Улыбка сквозь трамвайное окно

– Представляешь, я теперь жена.

И повторила:

– Жена, – прислушиваясь к звукам этого нового для нее слова.

К сожалению, мне не удалось даже отгулять всю свадьбу до конца. Я уехала и вновь встретила Альку только летом.

Первое время молодые жили в доме матери мужа. Свекровь сноху ни за что не корила, она тихо, но настойчиво заставляла подчиняться порядкам, заведенным в доме. Каждый раз, берясь за стирку, мытье посуды или пола, Алька вспоминала, все ли делает так, как требуется, или опять получит замечание. Она бы все пережила и привыкла, но что-то все чаще еще совсем недавно добрый и внимательный Сережа повышает на нее голос – причем при матери, чтобы показать, кто в новой семье хозяин.

Весной вернулся из армии Сережин брат. Они стали жить в материном доме вчетвером, да в выходные наведывались старшие замужние сестры с детьми. Хлопот по хозяйству у Альки прибавилось. Свекровь не только ее подгоняла, но и сама крутилась, по крайней мере, еду на всю ораву Альке почти не приходилось варить. А на неделе, когда она приходила с работы, ужин был уже готов, она могла спокойно отправляться в вечернюю школу на занятия.

Так бы и жили. Но Сережа перешел работать по сменам, там больше платили. Она стала замечать, что муж косо смотрит на нее, когда приходит с ночной. До нее не сразу дошло, что он ревнует ее к брату. Алька решила, что пора съезжать от свекрови. Недалеко от родителей сдавался дом. Хозяйка, женщина в возрасте, но не старая, неожиданно для соседей вышла замуж и переехала к мужу, а дом стоял пустой, была там даже простенькая мебелишка.

Альке удалось уговорить мужа снять этот дом, тем более плату требовали небольшую.

– Нам пора почувствовать себя настоящей семьей, научиться расходовать деньги, по своему вкусу покупать вещи. Да и друзья смогут приходить в любое время, не стесняясь, что побеспокоят маму, – одним словом, все Алькины доводы были за то, чтобы начать им самостоятельную жизнь.

Не страшно, что на дворе еще холодно, немного дров привез Алькин отец. Не страшно, что приходилось самой готовить завтраки, обеды, ужины. Сережа во всем помогал, ведь она ждала ребенка. В школу ходили попеременке, потому что кому-то надо было топить печь. Если выпадала ее очередь, Сережа встречал Альку у школы, а дома было уже натоплено и сварено.

Однажды в субботу неожиданно пришел в гости Сережин друг. Они давно не виделись, чуть ли не со дня свадьбы. Алька захлопотала, в грязь лицом не ударила, хоть и наспех, но приготовила хороший стол. Друзья выпили со встречи по чуть-чуть. Прощаясь, Виктор сказал:

– Молодцы вы, ребята, хорошо, что поженились, здорово у вас.

Алька убрала посуду. Сережа лежал на кровати и смотрел телевизор. Жена подсела к нему и, вроде собираясь польстить: какие, мол, друзья у тебя хорошие, сказала:

– Витя как возмужал! Он жениться не собирается?

Она даже не поняла, как Сережа схватил ее за горло, опрокинул навзничь и начал душить:

– А, тебе бы только на чужих мужиков смотреть! Как только я на работу уйду, к нему сразу побежишь!

Какую чушь только не придумывал муж в бреду ревности. «Он меня сейчас задушит. Что делать? На помощь не позовешь, в доме никого нет», – метались мысли под сдавливающими горло руками. Она вместо того, чтобы вырываться, обняла его и прохрипела:

– Сереженька, миленький, да ты что? Я тебя одного люблю, ненаглядный мой, единственный.

Она лепетала что-то еще, думая об одном – как вырваться. Сжимающие шею руки ослабли. Закончилось все, как бывает у молодоженов.

Алька лежала рядом со спящим мужем, не шелохнувшись, боясь его разбудить и боясь уснуть: а вдруг ему опять взбредет в голову ее задушить.

Утром она, как обычно, покормила его завтраком, как обычно, улыбалась и даже поцеловала, когда он уходил на работу. А сама тут же наспех побросала в чемодан свои тряпки и утащила вещи к родителям. Даже на работу опоздала совсем немного.

Родителям подробностей не рассказывала: так, мол, характерами не сошлись, даже подрались немножко, развод не развод, но пожить надо врозь. Вечером, прочитав ее прощальную записку, пришел Сережа. Она из своей комнаты не вышла, с зятем разговаривал отец.

