La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Что? – не понял Марк.

– Сок какой будешь? – пояснил Глеб. – Грейпфрут, апельсин, яблоко, морковь, сельдерей, гранат… Что там ещё у нас осталось?

– Яблоко сказал? Их два сорта, – уточнил я.

– Вы много денег тратите на продукты, – констатировал Марк.

Мы все трое заулыбались. Глеб сказал:

– Мы не имеем долгов, кредиты не берём, ипотек не платим…

– Если не считать заправку мартовской машины ипотекой. Танк – как лошадь барона Мюнхгаузена, – ввернул я остроумное, по моему представлению, замечание.

Я вспомнил, что именно Марк купил Марте Танк; подарил.

Марта улыбнулась.

– Теперь всё понятно. Тогда я буду грейпфрутовый, – сказал Марк и добавил: – И таблетку от изжоги.

– О, мы с тобой собратья по пищеварению, – пошутил я. – И… только по пищеварению.

Все были в добром расположении духа. Казалось бы: остановись мир, и мы были бы счастливы остаться жить в этом миге ещё полминуты.

– Пиши, варение, – отозвалась из-за перегородки Джессика.

*****

Через час Стальские, Марк и я сидели в не очень большой очереди к нотариусу в ближайшем к нашему дому муниципальном образовании – посёлке городского типа Чудино. Марк что-то забыл в своей машине и вышел из приёмной; я устремился за ним. Стальские остались сидеть в ожидании вызова.

– Эй, Марк.

– Что?

– Мне на днях, возможно, прилетит большой куш…

– Так-так… Нал или безнал?

– Нал.

– Так.

– Куда его пристроить? Туда же? Это… нетрудовые доходы.

– Совсем нетрудовые?.. – Марк приставил палец к виску и усмехнулся.

– Нет! Не настолько! Ты уж даёшь… – я испуганно замахал на него руками и огляделся по сторонам.

– Как и остальное – умеренно нетрудовые, – подкорректировал я. – Не хочу делиться чёртовой дюжиной процентов…

– Туда же тогда – на счёт в Лихтенштейне. Лихтенштейн – Монако для бедных. Ха!.. По проторённым путям: передашь деньги на хранения мне, до поры… Мой процент ты знаешь.

– Да-да. Спасибо, тебе Марк, – я неловко махнул в сторону нотариальной конторы, где томились Стальские. – В общем, спасибо.

– Моя работа… Это… – Марк явно забыл зачем вышел к машине.

Глеб возник в дверях конторы и махнул нам.

– Так-так, – приложил средний палец ко лбу Бимерзкий и закрыл глаза. – Точно! Печать.

Всё-таки хороший человек, этот Марк Дважды Мерзкий; в плохом смысле этого слова, конечно. Будет справедливо сказать, что не осталось больше никого, кто желал и в то же время был способен уничтожить Марка. Теперь он мог спокойно жить в этом городе и ждать, пока рак простаты или неаккуратное вождение поставит точку в его истории. М-да… Хотя, что я такое говорю! Он всё ещё молод, у него многое впереди.

Мы должны ждать, что в определённый час к нам придут

издалека наши предки и соберутся вокруг нас

М. Пруст

Глава о нефигурном катании

03.12.

Марта дорабатывала в «Завтраке…» последние дни. В следующую среду будет записываться последний выпуск утренней передачи, в конце которого Стальская скажет зрителям: «Увидимся на следующей неделе», и это будет правда. Марта будет находиться в другом часовом поясе, а «Завтраков» выйдет ещё четыре выпуска.

После работы, спортзала и позднего обеда мы приехали на мою квартиру, чтобы продолжить упаковку вещей, которые не хотелось оставлять. Под вещами, которые не хотелось оставлять, я имел в виду книги, – их нужно было упаковать и отвезти в библиотеку. Предметы мебели и бытовую технику я, конечно же, оставлял на месте.

Итак, мы с Мартой складывали книги в ряд по десять-двенадцать штук, с боков клали газету, скрепляли скотчем, ставили вертикально и относили в прихожую.

– Ты их все прочитал? – листая первую попавшуюся книжку, спросила Стальская.

– Нет, конечно.

– Эту читал?

– Это же Эдгар По! Конечно читал, – ответил я.

– А эту?..

– Сказать тебе одну странную вещь, – с умным и загадочным выражением лица спросил я.

– Скажи-и-и, – протянула она, кладя Эдгара Алана в стопку с соразмерными форматами.

