Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет

Видимых целей было три (в порядке возрастания их значимости):

• возвращение в СССР русского золота,

• заключение торгового договора с соответствующими кредитными рамками,

• заключение лесоторгового соглашения между СССР, Швецией и Финляндией об экспортных квотах.

Среди не называемых явно целей были:

• борьба против «спичечного короля» Ивара Крейгера и

• возможное сближение с финансово-промышленной «сферой Валленберг» (это способствовало бы достижению вышеперечисленных целей) и наблюдение за ее деятельностью.

Все это делалось для достижения главной цели, которую П. А. Судоплатов описал так [22]: «Мало кто знает о попытке Сталина и Молотова создать три „буферные зоны“ отношений с капиталистическим миром. Советская разведка и дипломатия действовала по трем направлениям ведения тайных переговоров о разделе сфер влияния и противодействию агрессии Германии и Японии – в Центральной Европе, Скандинавии и Китае. В Финляндии мы активно поддерживали политические партии, в частности мелких хозяев, которые выступали за то, чтобы Финляндия и Швеция стали посредниками между странами Запада и Советским Союзом в открытии постоянного коридора для поставок советского сырья в Европу. Наш посол в Швеции А. Коллонтай неоднократно высказывалась в доверительных беседах о необходимости установления особых отношений между СССР и Скандинавией. В обмен на гарантированный благожелательный нейтралитет наша страна готова была предоставить серьезные экономические льготы для Швеции и Финляндии, включая даже право реэкспорта древесины, нефтепродуктов из СССР в третьи страны.»

История с золотом была такова. В ходе Первой мировой войны на Россию постоянно оказывали давление Великобритания и другие ее союзники, требовавшие дополнительных поставок российского золота как условия предоставления военных кредитов на межгосударственном уровне. России в первые два года войны удавалось сдерживать эти устремления Запада. Там, где возможно, она прибегала для финансирования военных закупок к средствам, которые не требовали перевода за границу драгоценного металла (коммерческие кредиты, государственные кредиты от США и Японии). Однако в дальнейшем золото стало уходить из казны за пределы страны, прежде всего в Великобританию В ходе войны Россия перевела в Банк Англии 498 т золота; 58 т вскоре были проданы, а остальные 440 т лежали в сейфах Банка Англии в качестве обеспечения. После февральской революции Временное правительство также успело внести свою лепту в вывозе золота за рубеж: буквально накануне октябрьского переворота оно отправило партию золота в Швецию для оплаты будущих военных заказов (на сумму 4,85 млн. зол. руб., т.е. около 3,8 т металла). Можно было забыть о возвращении золота, посланного в Великобританию в 1914—1916 годах. Оно было полностью потрачено на военные заказы. Однако следовало вернуть 187.800.000 золотых рублей, отправленных в Великобританию накануне Февральской революции, и 4.850.000 золотых рублей, вывезенных в Швецию в октябре 1917 года. «Царское» золото неоднократно фигурировало в качестве одной из «карт» при различных переговорах СССР с Великобританией и некоторыми другими странами, которые в годы первой мировой войны входили в Антанту. Вопрос о «царском» золоте обсуждался на Генуэзской конференции в 1922 г. в контексте урегулирования взаимных претензий Советской России и стран Антанты (переговоры, как известно, завершились безрезультатно). Запад исходил из того, что отказ СССР от долгов царского правительства означал автоматически также отказ от каких-либо прав СССР на «царское» золото. Однако долгов царского правительства перед Швецией не существовало и эти почти пять миллионов золотых рублей (десять миллионов тогдашних шведских крон) следовало вернуть, чего не удалось сделать бывшему полпреду Коппу. Золото лежало на хранении в семейном банке Валленбергов.

31 марта 1931 года А. М. Коллонтай пишет в дневнике по этому поводу: «Собственно, вопрос этот был поднят Союзом еще в 27-м году, но переговоры сорвались. Сейчас Союзу нужна валюта, и нам задана задача получить от финансовой династии Валленбергов золото, принадлежащее советскому правительству по праву, так как вложены были слитки в их банк русским государством. Трудность в том, что операция эта производилась не Государственным банком, а через частный Азовский банк. Пущу в ход Брантинга. Он найдет как обойти юридические крючки. Но дело это усложняется еще и тем, что сейчас же всплывают вопросы о „претензиях“ шведов к России за понесенный ими ущерб во время революции. Дело это надо еще очень обмозговать и снестись с Литвиновым! Но повидать кого-либо из Валленбергов не помешает. Другими словами, поставить на очередь вопрос о золоте и его получении или производстве расчета.» [8]

