинель по-прежнему оставалось спокойным. Не отрицала она для себя возможности брака по расчету, но пока в ее расчетах что-то не сходилось.

Одно Нинель не учла: молодость – товар скоропортящийся. Вдруг все старые отвергнутые поклонники растворились в пространстве, а новые не появились. И тогда она поняла, что, кажется, может остаться совсем одна. В какой-то период Нинель решила целиком посвятить себя работе, преуспеть, чтобы о ней заговорили. Года три своей жизни она потратила на это, действительно, добилась успехов: ее портреты печатали в газетах, у нее брали интервью, она и сама писала и печатала стихи. Но все равно чего-то Нинель не хватало в жизни. Когда впереди замаячило 30-летие, Нинель запаниковала было. Но успокоила себя, решив, что одна не останется – родит ребенка. Выбор будущего отца тоже подзатянулся: слишком высокие требования Нинель предъявляла к партнеру, заботясь о наследственности будущего дитя.

Нинель устала. После долгих лет напряженной работы без отпусков она взяла путевку в санаторий, и не на юг, куда все стремились, а в тихое, уютное Подмосковье, где стояла чудная золотая осень. Настроилась отдохнуть на всю катушку, оторваться. Как будто сбросив лишние пяток лет, появилась в первый же вечер на танцплощадке обворожительная, абсолютно неотразимая. И как прежде, у Нинель не было отбоя от поклонников. Особенно настойчив был импозантный, далеко за сорок мужчина, как оказалось, директор завода. Нинель как-то очень легко отдалась ему. И теперь чаще проводила ночи в его одноместном номере, чем у себя – в соседней гостинице, где располагались отдыхающие попроще: в двухместных номерах без холодильника и телевизора. Нинель абсолютно не волновали пересуды за спиной, она, что называется, закусила удила.

Вечером на танцах появились новые отдыхающие, которые прибыли только сегодня. Одно молодое лицо заинтересовало Нинель. На его фоне она вдруг разглядела все недостатки своего кавалера: выдающийся живот, просвечивающую сквозь редкие волосы лысину и все его сорок с лишним лет. Разочарование никак не отразилось на ее лице, маску она держать все-таки умела. Но от близости в эту ночь настойчиво отказалась, сославшись на более чем уважительную для женщины причину, и ушла к себе.

К завтраку Нинель, как обычно, пришла с опозданием: любила утром понежиться в постели. Увидела за соседним столиком так привлекшего ее внимание молодого человека. Хотя на месте стояли все приборы со специями, Нинель обратилась к нему: «Позвольте соль» и одарила его очаровательной улыбкой. Из-за стола поднялась, едва притронувшись к еде, потому что он поднялся и пошел к выходу. У раздевалки, подойдя к нему с плащом, попросила: «Вы не поможете мне?» Ну, а дальше познакомиться не составило труда. Володя жил в Поволжье, в молодом современном городе, куда приехал после института, работал в НИИ, был очень увлечен испытаниями какого-то прибора. И с удовольствием обо всем этом рассказывал Нинель. Ей было интересно слушать, хотя в технике она мало что смыслила.

Нинель влюбилась. До сих пор она не знала, что такое любовь. А это оказалось одновременно и сложное, и очень простое чувство. Души влюбленных должны быть настроены на одну волну. А волна Нинель абсолютно совпала с Володиной. Он тоже увлекся ею, забыв, что дома жена и трехлетний сын.

Маленький скандал с бывшим любовником Нинель пережила легко, напомнив ему о преклонных годах и отсутствии каких-либо обязательств с ее стороны. Тем более что директору завода через пару дней предстояло уезжать, ну, запаковал чемоданы чуть пораньше.

Близости с Володей Нинель жаждала, как никогда и ни с кем в жизни, хотя, честно сказать, опыт у нее по этой части был совсем небольшой. Через день закончился срок путевки соседки Нинель, а новую пока не подселили. Эта ночь была их. Володя признался, что никогда не изменял жене, но не жалеет о том, что произошло.

Две самые чудесные в жизни Нинель недели пролетели, как один миг. Они пообещали писать друг другу. Нинель записала в своем блокноте телефон и адрес Володи, но договорились, что письма она будет отправлять на главпочтамт до востребования.

Вернувшись домой, Нинель обнаружила, что беременна. Еще две недели – и сомнений не осталось: так оно и есть. Если бы это был ребенок Володи, Нинель родила бы его. Но все подсчеты и пересчеты дней не давали такой уверенности: слишком быстро она прыгнула из одной постели в другую. А теперь, когда она так сильно любила Володю, Нинель было противно думать, что отцом ее ребенка может оказаться другой. Она сделала аборт, сумев скрыть свою проблему и от родителей, и от сослуживцев.

А вот Володе написала, что была беременна от него, но, испугавшись, избавилась от ребенка, а теперь жалеет об этом. Зачем она так написала, Нинель и сама не знала. Может, интуитивно чувствовала, что так привяжет к себе Володю – человека очень порядочного.

Их роман в письмах длился год. Нинель жила ожиданием конвертов, надписанных Володиной рукой, по несколько раз перечитывала его признания в любви.

В конце лета ей вдруг страстно захотелось увидеть его. И не просто увидеть, а оставить на всю жизнь рядом с собой. Надежды, что он разведется, которыми она питала себя первое время, иссякли. Значит, надо повторить те чудесные часы близости, плодом которых станет ребенок.