О том, что сделала аборт, Алька сказала матери, когда вернулась из больницы. Вместе всплакнули. Надо было начинать новую жизнь. Однако пришлось вернуться к старой. Сережа наведывался к их дому регулярно. Не настаивал, не торопил, во всем винил себя, не упрекнул жену даже за то, что избавилась от их ребенка, приняв решение одна. Алька так и так подумала, прикинула, что у всех молодых бывают размолвки, ведь привыкнуть друг к другу чужим людям нелегко. Да еще мать уговаривала вернуться. Ей старшая дочь с первым неудачным замужеством хлопот доставила. Но та ни за что бы не развелась, муж сам сбежал. Вон Андрюшу им с дедом приходится воспитывать. А у Альки Сережа покладистый, уживутся. «Возвращайся!» – почти выгоняла она дочку из дому.

Вернулись жить к свекрови, к тому времени она опять жила в доме одна, младший сын после армии уехал на Север на заработки. Свекровь Альку ни в чем не упрекнула, а к порядкам по хозяйству сноха уже привыкла, так что зажили они нормально.

Через год Алька получила аттестат о среднем образовании. На работе ее ценили, как-то даже на месяц оставили за главного бухгалтера, а тот, вернувшись из отпуска, нашел все документы в порядке. Одно удручало: после первого аборта у нее было уже два выкидыша. Врач сказала, что надо укрепить организм и хотя бы год воздержаться от беременности.

Чтобы год даром не терять, решила Алька поступить на заочное в техникум – на товароведа. Сережа решение одобрил. Она отправила документы, получила вызов на вступительные экзамены. А когда стала собирать сумку, чтобы ехать в областной центр, Сережа опять ей устроил сцену ревности.

– Никуда не поедешь, – схватил он ее за руку. – Знаю я экзамены. Ты – гнилая, даже ребенка не можешь родить. Будешь две недели по танцулькам разгуливать да с мужиками по комнатам запираться.

– Ты скажи конкретно, хоть кто-нибудь, кроме тебя, у меня был? Был? – разозлилась она. – Пусти руку, мне больно.

В тот момент, когда она почувствовала, что он ослабил пальцы и может опять начать ее душить, а там уж не вырвешься, она схватила стоявший на столе чайник и стукнула его по голове. Чайник был почти пустой, пришелся сбоку вскользь, так что муж наверняка отделался шишкой. Они дрались всем, что попадало под руку. Успокоился Сережа, когда ударил ее в глаз и Алька закричала. Он всерьез испугался: вдруг ослепнет. Уговаривал жену, пока она плакала, причитая:

– Конечно, куда я теперь поеду?

Свекровь, вернувшись с огорода, поняла, что у молодых опять не все в порядке, но промолчала: уже не в первый раз, сами разберутся.

Сереже нужно было на работу в вечернюю смену, а поезд уходил около двенадцати ночи. Проводив мужа, Алька села на кровать и задумалась. Потом взяла сумку, начала доставать оттуда уже сложенные вещи. Вдруг передумала, запихнула все, что приготовила с собой в поездку. Как ни в чем не бывало, поужинала со свекровью, убрала посуду. Разыскала очки от солнца. Несмотря на теплую погоду, надела блузку с длинным рукавом, чтобы не видно было проступившего на левой руке синяка. Попрощалась со свекровью и уехала.

На время вступительных экзаменов в техникуме дали общежитие. Никак не могла придумать правдоподобную историю, чтобы объяснить соседкам по комнате, откуда у нее синяки. А объяснять ничего и не пришлось. Из них четверых трое со скандалом уезжали из дому. Все вместе и посмеялись, рассказывая друг другу происхождение каждой ссадины.

Пока сдавала экзамены, совсем не думала, как вернется домой. Занимались серьезно, на удивление все из их комнаты поступили, да и конкурс был небольшой. После зачисления девчонки отметили это событие и наказывали друг другу: мужьям не поддаваться – не с синяками же каждые полгода приезжать на сессию.

Алька дала мужу телеграмму: «Поступила. Приезжаю … -го». Всю дорогу себя уговаривала не делать виноватый вид, если что, не поддаваться, как учили девчонки.

Она не ожидала, что муж встретит ее на вокзале. Увидев в окно, заулыбался, сразу подхватил сумку. А она бросилась ему на шею, поцеловала, все же соскучилась, да и напряжение спало: грозы, по всей вероятности, не будет.

