La Critica (первая книга казанской трилогии)

Марта снова поднялась в нашу спальню и, на этот раз решительно, принялась меня будить:

– Эй, милый, меньше двух часов до начала. Времени на раскачку не осталось. Умывайся и одевайся.

Я слегка откинул одеяло и воззрился на Стальскую полным отчаяния глазом. Второй глаз я открыть не смог.

– Не дави на жалость, – поднимаясь с постели, сурово сказала Марта и вышла, оставив дверь открытой.

«Давно бы так, – подумал я. – А то её доброта и самоотверженность пугали меня до полусмерти. Немного злости не повредит…» Она сегодня взяла выходной, чтобы сопроводить меня на заседание Верховного суда. Я решительно приподнялся на локте. «Надо вставать» – громко подумал я.

– Н-д-о с-та-ать, – промямлил я.

Увидев своё отвратительное лицо в отражении ванного зеркала, я прямо-таки возненавидел себя. С момента моего преображения в нормального человека, которым официально можно считать наше с Мартой бракосочетание, и до того злосчастного дня, когда я «наломал хвороста», я выглядел и являлся-таки молодцом. Но за последний почти месяц я вернулся в прежнее гнусное состояние и даже превзошёл его. «Сука! Ты должен радоваться. Ты, сука, самый везучий сука-ублюдок в Восточном полу-сука-шарии!» – мысленно проговорил я.

– Пгям с языка снял, – приводя в порядок причёску, сказал появившийся Картавый.

Через полчаса, сменив кислую харю на спокойное благородное лицо, и домашние трикошки на костюм тройку, я был готов к выезду.

– Поешь что-нибудь? – спросила Стальская.

– Нет, благодарю, мадам, – ответил я; мне хотелось посмешить свою девочку.

– Как пожелаете, мсье, – ответила она с французским акцентом.

– Времени на ваши секс-игры не осталось, – заметил Стальский, который тоже ехал с нами.

Мы немного посмеялись.

Пока Стальские совершали последние приготовления, я, в продолжение шутки, напялил свой цилиндр.

– Это не слишком? – спросила Марта.

– Не знаю… – ответил я, играя в несознанку.

– Это лишнее, поверь, – твёрдо сказала она.

– Да, не буду брать шляпу, только пучок редиски в петлицу воткну.

*****

Мы явились к залу заседания заблаговременно. Бимерзкого ещё не было, зато прокурор, который обвинял меня в прошлый раз, был уже тут. Прокурором была красивая молодая женщина. Мы втроём сели на скамейку, и я прикрыл глаза.

*****

– Пора, – толкнула меня в плечо Стальская.

Я подскочил со скамейки, надел цилиндр и вставил монокль в глаз. Марта поправила свою полутораметровую шляпку с клеткой, в которой чирикала канарейка. Глеб, глядя в зеркало, попудрил лицо и длинный белый парик.

– Как я выгляжу? – с французским акцентом спросил Стальский.

– Манифик, мон фрер, – тоже с акцентом проговорила Стальская.

– Как куртизан, – сказал я.

– Bon, – сказал Глеб и, помахивая тростью, первым вошёл в зал.

В зале уже всё было приготовлено к судилищу, – в канделябрах горели свечи, помощник судьи сидел за клавесином, а секретарь судебного заседания – некто в чёрной вуали на лице – макала чучело гуся в ведро с чернилами.

Зрителями были сплошь знакомые люди: Сицилия Владимировна, – обмахивалась веером и ежесекундно нюхала соль из серебряного тюбика, Дашенька, – одетая в бирюзовое платье с карликовым пуделем на коленях, который так же был одет в бирюзовое платье, Иван и Эмиль, – оба в форме гвардейцев кардинала, Джессика, – в свето-зелёном платье, которое сильно пушапило из без того солидную грудь, Марсельчик с Ренатом, – которые были одеты с иголочки, и которые, когда я на них посмотрел, сделали мне жест, мол «крепись!». Также здесь сидели два бомжа, которые выступали на подтанцовке, когда я пел «Overprotected», – они были одеты простолюдинами. Тётя Сара, поддерживаемая под руку лакеем, также пришла меня поддержать. В зал вбежал запыхавшийся Бимерзкий и, приподняв короткий белый парик, вытер пот со лба и с лысеющей макушки.