В конце марта 1931 года состоялся первый серьезный контакт Коллонтай со «сферой Валленберг». Об этом также рассказывает запись в дневнике полпреда от 31 марта 1931 года. «…В конце марта была еще на обеде у кронпринца. На обеде во дворце у меня вышел интересный разговор со стариком Маркусом Валленбергом – старший в этой „некоронованной династии“ шведских финансистов (это не совсем так: председателем совета директоров семейного банка „Стокгольмс Эншильда Банк“ (SEB) в то время был старший брат Маркуса, Кнут Агатон Валленберг, а генеральным директором – Якоб Валленберг, сын Маркуса, но, конечно, Маркус Валленберг-ст. имел большой вес на семейных советах „сферы Валленберг“. – прим. авт.). Валленберг с церемонной любезностью вел меня под руку к столу как мой кавалер за обедом. Это было устроено неспроста, а чтобы дать нам возможность побеседовать на темы, которые занимают нас обоих. Кронпринц активно в политике не выступает, но всегда в курсе вопросов, занимающих влиятельные сферы…» [8]. Далее Коллонтай рассказывает об обсужденных за этим обедом вопросах: о русском золоте, хранящимся в подвалах SEB и о необходимости решить вопрос о возвращении этого золота в СССР; о лесоторговом соглашении, призванном согласовать экспортные квоты Швеции, Финляндии и СССР: «…Маркус Валленберг сам заговорил о золоте, хранящимся в его банке. „Пока дело с золотыми слитками не будет урегулировано, Эншильда-банк не станет поддерживать советские экономические начинания в Швеции. Вы, русские, мечтатели и может быть хорошие философы, но в экономико-финансовых делах вы „безграмотны“, – не без раздражения вырвалось у него. – У вас всегда столько разговоров и переговоров, а до конкретных результатов дело не доходит. Мне зондажи русских надоели, с 27-го года все зондируете и ничего практически нам не предлагаете. Надо же, наконец, решиться на прямое деловое предложение банку, тогда и мы поговорим с вами по серьезному и по деловому.“ Из этой беседы о золоте я поняла, что нам надо будет обращаться к Валленбергу с нашим конкретным предложением и что в принципе он на переговоры готов идти. Поговорили с Валленбергом и о лесном соглашении. Валленберг признал выгоду лесного соглашения и для Швеции. Конечно, напирал на те убытки, которые в Швеции и мы понесли на низких ценах на пиломатериалы. Он сказал: „Если вы думаете разорить нас и этим путем добиться у нас коммунизма, то вы ошибаетесь. Шведская промышленность достаточно гибка, чтобы перестроиться и уйти от отраслей лесного дела с падающим индексом цен. Но если вы серьезно намерены удерживать цены от дальнейшего падения, единственный выход – это соглашение.“ Это уже плюс. Эншильда-банк – мощный финансовый центр, крупнейший во всей Швеции.» [8]

Через месяц, 30 апреля 1931 года, Коллонтай побеседовала и с гендиректором банка SEB Якобом Валленбергом [23]. «У меня был на завтраке сын Валленберга, Якоб, содиректор Эншильда-банк. По поводу золота как будто бы вопрос начинает приобретать конкретные формы. Мы им на днях сделаем свое предложение. То, на чем настаивают Валленберги для нас абсолютно неприемлемо. Они сводят вопрос о золоте к расчетам по старым претензиям частного Азовского банка к русскому правительству. Я решительно отклонила этот вопрос. Разговаривать с нами на базе чьих-либо претензий мы не будем. Надо решить вопрос о золоте на новых началах. Второй пункт беседы с Валленбергом касался лесного соглашения… Но все же решающую роль в соглашении по лесу играет Ивар Крюгер (так имя „спичечного короля“ произносится по-шведски, однако в литературе на русском языке принято писать это имя как Ивар Крейгер. – прим. авт.) – „спичечный король“. Династия Валленберг во вражде с Иваром Крюгером, они конкуренты и ненавидят друг друга. Валленберги считают, что такую мощную старую фирму, как Эншильда-банк, вытесняет Скандинависка банкен во главе с Крюгером. „Как бы ни казались эффектны мировые комбинации Крюгера, настанет день, когда вы убедитесь и вся Швеция узнает, что Крюгер работает „бронзовыми векселями““, – слова Якоба Валленберга. После завтрака Валленберг прислал мне огромный букет цветов. Это означает, что переговоры с Валленбергами могут дать результаты и по золоту и по лесу. Я – за „династию“ Валленберг! Торгпредские и наш банк стоят за Крюгера, т.е. что надо начинать именно с него.» [8]