Вскоре ей на работе дали маленькую неблагоустроенную квартиру: комната и не то прихожая, не то кухня с большой печью. Они были рады собственному жилью, стали обзаводиться необходимыми вещами: диван, стол со стульями, телевизор, стиральная машина. Сережа, помимо основной работы на заводе, «халтурил»: ремонтировал телевизоры. Правда, вместе с приработком «халтура» приносила неприятности: рассчитываться принято было не только деньгами, но и бутылками. Алька мужа быстро переориентировала. В городе о Сереже сложилась хорошая репутация: и мастер добрый, и не пьет. От заказов отбоя не было.

Деньги им были очень кстати. Аля, наконец, снова ждала ребенка. Угроза выкидыша еще оставалась. Месяц пролежала в больнице. Свекрови кто-то рассказал народный рецепт: заваривать цветы ноготков и пить, как только заболит низ живота. Сушеную календулу достали и отвар у Альки всегда был наготове. Бывало, долго делает что-нибудь в наклон: стирает или полы моет, живот как схватит. Она выпьет полстакана календулы, приляжет и прислушивается, гадает, чем на этот раз кончится. В такие моменты Сережа жалел ее:

– Аля, брось все. Иди полежи.

И сидел рядом, гладил ее руку, без конца спрашивал, не прошло ли. Ведро с грязной водой так и оставалось посреди комнаты. Ему никогда не приходило в голову доделать уборку самому. И она молчала. Как только боль стихала, брала тряпку и домывала полы. Вот такая странная была и жалость, и любовь.

Календула или что-то другое помогло, в конце августа Алька родила дочку. Люся была настоящим деспотом. Они сами сделали ее такой. Когда ребенок плакал, они совали ей все, к чему она протягивала руки. Пусть делает все, что хочет, лишь бы успокоилась. Так повторялось изо дня в день. И каждую ночь Алька соскакивала, пытаясь быстрее укачать ее на руках, лишь бы Сережа не проснулся: ему завтра на работу, надо выспаться.

Но и Алькины силы закончились. Когда в очередной раз среди ночи Люся заплакала, она растолкала мужа:

– Иди, ты так сильно хотел ребенка, вот и водись с ней.

Сережа встал, пошел к кроватке, Алька тут же провалилась в сон. Только днем сообразила, что, оказывается, не только муж, но и она может приказывать мужу. Теперь всякий раз, когда из кроватки доносился рев, она говорила:

– Твоя дочь плачет.

Но не изверг же она, в конце концов. Оба измученные бессонными ночами, они только месяцев через семь поняли, что неправильно воспитывают дочь. И решили, что отныне настойчиво будут объяснять Люсе, что такое «нельзя».

Вскоре после декретного отпуска Аля поменяла работу. Будущему товароведу надо было набираться практики, и она устроилась в продуктовый магазин продавцом. Люся ходила в детский сад, воспитатели нахваливали, какая она разумная и послушная девочка. Правда, дома она изредка по-прежнему пыталась капризничать, настаивая на своем. Но родители излишние требования ребенка быстро пресекали.

Сережа в отличие от большинства соседских мужиков выпивал крайне редко, но уж в эти редкие случаи напивался до предела. Однажды летом уехал на мотоцикле помогать другу баню строить, а вернулся домой пешком, пьяный, еле на ногах стоит, на голове мотоциклетный шлем, а козырек, как медальон, на шее болтается. Оказывается, возвращался на мотоцикле, передним колесом врезался в столб, перелетел и со всего маху в тот же столб ударился лбом. Хорошо, что шлем был застегнут на ремешок. Мотоцикл больше не завелся, так и остался лежать в канаве. Сам пьяный водитель по кривой доковылял домой. Только утром жаловался, что голова болит не то с перепоя, не то от сотрясения мозга. Мотоцикл друзья потом помогли дотащить до сарая. Сережа сам мастер: как поломал, так и починил. Но Алька стала волноваться, когда он уезжал один. И не зря.

Однажды закадычные друзья собрались очередную баню ставить. Дело стоящее, все мужики были семейные, обрастали хозяйством. Поодиночке, ясно, большую стройку не поднять. Всю субботу и воскресенье работали. К вечеру выходных баню закончили, как водится, обмыли. Сереже надо было бы оставить мотоцикл, идти домой пешком и недалеко ведь было. Ну да пьяному море по колено. Он сел за руль да еще одного из друзей взялся по дороге подвезти. Обгоняя грузовик, Сережа не справился с управлением и вильнул под заднее колесо. Друг сразу скончался, а Сережа на третий день очнулся в больнице.