Я оборачивался на зрителей и улыбался виноватой улыбкой. Стальская, поймав мой взгляд, злобно прищурилась и щёлкнула зубами.

– Встать, суд идёт, – громовым голосом возвестило существо в чёрной вуали.

Все одновременно встали. Паж вынес из-за кулис серебряно блюдо, поставил его на судейский стол и открыл крышку. На тарелке сидела маленькая судья. Она сошла с блюда и приблизилась к микрофону.

– Садитесь-садитесь, – пропищала она.

Все в едином порыве сели. Все, кроме меня.

– Согласно традиции, суд – то есть я – предоставляю слово подсудимому.

Я робко приблизился к, поставленному специально для меня, микрофону и сказал: «Эн, дё… Эн, дё, труа».

– Начинайте, подсудимый, – пропищала судья.

Я сказал:

– Бит, пожалуйста.

Ваня и Эмиль взяли радиомикрофоны и дали мне бит: «Ту-ту-тум, ту-ту-тум…»

– Эн-де, эн-де-труа-катрё, – начал я. – В конце моего рассказа всё прояснится наверняка, но, с вашего позволения, я начну издалека. Попрошу вас не злиться и не касаться молотка, хотя бы пока.

– Продолжайте, подсудимый.

– Да будет известно уважаемому собранию, что газета La Critica – особенное издание. Коллектив газеты – особые создания и требуют они всеобщего признания! И теперь, когда открыты наши притязания, прошу от присутствующих особого внимания. Мы с партнёром смотрели на дела с позиции идеализма, были приверженцами дистиллированного журнализма, но, натолкнувшись на стену реализма, приняли сторону ультра конформизма. Очень скоро всё пошло, как по маслу, жизнь нам с партнёрами виделась сказкой, будущее нас рисовалось прекрасным, но настоящее было опасным!.. Враги свободы слова отнюдь не дремали, – они нас травили и подставляли, особо рьяные даже в суд подавали. Вознеся молитвы на древнерусском и идише, мы смело двинулись к победному финишу. Поднаторев в своём деле и обзаведясь контактами…

– Попрошу оперировать исключительно фактами! – пропищала судья.

– Окэ. Пройдя через личные штормы и мели, я, наконец, достиг своей цели. Я забыл все свои мрачные мысли, жизнь для меня наполнилась смыслом. Прежний я исчез безвозвратно, новый АВА, – знакомьтесь…

– Приятно.

– Я не прошу снисхождения, судите по полной строгости; со мной всё будет в порядке, говорю без лишней скромности…

I turn my head to the east, I don't see nobody by my side,

I turn my head to the west, still nobody in sight…

Бомжи-простолюдины занялись тем, за что им заплатили, а именно подтанцовкой. Вслед за ними, все присутствующие слушатели принялись нелепо двигаться под грохочущий припев.

So I turn my head to the north, swallow that pill that they call pride,

That old me's dead and gone, but the new me will be alright…

*****

– Пора, – трогая меня за подбородок, сказала Стальская.

Я открыл глаза и увидел Марка.

– Просыпайся, через минуту заходим, – сказал он и отвернулся в другую сторону.

«I turn my head to the east, I don't see nobody by my side,

I turn my head to the west, still nobody in sight…» – снова заиграл мобильник Глеба.

– Ответь или выключи звук, – строго проговорила Марта.

– Да, шеф. Сделаю, шеф, – с улыбкой ответил Стальский и отошёл в сторонку.

Из кабинета вышла девочка и объявила:

– «Государство против Аронова». Заходим.

Как бы интродукция: «Многим эти (главы) покажутся неприличными, ибо они о валюте наличной; они о том, что всем даётся вот, – в общем, о них, о кровных, так вот…»

Царь Василич (как всегда)

«Если не допускать вторичности, то…»

Г. Стальский

Глава о восемнадцатом номере

La

Critic

’и

02.10

Сегодня – в пятницу – у Марты был второй из трёх выходных. Мы вчетвером только что позавтракали и сидели в гостиной, занятые своими делами. Стальская занималась какими-то подсчётами. Через какое-то время она сказала:

– Поздравляю. Октябрьская La Critica заработала рекордную сумму.

– Сколько? – лениво спросил Глеб.

– Два миллиона шестьсот семьдесят тысяч рублей, – прочитала с экрана Стальская.

– Не считая нашей зарплаты, – тихо проговорил я.