– По-твоему, для чего люди читают книги и вообще приобретают какие-либо знания?

– Чтобы научиться чему-то. Чтобы кем-то стать. Чтобы скоротать время, наконец, – предположила Стальская.

– Да, так и есть, – согласился я.

– А для чего ещё?

– Эта мысль мне пришла совсем недавно, и я даже не уверен, что она моя, – в качестве предисловия сказал я. – Я думаю, что главная цель приобретения знаний – избавление от иллюзий. В какой-то момент ты вдруг понимаешь, что всё, что ты узнал – ничего не стоит, и в этот момент ты становишься свободным отныне и впредь.

Стальская нахмурилась и через несколько секунд спросила:

– А нельзя сразу это осознать, не тратя время на учение?

– Видимо нельзя.

Перетаскав книги в багажник Танка, мы поехали в Вертолётострой, где районная библиотека была с низким крыльцом, на которое удобно выгружать книги прямо из багажника.

Сделав дело, мы отправились обратно. Проезжая мост, я обратил внимание Стальской на каток для автомобилей, – расчищенную техникой площадку на льду реки, чтобы можно было дрифтовать на машинах.

– Всегда хотел попробовать, – сказал я.

– Давай попробуем, – согласилась Марта.

– На Единичке, – она заднеприводная, – сказал я.

Подъехав к моему двору, мы забрали единичку и вернулись на каток.

– Что, девушка, хорошо плаваете подо льдом? – прибегая к образности и сарказму, спросил кассир автокатка.

– Думаете, лёд не выдержит три тонны? – деловито спросил я, подойдя к двери Мартиной машины.

– Милый, лёд даже твоё эго не выдержит, – нежно сказала Марта.

– Так вы вместе, – констатировал кассир и предложил: – Так катайтесь на легковой.

– Мы хотели в догонялки… – сказала Марта.

– Чтобы убиться? – на всякий случай уточнил молодой человек. – Я не беру на себя такую ответственность, – поставил точку в разговоре кассир.

Марта припарковала Танк в сторонке и села за руль «первой».

– Электроника отключается? – поинтересовалась Стальская, настраивая сиденье и руль.

– ХЗ.

– Держись крепче.

Я снял очки и положил их в карман. Марта улыбнулась, показав кончик языка между зубами. Покрутив список песен, я отыскал ту, под которую хотел кружиться на машине на льду. В течении нескольких минут мы скользили по льду реки под «L’amour n’est rien» Milene Farmer, а перед нами и за нами скользили другие люди, сидя в своих машинах и слушая свою любимую музыку. Наверное, сверху эта карусель выглядела ещё более красивой. «А ты ничего не забыл? – неожиданно проговорил мне на ухо голос моего второго (картавого) я».

– А что я забыл?

– Что, милый?

– Ничего, Крошка.

– «У мёгтвых кгаток сгок: они у нас в сегдцах скогее истлевают, чем в глубине могил» – продекламировал мой картавый двойник.

Я тронул ухо плечом и сказал Марте:

– Должен тебя кое с кем познакомить.

Стальская сбавила скорость. Я поспешил сказать:

– Нет-нет, не сегодня. Завтра утром.

*****

По прошествии часа.

Мы присели на скамейку перед Министерством Колхозного Образа Жизни и смотрели на панораму ночного города. Вид, что называется, завораживал: история, на полном ходу столкнувшаяся с будущим, плюс немного иностранной рабочей силы.

– Мы могли бы прожить всю жизнь в этой квартире под стенами тысячелетнего Кремля, – промолвила Марта, прикасаясь своим холодным носом к моей щеке.

– Мы проживём всю жизнь где-нибудь ещё, – ответил я довольно оптимистическим тоном.

Стальская улыбнулась.

– Что ты думаешь о такой пресловутой штуке как «смысл жизни»? – осторожно спросил я.

– Наверное, я, как и большинство людей, оставлю эту загадку потомкам, – не раздумывая, ответила Стальская.

Я был вполне удовлетворён таким ответом, хотя бы потому, что лучшего ответа у меня самого не имелось.

– Пойдём-ка домой. Что-то я замёрз. Ох уж эти русские зимы, – проговорил я, смеясь.

*****

После ужина. В ванной комнате.

– Давно наблюдаю, как ты жужжишь этой штукенцией по утрам и вечерам, и давно хотел спросить.

Стальская посмотрела на меня через отражение в зеркале, выключила зубную щётку и сплюнула.