Вслед за тем, как эти записи появились в дневнике, состоялись встречи с Коллонтай с банкирами Валленберг и она свой выбор сделала, соответственно информируя Москву. С этого времени Сталин, еще несколько человек в советском руководстве, внешней разведке ИНО НКВД и Разведупре Генштаба РККА обратили внимание на «сферу Валленберг».

А. М. Коллонтай и далее в 1931 году фиксирует в дневнике курс на сближение с Валленбергами. 6 июня 1931 года: «…Торгпред согласился перенести учет векселей Советско-Шведского банка (АБН) в Эншильда-банк. Уже проводятся первые операции. Приняли мы это решение не только по хозяйственно-оперативным соображениям, но я считаю, что это может оказаться полезным при переговорах по лесу и облегчит вопрос о золотых слитках.» 27 августа 1931 года: «…Дело о слитках в Эншильда-банке на мертвой точке. Однако с этим банком наши связи крепнут. Общество „Нафта“ перенесло в Эншильда-банк учет векселей, тоже полезно. Связь с Валленбергом нам особенно нужна сейчас, в связи с переговорами о лесе.»

Вопрос об этом золоте был решен чуть более чем через два года. Об этом рассказывает запись в дневнике Коллонтай от 20 июня 1933 года: «Я еще не записала о золоте и волнениях последних дней. Золото… Как эти слитки мне надоели и как еще больше надоели все эти буржуазные подвохи, хитрости кабинета, враждебность буржуазных партий… Все уже позади, но записать надо, целая эпопея вокруг русских слитков золота. Переговоры о займе неотделимы от переговоров о золоте. Золото – старая проблема. Я занялась ею чуть ли не с первых дней приезда в Швецию, в 30-м году. Золотые слитки стоимостью в десять миллионов крон положены были еще Временным правительством в 1917 году в Эншильда-банк в обеспечение военных заказов, но вложение было сделано не Госбанком, а через Азовско-Донской банк (письма с подписью Терещенко и др. имеются). Все полпреды по очереди принимались за это дело. Но Валленберги упирались со ссылкой на то, что формально вложение совершено не Госбанком, а Азовско-Донским, т.е. „частным“ банком, с которым у Эншильда-банк имеются свои незаконченные расчеты… Шведское правительство было заинтересовано, так как между советским и шведским правительствами висел все еще не ликвидированный расчет о русских долгах по Красному кресту – перевозку пленных через Швецию… Семнадцатого или восемнадцатого мая МИД меня вызвал и мы с Сандлером, наконец, подписали соглашение о возврате Союзу золотых слитков с расчетом покрытия нашей задолженности шведскому правительству (они хорошо заработали!) и даже Эншильда-банку за „администрирование“ или хранение золота (это уже грабеж, но иначе нельзя было) …Получаю от Мещерякова телеграмму в Москве: соглашение по золоту встречает сопротивление парламента… Вячеслав Михайлович недоволен, он особенно интересовался золотом: „Надо, чтобы соглашение прошло через парламент“…„Шансов мало“. Но торгпред в Стокгольме, и он развивает поистине гигантскую энергию… Наконец, звонок ко мне из НКИД: парламентская комиссия дала согласие на получение нами золота из Эншильда-банка и на передачу Союзу причитающейся ему части. Договор с парламентом одобрен. Значит, и дело закончено и снято с баланса забот. Соглашение и вся работа вокруг золота вписана в мой трудовой актив. Собственно, вписываю его я сама. На мою долю никаких поощрений не выпало, хотя это дело провела я. Вопрос о золоте я вычеркиваю из своих дум.» [8]