– Да, не считая нашей зарплаты от Сицилии, – продолжила Стальская. – И не считая моей зарплаты на «Кефире», не считая также доходов братца от чего-то там… Не учитывая мой побочный доход от рекламы ножей и от упоминания спонсора.

– Хорошо-о-о, – протянул Стальский.

Я, почувствовав себя «дежурным по дёгтю», сказал:

– И всё равно, все наши доходы вместе взятые ни разу не перекрыли расходы на печать тиража.

Стальские печально задумались. Молчание провисело примерно минуту, а потом Глеб сказал:

– Я подхожу к этому вопросу субъективно. В России всего два вида успешного бизнеса: второй – опустошать недра, а первый – опустошать карманы налогоплательщиков. И мы должны радоваться.

– Я радуюсь, – траурным голосом сообщил я.

– Послушай, милый, – выдохнула Стальская. – Мне повезло с этими японскими ножами. И это, я считаю, честный доход.

– Да я ничего не хотел сказать, просто… – постарался вернуть партнёрам хорошее настроение я, но Глеб меня перебил.

– Понятно. Ты хотел сказать, что газетный бизнес – самый быстрый способ пойти по миру.

– Да. Именно это я и хотел сказать. Наверное.

Через минуту раздумий я добавил:

– А что если любой бизнес – тухлое дело, если только в результатах не заинтересован кто-то великий и ужасный?

– Интересная мысль, – отреагировал Глеб. – Я подумаю об этом завтра… вечером, когда буду лежать в шезлонге перед бассейном в пятизвёздочном отеле в Мексике.

– Едете в Мексику?! – спросила Марта.

– Ага, – ответил Глеб.

– А на сколько дней? – спросил я.

– На одиннадцать.

Ездить за границу раз в два-три месяца вошло у Стальского в привычку. Естественно он путешествовал в компании своей старшей подружки Ларисы.

– Здорово, – сказала Марта и посмотрела на меня.

– У тебя работа, Крошка, – поспешил сказать я. – А то бы тоже съездила.

– Я одна не поеду, – смиренно промолвила Стальская.

– А что вы вдвоём не поедете? – не врубился в тему Стальский.

– У Вадима условный срок, – тихим голосом проговорила Марта.

– А-а!.. Точно. Я и забыл, – сказал Глеб.

Наверное стоит упомянуть чем закончилось рассмотрение апелляции в Верховном Суде. Расскажу сначала про реакцию на вынесенное решение нашего Бимерзкого адвоката. «Первый раз вижу такое! Она ещё тебя спросила: что мол хочешь, подметать улицы сто двадцать часов или три месяца условно. И с правами тоже…»

Короче, не знаю уж кого благодарить, но моё наказание было смягчено весьма и весьма. Сокращённый условный срок и административный штраф остались в силе, а вот два года лишения права управления транспортным средством были заменены на штраф в пять тысяч рублей! Всего пять тысяч рублей! Ещё я более не числился на учёте у нарколога, – эта подробность из моёго дела вообще исчезла. В начале декабря я уже буду чист, как свежевыпавший снег, и волен катиться во всех десяти измерениях.

*****

Для девятнадцатого номера La Critic’и мы придумали новый прайс-лист на размещение рекламы. Умножили на два все расценки. «А вот интересно: может такое быть, что никто не пожелает разместиться?» – спросил Глеб. «И тогда мы выпустим номер с пустыми листами, кроме последней страницы», – предложил я. – «Или устроим аттракцион невиданной глупости – напечатаем рекламу бесплатно». «Хер там», – прокомментировал Стальский. – «Я слишком много труда вложил в это». И это был интересный вариант, но желающие заплатить большие деньги за рекламу нашлись. К слову: рубрика «Молодожёны» была ангажирована теми, кто сочетался браком в Лас-Вегасе. Стальский со дня на день должен был получить визу.

«Я люблю серебро, серебро;

Silver – однозначное добро…»

«Солнце, наливаясь, вошло в зенит;

Музыка в моих ушах звенит.

«Не грусти и даже не делай вид», –

Каждая нота мне говорит…»

Ю. Клинских

Глава о девятнадцатом десятом и о двадцатом десятом

Мы проснулись рано, так как решили, что в такой особенный день нужно получить как можно больше впечатлений.