– О чём милый?

– Действительно этот оральный вибратор чистит лучше, чем деревяшки с пучком свиной шерсти на конце? – я засиял от, по моему мнению, великолепной хохмы.

Стальская улыбалась и обдумывала остроумный ответ.

Мне в голову пришла ещё одна шутка:

– А вот интересно: этим же приборчиком в салонах красоты отбеливают анус?

– Таким же, но с другой насадкой, – смеясь, сказала Марта. – Куплю тебе такую, – проверишь.

– Вернёмся к этому разговору позже, – ответил я и попытался укусить Стальскую за бок.

Она беззаботно смеялась, пыталась увернуться и пугала меня включенной щёткой.

Мы чувствовали себя беспечно.

*****

04.12.

Спустя девять часов.

– Вот, бабуля, познакомься: это моя Марта, – отрекомендовал я бабуле свою Марту.

– Добрый вечер, бабуля, – поздоровалась Стальская.

Я немного подождал, потом сказал:

– Она говорит, что ты красивая.

– Спасибо, – улыбнулась Марта.

– И высокая, – передал слова бабули я.

– Спасибо, – сказала Марта.

– Что? – переспросил я у бабули. – Нет. Не умеет готовить.

Стальская засмеялась.

– Что-что? – продолжил я беседу с бабулей. – На кого похожа? На какую-то актрису?

Марта стояла и улыбалась. Я обратился к ней:

– Бабуля говорит, что ты на какую-то актрису похожа.

Стальская взялась за концы моего шарфа и сделала вид, что собирается удушить меня.

– Она не любит, когда ей говорят об этом, – громким шёпотом обратился я к могиле. – Мы вернёмся к тебе на обратном пути, бабуля.

Я взял Марту за руку и повёл по аллее. Через несколько десятком метров мы остановились перед чёрной кованой оградой, за которой были три могилы. На этот раз Марта первой начала беседу:

– Добрый вечер папа, я Марта…

Я решил понаблюдать за этой забавной сценой со стороны и сделал несколько шагов в сторону.

– Сцена из фильма-нуар-р, – прокомментировал диалог Стальской с могилами двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.

– Ага, – подтвердил я.

– Здесь бы мог быть памятник тебе; с датами рождения и передозировки.

– Точно, – снова согласился я.

– Знаешь, какая эпитафия должна кгасоваться на твоей могильной плите? – с хитрецой в голосе спросил картавый двойник.

– Ну-ка?.. – заинтересовался я.

– Такая: «Думаете, что я до славы охочий; отстаньте от меня, блин, я пгосто р-р-рабочий».

– Точно, – согласился я.

– Из царя Василича цитата, – пояснил картавый двойник.

– Да знаю я. Ты – поборник авторских прав!.. – подтрунил я над Картавым.

– И ещё немного цитат из великих, – сказал картавый двойник и достал из-за пазухи книгу: – «Сегодня я чувствую печаль не потому, что моя мать и отец умегли таким путём, каким они умегли; я чувствую печаль потому, что они были индейцами. Они жили как индейцы и умегли, как индейцы, и никогда не знали, что они были, пгежде всего, людьми. Д. Х.; К. К.» – закончил чтение отрывка мой двойник и с силой захлопнул книгу.

Мы немного помолчали, потом Картавый вновь заговорил:

– Со спины в этом полушубке с капюшоном она выглядит как смегть, пгишедшая за нами во второй раз.

Я подошёл к Марте.

– «Одиннадцатое июля», – проговорила Стальская, а потом спросила: – Ты был дружен с братом?

– Не знаю. В то время я ещё не знал что такое дружба, – улыбаясь, ответил я.

– Ты плохо помнишь их? – риторическим тоном спросила она.

Я пожал плечами.

– Помню, что папа всегда смешил всех нас. Мама смеялась и целовала папу. Мама носила очки с прозрачными стёклами без диоптрий, – она была уверена, что в очках она выглядит умнее. Может, я что-то сочиняю… – прерывающимся голосом сказал я. – Теперь-то, конечно, кажется, что мы были самой счастливой семьёй на Земле. Сама понимаешь…

Меня взволновал этот момент, несмотря на то, что я искренне верил, что у этих двух людей – отца и матери – нет, и больше не будет, проблем, и не в последнюю очередь потому, что им больше нет дела друг до друга; привязанности и беспокойства – удел «пока ещё живых».