Экономический кризис начала 30-х годов привел к падению цен на лес, а лес был важнейшим источником получения валюты. Экспорт хлеба стал невозможен в результате коллективизации и раскулачивания. Советский Союз вывозил лес низкого качества и в больших количествах, но задешево. Конкуренты – финны и шведы – также сильно зависели от этого экспорта. Для Финляндии торговля лесоматериалами составляла половину всего экспорта. Финны и шведы обвиняли Москву в демпинге. Устраивали бойкот советским товарам. Призывали не покупать русский лес, поскольку его валят заключенные. В СССР раскулаченных крестьян отправили на самые тяжелые работы в лесную промышленность, ссыльных стариков, подростков и детей использовали на лесозаготовках, женщин – на раскорчевке земель. В составе НКВД образовали Главное управление лесной промышленности, где рабочую силу составляли заключенные. Такие обвинения грозили введением экономических санкций, что могло оставить страну совсем без валюты. Поэтому решили договориться с финскими и шведскими фирмами, закрепить за каждой страной квоты на вывоз леса. В Москву вызывали полпредов в Финляндии И. М. Майского и в Швеции – А. М. Коллонтай.

«Нараставшая на Западе кампания против закупок русского леса, который добывается «бесплатным трудом каторжников», вызывала в Москве тревогу и подстегивала ее в желании ускорить достижение компромисса.

20 февраля 1931 г.

Решение Политбюро 1/17 – О соглашении с Финнами и шведами по лесоэкспорту (ПБ от 20.1.31 г., пр. Ne 24, п.4/11) (т. Сталин).

а) Констатировать, что постановление Политбюро от 20.1.-31 г. о соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту Наркомвнешторгом ни в какой степени не выполнено.

б) Поручить СНК СССР принять меры к тому, чтобы Наркомвнешторгом было выполнено постановление Политбюро от 20.I.-31 г. о соглашении с финнами и шведами по лесоэкспорту.

Выписки посланы: т. т. Молотову, Розенгольцу.

Протокол №27 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП (б) от 25.2.1931 – РГА СПИ. Ф.17. On. 162. Д.9. Л. 138

За месяц, истекший со времени предшествующего решения Политбюро НКВТ не удалось достичь никаких результатов в этом направлении. Новое постановление не привело к решительным переменам.» [24]

Проблема лесоэкспорта и госкредитов появляется на страницах дневника Коллонтай 14 и 31 марта 1931 года: «На очереди актуальная задача экономико-политическая: лесное соглашение со Швецией и Финляндией – основными экспортерами леса на мировой рынок. А вследствие кризиса общего дела на лесном рынке ухудшаются. Мы, т. е. Советский Союз, в этом году вышли на лесной рынок с крупными предложениями лесного товара. (Нам нужна и очень нужна валюта). Конечно, наши конкуренты подняли гвалт, что мы сбиваем цену, что пользуясь „бесплатным трудом каторжников“, мы способны выбить шведов и финнов с завоеванных ими лесных рынков. Газетная кампания по поводу демпинга, гнусная, настойчивая, нервирует. Компания против нас, пользуясь конкретным и понятным всякому шведу объектом – лес, разрастается и портит наши отношения со Швецией. Лесоэкспортеры решили обратиться в риксдаг с запросом правительству по поводу „русского демпинга, разоряющего страну“. Стокгольмская группа лесоэкспортеров предлагает следовать примеру Канады и не покупать советские товары… Наркомвнешторг зондирует у нас вопрос о займе в Швеции, но пока не разрешена лесная проблема, об этом речи не может быть. Будь у нас соглашение по лесу, на политику шведов не может повлиять даже финансовый международный кризис. Их банки полны фондами. Это вторая по важности экспортная статья, превалирующая порой над рудой (знаменитая шведская руда Кируны). И ели будет соглашение по лесу, на политику Швеции не может оказать влияние даже финансовая политика „великих держав“ в отношении СССР… Настроение для соглашения у шведов далеко еще не таково, чтобы заставить Крюгера уже искать соглашения с нами. Однако лесоэкспортеры щупают почву. Мы тоже наблюдаем за ними и выжидаем… Влиятельная группа лесопромышленников… старается добиться от парламента запрета ввоза в Швецию русского леса – осины, для фабрикации знаменитых шведских спичек нужна наша осина, шведская осина хуже. Во ввозе нашей осины заинтересована группа лесопромышленнков, связанная с Крюгером. Я уверена поэтому, что из нагло открытой компании… против советского импорта ничего не выйдет… Если в январе по приезде из Москвы я считала вопрос о госгарантии СССР со стороны шведов совершенно немыслимым, то сейчас об этом вопросе поговаривают уже в банковских и промышленных кругах. Это еще только наметка. А пока не будет разрешен вопрос о соглашении по пиломатериалам, рассчитывать на получение госкредитов не приходится. Наша задача здесь пока сводится к тому, чтобы изучить, на какие хозяйственно-промышленные и банковские круги нам держать курс в Швеции, на кого мы можем рассчитывать и какие заказы для нас выгоднее всего сделать именно в Швеции.» [8]