Болел правый глаз, закрытый повязкой, трудно было дышать и невозможно пошевелиться. И все-таки живой. Алька сидела у его постели и, когда увидела, что он пришел в себя, заплакала: не то от горя, не то от радости.

Три месяца она моталась между работой, домом, больницей. А старушка свекровь и вовсе почти не отходила от сына. Три месяца не было ясно, поднимется ли Сережа с постели. Глаз он потерял, и с этим смирились. Ребра срослись. Но вот позвоночник… Врачи обнадеживать не спешили.

Люсю по вечерам из садика забирала Алькина мама, начинала готовить ужин, пока дочь не вернется из больницы. Но лучше бы этой помощи не было. Каждый раз мать заводила один и тот же разговор:

– Зачем тебе инвалид? Брось его. Вы и так плохо жили, все время ругались. Ты что, собираешься до конца своих дней за инвалидом ухаживать? Хорошо, что один ребенок. Вырастет. А ты еще молодая, найдешь другого.

– Что же ты раньше не говорила мне: брось его? Почему, когда я собиралась разводиться, ты обратно меня к нему выгнала?

И кричали друг на друга, и обвиняли неизвестно в каких грехах.

А однажды на сочувственный вопрос соседки, как здоровье у зятя, мать сказала:

– Да лучше бы он насмерть разбился. И не мучилась бы Аля с инвалидом. Погубил девке жизнь.

Сережиной матери быстренько передали, чего нажелала ее сыну сватья. Старушка заплакала:

– Жена – чужой человек. А я своего сына не брошу. Заберу его домой и буду ухаживать, пока жива.

Обе матери еще не знали, чего Алька натворила. Когда Сережа еще находился между жизнью и смертью, она поняла, что беременна. Тянуть уже была некуда, сдала анализы и, чтобы предупредить Сережу, почему ее не будет два дня, сказала, что идет на аборт. Он умолял ее оставить ребенка, уверял, что обязательно поправится, что чувствует себя совсем хорошо, и ноги шевелятся, и он скоро встанет. Когда она уходила домой, Сережа сказал:

– Если ты любишь меня, пусть малыш останется. Ради моего здоровья.

Любила ли она, жалела ли, но после ночи раздумий утром пошла не к врачу, а на работу. Когда вечером, как обычно, появилась у мужа в палате, он все понял. Может, счастье от того, что у них будет малыш, может, силы молодого организма тому были причиной, может, то и другое, только скоро Сережа начал подниматься с постели, быстро пошел на поправку, а вскоре выписался из больницы.

А его уже ждали большие неприятности. Родители и жена погибшего на его мотоцикле друга подали на Сережу в суд. Против обвинений не поспоришь, ведь пьяный за рулем был, действительно, он. И тут не имело значения, что сам он только чудом остался жив. Казалось, что тюрьмы Сереже не избежать. Следователь был человек сердобольный и подсказал единственный выход: уговорить родственников погибшего забрать заявление. У того осталось двое детей. Жена, конечно, понимала, что мужа не вернет. Отправить инвалида в тюрьму? Ей от этого легче не будет. А тут говорят, что Сережа с Алей ждут второго ребенка, предлагают материально помочь. Согласилась.

Время лечит. Сережа совсем поправился, со стороны и не скажешь, какие травмы пришлось ему перенести. Вот только через некоторое время начал слепнуть второй глаз. Но обошлось. Правда, без очков совсем плохо видел. С завода по состоянию здоровья он уволился. Зарабатывал своим ремеслом: ремонтировал телевизоры по вызовам. Деньги это были небольшие, жилось тяжело.

Хорошо, хоть квартира теперь у них была нормальная. Когда Сережу выписали из больницы, жить в их однокомнатной неблагоустроенной было почти невозможно. Муж еще не мог помогать ей по хозяйству, за ним самим нужен был уход. Дров на зиму заготовили мало – не успели. Дочь маленькая. А второго родит, как быть? Собрали все свои накопления, помогли родственники, купили кооперативную квартиру. Дочку Нелю из роддома принесли уже туда.

Потекла обыденная, размеренная жизнь. Не заметили, как старшая дочь пошла в школу, а потом и вторая. Сережа работал слесарем. Получал не очень много, но с его здоровьем выбор был небольшой.