Марта встала сзади и обняла меня; прочитала вслух:

– «Аронов Илья Афтандилович. Двадцать девятое февраля, восемьдесят четвёртый – одиннадцатое июля, девяносто четвёртый».

– Помню точно: Илюшка не выговаривал букву «рэ», и папа называл его «Ленин».

Люблю журналистов! Они способствуют кретинизации населения.

И прекрасно с этим справляются

С. Дали

Глава о последней статье Павлика Баранова

05.12.

Вечер. В Новом Чудино. Глеб отсутствовал. Джессика находилась у себя в комнате.

Марта сидела на своём стуле за стойкой и нервными движениями листала «First Chair». Я уже знал, что она скажет.

– Этот Павлик Баранов снова полил грязью La Critic’у. Никак не уймётся! Ведь главное: всё – мы выпустили последний номер газеты. Попрощались с читателями. Зачем говорить гадости о несуществующем более издании?! Я не пойму. Знаешь, как называется статья?

– Как? – спросил я, нежно поглаживая коленку Стальской.

– Мм… – на мгновение отвлеклась от своего гнева Марта, улыбаясь уголком губ.

– Как? – спросил я.

– «Три вида лжи – ложь, наглая ложь и La Critica»!

– Остроумно. Не находишь? – спросил я.

– Не нахожу. В статье подробно рассказывается про то, где мы живём. Про наш быт (ну, тут только одни предположения). Фото имеется, – вот посмотри. Вот наш дом! – она повернула ко мне журнал. – Вот вывеска «La Critica» на крыше. С какой позиции снимали, не пойму? Надо было вчинить иск этому «Стулу» и Баранову ещё один отдельно. Пускай бы ничего не добились, но настроение этим клеветникам попортили. Зря вы мне не дали это сделать, – покачивая головой в негодующем жесте, проговорила Стальская.

Я решил погасить правозащитный пыл своей Марты крепкими объятьями и щекотанием своим носов в её ухе.

– А-ха-ха!.. Мне щекотно, – засмеялась Стальская, пытаясь высвободиться из моих рук.

*****

09.12.

Пройдя по наполовину опустевшим коридорам телекомпании, я приблизился к двери Дашиного кабинета. Так как секретаря уже не было, я постучался в дверь.

– Ты что ли, Аронов, заходи! – прогремел голос нашего продюсера.

Я вошёл и поздоровался. Моему взору предстала типичная зарисовка девичьих посиделок. Обе дамы сидели на диване, положив ноги на ноги, с бокалами в руках. Перед ними на журнальном столе стояла на две трети опустошённая бутылка шампанского и наполовину съеденная коробка шоколадных конфет, а на полу стояла пустая бутылка из-под шампанского той же марки. Эти две (в обычные дни) умные женщины весь вечер посвятили несению пурги и обсуждению глупостей. Что ещё делать в минуту прощания? Естественно, когда приходит мужчина одной из подружек, она пьяным ласковым голосом говорит:

– Ми-и-илый мой пришёл. Иди, поцелуй свою де-е-евочку.

Милый подходит к своей девочке, и та его целует так, как будто это середина секса. Милый давится языком своей девочки, ощущает вкус алкоголя и шоколада, и бросает стыдливый взгляд на сидящую рядом подружку. Его девочка говорит:

– Мы с Дашей сегодня… ик! выпили не… много, – так что тебе придётся нести свою девочку до машины. Ты согласен?

Я был согласен.

– Я согласен, красавица, – от души подыгрывал я.

Мне было приятно думать, что мы не боимся банальностей. Даша дотянулась до лежащей на столике еженедельной газеты «About Town» и проговорила:

– Ознакомься с новой статьёй «Барана». Теперь и в еженедельных газетах. Он вас «любит», однозначно.

Я изобразил крайнюю заинтересованность с оттенком возмущения. Дарья процитировала несколько словосочетаний из статьи, а я негодующе покачал головой.

– А название-то, название: «Критики и глупцы говорят, что…», – вырвав у меня из рук газету, прочитала название Даша. – Как это понимать?

– Не зна-а-аю… – произнёс я, а потом спросил: – Даша, тебя подбросить до дома?

– Ой, точно, Даша, я и не подумала о том, что тебя нужно отвезти!.. У-у-у… – стыдясь своей беззаботности, промолвила Марта, обнимая подругу.

– Ой, да ладно. На такси доеду. Что вас гонять-то!.. – обнимая Марту в ответ, начала отнекиваться Даша.

– Нет, мы настаиваем, – одновременно проговорили мы с Мартой и с улыбкой переглянулись.