«В начале апреля шведская печать сообщила о возможности достижения договоренности между шведскими лесоэкспортерами и «Экспортлесом»… Одним из главных сторонников подобного соглашения Рюдбек назвал Акселя Валленберга (один из директоров SEB – прим. авт.)), их основным оппонентом являлся глава объединения шведских лесоэкспортеров Вильхельм Экман (группа Крейгера – прим. авт.).

Экономический кризис вынуждал Москву искать любых, даже самых незначительных источников поступления валюты. По словам Б. С. Стомонякова, понятие «второстепенного экспорта» (ягоды, грибы, раки, муравьиные яйца, обрезки кожи и т. д. и т.п.) утратило смысл, все стало «первостепенным». Сторонникам сближения СССР со Швецией и Финляндией оставалось сетовать на то, что в Москве к лесной проблеме подходят только с точки зрения выгод нашего экспорта, забывая, что хорошие отношения с финскими и шведскими лесоэкспортерами – база для советской политики на Севере Европы. Осенью 1931 г. при обсуждении (по инициативе А. П. Розенгольца и Данишевского) вопроса о переговорах со шведскими лесоэкспортерами на Политбюро было решено требовать предоставления кредита на шесть лет в размере 15 млн. долларов, если советская квота составит 48%, или 20 млн., если квота будет не ниже 40% (без учета продаж леса на Дальнем Востоке). Новая переговорная позиция также не привела к соглашению с финскими и шведскими экспортерами. Желание заставить конкурентов быть более покладистыми, побудило А. П. Розенгольца предложить в декабре 1932 г. Политбюро следующую тактику: затягивать переговоры, не идя на их срыв, при этом одновременно форсировать продажу советского леса на европейском рынке, не останавливаясь перед некоторым снижением цен. Политбюро согласилось с предложением А. П. Розенгольца.» [24]

16 ноября 1935 года в Копенгагене все-таки было заключено соглашение о регулировании вывоза леса на иностранные рынки и согласовании цен. Подписали его восемь стран: СССР, Швеция, Финляндия, Польша, Румыния, Югославия, Чехословакия и Австрия. Это был результат работы нескольких лет полпреда Коллонтай и торгпреда в Швеции Канделаки. Читаем об этом в дневнике Александры Михайловны:

2 ноября 1935 года.

«Теперь впрягаюсь снова в лесные переговоры, надеюсь, в последний раз. Они начались в июне 1931 года, потом почти на два года заглохли, но сейчас лесное соглашение снова конкретно стоит в порядке дня нашей работы в Швеции, хотя в другом плане. Это уже не трехстороннее соглашение (важное политически), как намечалось четыре года тому назад, а соглашение с рядом экспортирующих стран Европы… Ждем делегата из Москвы на лесную конференцию. Конференция будет происходить в Копенгагене и наш торгпред поедет туда (Канделаки в это время уже торгпред в Германии, речь идет о новом торгпреде – Непомнящем Л. Л. – прим. авт.). Он и подпишет лесосоглашение, над которым я в свое время столько поработала…» [8]

17 ноября 1935 года.

«Вчера, 16 ноября, лесное соглашение подписано в Копенгагене. Работа многих лет завершена. Каков будет результат? Но стоило это соглашение многих бессонных ночей и немало энергии и нервов. Лесным соглашением шведы довольны. Я не очень. Это совсем не по той линии, как мы тогда задумали. Но может оказаться выгодным нам в вопросе валюты. И это неплохо…» [8]

Важное место в дипломатических дневниках Коллонтай в 1931—1932 гг., до самой его смерти 12 марта 1932 года, занимает наблюдение за Иваром Крейгером.