Свекровь умерла, завещав дом сыну Сереже. Все свободное время он занимался ремонтом старого родительского дома, хотелось, чтобы летняя дача выглядела не хуже, чем у других.

Огород, конечно, здорово выручал: соленьями, вареньями, овощами семья на всю зиму была обеспечена. Однако и усилий земля требовала немалых. Алькины выходные пропадали на грядках. С небольшой охотой, но дергали сорняки и девочки. Так ведь еще и работа, и дома дел полно.

А Сережа и вовсе неделями жил на даче, домой наведывался изредка. С порога начинал ворчать: сумка стоит не там, обувь грязная, по прихожей разбросана, на мебели пыль, белье не выстирано, посуда из сушки не убрана и бу-бу-бу. Если от привычного к его ворчанию семейства реакции ноль, начинал кричать. И – все на взводе. Прощай отдых после тяжелого трудового дня!

– Лучше бы папа вообще домой не приходил, – всякий раз говорили дочери.

Альке все это надоело до смерти.

– Не люблю я его, – говорила она мне в одну из наших редких встреч. – Хоть сейчас бы развелась. Но как представлю: встречу его на улице, голодного, оборванного, грязного, жалко станет, обниму и зареву, – и вдруг захлюпала носом, как будто это и на самом деле произошло. Потом успокоилась, махнула рукой:

– Ладно уж, чего теперь, столько лет прожили…

Сыновья Анны

Алеша

Когда Анне стукнуло двадцать шесть, она окончательно поняла, что в захолустном городке Н. ей замуж не выйти. Всю жизнь до глубокой старости возиться с племянниками, а потом с их детьми? Конечно, она любит их, но вот если бы были свои дети…

До сих пор она дальше областного центра не бывала. А тут – откуда решимость взялась – разузнала, что вербуют рабочих на Камчатку, все в тайне от родителей оформила, собрала вещички и объявила об отъезде только накануне. Старики ахнуть не успели, как она уже катила на поезде в совсем неизвестную даль далекую. Большинство ездит на Дальний Восток или на Север за деньгами. Анна же вынашивала мечту найти в тех краях суженого, ведь на каждую женщину там наверняка десяток мужиков наберется.

Писала домой редко и в основном «жива-здорова». Однако не прошло и двух лет, прикатила обратно и насовсем. И раньше немногословная, замкнулась совсем: из дому показывалась редко, даже из комнаты своей прошмыгнет мышкой за стол или на двор – и обратно к себе. По хозяйству все дела переделывала, пока мать в магазин ходит или с соседками на лавочке языком чешет.

Мать, и раньше-то не больно сметливая, к старости и вовсе вокруг себя ничего не замечала. А вот старшая сестра Нина все поняла сразу.

– Аня, ты чего, беременная?

Анна кивнула головой и заплакала.

– Ну, ну, ты чего ревешь-то? Не девочка ведь, не семнадцать лет.

– Да я так, нанервничалась очень, поделиться не с кем.

– Давно бы ко мне пришла.

– До меня ли тебе, Нина. Работа, хозяйство, муж, детишки.

– Да провались оно, все это хозяйство!

– Я ведь не случайно попалась, я все специально сделала и все рассчитала. Целый год, дура, надеялась, что полюбит меня кто-то, там у нас в поселке баб вербованных было немного – не до выбора, а мужиков – и разведенных и вообще холостых – полно. Но, видно, такая уж я страшная уродилась, что никому в голову не приходит взять меня в жены. Так, время в постели провести охотников было много. Вот тут уж я могла выбирать, – усмехнулась Анна. – Нет, ты не подумай, я там не спала со всеми подряд, но когда решила, что уеду с Камчатки только с ребенком, стала к мужикам приглядываться. Гену я правда любила: и красивый, и умный, только непутевый. Рассказывал, больше года нигде не мог задерживаться, всю страну объездил. Конечно, ни о какой семье он и думать не думал, да и со мной-то время проводил, потому что открыв рот слушала его рассказы. Денег я за год накопила, чтобы на материну шею не садиться. Когда точно убедилась, что беременная, пошла к начальнику, выложила ему все и попросила уволить до срока. А он не возражал: баба с возу, кобыле легче, нужно ему больно с младенцами возиться. Вот и приехала я домой. Об одном теперь Бога молю: не родилась бы только дочка, на меня похожая.

Родила Анна сына. Из больницы ее встретила сестра и зять, привезли к себе домой, а в комнате, где несколько месяцев до родов жила Анна, уже стояла детская кроватка.