Первым пунктом нашей программы был утренний киносеанс в «Peace». Естественно Джессика поехала с нами. Показывали последний по счёту фильм Ксавье Долана. Стальский машинально достал свой телефон и зашёл в Твиттер. На этот раз он не стал вести подробный отчёт о своих впечатлениях, а просто вначале написал: «Совсем недавно смотрел «Ив Сен Лоран», сегодня смотрю «Мамочку» Ксавье Долана, – какая-то голубая полоса». А в конце просмотра оставил запись следующего содержания: «Я думал, что этот фильм Долана – станет первой карикатурой на творчество Долана, но режиссёру и сценаристу в одном лице ещё есть что сказать зрителю. Кстати, тема однополой любви не затронута; уважаемые гомофобы, можете смотреть. Фильм хороший. Все в «Peace»!»

*****

После обеда, пока Марта была на косметических процедурах, мы с Глебом и Джессикой прогуливались по торговому центру. Притомившись от блужданий, мы сели на скамейку. Мне пришла в голову интересная мысль:

– Слушай, Стальский, я вот о чём подумал: чем больше читаю дореволюционных авторов, тем больше убеждаюсь, что модели социального взаимодействия типа: благородный – челядь или барин – холоп, а также бедный дворянин – богатый дворянин, и даже бедный знатный дворянин – богатый, но не знатный дворянин всё ещё активно используются согражданами в повседневной жизни. В межличностном общении. Да.

– Считаешь: рановато отменили сословия?

– Не знаю. Возможно. Возможно.

– А ты тогда кто был бы?

Я посмеялся и сказал:

– Я – тот Кузьма из песни КиШа, которого подвесили за ноги за то, что он вылакал всю брагу.

– Ха-ха…

Зазвонил телефон Глеба.

*****

В два часа дня мы уже были дома.

Мы не стали откладывать торжество на поздний час (всё-таки мы уже не так молоды, как год назад), и в пять вечера в наш загородный дом начали приезжать первые гости.

– Пользуетесь «Крысятами-воришками»? – вертя головой в поисках сервиза, спросил Егор.

– Мы его бережём, – хором ответили я и Марта.

Шуба в компании всё той же Солнышко приехали самыми первыми. Егор вызвался помогать в приготовлениях. Погода располагала к пикнику на открытом воздухе, поэтому мы вынесли раскладной стол в сад. Я занимался приготовлением мяса, а Джессика с Мартой трудились в «холодном цехе». Два дня назад я подкинул мысль о кейтеринге, но Стальские, ожидаемо, её отвергли. Итак, мы всё делали своими руками.

В половину шестого около ворот засигналила машина Даши, а спустя ещё двадцать минут прибыла Сицилия. После первого тоста в глазах всех присутствующих был немой риторический вопрос: «Неужели прошёл целый год?» Самыми последними, – после занятий в институте – на отреставрированной «шесть-девять» приехали наши практиканты. Богомерзкого звали, но он посчитал себя лишним на этом празднике и не явился. Пришёл наш сосед Мастер. Также звали глебовскую гёрлфренду Ларису Николаевну, но она сослалась на неотлагательные дела.

Тихо-спокойно отужинав на свежем воздухе, все переместились на четвёртый этаж, где начался отрыв. Я, кстати сказать, научился веселиться без упития, и сейчас с гордостью демонстрировал этот новый навык.

В программе дискотеки были даже медленные танцы, вот, например, под эту песню:

«Куришь как-то очень нервно и странно,

Расскажи мне, что ты делаешь в ванной.

Расскажи мне, чтобы снять все вопросы,

Это только для чужих ты Пирс Броснан.

Расскажи мне как там Лондон и Дели.

Расскажи мне, человеку без цели.

Бесполезно время давит на веки.

Дали визы, обналичили чеки.

Мои друзья –

Странные бойцовые рыбы,

Мои друзья –

Редкие бойцовые рыбы,

Мои друзья…»

Когда часы пробили полночь, я, незаметно для гостей, взял Стальскую за руку и повёл на второй этаж в её спальню. Всю дорогу она улыбалась.