– Давай, вставай, – потянула Марта Дашу за руки с дивана, попутно толкнув ногой, стоящую на полу, пустую бутылку.

– А-ха-ха!.. – засмеялась Даша, поднимаясь, а встав и поправив костюм, зачем-то отчётливо проговорила: – Вадим А-а-ронов и Марта Ста-а-альская – я так и знала. Я только сбегаю в туалет.

Даша вышла из кабинета, а Марта предприняла попытку прилечь на диван, но я успел её подхватить.

– Нет уж, Марточка, до дому, – проговорил я, удерживая свою возлюбленную в вертикальном положении.

– Тогда ещё одну конфетку, ам! – Марта съела ещё одну конфетку.

Мой взгляд скользнул по коробке, и до меня дошло.

– А я-то думаю: как вы так набрались с полторы бутылки шампанского. Оказывается конфеты-то с коньяком. Наверняка это ты полкоробки уничтожила. Попа не слипнется?

– М-м-м… – прожёвывая шоколад начала говорить Стальская, а секунду спустя страстно зашептала мне в самое ухо: – А ты мне на что? Разлепишь.

– О! Решилась-таки! – пошутил я.

– Н-н-нет, – отрицательно качая головой, сказала Марта и предприняла очередную попытку улечься, но я снова пресёк этот порыв.

– Даша называет тебя и братца Усликом и Сосликом. Ха-а-а!..

– Мы не Услик и Сослик. – возразил я.

– А Даша говорит, что вы Услик и Сослик, – озорным тоном настаивала Стальская.

– Нет, это не так, – подыгрывал я.

– А кто тогда, – спросила она.

– Мы – Буч Кессиди и Санденс Кид! – гордо произнёс я.

– Ладно. А ты который из них? – улыбаясь, спросила Марта.

– Я? Я-то?.. Ну, я тот, который Роберт Рэдфорт.

– Ничего не поняла, – смешно зажмурившись, сказала Марта и взяла ещё одну конфету.

Как раз в это мгновение вернулась Дашенька и с порога воскликнула:

– Айда-поехали!..

Как клинки, режут небо крылья,

Улетать – только если к морю,

Золотою дорожной пы-ы-ылью

Покрывая мечты и волю

Мельница

Глава без названия №2

11.12

Я встал на подножку водительской двери, чтобы ещё раз коснуться своей Крошки. Вблизи Марта выглядела ещё более расстроенной. Джессика устраивалась поудобнее на пассажирском сиденье. На коленях у Джессики лежала клетка с Адольphом. Виктор Гюго сказал, что у каждого места есть свой дух, и если бы у нашего дома был свой дух, то им являлась бы Джессика. Теперь, когда они обе сидят в авто, чтобы отправиться в дальний путь, я отчётливо вижу, что настало время перемен.

Дело было так: позавчера вечером Марта позвонила родителям и сказала, что у неё больше нет причин не приезжать к ним; родители прослезились, а отец изъявил желание встретить дочь и её подругу (Джессику-Норму) в Москве, чтобы вместе улететь на новую родину. Родители Стальских проявили уйму такта, не став дознаваться по телефону о причинах скоропостижного приезда дочери (да ещё и с подругой), а вслед за ней сына (да ещё с другом); хотя не исключаю, что родители прекрасно осведомлены обо всех наших делах посредством общения с Бимерзким, – всё-таки Марк «друг семьи». Я не мог слышать весь разговор Марты с родителями, а Глеб вовсе отказался общаться с ними.

Решено было ехать на Танке до Москвы, там его быстро продать за «сколько возьмут» (в столице ещё остались энтузиасты этой марки), встретиться с папой, купить билеты на самолёт и улететь как можно скорее. На всякий случай у Марты был адрес её подруги, с которой она раньше играла в волейбол в одной команде, и которая теперь играет в волейбол в московской команде. Марта настояла на том, чтобы взять кофемашину с собой. «Сколько бы ни стоила транспортировка! Эта машина – как камин, как очаг нашего дома!» Мы с Глебом не стали спорить. Теперь кофеаппарат занимал большую часть багажника Танка, а сумки (от LV, кожаные, на колёсиках, которые нам с Мартой на свадьбу подарил Глеб, и которые доставили из столицы с оказией) с вещами в основном лежали на задних виденьях. Наступил неотвратимый момент прощания. Марта куксилась.