Она купила билет, села на поезд. В Н-ске на вокзале расспросила, как добраться до улицы, на которой жил Володя, нашла его дом. Нинель села на лавочку во дворе возле его подъезда. На улице смеркалось. И что же дальше? Нинель увидела на углу телефон-автомат. Уже набрав номер, тут же повесила трубку: что она скажет, если подойдет жена? Нинель подождала и, когда мимо нее проходил мужчина, попросила его:

– Я наберу номер, а вы попросите подойти к телефону Володю.

– О, с удовольствием, – понимающе улыбнулся мужчина. – Я сам такой.

К телефону, действительно, подошла жена Володи, мужчине пришлось объяснять, что это звонят с работы, надо срочно обсудить одно дело. А когда дождался, что на том конце провода ответил мужской голос, передал Нинель трубку и снова улыбнулся:

– Удачи.

Нинель попросила Володю спуститься, сказала, что она совсем рядом с его домом. Он появился какой-то растерянный и смущенный: одно дело – спрятать письмо любовницы от жены, которая после его возвращения из санатория явно что-то почувствовала, другое дело – придумывать объяснение его длительного отсутствия сегодня. Прикрываться друзьями, значит, надо посвящать друзей в свою любовную связь, а этого не хотелось. Володя явно тяготился неожиданным приездом Нинель. Чувство к ней еще осталось, но страх быть уличенным в измене потихоньку стирал его. Володя не был ловеласом, который с легкостью бы начал и закончил любовный роман. Володя любил жену и дорожил семьей, но и боялся обидеть Нинель.

– Я так рад тебя видеть, но мне не хотелось, чтобы жена узнала о тебе, она и так давно что-то заподозрила, – мямлил Володя. – У нас сын, мы ждем второго ребенка.

Нинель вдруг посмотрела на себя со стороны: жалкая соблазнительница! Стало обидно до слез, что крылья ее любви, на которых она мчалась в этот незнакомый город, так безжалостно обрезаны. И кем? Любимым человеком! Но не такова Нинель, чтобы показывать свою слабость. Она взяла себя в руки.

– Да ты не переживай, Володя. Я к тебе завернула проездом, была тут неподалеку в командировке. Боялась написать тебе, что пора прервать нашу связь, боялась обидеть. Вот и решила увидеться и поговорить с глазу на глаз. Я выхожу замуж.

Нинель видела, как Володя облегченно вздохнул.

– Давай попрощаемся здесь, – она поцеловала его в губы, горячо, как раньше, встала и ушла.

В привокзальной гостинице Нинель вырвала из блокнота листок с Володиным адресом и сожгла его в пепельнице. Но разве сотрешь цифры его телефона из памяти? Утром ей так хотелось позвонить ему. Но она пересилила свое желание. А вскоре поезд навсегда увез ее из этого города.

К Маше Нинель заявилась, как всегда, без предупреждения. Считай, не навещала подругу больше года.

– О, с прибавлением тебя, – сказала Нинель подруге, когда та вышла в прихожую с малышом на руках. – Кто: мальчик, девочка? Дочь. Вот и хорошо, есть теперь у твоего старшего сестренка. Парень в школу пошел? Так ты теперь опять первоклассница!

И все эти замечания по поводу перемен в жизни лучшей подруги мимоходом, равнодушно.

После чая они уселись на диван, выпроводив мужа Маши с детьми гулять на улицу. И Нинель рассказала подруге все свои любовные похождения последнего года, не давая ей вставить и слово.

– Зачем я тебе все это рассказываю?

– Да, зачем? – повторила Маша. – Не виделись целую вечность. Я дочь родила, а ты даже не спросила, как ее зовут. Подробно посвящаешь меня в свой курортный роман, тем более что он закончился.

– Дура! Я предупредить тебя пришла, чтобы мужа своего никуда одного не отпускала. Знаешь, как много таких, как я. Любого порядочного мужика соблазнить могут. Поняла?

«Какая все-таки благородная эта Нинель!» – подумала Маша.

Гроза в августе

Было Успенье. Еще накануне Анна собиралась с дочками в церковь в соседнее село. Она и сама-то бывала в церкви только по большим праздникам, а девочек брала с собой и вовсе редко. Для нее, привычной к сельской работе, восемь километров – не путь, а малышкам пешком туда-обратно – устанут. И на руки уже не возьмешь, Танюшке и то шесть скоро. Старшей Вале через несколько дней в первый класс, и Анна решила обязательно сводить девочек к причастию.

Поднялись рано. По холодку шагалось споро. Но только солнце поднялось выше, стало палить. Это же надо, конец августа, а жара, как в середине лета.

В церкви прохладно. Распевный голос священника, молитва. Ушли в сторону все заботы, в душе наступило умиротворение. И девочки рядом молились тихо. Из церкви вышли просветленные.

На службе народу было много, а после толпа быстро растаяла – все разошлись по домам, стало пустынно. Анна с девочками шла не торопясь по широкой улице большого села. Спешить было некуда, да и жара донимала – не разбежишься.

Вдруг на краю неба показалась туча. Поднялся ветер и понес песок по дороге. Черная полоса моментально скрыла солнце. И вот уже упали в пыль первые крупные капли дождя. Вдалеке сверкнула молния, следом страшными раскатами пророкотал гром. Гроза.

Ливень обрушился сразу потоками воды. Анна схватила дочек за руки и втолкнула на крылечко ближайшего дома. Все трое вжались в стену, но сбоку все равно заливало, ноги стали мокрые.