На кровати Марту дожидался подарок: тёмно-фиолетовая Birkin, чтобы заполучить которую я напряг не только Стальского, но и, косвенным образом, всех его одно(свингер)клубников, но помочь с покупкой смогла только Лариса Николаевна. Озаботился я этим вопросом четыре месяца назад и боялся, что слишком поздно. К счастью его взрослая подружка знала Елисейские поля, как будто там родилась. Она позвонила какой-то своей знакомой в Париже, – та пошла в Hermes и зарезервировала сумку. Знакомая Ларисы Николаевны заплатила двенадцать тысяч евро. Лариса Николаевна заплатила своей подружке пятнадцать тысяч евро. Стальский отдал своей Ларисе пятнадцать тысяч евро. Я вернул Глебу пятнашку и сердечно поблагодарил.

Я завёл Стальскую в комнату и включил свет. Она сразу поняла, что перед ней. Вместо слов, Марта закрыла входную дверь и щёлкнула замком.

Viva Las Vegas!

 Elvis Presley

Глава, напоминающая о том, что Стальский летал в Лас-Вегас

С двадцать первого октября по двадцать седьмое октября Стальский летал в Лас-Вегас, штат Невада.

«…то чувство преклонения, которое мы всегда испытывает по отношению к людям, обладающим безграничной властью причинять нам зло»

М. Пруст

Глава о фотоувеличении

31.10

Уже с полудня Стальские, я и практиканты сидели у меня на квартире и ждали. У нас не было материала на последней странице. Причина была не во мне, а в том, что Владимировна не выдала мне конверт. На мои всё учащающиеся с каждым днём звонки, она говорила: «Скоро».

В восемнадцать часов, когда я, устав от напряжения, прилёг в своей комнате, у меня зазвонил телефон. Это была Сицилия Владимировна. Я не спал и не ел, я с нетерпением ждал материал для последней страницы. «Да, алло, СициМировна!» – высоким голосом почти прокричал я в трубку, а потом быстро прибавил: «Мне нужен конверт! Где мне забрать конверт?!» Я был на взводе; сегодня вечером нужно сдать материал в типографию, а у меня нет не только времени на осмысление материала и написания статьи, но и самого материала. Я ни на секунду не забывал, что этот материал – единственная причина существования La Critic’и. «Алло!» – снова сказал я. «В этот раз всё немного по-другому, – сдержанно и мрачно сказала Сицилия. – Бери всё что тебе может пригодиться в написании статьи и приезжай ко мне. В этот раз воспринимать материал будешь глазами». В долю секунды вся моя кожа стала липкой. Привычное для меня мямлянье и «таскание кота за хвост» в этот раз недоступно. «Приезжай прямо сейчас», – раздалось на той стороне трубки. «А куда подъехать? – зачем-то спросил я. – В «Фанерный Пейзаж»?» «А ты знаешь ещё какие-то места, где меня можно найти?» – недобрым тоном ответила Сицилия.

Я заметался по квартире, не зная за что схватиться. Забежал в гостиную, где сидели Иван, Эмиль и Стальские. Мы были наготове, чтобы наброситься в случае необходимости всей командой на неосвоенный материал, которому давно нужно было быть написанным и отредактированным.

– Что?! – тревожной полифонией раздался общий вопрос.

– Я… Мне… Я еду к Сицилии. Она мне всё расскажет.

– Мы с тобой? – спросил Глеб.

– Нет. Нет. Мне нужны мои компьютеры.

Марта встала с кресла, отсоединила Mac Air от розетки и вручила мне в руки.

– Ничего не забыл? – как бы намекая, спросил Глеб.

– Куплю по дороге, – ответил я, поняв, что он имеет в виду.

В «Фанерном пейзаже» было многолюдно. Поздоровавшись с хостесом, я проследовал в кабинет. Когда я, два раза стукнув, вошёл, Сицилия уже надевала пальто.

– Что?.. – произнёс я.

– Идём, – сказала она.

Мы прошли через холодный и горячий цеха и вышли из служебного входа.

– Садись, – скомандовала она, нажимая кнопку сигнализации своего GL.

Я забрался на пассажирское сиденье, а она за руль.

– Время – пятнадцать минут седьмого, – сказала она, задумчиво глядя на приборную панель.

Она медленно начала движение.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Тут недалеко, – рассеянно ответила она. – Возьми в перчаточном ящике камеру. Разберись, как она работает.

Я открыл бардачок и извлёк маленькую видеокамеру фирмы Sony. Сицилия тем временем вырулила на проезжую часть и медленно поехала вниз по улице.

– Понял как с ней управляться? – спросила она.