Сколько не скрывай, а в один прекрасный день мать все равно увидела, что дочь беременна. Да и после разговора с Ниной Анна прятаться перестала. Кричала мать дико: обзывала потаскухой и почище, все время повторяла о позоре перед соседями. На «убирайся из моего дома» Анна молча собрала вещи и ушла. Муж у Нины не возражал, что сестра поселится у них, да он ей и вообще никогда не возражал.

Рос Алеша веселеньким, здоровеньким, с каждым месяцем все больше походил на отца: такие же золотые кудри и темно-серые большие глаза. Любили мальчишку все, так что Анна иногда ревновала его к сестре и племянникам.

Нина устроила Анну на работу к себе в типографию, когда Алеше еще не было года – камчатские деньги кончились быстрее, чем Анна рассчитывала, а жить на сестрины не хотела. На день малыша относила к матери. Они вроде помирились, но холодок в отношениях остался.

Ни разу до родов мать к Анне не пришла, хотя и поняла, что зря сгоряча выгнала девку из дому. Но когда родился внук, переломила себя, пришла повидаться. Анна ничем ее не упрекнула, но когда мать через какое-то время позвала ее вернуться домой, не согласилась. И сейчас жила у сестры, а ребенка носила к матери, как к чужой няньке, и даже обещала денег давать с получки.

Как хотелось Анне иметь свой дом и жить с Алешкой своей семьей! Когда в типографии она выхлопотала комнатушку в старом доме без удобств, радости не было предела. Все вымыла, покрасила, комнату перегородила так, чтобы и детская была, и кухонька, где поставила плитку – все не ходить готовить на общей кухне с соседями. И еще раз повезло – Алеше дали место в яслях, да еще рядом с домом. С работы в ясли мчалась на крыльях – так скучала без сына днем. А выходные любила только потому, что могла быть вместе с ним с утра до вечера. С удовольствием стирала его крохотные рубашки, наглаживала брючки к яслям, костюмчики ему вязала такие красивые, что ни в одном магазине не купишь.

Детские книжки Анна покупала для Алеши, как только он родился. А носила малюсенького на руках, считала вместе с ним все подряд: цветы на подоконнике, игрушки в коробке, даже кур на сестрином дворе. Нина смеялась:

– Ну уж ты его с пеленок арифметике учишь, он еще ничего не понимает.

«Ага, не понимает, – думала про себя Анна, – вон Алеша как внимательно слушает, и глазки у него умные». Когда Алеша пошел в ясли и они жили с ним уже отдельно, Анна начала учить его писать: брала его маленькую ручку в свою и выводила на листе бумаги «а», «б», «мама».

Говорить Алеша научился очень рано, наверное, потому что она все время разговаривала с ним, как со взрослым. Алеше было чуть больше двух лет, когда однажды вечером воспитательница сказала Анне:

– Надо переводить Алешу в детсадовскую группу, вырос он из яслей. Я ребятишкам только сказку расскажу, он через пять минут ее детям пересказывает, да почти слово в слово. И ростом он вполне за трехлетнего сойдет.

В детском саду, несмотря на то, что был младше всех, Алеша отличался своей сообразительностью. В шесть лет Анне посоветовали отдать его в школу. Тогда это было не принято, но она уговорила директора школы.

Как мечтала Анна о будущем Алеши! Конечно, он непременно будет учиться в Москве и станет ну если не космонавтом, то обязательно каким-нибудь академиком. Учить уроки его не надо было заставлять. Особенно он любил математику. Анна поддерживала в сыне этот интерес. Специально подсовывала ему задачки из учебников старших классов или найденных в библиотеке пособий. Не было ни одной, которую бы Алеша не решил.

Нет, вовсе непросто давалось Анне воспитание сына. Насколько был он умен, настолько же проказлив и не раз бит по заднице. Все, что творили соседские мальчишки, придумывал Алеша: были разбитые стекла и разобранные заборы, отвязанные собаки и, наоборот, привязанные на цепь куры.

Я уехала из Н., когда Алеша закончил первый класс. Первое время, приезжая погостить, встречалась с Анной, искренне радовалась Алешиным успехам, о которых она рассказывала в первую очередь. Потом несколько лет ничего не слышала об Анне. Однажды узнала страшную весть: Алешу убили. Его одноклассник, когда никого не было дома, достал ружье и стал хвастать перед ребятами, что знает, как оно разбирается. Ружье оказалось заряженным.