– Скажи, милый, что ты видишь, когда смотришь на меня? – губы Марты приняли трогательное плаксивое положение.

Я на секунду задумался, а потом ответил:

– Что захочешь, то и буду видеть. Ты для меня – «мыслящее неведомое». Навсегда.

– Навсегда, – повторила моё последнее слово Марта.

Пруст сказал: «Самая необыкновенная любовь к женщине – это всегда любовь к чему-нибудь другому». А я говорю:

– Люблю ту жизнь, которую рисует моя фантазия, когда ты рядом, когда я думаю о тебе.

Мы поцеловались. Подошёл Стальский и с лёгкостью снял меня с подножки машины и поставил на землю, сказав:

– Хватит уже. Скоро воссоединитесь. Уёб…йте, чтобы побольше проехать засветло.

Я всё ещё держал руку Марты. Не хотелось казаться банальным, а тем более вторичным, но всё, что можно выразить словами, должно быть выражено словами. Кто я, чтобы пренебрегать словами в этот момент, тем более что слова – неотъемлемая часть моей жизни как человека пишущего. Слова, слова… Каким бы оригиналом я себя ни считал, каким бы оригиналом я в действительности ни был, то, что мой ум должен донести до ума другого живого существа может быть выражено только этим словосочетанием, и это словосочетание:

– Я тебя люблю, Марта Е. Стальская.

– Спасибо, милый, – ответила Марта. – И я тебя люблю.

Наконец наши пальцы разъединились.

Мы стояли с Глебом на аллее и смотрели на удаляющийся Танк, пока он не скрылся за поворотом.

– Пойдём по кофейку вдарим, – предложил Стальский, потянув меня за рукав.

– Ага, «вдарим по кофейку», когда кофемашина уехала в сторону Евросоюза.

– Ах ты, чёрт! Я и забыл.

Мы вернулись в дом.

– Жаль, что сейчас не полдень, а то бы выпил шампанского, – проговорил Стальский, вешая пальто на вешалку.

У меня зазвонил телефон. Я с улыбкой на лице стал доставать аппарат из кармана, будучи уверенным, что Марта хочет мне сказать что-то приятное, но это была не она. «Романоff» – гласила надпись.

Через два часа я передам старому антикварщику трубку Вождя «под честное блааародное слово» и больше Якова Семёновича никогда не увижу. Живым так точно.

Пока наши глаза смотрят в сторону Нирваны,

руки ощупывают пространство вокруг

Б.Г. (не путать с БГ)

Глава о Мастере. Третья и последняя

Пять положений Мастербук:

Цель Мастерелигии – достижение наиболее объективного состояния счастья каждым отдельным человеком, посредством обретения душевного равновесия, путём избавления от сомнений, страхов и навязчивых желаний.

Человечество должно прекратить размножаться.

Образованные и обеспеченные люди должны брать на воспитание сирот (прим.: Не более трёх сирот на одно домохозяйство).

(В разработке).

Автор (он же апостол новой религии – Мастеррелигии) Мастербук должен ездить на Cadillac.

*****

13.12.

Так уж получилось, что была почти середина месяца. Мы с Глебом сидели дома и не знали чем заняться.

– Давай добьём «ромашку», что-ли? – не слишком с большим энтузиазмом предложил я.

– Не-е-ет, – протянул Стальский, качая головой. – Я думал, что мне конец.

– Я же тебе говорил, что это только первый раз так. А уже со второго раза всё «по красоте» становится, – напомнил я.

– Кури, если хочешь. Я пас.

– Ладно. Только сестре не рассказывай, – отправляясь наверх за «ромашкой» попросил я.

– Вот прям сейчас позвоню и расскажу, – пошутил Глеб.

Когда через минуту я спускался вниз, в домофон позвонили.

– Кто там? – на всякий случай испугавшись, спросил я.

Стальский включил мониторчик и ответил:

– Наш сосед – сектант.

Глеб нажал «Открыть».

*****

Через пятнадцать минут.

– Стало быть, ваши дамы уехали? – проговорил Мастер, размышляя над следующим ходом.

Мы играли в карты и пили чай с печеньем. Я пребывал в изменённом состоянии разума и украдкой рассматривал нашего гостя, который мне сегодня казался каким-то уж чересчур интересным и занимательным.

– Терри-наш-Гильям снял новый фильм, – сообщил я.

– Угу… – промычал Глеб в ответ и подбросил карту под меня.

– Пойдём? – отбиваясь, спросил я.

– Куда? – спросил Глеб.