– Вроде, да. Вот тут кнопочка. Тут мониторчик, – прицеливаясь объективом на пейзаж за окном, пробубнил я.

Через пять минут мы припарковались около сетевого ресторана возле одного из оживлённых перекрёстков центра города. Сицилия что-то высматривала в своё окошко, а затем сказала: «Нет, отсюда не видно».

– Может объясните в чём дело? Кратенько, – спросил я.

– Объясню, время ещё есть, – сказала она. – А сейчас нам нужно найди место для обзора.

– Для обзора? А что мы должны обозревать?

– Вот этот перекрёсток, вот тот перекрёсток и вот этот выезд, – указывая в трёх направлениях, сказала Владимировна.

Я на минуту задумался, разглядывая указанные направления и рядом стоящие здания.

– Так вон из ресторанного дворика «Эллипса» вся площадь видна, – сказал я, имея в виду огромный торговый центр.

Сицилия посмотрела в окно и раздражённо сказала:

– Оттуда не разглядеть подробностей. Камера настолько не приближает картинку.

– Надо все три перекрёстка смотреть?

– Два перекрёстка и вон тот выезд, – уточнила она.

– А какое место конкретно ещё не известно?

– Пока неизвестно.

– А когда будет известно? – спросил я.

Владимировна зло посмотрела на меня и проговорила:

– Когда будет известно, тогда мы не успеем туда приблизиться. Понял?

– Не очень, – тихо сказал я.

Владимировна сняла с подзарядки свой мобильник и начала кому-то звонить. На второй гудок трубку взяли и она сказала:

– Поточнее ещё нельзя сказать?

Ей кто-то что-то ответил и она, кинув на меня взгляд, положила трубку.

– Что вам сказали? – стараясь не выглядеть навязчивым, спросил я.

Сицилия перевела дух и добрым голосом приступила к объяснениям.

– Вот смотри: нам нужно в определённый момент записать на видео в хорошем качестве событие, которое может произойти в одном из трёх мест…

– На одном из двух перекрёстков и выезде, – демонстрируя свою сообразительность, сказал я.

– Да, Вадим. Как нам это сделать. Придумай.

– Я же уже сказал, что самый лучший вид открывается из ресторанного дворика торгового центра.

– Проклятье, Вадим, я же уже сказала, что это слишком далеко! Камера не разглядит подробности с такого расстояния!

– Значит раздобудем другую камеру, – чётко проговорил я.

*****

– Тогда вам нужен Никон Кулпикс Пэ девятьсот, – сказал мальчик-консультант, когда выслушал мои пожелания.

– Ладно, давайте и побыстрее. Сколько стоит, кстати? – спросил я.

– Тридцать шесть тысяч, кажется. Сейчас уточню, – сказал он и убежал.

Сицилия ходила за мной по пятам и нервничала.

– Время есть ведь ещё? – задавал я успокоительный риторический вопрос.

– Да-да, – отвечала она. – Ещё немного есть.

Через пятнадцать минут покупка цифрового фотоаппарата была почти завершена.

– Карточка или наличные, – спросила девушка на кассе.

– Давай я заплачу, – достала Сицилия свою карточку.

– Нет-нет, у меня хватает, – доставая наличман, сказал я.

Естественно, я собирался если не сегодня же, то завтра сдать эту игрушку обратно.

– А! И штатив давайте! – воскликнула Владимировна, заставив вздрогнуть продавца и кассиршу.

– И карту памяти с максимальным объёмом, – добавил я.

Десять минут спустя мы сели за столик около панорамного окна, из которого открывался вид на всю площадь, все перекрёстки, выезды и все входы и выходы из метро. Пока я устанавливал технику, Владимировна снова начала кому-то звонить.

– Передавайте привет от меня, – сказал я.

– Угу, – мрачно отреагировала она, а когда произошло соединение с абонентом, сказала: – Так.

– …………

– По Гринвичу? А по московскому во сколько?

– …………

– Понятно.

Разговор закончился. Я, демонстрируя способности камеры в приближении объектов, сказал:

– Смотрите, Сицилия Владимировна, как на ладони. До чего дошёл прогресс.

– Не сажай батарейку. Через полчаса начнём смотреть пристально.

*****

Через сорок пять минут.

– Так. Так. Так, – стояла у меня над душой Сицилия, глядя в экранчик видоискателя. – Вот. Вот. Вот.