6 июня 1931 года: «Брантинг только что вернулся из Франции. Он сообщил, что узнал: В Париже только что был Крюгер и вел переговоры с французскими финансистами о кредитах шведам для возмещения СССР при лесном соглашении с нами… Но при чем здесь Крюгер? Он же до сих пор противился соглашению и всячески его тормозил? Переговоры с нами ведутся лесо-экспортерами не его группы, а той, что связана с Эншильда-банк и группой Прютца (Экспортфоренинг)…»

12июня 1931 года: «…Я рассказала Прютцу о том, что передавал мне Брантинг о Крюгере в Париже. Прютц ничего не сказал, но лицо его стало серьезным и он задумался. Что-то за этим кроется? Надо разузнать…»

27 августа 1931 года: «…Беспокоят меня и сведения о том, что „спичечный король“ обходными путями тормозит наши переговоры. Ходят слухи…, что Крюгер сам не прочь заключить с нами соглашение по лесу с весьма выгодными для нас условиями, включая обширные банковские кредиты. Но мы осторожничаем и на явно зондажные слухи не реагируем…»

10 октября 1931 года: «После нескольких дней тревог и неопределенности сегодня телеграмма, разрешают мне и полпреду ехать в Москву для выяснения всей сложной и трудной проблемы по лесосоглашению… После настойчивых зондажных слухов о том, Крюгер предлагает нам проект объемистого и якобы выгодного для нас соглашения по лесу плюс кредиты, „его человек“, директор банка, передал торгпредству проект этого договора, написанный от руки и с подчеркиванием слов „секретно“ и „предварительно“. Я вызвала Прютца, полагаясь вполне на его „дискретность“, так как он крайне заинтересован, чтобы переговоры с возглавляемой им группой лесоэкспортеров состоялись, обойдя Крюгера и его подголосков. Прютц внимательно рассмотрел предложение спичечного короля и признал, что проект Крюгера „если он осуществим“, мог бы иметь громадное значение не только для нас, но и для экономики Швеции… Крюгер с его необузданным характером и ненормальной смелостью в финансовых операциях и в деле сближения с СССР решительнее, чем это было бы в других условиях, т.е. вне кризиса. Во всяком случае Прютц советовал не торопиться с Крюгером. В его делах появились за последнее время темные пятна, нечто наводящее на подозрение. Прютц считает, что следует выжидать, к январю-февралю 1932 года дела Крюгера выяснятся. Но во всяком случае, Крюгер человек не дискуссий и слов, а простого практического дела. Для СССР полезно заранее выяснить свое отношение к его предложению, взвесить и то, что этим срывается соглашение Союза со шведами и финнами по лесу, как оно намечено сейчас Экспортфоренингом. Что для Москвы выгоднее, пусть сами взвесят. Хотя Прютц прямо и не сказал о финансовой неустойчивости банка Крюгера и подозрительности его финансовых операций, но мы сами это чувствуем и учитываем. Недавно были сильные колебания биржевых бумаг Крюгера. Газеты тотчас же подхватили это и пустились обвинять Москву, что мы „подрываем“ престиж „великого шведа“ Ивара Крюгера и ловкими ходами способствуем падению его акций… В Москву надо ехать подкованными и иметь свое мнение: соглашение ли по лесу (конечно, с возмещением квоты) с лесоэкспортерами, связанными с Экспортфоренингом, и этим политически привязать к нам широкие круги шведов и финнов, или принять более выгодное финансовое предложение Крюгера, но политически менее важное. По кратким ответам Литвинова чувствую, что он будет за первое, а Наркомвнешторг – за второе… А что все-таки значит предложение Крюгера? Что „спичечный король“ уже на коленях? Или это маневр?»

30 октября 1931 года: «Вот мы и вернулись из Москвы. Вернулись обнадеженные, что лесными переговорами у нас интересуются. Установку дали ясную и точную. Вопрос о лесном соглашении со шведами и финнами плюс предложение „известной мировой фигуры“ рассматривали на Политбюро. К „известной фигуре“, конечно, отношение настороженное и нам не следует выказывать заинтересованности. С такой постановкой не все на Политбюро были согласны, но у меня отлегло на сердце. До вызова меня и торгпреда на заседание я имела беседу с хозяйственниками, которые к предложению Крюгера отнеслись с явным интересом, „сулит, мол, большим наплывом валюты“. Но на Политбюро председательствовал И.В. [Сталин] и всех поставил на место… Для меня это был большой день, ведь решалась судьба лесных переговоров, на которых мы строим улучшение отношений со Швецией и нашу дальнейшую дипработу там. Литвинов был недоволен решением Розенгольца и торгпреда, внес поправки в данные нам инструкции, которые Сталин принял без возражения…»